полная версия

Маргарита Смирновская
Поймать лаптем удачу

Впрочем, если уж меня охватила тоска по деревне и по родителям, то – как отдам Высоковскому документы, поеду и навещу родителей, и бабушкину могилу, и её домик. Не хочу, чтобы он так же зарос, как дом на фото.

Так я, рассматривая фотографии, дошла до выхода, а услышав знакомый голос – обернулась. На крыльце стоял Миша. А с ним стояла девушка лет четырнадцати-пятнадцати во всем чёрном, похожая на рокершу. Причёска у нее была негритянская, вся в косичках. Она заметила, что я на неё смотрю, и указала на меня Высоковскому. Миша обернулся и открыл мне дверь, приглашая меня на крыльцо. Делать нечего. Я вышла.

– Это она? – спросила его девушка, смачно жуя жвачку.

Миша утвердительно кивнул головой. Девчонка оценивающе разглядывала.

– Я её другой представляла. Ну, сойдет. – Толкнула она его с силой в плечо. – Я – Зая. – Наконец представилась она. – Соседка его.

– Вика. Секретарша его отца.

– Владимира Львовича, – дополнил Высоковский.

– А я и думаю, как?! Когда успела?! – засмеялась девчонка. – Ну, я погнала. А то Лондон меня заждался.

Девушка хлопнула по руке Михаила и побежала за угол. Я не понимала, зачем меня Михаил познакомил с ней?! Показать что его Зае пятнадцать лет?!

– Это Зина. Младшая дочь друга моего отца. Она байкерша. Мы вместе участвуем в парадах и гонках. А так же, она выручает меня. Вчера забрала мой «Хаммер», брошенный у ресторана. Сейчас пригнала его обратно.

– Только в вечернем платье вряд ли я на нём поеду, – подумала я вслух и осеклась, но поздно.

Он опять беззвучно захохотал.

– А ты хочешь со мной поехать?!

Он уже утверждал, а не спрашивал меня.

– Ты сам сказал, что пока я не найдут убийцу, ты будешь со мной!

Я уже отчаивалась выкрутиться. Ну, правда, с чего я взяла, что он хотел меня провожать домой?

– Я могу отправить тебя с охраной.

Он открыл дверь ресторана.

Там я почувствовала, что замерзла. Что же это такое? Я не хочу ехать с охраной. Ещё дня три назад, мне было бы всё равно с кем ехать, да лучше бы и одной. А сейчас я не хочу ехать ни с кем, кроме него. Впрочем, я могу ему сказать, что не доверяю и его охране. Да и куда он на «байке» собрался? Какую жизнь он ведет?

– Миша, у тебя такая красотка! А у неё есть работа?

Кто же это за спиной? Высоковский опять засмеялся.

– Есть. Она уже у нас работает.

– Где? Я хочу, чтобы ты её ко мне перевел.

Я не могла вспомнить, кому же этот голос принадлежал, и обернулась, чтобы поздороваться.

– Виктория? Это она?! Что за…

Это был Владимир Львович. Он уже грозил нам пальцем, пока Миша громко смеялся.

– Ты видишь, эта девушка уже у тебя. И даже в твоём вкусе.

Вот сейчас мне было впервые приятно. Это был самый честный комплимент. Мы с Мишей ещё над ним посмеялись. Я даже почувствовала себя его старой подругой со школьных времен. Потом все пошли к столам брать закуски, и Рубинова читала свой подростковый стих.

Зачем ты любишь не меня,

Ведь верность я тебе храню?

Ты любишь девушку свою,

А я всё равно тебя люблю.

Ты ходишь к ней по вечерам,

Ей душу отдаешь свою…

А я всё жду и жду тебя

И никогда не разлюблю.

Читала она это таким проникновенным, бархатным, нежным голосом, что многие пустили слезу, и я тоже чуть не расплакалась. Впервые, когда я слышала стихи про безответную любовь, то не вспомнила об однокласснике, который уже женился и дочку растил, и так и не ответил мне ни на одно письмо или записку. В этот раз я умирала от ревности, думая про Мишу: «Куда же намылился этот белобрысый байкер?». Что у него может быть такое срочное, что он мою жизнь поручил охранникам? Или теперь он меня боится? Боится, что я его опять заставлю с собой спать? Но я же к нему не приставала! Ничего ведь не было… Блин! Что я наделала?! Что он теперь обо мне думает? Что я ненормальная и истеричка. И правильно думает!

Съев два салатика в розеточках и рулетик, я поняла, что мне душно в их компании, и поэтому пошла снова смотреть фотографии. В зале я была одна, было чуть прохладно. На крыльце стояла Светлана с дамой бальзаковского возраста, они говорили о Высоковских. У меня же сложилось мнение, что на фуршетах есть две темы: курс валют и… Высоковские.

– Не думаю, что он справится с такой компанией. С Ефимовым и с Гордеевым ему никогда не поладить. Не восстановит он её, и придется Высоковскому компанию нам продать. – Говорила Света о компании, как я поняла. А потом, завидев меня, перевела тему. – Ты видела, какую он дешёвку сегодня привёл?! Еще хлеще, чем прошлый раз!

– Это ты про Мишу? – не поняла дама.

– А про кого же? Алинка всем трезвонит про свадьбу. – Света дико засмеялась. Я прекрасно понимала, что и смех был адресован в мой адрес. – Какая свадьба. Он свою молокососку даже сюда притащил! Педофилия не лечится! Сколько лет этой тощей вешалке?

– Лет двадцать, – ответила дама, которая не видела, что я стою в холе, замерев у картины.

– Да ну! Пластика, подтяжки, грим… итого, лет тридцать пять или сорок! Уверена, что даже не целуются! У него на эту старухи не встанет!

Я сглотнула. Нет ни пластики, ни подтяжек… Ну не сорок же! Я повернулась к Свете и смотрела на неё. Пусть говорит мне в глаза, уже точно зная, что я всё слышу.

– Миша ни с кем не встречается. Потому что так хочет…

– Вот я и говорю, не встречается он с ней! Ты видела её выражение лица? Тухлые огурцы смотрят и то приятнее! – закатывалась от смеха Света.

Мое терпение подходило к концу, и я тихо отчеканила.

– У огурцов нет лица. Они не могут смотреть.

Я хотела еще добавить: «Биологию учить надо!», – но почувствовала на своем плече теплую руку. И обернулась. Миша стоял и, чуть улыбаясь, смотрел на меня. Он не успел мне ничего сказать. Я сама повисла на нём и жарко поцеловала. Света уже ничего не говорила. Думаю, она выронила сигарету изо рта. Сколько мы стояли и целовались – я не знаю. Только потом я услышала знакомую английскую мелодию семидесятых годов, и теперь все повалили в этот холл танцевать. И я с Высоковским, конечно, стала танцевать. Я покраснела, когда вспомнила, что набросилась на него. Он, вероятно, даже не знал, что про нас говорили такое. Да ему, как всегда, плевать, что про него говорят. Но мою внешность сравнить с тухлым огурцом – это уж слишком! Сердце колотилось в четыре раза быстрее ритма музыки.

– Извини, – сказала я очень тихо.

– Ты о чём?

Самодовольная улыбка, напомнила мне Павла. Неужели ему понравилось, что я его поцеловала? Нет, не так. Что я с ним долго целовалась. Если бы не понравилось – то не целовался бы. Логично. Не педофил он, и не гей.

– Я набросилась на тебя, – еле выдавила я.

– У меня со Светой свои счёты. Ты ей не понравилась, я правильно понял?

Я остановилась. Так, значит, он всё слышал и целовался со мной ей назло! Я его отшвырнула и пошла на улицу. Мне хотелось его прямо при всех убить, заорать… Но я не могла доставить такого удовольствия Светлане. Только из-за неё я его не ударила, а просто оттолкнула. На улице я вспомнила, что сумка с деньгами осталась в машине Высоковского. Я подошла к ней и дернула за ручку. Закрыта. В машине сработала сигнализация. Может, догадается выйти и отпустить меня? Я отошла к стенке и услышала шлепок, на уровне моей головы отскочила штукатурка.

Опять стреляли? Я отошла от стены и осмотрелась. Миша шёл с пистолетом в руках?! Он поднял руку, направляя ее на меня. «Теперь точно убьёт!», – промелькнуло у меня в голове. Я сняла туфли и побежала в метро, благо оно было рядом. Там в переходе я забилась между палатками. Я увидела, как Высоковский сначала пробежал мимо, потом прошел обратно с задумчивым видом. У меня же слёзы полились градом. После того, как мой одноклассник женился, я себе не позволяла плакать ни из-за одного парня, а тут меня пробило. Я понимала, что у меня с ним никогда ничего не будет, да и не может быть. Мы из очень разных социальных кругов. Как такое могло случиться, что бы женщина пылала страстью к своему убийце? Я утёрла слезы, твердо решив, что я сама убью в себе свою страсть. Только вот загвоздка: мой травматический пистолет остался лежать на кровати Высоковского между нашими подушками. Сумка и барсетка с банковскими картами и моим телефоном – в машине. А я одна, в вечернем платье, без денег – среди Москвы.

Подумав, я решила выйти из другого выхода, так как в метро я не могла пройти, а идти обратно – боялась. Я хотела поймать такси и вышла на дорогу. Передо мной сразу остановилась машина. Я открыла дверь и чуть не упала. Это была дама с банкета. Та, с кем разговаривала Светлана.

– Присаживайся!

Вид у нее был вполне доброжелательный, и я подумала, что в моем положении – это и есть выход. Я села в машину и посмотрела на неё. Она улыбалась, но не смеялась.

– Сбежала от принца? Ты Зайцеву не слушай, она специально портит личную жизнь Мише. И надо сказать, с самой школы!

– Неразделенная любовь?

– Это не любовь, а дурь, – дама хитро улыбнулась и спросила: – Выпить хочешь?

Я утвердительно махнула головой.

– Тогда поехали!

– А вас как зовут? – все же спросила я.

– Любовь Петровна, к вашим услугам! А ты Виктория, новая невеста Михаила Высоковского.

– С выражением лица, как у тухлого огурца. И что меня заставило связаться с педофилом? – зачем-то сказала я.

– Прости старуху, я не знала, что ты всё слышала.

– А в чём разница, слышала я или нет? Разве в обществе принято высмеивать только заочно, как в церкви отпевать отдельных покойников?

Дама засмеялась.

– Ты такая юморная! Ты понравилась мне. Я с тобой согласна, мы поступили очень некрасиво. Но в какой-то степени, в обществе сложились обычаи: первое – в глаза льстить и шире улыбаться, чтобы никто не заметил, что ты завидуешь, второе – за глаза поливать всем, что скопилось на сердце, а обычно это то, из чего состоит человек. Ну, ты понимаешь меня.

– Мужчины в этом отношении лучше. Если они и подсмеиваются, то по-доброму.

– Скажем, не все мужчины такие. Но, в основном – это так.

Мы подъехали к ночному клубу. Когда вошли, я поняла, что ЭТО – сатанинская душиловка. В помещении орали «клубные», стоял едкий запах дыма сигарет и кальяна. Я не знаю, что во мне сработало: то ли это моя «сердечная недостаточность», то ли в помещении действительно не курящему человеку очень тяжело. Но выпить мне хотелось. Даже, если я начну куролесить, то мне абсолютно плевать. Убьют меня, то документы он не найдёт. Под «он», я имею в виду Высоковского. Найдёт их садовник весной, когда его обкрадут до ниточки. А в спальне, даже если и Маша найдёт – то года через полтора, когда решит, что Инночка взрослая, чтобы в этот кухонный набор играть. Вообще, пьяной умирать легче, ведь пьяным – море по колено! «Влюбленным – море по колено!», – исправила себя я. Влюбленным. Ой, от чего же мне так плохо?

– Сюда садись. Здесь тише.

Любовь Петровна подвела меня к столику за ширмой. В этом помещении было, правда, тише и не так накурено. Скоро она вернулась с официантом, у которого был полный поднос с выпивкой и закуской. Когда официант разлил мартини и оставил нас одних, то Любовь Петровна сказала:

– За приятное знакомство!

Я сразу всё выпила, что было в рюмке, надеясь, что мне станет легче. Но легче не стало, мне не хватало воздуха, пока Любовь Петровна не предложила мне бокал с водой.

– Не пила, что ли, никогда?

– Не-а… – махала я головой, допивая до дна воду.

– Вот тебя как приспичило! Тогда закусывай, а то быстро упадешь, с кем я пить буду?

Мы закусили и ещё налили мартини. Любовь Петровна сказала:

– Я надеюсь, ты не поверила Светке? Во всю эту чушь, что она несла…

– Нет, – успокоила я её. – Я ничему и никому не верю. Я даже себе не верю. Потому, что оно меня не слушается. – Постучала я по сердцу. – И живёт по своим законам. – О-о! Меня понесло, но я уже не могла остановиться. – Я не понимаю его, то он меня целует, то не хочет со мной спать! То меня спасает, то в меня стреляет. Да что ему надо?! Я же сказала, что всё ему отдам! Я не подозреваю его. Или как сказать? Не подозревала вчера. А… Сейчас не знаю…

Я опять выпила, и жареный сыр целиком засунула себе в рот. Любовь Петровна повторила всё, что сделала я, и показала указательным пальцем – продолжай.

– Я была готова ему отдаться, а он… Он гей!

Я заревела.

– Не гей он! Маринка увидела, что сын мой к нему переехал после ссоры с женой, и выгнала. Ей сволочи, типа Светочки Зайцевой, сказали, что за Алёшенькой охотится киллер. Маринка задурила, и довела себя до больницы. А Светочка пустила слух, что Алёша и Миша – геи. Что, мол, Маринке из-за этого плохо стало. Зайцева не знает, что Марина сестра мне, а Алёша сын, то бишь, Миша – племянник мой любимый. А я ей и не говорю. Зато знать буду, что она ещё придумает. Интересно ведь, правда? – подмигнула она мне и налила ещё мартини в фужер.

– Вы и есть мама майора Петрова?

Даже странно, что мой мозг еще работал.

– Подполковника Петрова! Вот за сынишку и выпьем!

– Хорошая вы мама!

– А то!

Я не помню, что я ей ещё рассказала и как очутилась в такси, но опомнилась, когда стояла, как в старые добрые времена, у дверей коммуналки и думала, куда я дела ключи, и где моя сумка? Дверь передо мной сама открылась, и я уставилась на двух красивых девушек, которые были похожи на модели.

– Простите… Я тут ключи забыла… Да и не помню где…

– Вика, ты?!

– Сереж, а откуда у неё ключи от твоей квартиры?

– Сережа! – крикнула радостно я, когда его увидела. – А кто они?

– Э… э… Девочки, вы идите, я вам завтра всё расскажу. А ты где так наклюкалась?

Похоже, это он спрашивал у меня. Он буквально затащил меня в свою комнатушку, в которой я ни разу до этого момента не была.

– Я в свою комнату пойду! – хотела вырваться я.

– Вика, ты здесь давно не живёшь! Ты живёшь у Маши! Забыла?

Я смутно помнила, что да – знаю Машу. Но вот после этого – моя память даёт сбой. Я помню, что обиделась на Гущина до слёз. Хотела уйти от него, а он не пускал. Поил насильно чаем. И всё – яма. Точнее – сон.

ГЛАВА 8

Признаться честно, все случившееся за последнюю неделю мне казалось страшным сном. Я видела произошедшие моменты из своей жизни в смешанном порядке. Видела того, чего не было. Например, как я танцевала на столе, а потом прыгала в толпу ребят из параллельной группы в ПТУ. Потом, что я раздевалась при Гущине, приставала к нему, пока он не скрутил меня одеялом… Полный бред! Дальше мне снилась пустыня, которая была больше похожа на заброшенную помойку. Лето, знойное солнце. Мне очень жарко. Я иду в майке и в шортах. В руках моих пистолет, и я знаю, что за мной гонятся. А я не вижу, где на этой пустынной помойке можно спрятаться. Хоть в песок с загнивающим мусором зарывайся! Тут я слышу, как кто-то ко мне бежит, но от зноя и распылённого в воздухе песка я не вижу, кто это. Направляю на него пистолет и хочу выстрелить, но не решаюсь, пока не пойму, в кого я хочу выстрелить. Мне страшно, но и решиться убить неизвестного я не могу. Наконец фигура парня проясняется, и я понимаю – это Михаил Высоковский. Он улыбается, а я, радуясь, обнимаю его. Потом мы с ним повсюду слышим шаги и понимаем, что нас окружили. Появляются фигуры мужчин, и я начинаю одного за другим «валить» их. У меня заканчиваются патроны, из нападавших остаются только трое, один из них стреляет в меня, но Миша успевает меня загородить своим телом и падает. Я понимаю, что его убили и хочу руками придушить того, кто это посмел сделать, но ребята рассыпаются в разные стороны, и я остаюсь над трупом Михаила одна. Понимаю, что для него сделать уже ничего не могу. Меня охватывает такое отчаяние, что я просыпаюсь от того, что реву в голос.

– Вика, да что с тобой? Когда же ты проспишься? – услышала я сонный голос Гущина.

Я привстала и хоть не могла поверить, что это был сон, ответила:

– Его убили, а я поделать ничего не смогла.

Да, голос точно принадлежал не мне. Я таким сиплым басом не говорю. Гущин отвернулся от ноутбука и спросил:

– Кого – его?

– Выс… Высоковского, – прошептала я. И стала вспоминать, где я и почему?

– Так мы его уже давно похоронили. И хватит о нём убиваться. Пить хочешь?

– Да. Но я про Мишу…

– А! – Гущин хитро засмеялся и кинул мне бутылку минералки. – Это не справедливо, право! Ты же сама его хотела прикончить, а тут тебя опередили.

Убить? Я немного стала припоминать фуршет. Да, я его сама поцеловала, а он мне сказал, что он целовался со мной назло Зайцевой. А потом в меня стреляли, и я увидела Михаила, как он направлял на меня пистолет. Потом… Потом Людмила или… Лидия? Нет. Любовь Петровна, мать подполковника Петрова. Я с ней напилась.

– Не-е-ет! – простонала я.

А Гущин засмеялся.

– Неужели всё помнишь?

– Нет! – Я упала на подушки. – А я что, на работу не пошла? – с болью в сердце подумала я вслух.

– Сегодня суббота. Офисы не работают по выходным, – отозвался Гущин. – Ты дальше будешь спать или в ванну пойдёшь?

– Можно я умру?

После такого вопроса Сережа встал и подошёл ко мне.

– Значит протрезвела. – Он сдернул с меня одеяло, и я увидела, что сижу в ядовито зеленой футболке. – Вика, если сама в ванну не пойдешь, то я тебя отнесу.

– Ты офонарел!

Я потянула одеяло на себя. Мне хотелось вспомнить, каким образом я оказалась в комнате у Гущина? А для этого мне надо ещё подремать.

– Вика! А ты себя хотя бы видела? Ты думаешь, мне легко смотреть вот на такое?

Сережа мне в руки сунул квадратное зеркало. Я машинально взглянула на себя и чуть не заорала от страха. На меня смотрел чёрт, ей-богу! Вся косметика была размазана по лицу. Причёска взбилась в подобие гнезда. Я мигом помчалась в ванную комнату. Гущин, посвистывая, поплелся за мной и постучался.

– Вик, а Вик? А у меня была такая же реакция, когда ты набросилась на меня.

– Я тебя не слышу.

Я включила воду и думала: «Лучше не думать про то, что он говорит».

– Вик, а ты всё-таки не отменила свое желание обнажиться передо мной?

– Гущин, заткнись!

– Если тебе сменная одежда не нужна – я тебя в комнате дождусь. Только скажи заранее, мне тоже раздеться? И еще, ты мою зубную щётку не бери. Пальцем рот почистишь.

Я не стала дослушивать его бред и открыла дверь. Он стоял со сложенным новым комплектом белья, даже нераспакованым.

– А одежда? – спросила я, и сердце сжалось.

Вся моя одежда – это вечернее платье Рубиновой. Его-то мне совсем не хотелось надевать. Гущин снял с плеча свой спортивный костюм.

– Футболка в пакете.

Я вырвала вещи и захлопнула дверь. Мне было дико стыдно перед ним. Как он вообще меня с таким грязным лицом пустил на свою кровать?! Вот я бы даже на порог дома его не пустила. Нет, надо мне пересмотреть свои приоритеты. Если и выходить замуж, то только за Гущина. Только я терпеть не могу его едкие колкости!

Из ванной я долго не решалась выйти. Я боялась показаться Гущину на глаза. И была абсолютно уверенна, что теперь я с больничного не появлюсь в цехе. Вот, как эта история с Высоковскими могла испортить мне всю жизнь?! Жила же я себе спокойно, ходила на смены… А теперь безработная, с похмелья, испортила свою репутацию приличной недотроги. Мама! Что я, правда, раздевалась перед ним?! И какого лешего я стала подозревать Михаила? Не моя эта работа, а полиции. С какой дури я согласилась идти работать в его компанию?!

– Ты жива? – Гущин стучался в ванну.

Я, молча, открыла дверь.

– О, кей! – Серёжа выпустил меня. – Я кофе налил. Есть ты всё равно не будешь…

– Буду, – пробубнила я.

С чего он взял, будто я с утра есть не хочу?

– Правда? Ты что вчера пила?

– Мартини.

– И пьяная в дрова?! – Гущин засмеялся, чуть со стула не упал. – А у тебя голова болит?

– Нет. Но у тебя сейчас заболит.

– Понял. – Серёжа достал хлеб и масло. – Угощайся!

Я стала намазывать бутерброды и машинально посмотрела на часы, стрелки показывали половину одиннадцатого. Значит, не так много я спала.

– Знаешь, а я ещё пункт в наш договор включу. Моя жена не должна пить спиртное, вообще ни грамма! Вика, тебе пить совсем нельзя! Ты понимаешь, совсем!

– Извини, я не помню, как я оказалась у тебя…

– Я могу предположить. Ты на автомате приехала на старый адрес, покуролесила. Зато мне приятно. А ты влюблена в меня оказывается!

– Как?

Я покраснела. Нет. Он прав, есть я не хочу.

– Так! Ты замуж за меня выходишь! А вот! – Гущин достал с полки два листа с моими росписями во всех местах, где можно было мою подпись уместить. – Ты подписала договор. Я попросил поставить подпись на каждой бумажке, а ты их наставила везде, где можно.

Я вздохнула. Ладно, хотя бы только это.

– А потом… – Гущин замолчал. – Ладно, пропустим.

Он меня жалеет, или это не смешно?

– Что?

Я пылала от стыда, как монашка на приёме у гинеколога.

– Ничего. Пей.

Он издевается?!

– Что я наделала?!

– Ну, скажем, ничего. Всё? Успокоилась?

– Гущин! Что я наделала?

– Я же сказал, ничего!

– А что у тебя вид такой довольный? Я переспала с тобой, да?!

Я встала из-за стола, готовая уйти под ледяной душ и там умереть навсегда. Но Гущин заржал.

– Ты себя помнишь утром? Как я с такой буду спать? А ты что, правда решила, что переспала?

Меня вот уже второй раз так окатили, не знаю чем… водой или помоями. Я стояла как зомби, а Гущин ржал. Действительно, с чего я взяла, что каждый парень со мной жаждет переспать? Первый за эту неделю мне дал это понять Павел Высоковский, за ним не отстал его брат, а теперь и Гущин. Зачем ему деревенщина, когда к нему толпой домой модели ходят?

– Вы все такие уроды! – Я в Гущина запустила чашку с остатками от кофе. – Терпеть вас не могу! – Я запустила в него маслёнку.

– Вика! – Гущин вскочил. – Ты ещё пьяная, что ли?!

– В вас стрелять надо! – Гущин успел увернуться от тарелки из под ломтиков хлеба.

– Опять!

Я не поняла его «опять», но он меня поднял и насильно отнёс в свою комнату. Он бросил меня на кровать и гневно спросил:

– Вика, что происходит? То ты сходишь с ума от мысли, что переспала со мной, то ты устраиваешь истерику, что нет! Хочешь – переспим. Я не против!

– Иди к чёрту! Гущин, ты идиот!

Я не знаю, плакала я или смеялась. А Серёжа взлохматил кудрявую чёлку и прошёлся по комнате, словно собираясь с мыслями.

– Так. Переспать ты не хочешь, но была уверена, что мы переспали, так?

– Нет!

– Так! – перебил он меня. – Ты стояла как девочка, которая впервые увидела голого мальчика.

– Дебил!

– Похоже. Я понял! Эврика! Ты вчера жаловалась, что Высоковский – гей, что он не переспал с тобой!

Нет! Не может быть! Неужели я ему это рассказала!

– Это получается, ты думала, что любой парень, оказавшийся от тебя в пяти метрах, желает переспать с тобой, а на самом деле вышло всё не так, как ты ожидала. Один оказался геем, а другой – дебилом, что не воспользовался моментом!

– Гущин, еще слово…

Я держала в руках его электронный будильник. А Серёжа спокойно сказал:

– Присядь. – И сам сел на край кровати. – Жаль, что я не пью… Ладно, начнём.

Я села, злая сама на себя. Какая же я дура, безмозглая дура! С Гущиным надо было быть осторожнее, а я выдала даже то, о чем с парнями не говорят.

– Вика, если тебя интересует, хочу я тебя или нет, то ответ положительный. Но это совсем не значит, что я буду спать с тобой, когда ты в пень пьяная. А потом я привык, когда девушка сама предлагает. Уламывать – не мой конек, сама знаешь. А про Высоковского я ничего не знаю! Хватит меня про него допрашивать, спроси его сама? Но есть догадка, логическая…

– Ка… какая?

Неужели я ночью его замучила вопросами про Высоковского? Я Гущина спрашивала, почему со мной не переспал Высоковский?! Вот блин, я и напилась!

– Логическая. Надо быть самоубийцей, чтобы под дулом пистолета решить предложить тебе заняться сексом. Ты об этом не думала?

Я засмеялась. Правда, почему я об этом не подумала?

– Да и сразу тебе говорю, я – не гей! А теперь, мы едем в офис, или ты уже раздумала?

– Куда?

– К тебе на работу.

– Зачем?

– Сейф вскрывать.

– Но шифр в сумке…

Что?! Я ему всё рассказала?!

– Да. Ты мне все рассказала. Шифр ты написала. Вот.

Он мне протянул лист из блокнотика. Там был написаны цифры, и я могу поклясться, что они верные. Но как?! Я его помню, но смутно. Я не уверена, что по трезвому смогу его верно написать. За шифром были два сердца с буквами «С» и «М».

– Это что? – спросила я Серёжу.

– А я знаю?! Себя спроси. Так едем или нет?

– А план у нас какой?

Мне даже стало любопытно, что мы с ним придумали.

– Ты, всё-таки ничего не помнишь. Через запасной ход проникнуть в офисы, у дежурного выкрасть ключ от кабинета Высоковского, туда пробраться, пока я заговариваю охрану, ты открываешь сейф, ну а дальше – вторая часть плана.

– Какая?!

– Вторая. И не очень хорошая.

– Что за часть?

– Мы едем к Высоковскому-младшему, ты отдаёшь ему документы, забираешь травматик и им же его убиваешь. Правда, я смысл не понял, зачем надо столько стараться и рисковать, если ты просто хотела убить его? Лучше я распечатаю ему «Анну Каренину», последнюю главу, а мы скажем Михаилу, что эти документы меняем на наши вещи. Сто пудов даю, он поверит и отдаст травматик!

– Едем в офис. Но без второй части. Убивать я его не буду.

Неужели я его уже простила? Нет-нет! Я что-нибудь с ним сделаю другое!

– Ну, ты хотя бы его кофе облей! Меня же облила…

Я Серёжку крепко обняла.

– Спасибо! Ты настоящий друг.

– Ну, с этим заявлением ещё поспорить можно.

Гущин поднялся, снял с обезьянки бейсболку и кинул мне.

– Держи! А кроссовки мои наденешь. А то будет странно, что парень на шпильках идёт.

Мы сели в такси и молча проехали полдороги. Потом я вспомнила, что Сергей прав: я совсем его не знаю, и решила наверстать упущенное.

– Серёж, а зачем ты со мной нянчишься?

Неудачное вышло начало разговора. Серёжа сделал хитрое лицо, приподняв одну бровь, ответил:

– Есть выгода. Во-первых, моральное удовлетворение, благодетель, рай на земле…

– После смерти.

– Не будем о смерти.

– Я серьёзно!

– Это было, во-первых. А во-вторых, ты прикольная. Это тоже удовлетворение. Ну а третье – я журналист…

– Гущин, я серьезно!

Надоели его приколы!

– Я тоже! И я – Серёжа. Ты меня только что назвала Серёжей. И я журналист. Мне интересно вести дело Высоковских, поэтому я с тобой еду.

Я терпеть не могу, когда мне в глаза врут.

– Да какой ты журналист, Гущин! Ты клоун с неразвившейся болезнью дауна!

– Вот спасибо! И кто мне говорит? Девушка с психическими отклонениями из-за гормонального нарушения.

– Что ты бормочешь?! – Я его толкнула в бок локтём. – Гущин, я серьёзно. Я хочу знать про тебя…

– А зачем?

Опять играет!

– Затем! Почему ты по скайпу с девчонками общаешься, и кто те… – хотела сказать, выдры – девушки, что уходили от тебя?

– Это допрос или ревность?

– Нет, Гущин! У нас с тобой ничего не получится!

Я отвернулась к окну, чтобы дать ему понять, что не хочу продолжать тему.

– А-а! – протянул Серёжа и уже серьёзно продолжил. – Я действительно журналист РКН. Я на заводе работал по поручению нашего начальства. Через месяц мой срок заканчивается, и я на волю пойду. А девчонки – это мои подсобники по сбору информации. Те, что были вчера, модели, даже странно, что ты их помнишь. Они приходили фотографироваться.

– Ночью.

– Но ты же пришла ночью!

– Я домой шла.

– А пришла к парню.

– Кто ночью фотографируется?

– Они. Для эротического журнала.

– А ты фотограф!

Что я так злюсь, ну подумаешь, он девок привёл!

– Да, я фотограф!

– Хватит врать! Гущин, да неинтересно мне с кем ты… фотографируешься!

– Ага.

Гущин на меня смотрел так, словно я – пойманная стрекоза, и он думал, в какую из двух банок меня посадить.

– Допустим. Начнём сначала. Я красивый молодой СВОБОДНЫЙ парень. И имею права на личную жизнь, ведь так, Вика?

– Конечно.

– Тогда зачем лишние вопросы? А девушки, правда, модели и я, правда, фотограф. Я фотограф с первого класса, и в этом не виноват. А так как я ещё и чертовски красив, то вокруг меня всегда вьются девушки-блондинки с модельной внешностью.

– Ты себя переоцениваешь, – съязвила я.

– Есть еще вопросы? – поинтересовался он.

– Есть. Откуда у тебя новое нижнее бельё? Ты всегда про запас его покупаешь?

– Это реквизит, для съёмок.

– Да, я так и поняла.

Мне стало грустно. Все мужчины одинаковые! Не выйду я замуж за Гущина!

– Вика, а ты сама хороша! Динамила меня несколько дней, а потом вообще уехала ночевать к Высковскому! И там его, я скажу, неумело клеила, а мне потом об этом рассказала! В чём сейчас проблема?

– Приехали! – крикнул таксист, и этим спас меня.

Я и сама не могла понять, в чём вообще-то проблема. Ну, гуляет Гущин, водит блондинок к себе. У всех свои увлечения. Я, например, программы на компьютере врагам удаляю, а также их сейфы взламываю.

Как и договаривались, Сергей пошел в центральный вход, а я на заднее крыльцо. На мое счастье у шлагбаума никого не оказалось. Кроссовки страшно были мне велики и неудобны, но я всё-таки добралась до двери, пробежав незаметно мимо курящих, и весело смеющихся охранников. Дверь, как и ожидалось, была открытой. Я проникла до лестничной клетки и, зная, что москвичи – практически все лентяи и ездят только на лифте, то я пошла на седьмой этаж пешком и, надо заметить, не ошиблась. На шестом этаже послышались голоса. Я узнала голос Ефимова, финансового директора, а второй принадлежал, не поняла кому. Я решила бежать в кабинет Высоковского. Залетела в его кабинет и, только захлопнув за собой дверь, поняла, что он был не заперт, а это значит – в нём кто-то есть, возможно, сам Высоковский! Я осмотрелась. Здесь сидит его секретарша. Стол был, как на ресепшне, вроде барной стойки. Послышались приближающиеся голоса. Куда же мне деваться? Я хотела дернуть ручку кабинета Михаила, но остановилась.

Спрятавшись под стол секретарши, я чуть не закричала от удивления. Там, под этим же столом, сидел Михаил Высоковский.

– Что? Что ты…

Дверь открылась, а Миша прильнул к моим губам и поцеловал. Сердце предательски заколотилось. И как Ефимов его биение не услышал? А в моей голове было: «Опять! Опять, чтобы заткнуть мне рот, он выбрал тот же способ! У него на все проблемы одно решение».

– Где он?!

Это был голос Ефимова.

– Я тебе говорил, что он даже слушать тебя не станет, – сказал неизвестный мужчина. – Надо принимать решение. Тимур зол на тебя.

– И что? Кто-то Пашку завалил, а я тут причём? Давай сами сейф откроем.

– Вдруг он вернется? А ты шифр достал?

– Нет, но мы можем вызвать специалиста. А Мишка не вернется. Он психанул. Теперь интернет прочёсывать будет, искать другие каналы. Ну что, я вызываю?

– Как знаешь.

Мужчина вышел. А Ефимов взял трубку.

– Ты номер «крота» помнишь? Что, что? Вызывай, давай. И дуй сюда. Куда, сюда? В главный! – Ефимов бросил трубку. – Чёрт, Пашка, кто тебя просил сбегать?! Смотри сколько проблем! Сейчас жив бы был…

Мне было одновременно и смешно и жалко его. И я не могла понять: так он знает, кто убил Пашку?!