Маргарита Станиславовна Сосницкая
Молоко Жаръ-птицы
Пучеглазые бесо-люди ведут,
Кривляются, галдят, исступленно рады,
Что Красоту изведут.
А она и сквозь пепел сияет,
Точно солнце сквозь тучи весной,
Злых и добрых не различает,
Щедро всех озаряет собой.
И конвойным бы просветлиться,
Для богини нарвать цветов…
Да им злость сводит рожи – не лица,
Разорвать ее каждый готов.
Злость невродам ударила в голову
И друг друга кидаются рвать…
Удаляется мраморно-голая
В небе – дочь,
на земле –
свет-гармонии мать.
Мировой океан открывает объятия,
Пусть он явлен Молочной рекой, -
С ним слилась Афродита, объяв необъятное –
Возродит её пенный прибой.
15/26.03.2010
Молочная река
Размеренно течёт река
Жаръ-птичьего парного молока
И мраморные моет берега.
На мраморе, живом и плодородном,
Цветут деревья сливы, вишни, абрикосы,
А земляники столько,
Хоть греби лукошком.
Поспевшие плоды и ягоды
В парное опадают молоко,
Оно становится сливовым, земляничным –
Волна взбивает сахарные сливки,
А у порогов пахтает сметану.
Сюда спешат гурьбою ребятишки
С ложками, кувшинами и мисками,
Сюда несут младенцев-сирот –
Молочная река им заменяет мать.
Течёт равнинная река
Жаръ-птичьего парного молока,
Перетекая плавно в Млечный путь.
Чтоб не иссякла рекам прарека,
В свое гнездо летит Жаръ – Феникс – птица
И вспышками, мерцанием, зарницами
Ей силу сердца с пеньем отдает.
А на заре в великий день Купалы
На бело-мраморных молочных берегах
Является в обличье первозданном
Венера – Афродита – Лада
И совершает свой обряд купанья и рожденья
В молочно-сливочных волнах.
Бисквитно-мраморные берега
Напоминают очертанья рук,
Груди – когда богиня перекинулась на спину, –
И совершенной формы плеч, коленей.
После купанья в пенно-цельном
Венера-Афродита-Лада
Идёт на васильковую поляну,
Расчесывает гребнем золотые косы:
Будто созвездий россыпь
По васильковому ковру – их блеск,
Так на земле всеторжествует царствие небес.
Дочь гармонии и сын царя
Повстречались Афродита и Иван-царевичъ;
Афродита шла через ручей,
Он поил в нем пегого коня.
Поднял на руки, как девицу, богиню,
Перенес через поток царевичъ,
Бережно поставил на траву.
Приласкала травка мраморные пятки,
Соткала мураво-шелковое платье
Зелени прозрачно-изумрудной
В полевых соцветьях,
и венком
Волосы пшенично-золотые
Убрала в жар-утренних лучах.
У Иван-царевича не крылья –
Сажень распрямилася в плечах,
И слова восторга иль молитвы
Прозвучали было на устах,
Да защёлкал трели соловей –
Наш лесной заливистый орфей.
Царский сын орфею поклонился.
Царевичъ ведет под уздечку коня,
Богиня на нем восседает,
В шелковую гриву кувшинку вплетает,
По крупу рассыпались косы.
Не обижен даром речи свет-царевич:
«Я хочу в дворцовом терему
Зреть тебя прекрасною царицей,
Ты собою посрамляешь тьму,
И жена ты непорочна, и жаръ-птица!»
Афродита улыбнулась сокровенно
(Родилась улыбка Моны Лизы…)
Сокровенно улыбнулась Афродита
На слова царевича удалого,
Бабочка на руку ей садится,
Будто из каменьев тайников Урала.
«По-гречески «царица» – «василиса»,
Я же – богиня. Миръ – мне храмъ,
И храмы мне повсюду. Зачахну въ терему,
Я всемъ принадлежу и никому.
Меня возноситъ иерофантъ, шаманъ,
