bannerbannerbanner
Египетские хроники. Кольцо огня

Мара Вульф
Египетские хроники. Кольцо огня

Полная версия

Звучит как предостережение.

– Почему они это запретили?

Платон добровольно позволил вампиру себя укусить. Бредовая мысль, но я задаюсь вопросом, смогла бы я спасти Малакая таким способом?

– Вампиры для них демоны, аристои презирают этих существ. Винят их в затоплении Атлантиды.

– Аристои много кого в этом винят, кроме себя самих. Вы жалеете о своем поступке?

– Я жалею, что втянул в это Гекату. Она и без того была отщепенкой среди богов, но все равно ради меня подвергла себя опасности. Разумеется, она не предупредила меня, что это под запретом. Я все понял позже, как и то, что любил ее, а она – меня. Мы часто чересчур поспешно разбрасываемся самым важным в жизни. Я не имел ни малейшего понятия, каково будет провести столетия в одиночестве.

Странно слышать, как старый философ рассуждает о любви. Я знакома с его дидактической поэзией, диалогами, с теорией о переселении душ и с поздним трудом «О добродетели». Но не припоминаю, чтобы он писал что-то о любви. Я восхищалась его мыслями, а теперь он сидит рядом со мной. Человек из плоти и… крови, и сожаления о потерянной любви с необыкновенной четкостью написаны у него на лице.

– И тем не менее вы бы сделали это снова?

Платон ненадолго задумывается над вопросом.

– Я заплатил за бессмертие слишком высокую цену. Нет, снова я бы этого не пожелал, но и не раскаиваюсь в своем поступке. Пусть за два тысячелетия человечество и не стало намного мудрее, но мне нравится считать, что в случае со мной все иначе. Хотя, оглядываясь назад, признаю: то, на что я пошел ради этого, – неразумно и безрассудно.

Я должна испытывать страх перед ним, но вместо этого снова улыбаюсь. Если вампиром Платон остался таким же любознательным, как и когда был человеком, то наверняка стал умнее.

– «Нет великих гениев без толики безумия», – цитирую Аристотеля.

Платон, естественно, узнает слова своего ученика и тихо смеется.

– Надеюсь, аристои понимают, с кем связались.

Нотки одобрения в его тоне заставляют меня смутиться.

– В диалогах ничего не написано о регалиях. Почему вы рассказали о них Александру и Аристотелю?

– А разве это не очевидно? Геката посвятила меня в эту тайну, и я не сомневался, что сумею найти регалии. – Он подмигивает мне. – Я был одним из умнейших людей своего времени и прямо-таки помешался на этом. Но, несмотря на приложенные усилия, у меня ничего не выходило, а силы истощались. Для этой задачи нам требовался смелый, умный и амбициозный человек. Тот, кто не сдастся так быстро.

– И им стал Александр? – качаю я головой. – Но он ведь был еще маленьким мальчиком, когда вы умерли.

– Верно, но мы знали: если кто и способен отыскать регалии, то только он.

– Потому что потомок Зевса? Он и вправду отпрыск Геракла? – История становится все абсурдней, но меня уже ничего не должно удивлять.

– Разумеется. В те времена ни в одном из людей не текло больше божественной крови. Его материнская линия происходила от Фетиды, матери Ахиллеса.

– Я думала, это просто легенда, чтобы представить Александра еще более необыкновенным, чем он был. Вы еще скажите, что он отправился в поход не для того, чтобы завоевать мир, а чтобы найти регалии.

Платон складывает руки на коленях, и я замечаю ответ в его глазах даже прежде, чем он открывает рот.

– Именно так. В юности у Александра проявлялись амбиции ученого. Учился он быстро и много. Из-за пытливого ума мы возлагали на него большие надежды. Однако мы с Аристотелем недооценили, что может сотворить с человеком успех военных компаний. Внезапно он пожелал иметь все: мировое господство и бессмертие.

– Но получил не все, – тихо заканчиваю я. – На момент смерти ему было чуть за тридцать, и Александр не оставил наследника, который правил бы его огромной империей. Очевидно, регалии он не нашел.

Ученые до сих пор расходятся во мнениях относительно причины, по которой Александр так быстро и неожиданно умер в Вавилоне. Есть мнение, будто он стал жертвой покушения, и эта теория выглядит все более вероятной с учетом того, что мне теперь известно.

– Кольцо, – внезапно сбрасывает очередную бомбу Платон. – Он отыскал кольцо.

Соскользнув со стола, я неверяще смеюсь.

– Дальше вы скажете, что перстень с печатью Александра Великого – это Кольцо огня. Кольцо Соломона.

На его лице расцветает довольное выражение.

– Как вы умны. Так и есть. Я подумал, что вас это заинтересует. Разве ангел смерти не хотел, чтобы вы нашли и эту регалию?

– Нет, такой заказ я не получала.

Гарольд возвращается с кофе. Сначала убеждается, что я еще в целости и сохранности, потом несет поднос Платону и наконец направляется ко мне.

– Я добавил два кубика сахара.

– Спасибо.

Во мне нарастает возбуждение. Не то чтобы я и в самом деле собиралась искать кольцо, но эта история меня до сих пор интригует. Обуревающие меня грусть и отчаяние не способны этого изменить. Малакай пришел бы в восторг от нашего разговора.

Пригубив черный напиток, Платон прикрывает веки от удовольствия.

– Восхитительно, – хвалит он, снова открыв глаза. – Почти так же восхитительно, как в арабской кофейне. Мне рассказывать дальше? Хотите знать, что тогда произошло?

Я смотрю на Гарольда, который в ожидании стоит рядом со мной.

– Сейчас не самый подходящий момент. Только что умер мой брат, – поколебавшись, говорю я. Услышав такое оправдание, Малакай покачал бы головой. Он бы жаждал узнать все в мельчайших подробностях.

– «При приближении смерти к человеку его смертное начало умирает, бессмертное же, ускользнув от смерти, остается целым и невредимым и отходит».[6]

– Кто бы говорил. Вы-то не умерли.

Я определенно попросила о помощи не того бессмертного. Бог или богиня, наверное, тоже спасли бы моего брата. Несмотря на возраст, тело Платона кажется неуязвимым. Но Малакай бы не пожелал такой судьбы. Он бы не захотел прятаться и пережить всех, кого любил.

– Приношу извинения, это было неуместно. Я продолжаю раздавать советы, которые редко кому нужны. – Платон ставит чашку на столик возле дивана и вытаскивает из-под накидки простой конверт. – Полагаю, вы знаете, что племянник Аристотеля, Каллисфен, сопровождал Александра в завоевательных походах. Его задачей было убедиться в том, что всем известно о божественном происхождении Александра.

– В благодарность за службу Александр позже приказал его казнить, – сухо бросаю я.

– Так и было. В процессе поисков царь становился все более непредсказуемым и все менее управляемым, – подтверждает философ.

– Кто знал, что Александр искал регалии?

– Только Аристотель, Каллисфен и я, само собой. Думаю, Геката что-то подозревала, но, как я уже говорил, мы больше не виделись. Увы, отныне я не мог вмешиваться, поскольку официально уже считался мертвым, когда Александр отправился в путь. Мы проявляли крайнюю осторожность. Ни один бессмертный не должен был узнать о поисках.

– Что вы планировали делать с регалиями, если бы Александр их нашел?

На некоторое время Платон замолкает, видимо, размышляя, точно ли можно доверить мне эту информацию. Впрочем, он слишком далеко зашел, чтобы сейчас пойти на попятную.

– Что тебе известно о том, как создавались регалии власти? – переходит он на «ты».

– Не много. Они возникли вместе с сотворением бессмертных. Из света, огня и пепла при зарождении мира и времени.

Тру виски. Не помешала бы пара дней тишины и спокойствия, но, судя по всему, мне это не грозит.

Я колеблюсь между потребностью узнать больше и желанием оставить все это позади. Но Платон продолжает.

– Все так, но есть одна важная деталь, о которой тебе не известно. Все три регалии состоят из первоматерии.

– Первоматерии не существует, – возражаю я. – Это просто идея, конструкт. Аристотель выдвинул эту теорию.

– Это не просто теория, – отрицательно качает головой вампир. – Хотя я желал бы обратного. Тогда я бы никогда не начал искать регалии, а в результате стал ими одержим. Регалии состояли из всего и из ничего, что когда-либо существовало и когда-либо будет существовать. Владеющий ими сможет создавать что угодно и становиться чем угодно.

На краткий миг время замирает, когда до меня наконец доходит, зачем Платон стремился заполучить регалии.

– Мы говорим о трансмутации? Вы полагали, что с их помощью сможете создать Lapis philosophorum? Философский камень?

Вампиру хватает приличия принять сокрушенный вид.

– Для меня было уже слишком поздно, однако Александр сделал бы все, чтобы стать бессмертным, да и Аристотель тоже. Я же надеялся обратить вспять процесс своего превращения. К сожалению, никто из нас не получил желаемого.

– Как тебе пришло в голову, что регалии в принципе способны сотворить философский камень? – Мне почти жаль Платона, пускай он и сам навлек на себя неприятности.

– Это не моя идея. Гермес Трисмегист записал процесс создания камня в «Изумрудной скрижали», чтобы это знание не было утеряно.

Я презрительно хмыкаю.

– Эти скрижали, во-первых, выдумка, а во-вторых – эзотерический бред.

Да, я верю в многое, но чтобы Тот в обличье Гермеса Трисмегиста тридцать шесть тысяч лет назад выгравировал мистическое знание на пластине из изумруда? Я вас умоляю! Сторонники данной теории считают, что он принес эти скрижали из Атлантиды, а позже спрятал в пирамиде Хеопса. Я внутренне замираю. В той же пирамиде находился и ковчег с регалиями.

Платон ждет, пока я сама приду к следующему умозаключению.

 

– Ты своими глазами видел скрижали?

Тот факт, что я вообще задаю вопросы, многое говорит о моем подавленном эмоциональном состоянии. Я не способна мыслить трезво. Малакай умер всего три дня назад, и чем я занимаюсь? Обсуждаю с вампиром зеленые таблички.

– Только копии. Ведь оригиналы находятся в ковчеге.

– И снова скрижали в ковчеге. А что насчет тех скрижалей, которые якобы получил Моисей? С десятью заповедями? Этот ящик наверняка просто трещит по швам.

Ко мне вернулась злость. На мужчину напротив, на себя и на бессмертных. Зачем они впутывают меня сюда? Я не хочу все это знать, но все равно не выгоняю его.

– Две таблички с наставлениями о богоугодной жизни в действительности легенда, – лукаво улыбается он. – Давай честно, кто бы смог их придерживаться?

– И какой же конкретно запрет для тебя настолько сложен? Не укради?

Улыбка гаснет.

В процессе поиска я снова и снова натыкаюсь на Тота, бога магии, знаний и письменности. Будь я проклята, если не он стоит за исчезновением регалий. Однако все остальные бессмертные продолжают верить, будто это Сет, а я не обязана заниматься этим вопросом.

– Где Александр нашел кольцо, когда и что случилось с ним после смерти царя?

– Это главный вопрос, на который я с тех самых пор пытаюсь себе ответить. – Он протягивает мне конверт. – Внутри лежит последнее письмо, которое Каллисфен написал Аристотелю. Они поссорились, и Аристотель долгие годы не получал от племянника ни слова. Своим посланием тот, вероятно, хотел облегчить совесть и передать нам кое-какие сведения.

Я подхожу ближе и дотрагиваюсь кончиками пальцев до конверта. Разумнее всего было бы прогнать Платона.

– И почему я должна прочесть это письмо?

Ученый вздыхает.

– Оно находится у меня вот уже две тысячи лет. Я долго надеялся с его помощью отыскать кольцо. У меня ничего не вышло, и тогда я подумал, что пришло время позволить взглянуть на него кому-нибудь еще. По-моему, ты прекрасно подходишь.

– Как ты узнал, что я нашла Скипетр света?

– О, это было легко. Я хоть и живу, скрываясь, но у меня имеются свои источники. Стараюсь всегда оказываться на шаг впереди своих преследователей.

– Как поступят аристои, если поймают тебя?

– Убьют? – равнодушно предлагает он вариант. – Но, честно говоря, смерть меня уже не пугает. Я достаточно пожил.

– Если они тебя убьют, ты не попадешь в поля праведников. Умрешь окончательно. Разве ты об этом не думал?

– Думал, конечно. Как уже говорил, я был молод, и цена меня не волновала.

– Тебе был восемьдесят один год.

Я грустно улыбаюсь. Прямо сейчас, в двадцать четыре, я чувствую себя уже древней.

– По сравнению с моим нынешним возрастом восемьдесят один – это очень мало. – Платон встает, и у него расширяются крылья носа. – Мне пора уходить. Но я вернусь, когда ты будешь готова.

На мгновение я отвлекаюсь, заметив вроде бы мелькнувшую за окном тень. Неужели мне и в самом деле стоит отправиться на поиски Кольца огня? Не разумнее ли покончить с этим делом здесь и сейчас? Еще никогда мне не было так трудно отказаться от заказа, но так будет лучше. Я больше не желаю иметь со всем этим ничего общего.

Делаю глубокий вдох.

– Такого… – и осекаюсь, потому что Платон уже исчез.

Зато прислонившись к дверному косяку, стоит Сет. Это из-за него вампир растворился в воздухе?

– Не хотел, не попрощавшись, возвращаться в Лондон. – Про бога я почти забыла. – Какой интересный гость. Ты общаешься, мягко говоря, со странными личностями, – с серьезным выражением лица комментирует Сет.

– Никого из вас я в свою жизнь не звала.

– Нет, не звала. Не поделишься, чего хотел вампир? Он тебе угрожал?

– Сейчас, когда ты спросил, я понимаю, какая это ирония судьбы. Демонический вампир – самый безобидный из бессмертных, которых я встречала.

– Ауч. Ты меня боишься?

Я отрицательно качаю головой.

– Наверное, это еще одно из неправильных решений, но до сих пор ты не давал мне ни одной причины тебя бояться.

– Это успокаивает. Что будешь делать дальше?

Я продолжаю сжимать в руках конверт. Если это действительно письмо Каллисфена Аристотелю, мне нужно его беречь, а когда Платон придет в следующий раз, вернуть владельцу. Любой музей и любой университет заплатил бы за него баснословные деньги.

– Ты знаком с законами трансмутации? – интересуюсь, не успев обдумать, умно ли его посвящать.

– Конечно. Мы, бессмертные – результат трансмутации. Во всяком случае, боги, ангелы и джинны. – Сет сдержанно улыбается. – Во время нашего создания стихии безостановочно менялись. Земля превратилась в воду, вода в воздух, воздух в огонь, а огонь – в пепел. И каждая стихия трансмутировала в какой-то вид, назовем это так. Все во вселенной создано путем трансмутации.

– Аристотель утверждал то же самое.

Сет вопросительно смотрит на меня, и я соображаю, что когда ученый жил, он уже находился в тюрьме у Ра и поэтому не может его знать.

– Люди пытались имитировать этот процесс. Мечтали производить золото из неблагородных металлов и создать Lapis philosophorum, философский камень. С его помощью надеялись стать бессмертными. Если я правильно помню, нужно растворить в воде совсем немного пыли от этого камня, и после того как ее выпьешь, будешь жить вечно.

Сет выгибает одну бровь.

– Звучит проще простого. Благодаря трансмутации смертное действительно способно стать бессмертным, – подтверждает он, бросив быстрый взгляд в окно. – Знай они, насколько утомительной бывает вечность, не стали бы этого желать.

– Жизнь тоже утомительна, – тихо парирую я.

Некоторое время Сет молча смотрит на меня.

– Не стану спорить. Но ты сильная. Жизнь не может ничего тебе сделать, только ты сама.

– Девиз бога хаоса, – поддразниваю я, однако Сет лишь пожимает плечами.

– Не расскажешь, что в этом конверте и чего именно хотел от тебя вампир? Он ведь явно не поболтать заходил. И сильно рисковал. Я мог бы оторвать ему голову.

– Только посмей устроить такой беспорядок в моем кабинете. Потом сам будешь вытирать грязь.

Сет улыбается.

– Я запомню. Он не собирался причинять тебе вред, поэтому я не стал вмешиваться.

Он за мной присматривал. Могла бы догадаться. Наверное, поэтому решаю ему довериться.

– Его зовут Платон, и раньше он был одним из умнейших людей в мире.

– Насколько умен может быть тот, кто позволил обратить себя в вампира? – удивляется Сет. – Это ужасно глупо.

У меня вырывается смех.

– Он мужчина, а мужчины принимают глупые решения.

– Женщины тоже, причем не реже, чем мы. Тебе не следовало оставаться с ним наедине. Я почуял его, когда спускался по лестнице, потому и пришел. Я забеспокоился.

– Очень мило с твоей стороны, однако, как мы уже выяснили, он явился не для того, чтобы меня укусить. – От этого комментария Сет морщится, а я негромко смеюсь. – Он слышал, что я ищу регалии, и у него есть кое-какие сведения о вероятном местонахождении кольца. На самом деле он хотел поговорить с Малакаем, но опоздал. – Мой смех стихает.

– И теперь ты размышляешь, желаешь узнать эту информацию или нет, верно? – Сет не предпринимает никаких попыток вырвать у меня из рук конверт. – Как бы мне ни противно было это признавать, но в одном Аз прав: ты должна попробовать жить нормальной жизнью.

Я возвращаюсь к письменному столу. Выдвигаю ящик и кладу в него конверт. Потом аккуратно закрываю ящик и вставляю ключ.

– Решу после похорон. Не хочешь задержаться до тех пор? – Этим вопросом я в равной степени удивляю и себя, и Сета. – Или у тебя какие-то другие планы?

Я доверяла Азраэлю, бо́льшую ошибку в этом плане мне уже вряд ли удастся совершить.

Бог отрицательно качает головой, и на лице у него читается облегчение.

– Вовсе нет, буду рад остаться.

После похорон мне предстоит принять решение, что делать со своей дальнейшей жизнью. Малакай не желал бы, чтобы я искала кольцо, это факт. Поиски чересчур опасны, но это меня никогда не останавливало.

Два дня спустя я окончательно прощаюсь с Малакаем. Его тело перенесли в стоящую немного в стороне от дома фамильную часовню. Склеп под старым зданием стал последним пристанищем для многих поколений нашей семьи. Я смотрю на закрытый гроб и спрашиваю себя, не холодно ли брату. На нем же только черный костюм. Глупая и абсурдная мысль. В конце концов, в этом ящике лежит всего лишь его оболочка. Священник все говорит и говорит. Я настояла на том, чтобы на службе присутствовал только узкий семейный круг. Больше всего мне хотелось бы попрощаться с ним одной, но нельзя поступать так с Гарольдом, дядей Джорджем, тетей Фионой, Кимми и, конечно же, с Константином. Сейчас он стоит, одной рукой обняв за плечи сестру, а Кимми доверчиво прильнула к нему.

Малакай мертв, и скоро его тело навсегда положат туда, вниз. Разве что я решусь однажды исполнить его последнюю волю. Мои угрызения совести уже потеряли всякие границы. Я кладу ладонь на голову Селкет. Собака сидит рядом со мной, безмолвно поддерживая. Сет стоит позади, рядом с входом. Держится неподалеку, но не навязывается. Думаю, он, с одной стороны, беспокоится обо мне, а с другой – просто не знает, где его место. Бог еще более одинок, чем я. Но я в его присутствии ощущаю нечто неожиданно успокаивающее.

После похорон мы вместе идем к главному дому. Сет раскрывает надо мной зонтик, и я беру его под локоть. Сад тонет в клубах тумана и каплях дождя. Мать-природа подарила Малакаю последние теплые осенние дни. Дни, которые он провел без меня, потому что я уехала с беспринципным и лживым ангелом. Губы у меня дрожат, и приходится плотно их сжать. А когда мы заходим в дом, извиниться перед родными и Сетом.

– Я скоро присоединюсь к вам в гостиной, – говорю я и сбегаю в свою комнату.

Мне нужна тишина. Всего на пару минут. Селкет, тихонько поскуливая, следует за мной.

– Я не брошу тебя одну, – обещаю я. – Куда бы ни отправилась, ты со мной.

Собака удрученно смотрит на меня, и по грустным карим глазам я понимаю, что она мне не верит. Не могу ее винить. С сегодняшнего утра животное не отходит от меня ни на шаг. Когда Константин перед церемонией хотел ее выгулять, Селкет на него зарычала. Она боится потерять и меня тоже. Четвероногие лучше людей. Я всегда это знала.

Вместе мы в последний раз идем в комнату Малакая. Я провожу рукой по свежему постельному белью. О брате почти ничего не напоминает… и в то же время напоминает абсолютно все. Если Азраэль сказал правду о том, что Малакай хотел уйти, то это вызывает довольно много вопросов. Главный из них – почему он не поговорил со мной. Остановившись у окна, я смотрю на улицу. Если на этот раз уеду отсюда, не знаю, вернусь ли когда-нибудь обратно. Без брата дом опустел, и он всегда будет напоминать о том, что здесь умерла моя лучшая половина. Я обхватываю себя руками и погружаюсь в воспоминания.

К реальности меня возвращает стук в дверь. Когда та открывается, я оборачиваюсь, встречаясь с внимательным взглядом Сета. Бог настолько встревожен, что у меня возникает вопрос, не опасается ли он, будто я что-то с собой сделаю. Я скучаю по брату и все бы отдала, чтобы оказаться с ним, но не буду разбрасываться даром жизни. Малакай устроит мне взбучку, если в таком случае я вообще вновь увижу его душу.

– Гарольд подал на кухне чай и пирог, – мягко произносит Сет. – Кимми велела передать, чтобы ты не пряталась.

– А почему она послала именно тебя?

Сунув руки в карманы брюк, он медленно направляется ко мне.

– По-моему, они меня немного побаиваются. – Губы Сета слегка изгибаются.

– Как так получилось?

Он дергает плечом.

– Возможно, я сказал, что тебе нужно немного отдохнуть от их заботы.

– Ты не делал при этом ничего странного? Не плевался огнем, например?

– Это ниже моего достоинства, тебе так не кажется? Немножко дыма вполне хватило. Только твой кузен не испугался. Храбрый парень.

– Он каждый день сражается со смертью. Таким он и должен быть. Когда я спущусь, они наконец-то уедут? Мне не помешало бы немного покоя. Думаю, я до сих пор по-настоящему не осознала, что его больше нет.

Не требуется называть имя, Сет и так понимает, кого я имею в виду.

– Ты знаешь их лучше, чем я. Они – твоя семья и заботятся о тебе.

Интересно, переживал ли кто-нибудь когда-нибудь за него? Боюсь, что нет. Нужно ли в принципе заботиться о боге? В обратной ситуации я, наверное, вела бы себя точно так же. Никогда бы не позволила Кимми запереться в комнате.

– Я спущусь с тобой вниз.

От удивления Сет широко распахивает глаза.

– Неожиданно. Теперь они начнут думать, будто я провернул какой-нибудь божественный фокус.

Я растягиваю губы в слабой улыбке.

– Тогда молись, чтобы они не потребовали от тебя невозможного.

 

Я прохожу мимо него, и Селкет бежит за мной. Она тихо рычит на Сета. Не могу отделаться от мысли, что у Азраэля она с первой встречи чуть ли не с рук ела. Но тогда еще был жив Малакай. Отныне так будет всегда: моя жизнь разделилась на время до и после его смерти. На время, когда у меня была семья, и время, когда я осталась одна. Несправедливо так думать, потому что у меня по-прежнему есть родные, я не одна. Но одинока, а между этими двумя состояниями огромная разница. Мы молча идем по коридорам. Раньше мне не бросалось в глаза, как холодны эти стены. Это мой дом, но я больше не чувствую себя дома.

Тетя Фиона, дядя Джордж и Кимми сидят в гостиной на изящных диванчиках, а Константин стоит у окна. Когда я вхожу, тетя широко распахивает глаза.

– Спасибо, – произносит Кимми одними губами, обращаясь к Сету.

Кузина незаметно прячет смартфон под подушку. Наверняка опять переписывается с Гором. И пусть я не могу ей ничего запретить, но мне это не нравится.

– Садись к нам, девочка моя, – зовет меня дядя Джордж. – Пирог очень вкусный.

Тетя Фиона кивает и наливает мне чаю.

Я сажусь рядом с Кимми, а Селкет ложится у моих ног, хотя между столом и диваном очень мало места. Сет устраивается напротив.

– Не хотите ли тоже чаю? – предлагает ему тетя Фиона.

Сет всегда чрезвычайно вежлив, и все же она его боится.

– Это будет очень любезно с вашей стороны.

– Мужчины предпочитают приличный, а главное, крепкий кофе! – грохочет дядя Джордж, кивая Гарольду. – Принеси ему своего адского варева.

Тетя Фиона давится воздухом, и не будь я мертва внутри, рассмеялась бы.

На этой фразе Сет притворно морщится от боли, в то время как Кимми тихо хихикает.

– Убери телефон, юная леди! – ругает ее мать. – Наши правила действуют даже в случае траура.

Я сглатываю, потому что этот «случай траура» – мой брат, а Кимми снова прячет мобильный. Потом мы замолкаем, и только назойливый дождь равномерно стучит в окна. Не кажись эта мысль столь избитой, можно было бы сказать, что небо плачет по моему брату. Но это не так. Вполне вероятно, оно даже посмеивается. Ездит ли Малакай с Ра в его солнечной ладье по небосводу? И видит ли он тогда, что я делаю здесь, внизу?

Гарольд приносит Сету кофе, и дядя Джордж прочищает горло.

– Нам хотелось бы забрать тебя с собой в Хайклер, – осторожно начинает он. – Тебе не стоит оставаться тут одной.

– Я не одна. У меня есть Гарольд и Селкет.

– Гарольд тоже поедет с нами. Дворецкий в Хайклере ушел на пенсию, и мы предложили ему место.

– Отлично, – бормочу я в чашку безвкусного чая.

Вот чего хочет Гарольд? Наверняка он не меньше меня тоскует по Малакаю. Интересно, насколько невежливо будет попросить налить мне виски? Я с завистью кошусь на Константина, в чьем бокале звенят кубики льда, и от кузена не ускользает мой взгляд.

– Я поеду с ними, только если ты тоже поедешь, – говорит Гарольд.

Селкет тихо ворчит. Понятия не имею, что она пытается сказать таким образом, а вот Малакай бы понял ее комментарий.

– Мне бы хотелось еще какое-то время побыть рядом с ним.

– Разумеется, – откликается тетя Фиона. – Нам не обязательно уезжать сразу.

На секунду я прикрываю глаза.

– Не сто́ит. Я… я все же хотела бы побыть одна.

– Тогда я составлю тебе компанию, – решительно заявляет Кимми.

– Это твое желание или этого требует от тебя Гор? – огрызаюсь я.

Кузина задыхается от возмущения, а я вздрагиваю, потому что пугаю сама себя. Она берет себя в руки быстрее, чем я.

– Мы разговариваем не о тебе, – тихо произносит Кимми. – Во всяком случае, не очень часто.

Я замечаю нахмуренный лоб тети Фионы, однако она как минимум не настолько бестактна, чтобы расспрашивать дочь об общении с Гором. Не при всех.

– Мне бы хотелось, чтобы вы уехали. Пожалуйста. Вы очень добры, но не нужно за меня переживать. Я справлюсь.

– Значит, надо уезжать, – впервые вмешивается в беседу Константин. – Я не могу больше брать отгулы, а Тарис взрослая женщина. Она не нуждается в нашей защите, да и попросить о помощи может в любой момент.

Мне легко себе представить, как все медсестры в Грейт-Ормонд мгновенно подскакивают, стоит ему что-то сказать. Кузена не назовешь привлекательным мужчиной, он слишком угловат и крепко сбит. Но его руки творят чудеса, а говорит Константин всегда этим убедительным, даже авторитетным тоном. С ним никто не спорит, и в первый раз я этому рада.

Дядя Джордж окидывает меня внимательным взглядом.

– Уверена?

– Мне нужно немного времени для себя. – Я так часто продумывала и проговаривала эту фразу, что сама себе кажусь попугаем.

– Хорошо, тогда отправляемся завтра после завтрака. Но если что-нибудь понадобится, ты нам позвонишь.

– Конечно. – Что мне еще может понадобиться?

– Ты обещала поехать со мной, когда я буду искать себе квартиру в Лондоне, – неуверенно начинает Кимберли. – Может быть…

– О чем ты? – перебивает тетя Фиона. – У нас же есть дом.

Вздохнув, Константин подходит ближе.

– Это ваш дом, мам. Кимми надо иметь личное пространство. Все-таки я тоже больше с вами не живу.

Встав рядом со мной, кузен протягивает мне свой бокал. Я с облегчением принимаю его и выпиваю залпом. Виски обжигает горло, однако это приятная боль.

– Что я абсолютно не одобряю, – обиженно фыркает его мать.

Как же мне хочется просто встать и уйти к себе в комнату или в сад. Мне срочно необходим свежий воздух.

Сет отставляет в сторону свою кофейную чашку.

– Ты собиралась показать мне библиотеку.

Благодарная за умение Сета замечать, что мне нужно, я вскакиваю на ноги.

– Пойдем прямо сейчас. Поговорим позже.

Не обращая внимания на остальных, я почти выбегаю из гостиной. Сет уверенным шагом выходит за мной, а затем раздается более легкий топот.

– Мне тоже срочно понадобилась одна книга, – заявляет Кимми.

– Раз уж твой брат за тебя вступился, не бросай его одного.

Смутившись, кузина прикусывает нижнюю губу. Понимаю, все хотят как лучше, но если они не исчезнут в ближайшее время, я соберу свои шмотки и уеду сама. Возможно, я в любом случае это сделаю. Здесь меня уже ничего не держит.

– Пожалуйста, покажи Сету библиотеку, – прошу я Кимберли. – Мне нужно выйти на улицу.

– Но там дождь, – беспомощно лепечет она. – Ты простудишься.

У меня вырывается смешок, и этот звук даже для моих собственных ушей звучит странным. Словно я сотню лет не смеялась. Однако это не так. В последний раз смеялась по-настоящему я не так давно. В тот момент Азраэль сжимал меня в объятиях, а я считала, будто что-то для него значу. Отбрасываю эту мысль. Ни в коем случае не стану больше себя жалеть. Он поступил так, как должен был, и я тоже. Если бы я лучше слушала, то гораздо раньше догадалась бы, что его обещание – величайший бред в истории. Бессмертные никогда не держали данное людям слово. Это было бы что-то новенькое. Они просто используют нас как шахматные фигуры.

Не дожидаясь, пока Сет тоже решит меня удержать, я разворачиваюсь и направляюсь к входной двери.

– Дай ей немного времени, – тихо бормочет он.

Как это часто случалось в последние пару дней, я вновь задаюсь вопросом: неужели Сет единственный, кто меня понимает? Он провел в одиночестве плюс-минус несколько тысяч лет. Как выдержал? Как добился того, чтобы одиночество не свело его с ума? Как пережил все свои потери?

Стала бы моя боль меньше, если бы последние дни я провела с Малакаем? Почему брат не дал мне шанса попрощаться с ним? Или дал, а я просто не услышала или не увидела? Не эгоистично ли с моей стороны желать, чтобы он жил дальше, хотя это было выше его сил? Ушел бы он раньше, если бы я так в нем не нуждалась?

К тому моменту, когда подхожу к фамильной часовне, я уже промокла до нитки. Дверь, ведущая в маленькое помещение, заперта. Я прислоняюсь к ней и кладу ладони на деревянное полотно. Египтяне верили, что душа человека в течение дня путешествует с богом Ра в его ладье по небу, а ночью снова воссоединяется с телом. Будь это так, я могла бы попросить у Малакая прощения. Если бы увиделась с ним еще хотя бы раз. Разве я о многом мечтаю? Я так и не попросила у мамы прощения за нашу дурацкую ссору. Люди всегда говорят, что это не главное. Родители любят своих детей независимо от того, ругаются те с ними или нет. Мертвые не держат на нас зла. Я сжимаю в ладони крест-анх у себя на шее. Но как насчет тех, кто остался? Им придется жить с чувством вины.

– Я тебе помогу, если хочешь, – внезапно произносит Сет позади меня.

Я медленно поворачиваюсь.

– Он мертв. Что ты теперь можешь сделать?

Сет тоже вымок до нитки, и черные волосы липнут к голове. Одной рукой он стирает воду с лица и глубоко вздыхает.

– Этого я изменить не в силах, зато могу отвести тебя в поля праведников. – Бог понижает тон, словно опасается быть подслушанным. Однако здесь лишь пара птиц и насекомых. – Сможешь с ним попрощаться. – Он осторожно приближается. – Увидеться с ним еще раз. Ты ведь этого хочешь, не так ли?

6Платон, «Федон», перевод С. А. Жебелева.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26 
Рейтинг@Mail.ru