Малика Ферджух
Четыре сестры
9
Призрак на фоне кускуса, или Письмо незнакомца
В очаге кухни потрескивал огонь.
Не было только Гортензии, она пошла на день рождения одноклассницы. Базиль затеял готовить кускус, и дело затягивалось. Шарли выбилась из сил после битвы не на жизнь, а на смерть (но выигранной) с госпожой Бойлершей. Женевьева мазала бицепс эликсиром аббата Пердрижона от синяков (она получила удар ногой от своей партнерши по боксу, но все в доме поверили, что это шалости маленьких Десульеров). Энид измышляла тысячу и один способ отыскать летучую мышь в таинственном подземелье. А Беттина была не в духе.
Вдобавок поднималась буря, ветер крепчал с каждой секундой, дождь хлестал по стеклам с одной стороны, а с другой по ним стекали теплые ручейки пара, поднимавшегося от бульона для кускуса.
– Кончай ворчать, Беттина, бога ради, – простонала Шарли.
– У нее эти дела, – сказала Энид. – Каждый месяц одно и то же.
– Это даже не правда! У меня их нет! Врушка. И воровка к тому же.
– Сама ты врушка! Откуда я знаю, как твой мобильник оказался под корзинкой Ингрид и Роберто?
– Это ты его туда засунула!
– Кстати, – прозвучал голос Женевьевы из кресла (специально передвинутого в кухню, чтобы наблюдать, как Базиль стряпает кускус), – кто прикончил последнюю пачку «Лулу» ультратонких и забыл купить новую?
Никто, конечно, не ответил.
– Я к тому спросила, чтобы больше не покупали модель с крылышками. Я не люблю с крылышками.
– Я тоже, – отозвалась Беттина. – Они липнут к волоскам, и больно отдирать.
Вспомнив о присутствии Базиля, она покосилась на него… Он с равнодушным видом аккуратно перемешивал мяту с кориандром. Беттина прыснула, Женевьева тоже, а Шарли улыбнулась.
– А что такое месячные? – сочла уместным поинтересоваться Энид.
– Окончание женского менструального цикла, – ответил доктор Базиль, любовно присыпая бульон щепоткой тмина. – Неоплодотворенная яйцеклетка и эндометриальный слой выводятся наружу.
– Это больно? – спросила Энид.
Базиль попробовал бульон, кускус, снова бульон и цокнул языком.
– Чаще всего нет. Этот бульон – просто амброзия… Но бывает.
– А дети?
– Что – дети?
– Как получаются де…?
Шарли открыла было рот, чтобы оборвать ее. И именно в этот миг мощный порыв ветра сотряс дом и призрак запел свою серенаду.
Все разом замолчали. Пять запрокинутых лиц, десять настороженных ушей. Жалоба лилась из недр старого дома, на высокой ноте, горькая, трагическая.
ООООоооооохххххоооооОООО…
Шарли и Беттина вцепились в Базиля, Энид – в Женевьеву, Женевьева – в кошек.
– Oh my God, – всхлипнула Беттина, как тинейджер из фильма ужасов, но на сей раз на самом деле в ужасе.
В дверном проеме показалось бледное личико Коломбы: оторопь, испуг и расплетенная коса.
– Это?.. – начала она.
ООООоооооохххххоооооОООО…
Пение проникало в самое нутро, терзало сердце и желудок, упрашивало, умоляло, почему оооо даааа почемууу такая бооооль?..
Невыносимо.
Энид привиделась Гийеметта Обержонуа в пламени горящего балдахина. Она схватилась за живот… Неужели… это звучат струны арфы?
Все оцепенели.
Первой опомнилась Беттина. Она кинулась к стереоустановке и вставила наугад первый попавшийся диск.
Музыка грянула как выстрел. Заглушив бурю, дождь, ветер и, главное, стоны и жалобы дома.
Они были застигнуты врасплох. Оглушены. Но с каким же облегчением все вздохнули! От бури остался лишь рокот подземной лавины. Что же до призрака… Он сделал то, что должен был: пффф – исчез!
Звучала только музыка к «Девушкам из Рошфора»[10].
Эх, морячки-весельчаки!
С ними точно не сдохнешь с тоски.
Из них не выйдет хороших мужей,
Зато любовников нет горячей.
Любовники ли, мужья иль друзья —
Одна с морячками беда:
Они далеко всегда…[11]
Беттина закружилась в неистовом танце. Базиль отвлекся от кускуса, чтобы обнять Шарли.
Хочешь, убью тебя
Или сама умру любя?
Вскоре все уже прыгали, скакали, сучили ногами и распевали во все горло:
Все в тебе нравится мне —
Губы, руки, нос.
Будь ты еще и голубоглаз,
Я б умерла любя…
– Стоооп! Телефон!
Энид заткнула «Девушек» на полуслове. Базиль променял Шарли на котелок с бульоном. Беттина сняла трубку.
– Привет! Я не вовремя? Коломба здесь? Я нашел ее кольцо у себя в рюкзаке. Оно, наверно, упало туда в кафе…
Беттина повернулась к Коломбе:
– Кловис нашел твое кольцо.
Энид, стоявшая рядом с Коломбой, увидела, как та захлопала ресницами, словно не верила своим ушам.
– Кловис? – повторила она. – Мое кольцо?
Она слегка порозовела, потом немного побледнела. Под звуки призрачной арфы Коломба показалась им еще более эфирной, чем обычно.
* * *
– Нет. Нельзя посылать ей это по электронной почте. Она догадается, что оно от нас.
Беттина наклонилась.
– Чтобы она не догадалась, лучше всего написать ей на адрес ее родителей. Она заходит забирать почту в их отсутствие.
– А их адрес у тебя есть?
Беттина показала бумажный квадратик бирюзового цвета.
– Переписала из записной книжки Шарли.
Кловис поморщился. Беотэги молчала. Дениза пригубила розовый лимонад. Они сидели в «Ангеле Эртбиза», урок информатики отменили из-за гриппа («нервного срыва», перевели ученики) месье Экономидеса.
– Это глупая шутка, – сказал наконец Кловис, – и не смешная.
– И… злая, – осмелилась добавить Беотэги.
Беттина рассмеялась, помахивая бумажкой как веером.
– Вы слишком серьезны! Бросьте, это же просто шутка.
– Нет ничего серьезнее шутки, – сказал кто-то рядом. – У вас вид заговорщиков.
Это был Хуан с фисташковыми макаруни для Денизы. Беттина метнула на него взгляд. В кои-то веки он с ними заговорил! И вздумал читать нотации.
Он поставил тарелку с макаруни и поспешно отошел, всем видом давая понять, что не хочет мешать. Беттина посмотрела на друзей.
– Отлично. Я сама напишу это письмо.
– Ладно, ладно, хорошо. Я с тобой, – сказала Дениза. – А ты, Бео?
– Не знаю, – помолчав, вздохнула Беотэги.
Вернулся Хуан с молочным коктейлем для Кловиса. Он наклонился к столику.
– Кстати, – обратился он к Кловису, – ты не забыл ей вернуть?
Кловис залился краской. Девочки явно не знали, о чем идет речь, и Хуан им объяснил:
– Ваша подруга, та, что с длинной косой…
– Коломба, – сухо отрезала Беттина. – Она не наша подруга.
Хуан смотрел на стакан с молочным коктейлем, продолжая:
– Она забыла свое кольцо. Помните, в тот день, когда опрокинулся шоколад. Я нашел его в туалете на раковине. Надеялся, что она еще зайдет, – чтобы вернуть его ей. Но ее здесь больше не видели, и…
Три девочки уставились на Кловиса, тот молчал. Значит, Хуан передал кольцо Кловису. Но… почему же Кловис сказал, что нашел его в своем рюкзаке?
– Что-то не так? – поинтересовался Хуан, удивленный их молчанием.
Беттина подняла глаза. Никогда еще Хуан столько с ними не говорил. Хотя бы этим она была обязана «подруге с длинной косой». Хуан повернулся к ней. Но Беттина ничего не различила в его глазах – только рыжеватую радужку и ничего относящегося к ней. Она улыбнулась. Хуан тоже улыбнулся, вежливо, как официант клиентке.
– No problem, – сказала она. – Коломба получила назад свое кольцо.
Какой же дурак этот Кловис. Соврал исключительно ради того, чтобы набить себе цену в глазах этой воображалы.
– Коломба. Так ее зовут? – спросил Хуан. – Редкое имя.
– И слава богу! – фыркнула Беттина.
Хуан протер тряпкой их столик между блюдцами.
– Лимонаду? – предложил он. – Подарок от заведения.
Беттина поймала на себе его быстрый взгляд. И внезапно ее пронзила мысль. А что, если?..
Сердце подпрыгнуло в груди. Может быть, Хуан просто притворяется, что не замечает ее. Делает вид, будто нисколько ею не интересуется. Да, делает вид… из робости. Вот, например, предложил им лимонад… Не ей ли на самом деле он его предложил?
Хуан отошел, но недалеко, всего на несколько шагов. Как будто хотел остаться поближе к ним. К ней. Да, ей не померещилось. Он снова смотрел на нее. Он уже занимался другими клиентами, но его внимание, Беттина это чувствовала, было по-прежнему приковано к их столику.
Ее сердце билось часто, сильно. Чтобы скрыть смутившие ее мысли, она уткнулась в свою сумку, порылась в ней, достала листок бумаги и ручку.
– Я напишу это письмо.
– Если ты думаешь, что…
– Повторяю, это про-о-осто шутка!
Она писала и читала вслух:
Дорогая Коломба!
Ты меня, наверно, никогда не замечала. Но я влюбился в тебя с первого взгляда. Я буду в четверг вечером на Кленовой площади, под пятым кленом слева, со стороны сердца, на празднике Хеллоуина. Я буду одет Жюдексом-грабителем. А ты оденься роковой Ирмой Ben. И тогда я украду твое сердце. Потому что мое ты уже забрала.
Подпись…
– Как подписать? – спросила Беттина, подняв голову. – Я думаю, «Влюбленный всем сердцем».
– Уж если на то пошло! – буркнул Кловис.
– Ты это не пошлешь! – прошептала Дениза. – Это… свинство?
– Почему нет? Все равно уже написано.
– Перечитай.
Беттина перечитала письмо.
– Какие-то розовые слюни! – заметила Беотэги.
– Любовное письмо – всегда розовые слюни.
– Это ты придумала «мое ты уже забрала», «слева, со стороны сердца», всю эту ахинею?
– Нет, – призналась Беттина. – Это Базиль однажды написал Шарли письмо в таком духе.
– Какая мерзость! – с отвращением воскликнул Кловис.
– От любви и не так запоешь, – вздохнула Дениза.
– «Влюбленный всем сердцем» – это тоже Базиль?
– Нет. Женская страничка в «Пустяках».
– Ты правда прочла письмо Базиля, адресованное твоей сестре?
– Чего только не найдешь, когда сдаешь вещи в химчистку. Ну что? Alea jacta est?[12]
– Если ты так хочешь, – вздохнула Дениза.
– Я так хочу.
Взгляд Беттины стал мечтательным.
– Скорей бы увидеть физиономию этой ломаки в праздник на Кленовой площади, когда она придет на свидание и поймет, что Влюбленный всем сердцем – это мы!
* * *
Они встретились на углу улицы Видор; сгущались осенние сумерки в вихре бурых листьев. Они столкнулись лоб в лоб.
Беттина шла опустить письмо Влюбленного всем сердцем в почтовый ящик родителей Коломбы.
Женевьева отлично побоксировала с грушей.
После столкновения они посмотрели друг на друга – и обе растерялись. Покраснели. К счастью, как мы уже сказали, стемнело, и это было незаметно. Беттина не хотела говорить, куда идет, Женевьева – откуда. Смущение одной скрыло смущение другой. И наоборот.
– Я иду за Шарли в лабораторию, – объяснила Беттина. – Ты поедешь с нами домой?
Женевьева поколебалась. Она была потная, от нее пахло усталостью и боем.
Рассказать все – насколько бы было проще. А врать Женевьева ненавидела больше всего на свете. Но она представляла себе, как захихикает Беттина, как раздраженно пожмет плечами Шарли, как напишет что-нибудь ехидное в своем дневнике Гортензия, – и ей становилось страшно. Да и в глубине души было даже приятно, что у нее есть тайна.
– Нет, – сказала она. – Езжайте без меня. Мне надо кое-что купить. Я доберусь на автобусе.
Беттина улизнула, вздохнув с облегчением, что не придется выносить Женевьеву, слишком для нее честную. А Женевьева была рада отделаться от любопытной сестры, не зная, что в этот вечер той совсем не до нее.
Когда Беттина пришла по адресу родителей Коломбы, мама вдруг оказалась в холле здания. Люси Верделен была в купальнике, в розовой панаме из джинсовой ткани и с рожком мороженого-пралине в руке, но Беттину она смерила строгим взглядом.
– Мама… Откуда ты взялась?
– Ты уверена в том, что делаешь? – спросила мама, не повышая голоса (она редко повышала голос).
Беттина опустила глаза на конверт от Влюбленного всем сердцем и замерла в нерешительности.
– Это необходимо? – раздался голос отца. – Ты не думаешь, что пожалеешь об этом?
Он появился у лифта. На нем был большой пластиковый фартук цвета хаки, тот, в котором он красил бойлерную.
– Это необходимо? – ласково повторил он. – В самом деле?
Беттина зажмурилась. Пусть они исчезнут! Скорее! Она открыла глаза. Она была совершенно одна.
– Да, – пробормотала она, – необходимо.
И опустила письмо в почтовый ящик.
* * *
Красавица еще раз мазнула клеем накладные бакенбарды Чудовища, и тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не почесаться.
– Ты мне очень нравишься, Чудовище, – проворковала Красавица.
– Да? – проворчало Чудовище. – И какая мне будет награда за такое надругательство?
– Подумаем, – пропела Красавица.
Энид вышла из своей комнаты, как раз когда Чудовище сорвало у Красавицы поцелуй, невзирая на маски, парики и макияж. Личико Энид выражало глубокое горе.
– У меня болит голова, – простонала она. – И живот.
Красавица мгновенно превратилась в Шарли и оттолкнула Чудовище (которое приподняло маску и стало Базилем). Она присела, встревоженно глядя на сестру.
– Живот? Ты опять ела всякую гадость? Ягодные леденцы? Мармелад на сорбите?
Энид потерла глаза.
– Мадам Лелё сказала, что в нашем классе эпидемия гастро-как-его-там.
– Вот как! – вздохнула Шарли.
Базиль осмотрел Энид, Шарли уложила ее в постель и решила померить ей температуру. Она заколотила в дверь ванной, где была аптечка. В ванной заперлись Беттина с подругами.
– Градусник! – крикнула им Шарли.
Через несколько секунд дверь приоткрылась. Высунулась рука с маленькой стеклянной трубочкой. Шарли взяла градусник, и дверь тотчас захлопнулась.
– Гастрит без температуры, – заключил Базиль после осмотра. – Ничего страшного. Но на праздник идти нельзя. Лекарства, бульон и, конечно, покой!
– Я останусь с ней, – решила Шарли. – Бог с ним, с праздником.
– Не надо, – сказала Гортензия, которая тоже зашла проведать Энид. – Я все равно собиралась остаться вечером здесь. Ты же знаешь, я не люблю толпу. Побуду сиделкой.
– Вы слышали Гортензию? – прокричала Шарли, когда и остальные столпились посмотреть на больную. – Она не выносит толпу!
Энид уложили и подоткнули одеяло. Все были готовы сесть в машину и отправиться в город, одетые непонятно кем (Беотэги представляла собой нечто среднее между Мэри Поппинс и Беглянкой из психушки) или кем-то определенным (Беттина была Вики Вейл из «Бэтмена»).
– Энид легла без звука, – удивилась Невеста Франкенштейна (Женевьева).
– Наверно, ей и правда плохо.
– Коломба! – вдруг воскликнул Базиль. – Чуть ее не забыли.
Беттина переглянулась с подругами. Забыть ее? Это вряд ли.
Коломба появилась наверху Макарони. Все замерли в изумлении.
На ней были колготки и черное боди Ирмы Веп, знаменитой вампирши из немого кино, подруги красавца Жюдекса, грабителя в шляпе и черном атласном плаще. Косу она заколола на затылке, чтобы лучше держалась маска, и походила на балерину.
Беттина вынуждена была признать, что костюм ей чертовски идет и она, оказывается, прехорошенькая.
Мерзавка.
– Я надену пальто, – сказала Коломба, смущенно улыбнувшись их удивленному молчанию. – Боюсь замерзнуть.
Базиль помог ей надеть пальто и подал свободную руку.
– Шесть девушек на одного парня! – галантно объявил он. – Настоящий праздник!
Беттина пихнула локтем Денизу и Беотэги: Коломба тайком прятала в карман конверт. Письмо от Влюбленного всем сердцем…
Когда затихли все звуки, кроме шороха моря и шелеста страниц книги, которую читала в соседней комнате Гортензия, Энид села в кровати и тихо сказала:
– Можешь выходить.
Потом встала и постучала в дверцу. И кошки с удивлением увидели, как открылся платяной шкаф и между вешалками показался красный, пыхтящий и кашляющий Гулливер Донифон.
– Ты слышал, как я разыграла больную? – прошептала Энид. – Я была гениальна.
– У меня были варежки в правом ухе, ракетка в левом и капюшон пальто на голове, – ответил он. – Только Люди Икс могли бы тебя услышать!
10
Секрет Гийеметты, или Любовь, тайна и печеное яблоко
В свете египетских факелов грязь на дне колодца казалась желтым супом. Может быть, испуганно подумала Энид, ее там больше 138 сантиметров (ее рост на последнем медосмотре в школе)? Если она упадет, то утонет, захлебнется и даже позвать на помощь не сможет.
– Я стою! – крикнул Гулливер снизу, с конца веревочной лестницы.
Какая замечательная идея эта веревочная лестница, жаль, не ей пришла в голову. Они качались на ступеньках, как на шлюпке океанского лайнера… и все это внутри колодца, под опрокинутым кленом!
– Осторожно, ветер.
Дыра в стенке стала шире, еще несколько камней обвалилось, и ледяной сквозняк вырывался из нее с ревом бурной реки. Факелы напротив дыры погасли. Кроме двух – тех, которые они воткнули в высокие банки из-под спаржи (идея Энид, и она ею гордилась). Их пламя, защищенное от ветра, горело ярко.
Они взяли еще и фонарик на батарейках. А факелов у Гулливера был полный рюкзак. Плюс анисовое печенье, кексы с фруктами, пол-литровая бутылка воды, петарды, оставшиеся от 14 июля[13], – на случай беды – и коробка пластырей.
Энид юркнула в дыру первой, держа свой факел-банку в вытянутой руке. Они были в начале длинного туннеля и другого его конца не видели. Не видели они и своих кроссовок, хлюпающих в желтом супе. Стены вокруг покрывали бархатистые грибы, и казалось, будто они могут вырасти за двадцать секунд, если им вдруг захочется.
– Свифт! – позвала Энид.
По стене вертикально пробежала крыса – клон Человека-паука, только мохнатый и не такой забавный. Камень бесшумно упал в желтый суп.
– Тсс, – прошипел Гулливер.
– Ты боишься?
– Мммм, чуть-чуть.
Они сделали то, чего не делали никогда с тех пор, как знали друг друга: взялись за руки. И пошли дальше, увязая ногами: чмок, чмок, чмок… Через каждые десять шагов они сверялись с компасом.
– Угадай, где мы, – вдруг сказала Энид.
– Где-то под землей, – ответил Гулливер.
– Под домом.
По мере того как они продвигались, ветер набирал силу и подавал голос. Даже зажечь спичку было теперь невозможно. Энид включила фонарик.
– Слушай! – выдохнул Гулливер.
Звук… совсем близко… Глухое завывание… музыкальное… до жути знакомое…
– Где мы сейчас?
– В утесе. Я думаю.
Потолок вдруг стал выше, галерея расширилась и превратилась в большую пещеру. То, что они увидели там, так их удивило, что они хором вскрикнули.
* * *
– Ад опустел сегодня вечером! – крикнул кто-то в толпе. – Все демоны здесь!
Скелеты, ведьмы, Дракула, Капитан Крюк, Стервелла, продавцы колбасок и прочие монстры бродили по улицам города.
Дениза, Беотэги и Беттина радостными криками приветствовали Кловиса, наткнувшись на него у химчистки. Он был с двумя приятелями, все одеты Гарри Поттерами, в круглых очках, со шрамами, совами и мантиями-невидимками (априори не действующими).
– У плащей поломка! – пошутила Дениза.
– Жаль, Кловис. Ты мог бы пошпионить за сам-знаешь-кем.
– Коломба не с вами?
– Мы милостиво позволили ей улизнуть. Догадайся почему…
Все засмеялись.
– Ничего, скоро мы с ней увидимся.
Они условились с Базилем, Шарли и Женевьевой встретиться через час на эспланаде, где будут запускать фейерверк.
Кловис отделался от своих друзей и, когда часы на колокольне показали без двадцати, направился вместе с Беотэги, Денизой и Беттиной к Кленовой площади, где Бал нечисти был в разгаре. Красавица отплясывала бешеный рок-н-ролл со своим Чудовищем.
– Повторим, – прошептала Беттина. – Спрячемся как можно ближе к клену номер пять.
– По левому борту. Со стороны сердца, – хихикнула Дениза.
– Когда сами-знаете-кто покажет свой нос…
– Помаринуем ее немного, а потом…
– Вааааа!!!
– Что – ваааа?
– Кидаемся на нее и кричим: «Ваааа! Влюбленный от всего сердца, влюбленный от всего перца!»
– Глупо, – сказала Беотэги.
– Ага, дебильно. Зато смешно, – возразила Беттина.
Они нашли укромные местечки, одно за закрытым газетным киоском, другое за кустом львиного зева. Разделились по двое и стали ждать. Рок-н-ролл сменился вальсом. Красавица прильнула к Чудовищу.
– Они поженятся? – шепнула Беотэги, сидевшая в засаде за львиным зевом в паре с Беттиной.
– Кто?
– Красавица и Чудовище.
– Давно бы поженились… если бы Базиль был и вправду Чудовищем!
– Шарли его не любит?
– Думаю, любит.
– Они спят вместе?
– Уже сто лет. Сейчас он живет у нас и делает вид, будто ночует в папином кабинете, но все знают, что, как только погасят свет, он приходит к ней в комнату.
Беотэги потянула Беттину за рукав. Кловис и Дениза, сидевшие за киоском, тоже увидели…
Ирма Веп!
Ее фигурки почти не было видно под синим пальто, лицо скрывали капюшон и черная полумаска. Ирма Веп прислонилась к столбику, посмотрела на часы на колокольне и замерла в позе ожидания.
– Точно вовремя.
Они не двигались с места. Но не для того, чтобы «помариновать ее», как собирались. Они просто не знали толком, что надо сделать, как и когда. Кловис скорчил вопросительную мину львиному зеву. Выскочить? Закричать? Беттина покачала головой. Не сейчас.
– Когда же? – прошептала Беотэги.
Никто не знал. Они вдруг почувствовали себя глупо. Задумались, не свалить ли по-быстрому. Но сказать это вслух никто не решился.
На танцах вальс опять сменился рок-н-роллом, Чудовище купило в буфете две бутылки «Перье», подало одну Красавице, и они снова пустились в пляс. Красавице было жарко, ее макияж растекся, и она стала похожа на Чудовище.
Снова взгляд на колокольню. Ирма Веп озиралась. Заговорщики в кустах и за киоском подобрались.
– Ну? – выговорил Кловис одними губами. – Пошли?
И вдруг… С другой стороны площади показался силуэт. Это был юноша в цилиндре и черном атласном плаще.
– Эй! – прошипела Дениза. – Ущипни меня.
Все четверо ошеломленно переглянулись.
– Жюдекс!
Каким сногсшибательным чудом настоящий Жюдекс явился в их розыгрыш?
Они были так ошарашены, что забыли об осторожности. Подались вперед, пытаясь угадать лицо под маской – исполнителя роли.
Жюдекс приблизился к Ирме Веп. Его рот под маской расплылся в широкой улыбке.
– Черт! – тихо взвизгнула Беттина. – Кто этот тип?
– Влюбленный всем сердцем, – буркнул Кловис.
Вот этого никто не предусмотрел!
Жюдекс подошел ближе, и Ирма Веп улыбнулась ему. Когда он остановился перед ней, она подняла руку в черной перчатке и сняла маску. Показалось белое личико, коса упала на спину.
Выражение, озарившее в этот миг лицо Коломбы, никто никогда не смог бы описать, подумала Беттина. Это была вспышка, свет, брызнувший из ее глаз и из души, подумала Беотэги. Если счастье – искра, подумала Дениза, то лицо Коломбы стало фейерверком искр. Кловис же нашел, что никогда еще она не была такой красивой.
Они затаились в тени и молчали, сознавая, что происходит что-то непредвиденное, что-то непонятное, с чем им не совладать.
Жюдекс тоже улыбался, но маску не снимал. Он взял Коломбу под локоток и нашептывал ей что-то на ухо. Вот он показал рукой на припаркованный в двух метрах мопед.
– Он… он сейчас ее увезет!
– Не могут же они уехать и оставить нас вот так? – возмутилась Дениза.
Через долгое время (музыка на танцах успела смениться один раз, отметила про себя Беттина) Жюдекс снял наконец свою атласную шляпу и запустил пальцы в волосы. Они обменялись еще несколькими словами, которых не было слышно, потом Коломба подняла руки и сама медленно сняла с Жюдекса маску.
Наблюдателям у киоска и в кустах потребовались колоссальные усилия, чтобы не завопить. У Кловиса тихо вырвалось: «Блин!»
Этот парень без маски, который оседлал мопед и посадил позади себя Коломбу, парень, которого она обняла за талию, сияя счастьем, который преспокойно расстроил их гадкий розыгрыш и перевернул вверх дном все радости этого вечера, этот Жюдекс с красивыми темными глазами и мягкими волосами – это был Хуан.
– Блин, – повторил Кловис.
Мопед с двумя обнявшимися фигурами объехал площадь и едва не задел их, даже не заметив. Беттина только и успела увидеть две улыбки.
* * *
Пещера была просторная, с высоким потолком, что-то вроде крипты. Фонарик выхватил из тени две темные глыбы.
Гулливер и Энид не сразу поняли, куда попали. Потом они разглядели две могилы, вырубленные прямо в скале.
Дети стояли неподвижно, оцепенев от страха: страшна была темнота, страшно священное место, страшны мертвецы, появившиеся из потемок. Страшно это жалобное пение, которое шло ниоткуда и отовсюду. Да, его они и слышали, они даже были в самом его центре… Жуткое пение призрака!
ООООооооооххххоооооОООО…
– Я боюсь, – прошептал Гулливер.
Напротив открывался другой туннель, более узкий, чем тот, из которого они вышли. Сквозняк там был еще яростнее и злее.
Энид прислушалась… Ветер, музыка, накатывающая волнами… с плеском волн… с воем ветра… Она подняла фонарик к потолку подземелья.
Свод подрагивал сотнями маленьких конусов, которые свисали, как виноградные гроздья. Одна гроздь внезапно отделилась от потолка и упала прямо на них. Гулливер отскочил. Энид почувствовала, как что-то теплое, трепещущее коснулось ее шеи.
И наконец-то, наконец она поняла.
– Свифт! Это Свифт!
Нетопырь весело кружил вокруг нее, словно приветствуя.
– Он меня узнал.
Что-то, то ли рыдание, то ли смех, трепетало в груди Энид. Это «что-то» оставалось безмолвным, не в силах вырваться. Летучая мышь поднималась все выше к своду в своем странном дрожащем полете и наконец растаяла среди гроздьев.
– Смотри.
Гулливер направил круг света фонарика на скалу. Они увидели нечто грандиозное, великолепное, высеченное в камне. И все стало ясно. Энид наконец поняла, кем был призрак.
Высотой почти в два метра, на скальном выступе стояла арфа. Ее рама была вырезана в граните, но струны – настоящие, туго натянутые. Они вибрировали.
Ветер с нездешней силой вырывался из горловины туннеля, кружил по крипте, теребил струны, тряс их, терзал, оживлял тысячей своих пальцев и высвобождал пронзительное как стон вибрато.
– Море… Оно с другой стороны.
Они были в сердце утеса.
Гулливеру вспомнилась схема пищеварительного тракта, которую показывала мадемуазель Анс-Рим. Кусочек хлеба спускается потихоньку из желудка по кишкам, по всем их извивам. Два кусочка в чреве каменного монстра – вот кем они были.
– Его так сильно слышно. Этот туннель, наверно, выходит на утес над морем.
А в бурю-то – какой концерт! Какая симфония! Какое буйство! С каким аппетитом ветер «играет» тогда на арфе! Вот почему его слышно через стены старого дома, вот как он наполняет весь парк этой музыкой с моря!
– Как же вы никогда не слышали этого раньше? – спросил Гулливер.
– Клен. Он вышиб плиту в колодце, разбил стенку и освободил ветер. Вот откуда такой великанский сквозняк.
Страх вдруг улетучился, как будто тяжесть свалилась с плеч. Тихонько, по-прежнему держась за руки, они направились к могилам. На первой, под зарослями грибов, им удалось прочесть:
Здесь покоится
ГИЙЕМЕТТА ОБЕРЖОНУА,
баронесса д'Эскиль.
Молитесь за ее душу, почившую в бозе в ночь на 23 октября 1870.
Пусть ее арфа услаждает ее слух в ином мире.
Гильдаз, возлюбленный супруг, оплакивает ее.
Второй была могила Гильдаза Обержонуа, который от горя пронзил себе сердце кинжалом.
Энид и Гулливер смотрели на два захоронения, а над их головами душа Гийеметты играла на арфе пальцами ветра. Энид подумала о своих умерших родителях, тоже сгоревших в перевернувшейся машине. И внезапно здесь, под землей, она расплакалась.
* * *
Хуан купил два пакетика жареных каштанов и протянул один Коломбе. Они вдвоем стояли на мосту через пересекавшую город реку. Показалось шествие монстров, они несли освещенные тыквы и пели: «В нашем крае, в нашем крае убивают, убивают…»
Не глядя на Хуана и старательно очищая каштан, Коломба решилась заговорить первой:
– Можно сказать тебе две вещи?
Он ответил «Да, конечно», тоже взял каштан, подул на него – ффф, горячие, черти, – и кивнул: слушаю.
– Во-первых, твое письмо, – начала она. – Мне оно показалось стереотипным. Банальным. Влюбленный всем сердцем и весь этот вздор…
– Я не посылал тебе письма…
– Ты мне не писал?
– Не-а, – ответил Хуан с полным ртом. – Уау! 'о'ячо!
– Ты не назначал мне свидания на площади: ты в костюме Жюдекса, я – Ирмы Веп?
– Ничего подобного. Но Ирма Веп тебе суперски идет.
Она подула на свой очищенный каштан, наморщила нос. Вся подобралась.
– Объясни мне. Это заговор?
Он улыбнулся.
И ей очень захотелось его поцеловать.
– Самый настоящий заговор. С заговорщиками. Но благодаря ему мы снова увиделись.
– Ты разыграл меня вместе с остальными?
– Скорее против них.
Хуан увидел, что она чуть не плачет.
– Я не имею с ними ничего общего, – поспешил он добавить.
И рассказал ей все. Как он подслушал заговорщиков в «Ангеле Эртбиза», обслуживая соседний столик. Как его это возмутило. Как он решил расстроить их интригу, выступив в роли Жюдекса.
Коломба слушала его. Сначала – очень внимательно. Потом – все рассеяннее. Слишком пристально она всматривалась в его глаза, слишком ласково убаюкивал ее его голос. Когда он закончил, она улыбнулась.
– Ты хотел дать им урок?
– Не мне давать уроки. Скажем так, я тоже люблю розыгрыши.
Он протянул ей очищенный каштан. Она взяла его.
– Осто'ожно! 'о'ячо! – предупредил он, сам себе подражая, как будто жевал горячий каштан.
Она надкусила каштан. Очень вкусно.
– Значит, ты просто хотел посмеяться?
– Посмеяться с тобой. Когда смеешься вместе с кем-то, это уже значит… очень много.
Она доела каштан и продолжала:
– Знаешь, мое кольцо… Я нарочно оставила его на раковине.
Жареная скорлупка выпала из пальцев Хуана. Светящиеся тыквы шагали по мосту и пели: «У Энди Харди две головы, одна на плечах, другая под мышкой…»
– В смысле – нарочно?
– Ммм.
Он покраснел. Так же густо, как и она.
– Посторонись, Мэндрейк! – окликнул его зеленый монстр из шествия.
– Я хотела, чтобы мы снова увиделись, – сказала она.
– Я тебя ждал. Почему ты так и не зашла его забрать?
– Вы мешаете пройти, не видите, что ли? – крикнул им фиолетовый монстр и толкнул их друг на друга.
– Я приходила. В первый раз ты принимал круассаны. Во второй я не стала тебе мешать, ты был занят с группой туристов.
– Идемте с нами! – пригласил их крошечный розовый монстр. – Мы будем жечь Лоика-сенокосца.
– У нас нет спичек, – ответил ему Хуан.
– И мы не знаем ваших песен, – добавила Коломба.
– И подходящих расцветок у нас нет, – закончил Хуан, показывая на их черные одеяния.
Розовый монстрик показал язык и убежал.
Каштанов им больше не хотелось.
– Я отвезу тебя, – сказал Хуан.
Два монстра, синий и желтый, замыкали шествие, еле волоча ноги. Хуан отдал свой пакетик с каштанами желтому монстру, Коломба свой – синему. Оба монстра приободрились и быстро нагнали шествие, распевая: «У Энди Харди десять пальцев, но они там, где им не место…»
Хуан достал два шлема из-под сиденья мопеда, убрал на их место свой цилиндр. Он дал шлем Коломбе и надел свой, пока она усаживалась.
Тут грянул фейерверк, залив все Ниагарой грохота и света. Монстры из шествия то и дело меняли цвета.
Быстро, очень быстро, бросая слова, как тяжелые мешки, Коломба затараторила:
– Осталось три дня. Всего три. Мои каникулы кончаются. – Помедлила, поморщилась: – Я в зоне С.
«У Энди Харди нет больше глаз, зато есть три руки, ха-ха-ха…»
– Завтра, – сказал Хуан, – День всех святых. Мы с дядей пойдем в лес собирать шишки. Пойдешь с нами?
