bannerbannerbanner
Танаис

Марат Байпаков
Танаис

Глава 10. Танаис и озерный край

– Наше племя не добывает имущество разбоем. Но и не порицаем мы тех, кто ищет, так скажем… – вождь озерного племени довольно хмыкнул в накладную бороду из крашеной конопли, – удачу на стороне

Черная борода задергалась в громком хохоте. Двумя бечевками ее крепеж уходил за накладной парик из конского волоса. Поправив головной убор – красную остроконечную шляпу, расшитую мелкими золотыми шариками, – серьезный муж в летах важно, нараспев продолжил:

– Соль, рыба, медь – промысел наш. Обменом живем. У вас меной золото, железо, просо. Роднились с вами. Давно то было. Могуществом равны. Вам ли, достопочтимым соседям, не знать? До тех же, кто разбойничает, дела нет. Убийство послов степных – спору нет – весомый грех. Оставшуюся банду выловим. Накажем, если они все еще там обретаются, где ты сказывала. – Правая рука обещанием поднялась к небу.

Танаис в походной одежде. Кожаные штаны, поверх плотный кафтан. Короткие сапоги. На голове шапочка. За поясом богатый железный клевец и золотом отделанный кинжал. Запыленный с дороги, костюм так не подходил для встречи с вождем соседского племени. Но вождь не обращал внимания на мелочи посольского этикета. Откровенное беспокойство не покидало высушенного белокожего пятидесятилетнего мудреца. Вокруг любомудра, правившего жизнью озерного края, восседали на щитах почти все знатные племени. Для встречи с важным гостем, обещавшей обратиться в обмен новостями, на лобном холме расположилось ни много ни мало человек так с пятьсот, отложивших насущные дела. Да и что скрывать, верховная жрица соседнего племени доброй славой не обойдена. Известный человек прибыл к озерным посольством.

Когда же обмен именами почивших по зиме был закончен, без предисловий, внезапно, собравшихся холодной водой окатило бесчестие. Сидевшие взялись за сердитое перешептывание. Вот тот шум за спиной, похоже, больше заботил старика, чем нежеланное объяснение с соседями.

– Да и почто знать, может, и не наши-то люди набедокурили? – Вождь озерных взял оскорбительно-нагловатый тон, приложив к словам высокомерный взгляд.

Тайгета сделала два шага, сравнялась с Танаис. Встав на правое колено – знак уважения к собранию – быстро распустила узлы на объемистом мешке. Из мешка выкатились две головы. Мертвые глаза неподвижно уставились в сапоги вождя.

– Достопочтимый Гнур, правитель Озерного края… – начала было Танаис.

– Подними, – резко скомандовал первый озерных стражнику. Верзила поднял головы за длинные в запекшейся крови волосы. – Продолжай, достопочтимая жрица.

– …Обрати взор на их лица. Вот те бандиты, убившие послов савроматов. Один из них назвался твоим конюхом.

Перешептывание превратилось в гул. Грозовой гул. Вождь подался вперед на кресле, потертая шкура тигра, покрывавшая ноги, сползла на траву.

– Одежда убитых послов, что надета на людях вашего племени.

Рубахи, штаны и камзолы стопкой выложены в траву. Гул позади вождя стал сходствовать с шумной горной рекой.

– Уж не хочешь ли ты и меня обвинить в их грехе? – взгляд возмущенного старца, переполненный злобой, смутил бы кого угодно. Да только верховная жрица, похоже, не из робкого десятка. Девушка бросила улыбку на притихших в окружении вождя мужей озерного края и продолжила:

– Почтенный Гнур, то был их грех. Не об них, мертвых, наш разговор.

Вождь Гнур застыл, как от удара плетью, пригнувшись в кресле. Явно не готов был к такому повороту дипломатической беседы с посланниками. Резкий переход от принятых по канонам приветственных новостей к серьезным обвинениям застал старика врасплох.

– …Под пытками все тот же конюх о многом поведал. Подслушал тайный разговор со друзьями…

Обмен заурядными новостями с соседями стремительно обретал очертания черной грозовой тучи. Туча накрывала вождя тьмой. День сгущался в красках гнева. Лица знатного собрания багровели. Только не понять – от стыда или от осознания разбитой в щепы дружбы родственных степных племен. Танаис спокойным голосом, глядя прямо в глаза лютому старику, разменивала холодные слова:

– …Не отдадите в поход отряд лишь потому, что хотите войны с нами. Мор же, три года как случившийся, тот самый, которым и прикрываешься ты как причиной, – не причина…

Сидевшие вскочили с криками протеста. Кто поднял руки к небу, кто бил в грудь кулаками. Занявшие невыгодные места вдали, вскочив вместе со всеми, в недоумении переспрашивали, теребя за плечи впереди стоявших. Танаис подняла силу голоса и в гневе продолжала:

– Как только наш отряд уйдет к Алтаю – вы нападете. Подло. По ночи, на нас. Так было задумано тобой, достопочтенный Гнур?

Гнур медленно встал. Взял посох вождя. Поднял высоко над головой символ власти. Темного дерева, резьбой покрытый орнамент на посохе – борющиеся тигр с оленем. Сделал шаг в сторону. Послы племени золотых рек оказались по правую сторону, бурно протестующие соплеменники – по левую. Гнур призвал к тишине.

– Да, было задумано. Что уж отпираться. Старейшинами уложили быть такой войне… – Гнуру не суждено закончить речь.

– Ты совсем спятил, старик? – Резкий, с хрипотцой окрик в накаленной тишине привел в движение возбужденное племя. Брань, в поругании возраста вождя, не знала пределов. Гул возмущения, в сотнях голосов, заглушил речь высушенного старца. Ропот гнева соплеменников ошеломил вконец Гнура. Часто моргая, старик растерянно молчал. Он, похоже, ожидал немой поддержки, но никак не бунта. Медленно попятился.

Бунт вспыхнул.

Неожиданно, без подготовки. Как на сухой траве поднялось пламя. Горело злобно – во тьме прошлых и не позабытых обид. Копились просчеты вождя, и вышло терпение. Задело за живое тайное самоуправство, в безумии толкавшее к войне. Желающие поквитаться нашлись. В вождя с силой полетели комья сухой земли. Несколько камней попали в щеки. Гнур, защищаясь, прикрыл ладонями глаза. Старика плотно окружили ревущие волами мужчины озерного племени. За их мятущимися головами не видно отличий вождя племени. Несколько мгновений – и вождь низвергнут ниц, лицом в траву. Заломлены за спину сопротивляющиеся руки. Парик содран, порвана в клочья накладная борода. Шапку в золотых шариках терзает возмущенная толпа. Посох вождя с треском переломлен над бритой головой. Ноги связали, заткнули грязной тряпкой рот и сволокли с лобного места.

Четыре тени остались на высоте. Верзила-стражник стоял, нелепо держа в вытянутых руках отрубленные головы. Недоуменно, в смятении вращал глазами. Растерянно пытался осознать случившееся – бунт, низложение. В конце ж, видно, потеряв нить рассуждений, ругнулся и сел, так же крепко держа чужие головы. У подножия лобного места вершился суд над стариком Гнуром. Сомневающихся партий не возникло. Негромкими решительными голосами мужи озерного края перешли к делу судебному. В спину связанного летели имена обвинителей. Они же и огласили длинный список прегрешений вождя. Безжалостно звучали: «невоздержанность», «предательство кровных друзей», «поруганные традиции отцов», «жадность», «разбой, учиненный над степняками». В конце ж, вердиктом, под унижающий оглушительный хохот, прозвучало «пьянство». Вождь Гнур стал бывшим. Бывшим вождем. Бывшим человеком. Бывший вождь, по традициям Великой Степи, лишался и звания, и жизни. Племя неспешно выбирало нового первого мужа и путь смерти для старика Гнура.

Танаис и спутники отправились прочь.

– Продемонстрируем соседям наше миролюбие. Построиться к битве. Не их ли неуважаемый Гнур нам объявил войну?

Мирную дрему за мощным валом квадрата бревенчатого поселения – ставки племени озерных людей – внезапно нарушила боевая музыка персидской трубы. В меди, воинственными переливами звала к войне. Две тысячи воителей принялись за боевое построение. Спешившись, разбившись по сотням, в сотне по двадцать пять в ряд. Четыре ряда вглубь. Первый ряд совсем юнцы, за ним повзрослее, последний же ряд – проверенные мужи. Ряды копий чередуются с рядами клевцов и мечей. Вот выстроилось центральное ядро, и уступами, на несколько шагов позади, два боковых фланга, загнутые по краям. Заслоняя фланги, заняли оговоренные места два конных отряда, по две сотни, с наборными луками на изготовку. Редкой россыпью, в цепи, перед армией племени золотых рек сотня далеко бьющих стрелков из пращи – зачинщики сражения. Два мешка готовых к полету речных камней у каждого. Из-за пояса каждого бойца ленивцем выглядывает клевец. В тылу – резерв на самых лучших конях, сотня зрелых, в кожаной броне, испытанных в храбрости мужей, средь них видна старшим командиром Танаис. Короткие приказы, как в детстве, на дальнем лугу у плавилен, правят уже давно повзрослевшую ватагу…

Не дожидаясь результата выборов, да и не сильно интересуясь голосованием, наряженное бабское племя озерных потянулось к ощетинившимся боевым порядкам. Женщины шли толпами, как на праздник, надевши разных цветов сарафаны, шитые узорами накидки, высокие шапки. Наведя красоту на лицах краской, женщины толпами несли родниковую воду в кадках, горячие, с пылу, лепешки с начинкой, пироги, тягучий мед, а немного позже – сладкие ягоды на нитках и знаменитых хрустящих, тушеных в грибном маринаде по давним рецептам рыбу и гуся. Ох уж эти озерные лепешки с сыром и в масле! Из печи, в тонком тесте – слегка соленый плавкий козий сыр. Присыпанный пушком, сухой, с кислинкой, с травкой. Каким приятным запахом дома обдавали голодных воителей эти яства! А как же хороша в засоле озерная щука! Как мягок в жирке с золотистой коркой хрустящий гусь! Пройдя с аппетитным грузом через пращников и одарив их, в елее, улыбками и снедью, звонкими голосами с вызывающей ноткой шутки задергали насупившихся в плотных построениях золотых:

– А на меня никто из красивых смотреть не желает? Только ты, сом лесной?

– Слышь, лысоватый, ты-ты, а в траве кузнечика найдешь для меня? За то напою водой! Лады?

– Гусь-то какой, глянь! Да не про тебя, а про вот того, с каштаном-волосом!

 

– Рыбка моя, ох ты и хорош! Усища! Медведь со страху убежит!

– Карась, лепешки будешь? Тебе говорю – отложи топорик! Да не боись – не сопру.

– Не хочешь пирога с ягненком? Нет? Ой, больно-то надо. Уже ешь? Ешь-ешь. Да не так же живо! Хоть пожуй-то разок – подавишься еще.

– Борода настоящая? Али наклеил? Дай погляжу. На вот тебе бусы из ягод. Сама сушила. Видать, для тебя старалась.

– Эй, тетка на коне! Слышь, взглядом-то не зашиби – медом угощу. Слезай, мед сам в рот не потечет.

Золотые, как прозывали меж собой в озерном краю соседей, жевали, чавкали, пили. Окружив дружелюбными группами прибывшую с дарами нагловатую озерную красоту, насмешничали, обменивались новостями. Многие крепкими родственными корнями проросли в соседнем племени. За житейскими пересудами порядки не нарушились, лишь поплыли кругами, как разводы на воде, вокруг оживленно балагурящих женщин.

К вечеру за валами началось мужское шествие.

Во главе сходившихся ручьями толп, похоже, что новый вождь. Враскоряку – ноги колесом, пониже пленника ростом, вел в веревках перевязанного старика Гнура. Уже сытыми глазами золотые высматривали настрой озерных. Шли без оружия. Ослабились напрягшиеся было порядки. Танаис вышла из подобревших, попрятавших оружие шеренг.

– Я, Скилур… – последовала долгим перечислением череда имен знакомых совместных предков. Закончив с предками, возблагодарил всесильных Богов в щедрости за новый день. Закашлявшись, продолжил: – Обида нанесена. Несправедливая. Без общего на то согласия. – Скилур откашлялся. Сплюнул мокроту простуды.

– Гнур, по подлости скрытой, хотел… – новый вожак оглядел примирительным взглядом разваливающиеся боевые порядки соседей, – …хотел втравить единую семью. Нас с вами. В какую-то там… дурную войну. Золото в закромах ваших голову-то старую окрутило. Гнилой Гнур, как выяснилось, в задумках дальних… – Задумавшись, вздохнув, добавил: – Да, старость лишает не только что сил, но и уносит напрочь ум… – Скилур выдержал паузу. Повысив до предела сиплый голос, завершил речь уже без комков: – Мы, «добрые» и «худые» озерного края, не согласны с ним. По обычаю предков дарим вам изгнанного из родов наших, бывшего Гнура. Останки же его без погребения поднесем прокормом зверью. Старейшин, что с ним в заговоре, – утопим с позором в озере. Озеро, вечно голодное, съест и бесславных. Добро же их нажитое, старейшин, то бишь, бывших, и жен их – примите в дар. Уже поспешали – кликнули добровольцев в поход. Думаем, деньков так через пять-семь наберем под три тысячи сорвиголов. Вам в пособу.

Скилур положил на траву у ног послов ритуальным подношением мятую грязную шапку в золотых шариках. Парадный пояс. Переломленный резной посох бывшего вождя Гнура. Верховная Жрица подняла правую руку. То уговором знак. Порядки вражды распускались. Тропою сквозь толпу шествовал в компании с Тайгетой ответный дар – бык с венком из полевых цветов. Война официально отменена. Обида забылась талым снегом. Никто не хотел трепать по крови близких да родных.

Племена готовились к церемонии замены вождя. В центре поля, что перед защитным валом, вколотили шест. К шесту привязали Гнура. Вывели сторонников из старейшин, связанных по рукам. Семерых. Молодых и в годах. Под заунывную, прощальным хором, песню к духам предков вышел новый вождь Скилур. Гордецом обошел кругом шест. Приговаривал шепотом молитву предкам перед связанными. Подошел к Гнуру. Посыпал поникшую голову бывшего вождя сухой землей. Дунул в темя. Перерезал клинком путы. Вложил в старческие руки потрепанный клевец. Вызвал на поединок громким голосом.

Гнур принял вызов. Старик, собравшись с духом, поднял голову. Взял крепко клевец. Без накладной бороды, без парика, в рваной грязной одежде, точнее, в том, что когда-то было нарядными синими штанами и синей же рубахой навыпуск. Ремня с золотыми накладками, как и прочих атрибутов власти, давно уж нет. В старике трудно узнать прежнего надменного Гнура. Лысый, сгорбленный, в обиде, подавленный.

Неравный поединок начался. Тишина воцарилась среди зрителей. Хор в тридцать наливных мужских и женских голосов поднял песню поединка. Две плотно сбитые, в полноте, жрицы озерных властно задавали тон. Одними только голосами, без сопровождения инструментов вывели стройную балладу про честь в бою. Согласными стихами равняли сражающихся воинов с тенями, что исчезают под светом солнца в полдень. Торжественное настроение овладело зрителями. Боги-покровители должны видеть подобающий ритуал. Песня неизбывной грустью звала их, всесильных и бессмертных, присоединиться к людскому представлению. Той же песнью молодость переменяла старость, что отзывалось, в дословности, именно этому ритуальному поединку.

Гнур давно уже не слыл бравым рубакой. Старость годами исподволь отнимала силы. Мор, случившийся три года назад, на который, как на причину отказа идти в поход, он, Гнур, привычкой ссылался, окончательно подломил силы бывшего вождя. Болезнь, унесшая семью, всех детей от трех жен, выпила досуха сок жизни в теле Гнура. По канонам традиций вождя следовало умертвить с честью. Не как жертвенную овцу – одним ударом. А как воина – в бою. Продолжительный танец хищных подскоков, приседаний и фальшивых уклонений от ударов закончился обрывисто-удивленным:

– Оо-ох!

В очередной раз, изобразив уклонение от удара клевцом, Скилур вспорол живот противнику клинком снизу вверх. По середину клинка меч вонзился в тело бывшего вождя. Хор разом замолчал, на полуслове прервав балладу. Гнур с жутким криком пал на колени. Вой умирающего вынес прочь торжественный настрой, заданный песней. Обеими руками поверженный пытался удержать синие в крови кишки. Второй удар, направленный уже в сердце, прекратил мучения. Старик рухнул. Задергав ногами в короткой агонии. Трава плотно забила вопящий рот. Достойной смертью на глазах лучших из двух племен ушел к предкам Гнур.

Племя решило сохранить лицо. Сохранить гордость, но не Гнуру, в старческом безумии готовившему войну. Старым и малым из племени озерных людей, тем, кто жил на берегах и островах огромного пресного моря. Кровью прежнего вождя обида окончательно смыта. Озерные подняли глаза. Братство степных племен восстановлено.

Глава 11. Признание в любви

Золотая колесница неспешно, бесшумно вращая спицами, перемещалась по мирному лагерю племени золотых рек. Холодное задалось утро. Предрассветный туман с озера, жирным молоком стелясь по теплой весенней земле, накрывал в коричневой коже шатры. Шатры выставлены линиями у повозок. С востока на запад. Значительный получился муравейник, но вот только воинов в походных жилищах нет. Отряд золотых не ночевал в лагере. Полным составом. Кроме десятка-двух, в дозоре коротавших тьму у нескольких костров.

По настойчивому приглашению озерных, высказанному неоднократно угрожающим тоном, которому невозможно отказать, золотые ушли пировать с вечера к гостеприимным хозяевам. Озерные разобрали поголовно всех, прихватили бы и дозорных, но главным командиром отряда – строгая Танаис. С ней озерные не управились. Жребием, в сотнях, выбрали караульных. Под напутственные, временами неприлично забористые пожелания остающихся в дозоре – воины в обнимку с приглашающими беззаботными толпами покинули холодные шатры.

Красной точкой в пелене звал костер. От костра с молчаливыми воинами отделился юноша. Отложил копье, поднял с земли сверток. Решительно зашагал к колеснице. Поправил шубу из шкур горного козла, прямо выставил вязаную шапку с ушками. Поравнявшись с лошадьми, склонил голову в приветственном поклоне.

– Колакс?

– Да позаботятся о вас Боги! Да будет ваше утро счастливым!

Колесница остановилась. Возничий – жрица Тайгета – натянула поводья. В ожидании кинула взгляд на Колакса. Улыбнулась сдержанно. Девичье чутье уловило новый мотив в торжественном виде юноши. Легкий толчок локтем в бок – попутчику. Попутчик Тайгеты отвернул голову и предпочел поглубже закутаться в волчьи меха. Юноша с почтением смотрел на молчаливого седока с противоположного борта боевой повозки. Медленно поднял обеими руками меховой сверток.

– Это мне, Колакс? – Тайгета хитро прищурила глаза. Тон сменился с рассеянного на шутливый.

– Мой скромный дар верховной жрице.

– Жрица, воин имеет честь обратиться к вам. – Тайгета повернула голову к попутчице. Попутчица по-прежнему молчала. С немалым интересом придирчивым взглядом инспектировала шатры. Тайгета заулыбалась еще шире.

– Продолжай, воин. Что за дар ты приготовил верховной жрице?

Неожиданно Колакс опустился на оба колена. Высоко поднял над головой сверток. Дрожащим от волнения голосом повел разговор с травой, что под колесами золотой повозки.

– Я хочу поклясться жрице, Богине-Матери, в вечной любви.

Тайгета перестала улыбаться. Ее выразительное, всегда подвижное лицо стало непроницаемым. Холодным. Попутчица медленно с интересом развернулась к стоящему в коленях. Заговорила:

– Колакс, ты хорошо подготовил слова? Ведаешь, что будешь говорить мне? – Тон ответа белый, как молоко тумана. Не понять настроя важного лица. Юноша, набрав побольше воздуха, видно, чтобы не задохнуться, продолжил беседу с травой:

– Жизнью клянусь быть до конца смертного с тобой… – Вот с этого места ход выученной наизусть, нараспев начатой почтительной беседы сбился. Сбился вконец прерывистым дыханием. Юноша вдыхал и выдыхал несобранные слова. Как казалось, совсем не те, что приготовил: – …Люблю, как не любил никого. Никогда. Никогда не знал женщин… не хочу знать. Быть только с тобой. Знать, что ты жива. Знать, что тыты счастлива…

Тайгета в удивлении подняла брови. Обернулась с немым вопросом в глазах к соседке. Танаис смотрела сверху вниз на говорившего. Не намеревалась прекращать сбивчивый поток откровений.

– …Прожить жизнь для тебя. Рядом… Умереть за тебя… Люблю тебя

Танаис хлопнула несколько раз ладонью по поручню колесницы. Юноша прекратил беседу с травой.

– Подними глаза.

Однако ж зеленый цвет молодой травы – невероятно изумрудный. Так зачаровывает, что доблестный юноша не может оторвать от него глаз. Танаис, придерживая одной рукой шубу волка, другой подобрав подол синего платья, сошла с колесницы. Короткий шаг. Она стоит прямо перед протянутым к небу свертком. Тремя пальцами правой руки подняла подбородок «смотрителя травы» вверх, к себе. Глаза Колакса плотно зажмурились, захлопнувшись, словно створки раковины.

– Колакс, ты умеешь хранить секреты? – Девушка всматривалась в плотно захлопнутые глаза. Юноша закивал. – Да? Расскажу тебе сказ моего отца, поведанный им мне в детстве.

Сказ про паука и цветок

Обнаружился в поле цветок. Среди зеленого поля. Один цветет. Нет среди травы иных цветов. А тот цветок белый. Без оттенков. Ярко, в белизне, цветет. Заметен издали. Отец остановил коня. Подошел к цветку. Восхищен стройностью стебля. Длинный стебель. В канавках. Поднялся стеблем цветок высоко. Почти что в рост отца. Стоит себе, знай, качается на ветру. Качается, да не ломается. Словно бы в танце подвигается.

Цветок, как выяснилось, – соцветие. Рассмотрев поближе, можно видеть – состоит из множества белых, поменьше. Плотно прижались друг к другу маленькие цветки. Переходят лепестками один в другой, точно что взялись руками. Образовали шар. Ровный. Без изъянов. Маленькие цветки стали частью шара. Красивы каждый по себе. Симметрия лепестков.

Начал было отец считать маленькие цветки в белом шаре, да сбился и потерял счет. Сбился вконец. Много их. Присмотрелся к малышам, частям цветка. Если долго высматривать, то обнаруживалось, что каждый из малышей не похож видом на соседа. Один цветом чуть темнее, другой с лепестком короче. Найдутся тысячи различий. Когда же сошлись цветки в шар, то отличия исчезли. Стали шаром цветки. Единым, белым, чистым цветком. Без переходов в цвете.

Запах тонкий у цветка. Захотел отец явственней ощутить аромат таинственный. Потянул бережно, вот так, как я тебя к себе, крепкий стебель – не хотел ломать дар. Приготовился вдохнуть богатство цветка. Упрятанное богатство. Уже собрался прикрыть глаза. Совсем как ты сейчас. От блаженства замер, как вдруг…

Танаис замолчала. Пытливо изучала лицо юноши. Тот так и стоял, замерев, с плотно закрытыми глазами. Похоже, вознамерился в этой позе дождаться заката. Тайгета давила неудержимо пробивающуюся улыбку. Танаис резко и громко хлопнула в ладоши. Прямо перед лицом мнимого незрячего. Незрячий не шелохнулся. Только еще сильнее свел брови.

– …Как вдруг!

Из середины цветка, из середины душистого белого цветка… выполз… зеленый паук! Крупный такой. Ядовитый. На восьми лапах. Но не из тех паучьих, что сеть хитростью простой плетут узором, на виду. Из тех, кто бродит, ищет. Найдя – нападает. Охотник. Приготовился к прыжку. Паук сидел в центре шара. Выжидал. Накопив яд. Пребывал на охоте. Дремал. Когда зашевелился цветок, решил взяться за смертельное дело.

 

Удивился отец. Не ожидал сюрприза. Отпустил цветок, без толчков отпустил. Паук пропал внутри шара… – Танаис широко улыбалась, прервав рассказ. Коротко посмотрела на подругу. Вернулась взглядом к собеседнику: – О чем мой сказ, Колакс?

– О племени, моя достопочтимая жрица, – последовал ответ.

– Продолжай…

– Мы, люди племени, – те цветочки, что складываются в племя-шар.

– Правильно говоришь… – тон жрицы одобрительный.

– Вырвешь один из шара – нет цветка – соцветие исчезло.

– А если вспомню клятвы твои, Колакс?

– Для того их и сказал, моя Богиня-Мать.

Танаис приняла сверток из протянутых рук. То был знак. Долго же юноше пришлось дожидаться на коленях принятия своих даров.

– И это все, что ты понял в сказе? – в смягчившемся голосе сквозила лукавая девичья насмешка над обожателем.

– Паук не я. Нет яда. Нет замыслов. Подлых. Не ищу выгод в твоей дружбе. Богиня-Мать сказанному свидетель…

– Колакс, принимаю дары. Принимаю клятву. Поручение тебе. Друг.

Юноша опустил голову. Время замедлило для него ход. Раскрасневшиеся щеки. Открыл переполненные счастьем глаза. Похоже, вознамерился пересчитать в траве муравьев, спешащих по важным делам муравьиным.

– Возьми в шатре шапку Гнура, жезл переломанный и его пояс. Передай отцу. Иди тайно и скоро. Возвращайся. Нужен ты мне. – Танаис заняла покинутое место на колеснице. Возничий пустил неспешно лошадей. Без скрипа сдвинулась легкая колесница. Юноша, нет, не шагом, а привычным бегом стража границ устремился по одному ему известному маршруту. Танаис обняла подругу, через ее плечо украдкой посмотрела вслед юноше.

– Посмотрим на лодки, что дает нам новый вождь? Двадцать обещал. С почетом.

Тайгета продолжила ее взгляд. В разрывах тумана юноша достиг главного шатра. Поприветствовав караул и отъехав от костра, с озорством Тайгета спросила:

– Как думаешь, Танаис? После нашего визита озерные прибавятся числом? Ночью-то никто из них, поди, не спал?

– Смешишь, Тайгета…

– Ну как же – сытно накормили, напоили. Ну а наши-то доброхоты по-соседски возместили им убыль от мора.

Туман рассеивался под легким ветерком. Солнце с переменным успехом пыталось пробиться сквозь молоко белыми лучами. Тайгета правила лошадей к озерной гавани. Краем глаз наблюдала за руками подруги, медленно развязывающей тугие праздничные узлы на объемном свертке из хорошо выделанной медвежьей шкуры. Внутри свертка лежало три предмета: череп медведя, видимо бывшего владельца шкуры; череп человека, похоже мужчины, с зазубринами от стрелы в глазнице; между ними, в бережных складках-делениях пакета, – золотой, тонкой персидской работы цветок, из прошлогодних трофеев. Тайгета долгим взглядом в молчании изучала настроение Танаис.

– Наш Колакс непрост. Ух как непрост. Как его сверток – с отделениями. Часть для забав – с медведем. Часть для войны. В центре души Колакса – ты, подруга. Золотым цветком живешь-проживаешь…

Девушки дружно засмеялись. Жаль только, юноша не слышал песню о любви переливчатой музыкой девичьих голосов. Он далеко, с парой коней в запасе, птицей разменивал межевые камни…

Несмотря на ранний час на пристани озерных кипела работа. Как и обещал новоизбранный вождь, двадцать лодок, на десять гребцов каждая, готовились к отплытию. Лодки из наборной доски вытащены, частью дном, частью скамьями кверху, – на берег. Человек тридцать озерных варили клей, раскладывали бечеву и собирались конопатить «водные повозки» – как меж собой называли лодки. Весла красились едкой краской, составом на ртути – киноварью. Краска цвета крови и цвета жизни узором наносилась на весла. В планах работников значилась и роспись лодок тем же замысловатым узором – краску в мисках выставили у бортов.

Скилур, в заботах, раздавая указания, передвигался среди лодок, костров, запасов, обмотанных бечевкой. Никак он не был похож на вождя. Ни дать ни взять обычный рыбак – кожаные штаны и шапка, серая рубаха в пятнах, с закатанными рукавами, босой. Хотя Скилур из знати, зрелого возраста, с седеющей головой, сей достойный муж не стремился к показным проявлениям власти. Без посохов, без оружия, без золотых украшений и дорогих одеяний. Занят делами. Наверное, поэтому в единодушии «озерные» выбрали именно его главой племени. Заметив колесницу с важными гостями, Скилур отложил хлопоты:

– Утро доброе. Хотя какое оно доброе? Туман вон как накрыл. – Скилур широко развел руками, словно извиняясь за непогоду. Девушки сошли с повозки. – Есть ой какой важности разговор к тебе, достопочтимая Танаис. – Вождь «озерных» окинул вопросительным взглядом обеих девушек. Скилур, как видно, не любил ходить в речах вокруг да около. Потому сразу перешел к беспокоившим делам.

– Да, почтенный вождь, продолжай. Тайгете, моей давней подруге, можно доверять. – Танаис подняла правую руку.

Скилур развязал внушительных размеров кисет. Запустил поглубже руку. Достал нечто, торжественно развернул. На золотой цепочке висел массивный кулон или амулет. Бородатый, в плоском уборе мужчина. Человеческая по пояс фигура переходит в птичий хвост. Чеканкой по золоту мастер изобразил фигуру в профиль, слева направо. С правой рукой, сложенной в приветствии. С левой, сжимающей венок. Раскрытые для полета крылья завершали сложную композицию, грубоватую в прорисовке деталей.

– Ахура Мазда. Единый Творец. Бог Папай, по-нашему… – молвила верховная жрица.

– Танаис, мне то известно. Не про огнепоклонников речь веду, – Скилур взял за крылья амулет. – Золото то, персидское, ночью один из ваших старших командиров передал в обмен на дар дружбы.

Танаис молчала. Губы плотно сжаты. Ждала, когда обнаружится главная нить разговора. Скилур вновь удивил манерой вести беседу:

– Было сражение с персом? Нас, значит, не позвали? Почто такое унижение? Трофеи достались, судя по кулону, серьезные?

Танаис хотела отвечать, но Скилур, в той же простой и решительной манере, продолжил изумлять:

– Народ мой озерный не раб предводителей. Не только что Гнур… – Скилур подвигал челюстью, словно пытался прожевать что-то твердое. Подбирал слово. – …Среди нас головой. Был… Обратись вы к нам, Гнур там или другой кто – сразу же снарядили бы отряд. Дрались бы с врагом достойно. Ты уж поверь… – Скилур продолжил подбирать слова. Видно, что вождь озерного племени давно обдумал беседу. Готов выдать соль размышлений. – Мор сильно проредил племя. Что тут скрывать. Э-эх! Четверть крови потеряли. Хорошие семьи исчезли, в пути к предкам. Ослабли.

Скилур резко выпрямился.

– Есть предложение к племени золотых рек. Обдумано сходом «добрых» и «худых» в совместности, решено – сплотить два племени под одним вождем. Вашим. Твоим отцом. Если не против, то нашу молодь переженить с невестами от вас. Мальков под сто нашлось в добровольцах. В женихи готовы мы набиться, то бишь. – Скилур просиял. Маленькие выразительные карие глаза лучились. Припрятанную соль добавил вождь озерных в угощение гостей.

– Скилур, верховная жрица – не вождь

Глава озерных, не дослушав, пресек речь Танаис жестом правой руки. Как будто ножом рассекал рыбу из улова. Заговорил скороговоркой:

– Избрана новым вождем ты. Среди твоих. С кем говорю, знаю. Кто стоит тут, в каком звании – тоже мне ведомо.

– Предложение принято. – Танаис улыбнулась и подняла правую руку открытой ладонью к небу.

Почтительно два головы родственных степных племен обнялись. С силой похлопали друг друга по спинам. Скилур, в щедрости, улыбался. Искренний вид открытого человека, в простых замасленных одеждах, посреди трудов, подкупал. Погода упорно не переменялась. Туман не хотел разлучаться с теплой землей. Разрывы сменялись новыми подолами сырости. Но троих людей, похоже, совсем не заботило холодное облако с озера. Нечто важное, даже великое, сбылось в тумане между лодками. Народ в заботах принялся стучать деревянными молотками, законопачивая щели.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42 
Рейтинг@Mail.ru