Малика Ферджух
Четыре сестры
5
Голубка и недотрога, или Призрак-музыкант
Поднялся ветер, полил дождь. За пятнадцать секунд пробежки по парку Энид вымокла от волос до носков. Штанины джинсов весили по двадцать кило каждая, свитер тянул вниз.
У колодца лежал клен. Вид у него был не очень-то умный – в позе «березки», ногами вверх, головой вниз. Он, впрочем, больше походил не на березу, а на длинный стебель порея. Не очень умный, это точно.
– Свифт? – позвала девочка, перегнувшись через край колодца.
Камни, мусор. Ветви закрывали обзор. Энид снова позвала нетопыря. Отодвинула ветку. Крикнула в образовавшийся просвет:
– Свиииифт! Отзовиииись!
И тут произошло кое-что.
Порыв ветра дунул с моря, нарастая, набирая силу, подхватил охапки веток, которые закружились вокруг колодца. У Энид возникло очень странное ощущение, будто вибрации струн наполнили ее всю, словно ее грудь стала виолончелью или гитарой. Ребра звучали, резонируя до сердца, до легких, глубоким вибрато, скрытым в самом нутре.
В уши ударил звук. Голос? Или рыдания… Оперные рыдания, плачущий голос, странная музыка наполнили воздух, парк, дождь и даже травинки на газоне.
Энид завизжала.
Как в тот раз, когда она увидела кусочек ужастика на видео Беттины. Девочка пустилась наутек с быстротой молнии, а странная музыка за спиной стонала и рыдала все громче и громче.
* * *
Шарли и Женевьева вернулись промокшие, вонючие и озябшие. Они были на огороде, где подкормили водорослями компостную яму. В гостиной на полную громкость орали телевизор и Гортензия:
– Выключи эту чертову музыку! Я не могу сосредоточиться!
– Иди в свою комнату! – отозвалась Беттина и снова запела «Tell теее youuu love те Junniiie»…
– А я хочу сидеть в гостиной! Ты не можешь мне помешать!
Беттина повернулась к двум старшим, которые как раз вошли.
– Скажите этой зануде, что она меня заколебала! – она указала на Гортензию исполненным презрения большим пальцем.
– Она сняла наушники, как только вы ушли! – закричала та. – И врубила телевизор на полную громкость! Только чтобы всем досадить!
Шарли подошла и нажала на кнопку, телевизор издал удивленное «упс» и смолк. Беттина вышла из себя:
– Достали! Пусть пишет свои глупости где-нибудь в другом месте!
– Это не глупости! Не глупости! Не…
Гортензию душили слезы. Ничуть не тронутая этим, Беттина фыркнула:
– Дура!
Она нажала кнопку телевизора, который издал не менее удивленное «ипс» и снова заорал. Гортензия горько расплакалась.
– Довольно! – рявкнула Шарли.
Она выдернула шнур из розетки. Телевизор издал возмущенное «квак» и замолчал, на этот раз окончательно. Вне себя от ярости, Беттина выхватила у Гортензии тетрадь, которую та прижимала к животу. Ручка пролетела через всю гостиную. Беттина расхохоталась и запрыгала как безумная вокруг стола, размахивая тетрадью во все стороны. Гортензия побелела.
– Отдай! – выдохнула она.
– Отдай ей, Беттина! – взмолилась Женевьева.
Гарцуя вокруг стола, Беттина наугад раскрыла тетрадь и прочла басом:
– …обращает на меня не больше внимания, чем если бы я была кофеваркой. Но я наблюдаю и сужу. А кофеварка, которая судит, может сделать очень больно…
Беттина радостно заржала, извиваясь от счастья.
– Кофеварка, которая судит? – выкрикнула она, потрясая тетрадью, как знаменем. – Что за бред ты пишешь, моя милая? И ради этой чуши ты нас всех достала?!
Гортензия так побледнела, что стала почти серой. Она бросилась животом на стол и схватила сестру за свитер. Беттина вырывалась, отталкивала ее руку, била по ней, кричала: «Пусти! Пусти!», но Гортензия держала крепко.
Шарли тоже ринулась через стол, наобум, без определенной цели. Женевьева подумала, что пора принять мужественное решение, которое она никогда не примет. Например, вылить на всех кастрюлю холодной воды.
Услышав внезапное покашливание, все замерли и обернулись.
В дверях гостиной стояла незнакомая девочка. Девочка в темно-синем пальто и с тяжелой косой, спокойно лежавшей на правом плече. Своими ясными вопрошающими глазами она рассматривала четырех сестер. Рыдающую от злости Гортензию на столе, вцепившуюся в свитер Беттины, которая размахивала тетрадью и хохотала как одержимая. Растрепанных Женевьеву и Шарли, от которых воняло тиной и подгнившими водорослями.
– Здравствуйте, – сказала незнакомка. – Я позволила себе войти. Звонила четыре раза.
В ее устах это прозвучало как констатация факта, ни в коем случае не упрек.
– Я Коломба, дочь Андре-Мари. Мама, наверное, вам говорила.
– Коломба! – воскликнула Шарли, выпрямляясь. – Ну конечно!
– Вы ждали меня позже, я знаю, но Национальная компания железных дорог не оставила мне выбора. Либо приехать сейчас, либо к полуночи.
Голос у нее был ровный, мягкий, текучий.
– Ты правильно сделала, – дружелюбно сказала Женевьева.
Беттина с любопытством уставилась на эту голубку, которая ворковала очень странные фразы типа «Национальная компания железных дорог не оставила мне выбора». Внимательно ее рассмотрела и почти сразу же поняла, что никогда не подружится с этой девочкой.
Гортензия, воспользовавшись моментом, выхватила у сестры тетрадь и спрятала под футболку.
Дверь с грохотом открылась вновь. Ветер бросил на ковер бедную Энид, взъерошенную, почти бездыханную, дрожащую.
– В парке живет призрак! – пропищала она. – Он плачет и поет! Я только что его слышала!
Шарли послала Коломбе улыбку, от всей души желая, чтобы она вышла успокаивающей.
* * *
Беттина была в привилегированном положении – она имела ванную для себя одной. Это был не подарок сестер, просто ее комната единственная располагалась у башенки. И всем так было спокойнее, ведь Беттина занимала ванную от сорока пяти минут (если торопилась) до двух часов и больше (по воскресеньям, в каникулы и праздники).
Для Беттины это было в порядке вещей. Но только не в те дни, когда в доме бывали гости. Ее комната соседствовала с гостевой спальней, и ей, хочешь не хочешь, приходилось делить СВОЮ ванную с любым гостем Виль-Эрве.
Ей и выпала честь показать комнату Коломбе.
– Вот, – сказала она, открывая дверь гостевой спальни.
– Очень красиво. И… о, окно выходит на море!
Вечно одно и то же. Как будто они увидели Большой каньон на Марсе. Привычно-пресыщенным пальцем Беттина указала в коридор.
– Ванная рядом.
Она убрала со стула следы своих утренних примерок: свитера, платья, юбки, брюки, рубашки, – скомкав, бросила все в корзину для белья и закрыла ее с громким хлопком.
– Это всё твои коробочки? – восхитилась Коломба. – И эти чудесные флакончики?
Беттина забрала одну коробочку и два флакона, освободив десять квадратных сантиметров на заставленной до упора полке.
– Вот, можешь поставить сюда свои вещи, – сказала она.
– У меня нет ничего такого. Я вообще не умею краситься, – призналась Коломба с виноватой улыбкой. – Пробовала один раз. Жуть. – Она поколебалась: – Ты меня научишь?
– Ммм, – промычала Беттина, ничего не обещая. – Вот платяной шкаф. Он полон, но у тебя, кажется, не так много… э-э… одежды.
Коломба похлопала по своему чемоданчику.
– Верно, – засмеялась она. – Никогда не беру с собой много вещей в путешествия.
Беттина вынуждена была признать, что Коломба лучилась какой-то особенной красотой, когда смеялась. Но эта коса – вообще изврат. А туфли! И эти унылые шмотки!
– Ты много путешествуешь? – спросила она из вежливости.
– Мои родители работали в лабораториях по всему миру. Токио. Рио. Кабо-Верде. Абиджан. Я ездила с ними. Но два года назад мама захотела вернуться. Я была очень рада.
Беттина посмотрела на нее с презрением. На что жалуется эта сопля? Что объехала полмира в тринадцать лет?
– Я люблю долгие ванны, – сказала она. – А ты?
– Я скорее беглый душ, – ответила Коломба. – По-быстрому, – добавила она, заметив выражение лица Беттины.
Беглый душ. Впечатляет. Беттина поостереглась выказать свое облегчение. Она была уверена, что Коломба ответила так нарочно. Напрасный труд. Беттина терпеть не могла, когда с ней пытались быть милыми. Ей это казалось притворством или, хуже того, непростительной глупостью.
– А что это за дела с призраком? – вдруг спросила Коломба.
– Ничего особенного. Это Энид.
– Энид? Что такое Энид?
– Такая штучка, которая носит заколки с Милашкой Мими и очень много болтает. Она же моя младшая сестра.
– О, прости.
– Ничего. Не всем же достаются такие имена, как у тебя.
Беттина сохраняла абсолютно серьезный вид. Коломба неуверенно покосилась на нее. Они вернулись в гостевую спальню. Коломба открыла свой чемодан и начала разбирать вещи. Беттина подавила всхлип, увидев только белые и/или темно-синие одежки, аккуратно свернутые, скатанные, выложенные в ряд.
– Ты боишься призраков? – спросила Беттина.
– Нет. Но тут есть где разгуляться фантазии, правда?
Беттина некоторое время смотрела на нее, открыв рот. Ну и заковыристые же фразы выдает эта девчонка!
– Энид любит сочинять.
– Но вид у нее был очень убежденный. И она, похоже, вправду испугалась.
– Она все выдумывает… Слушай, ты какой размер носишь? – воскликнула Беттина, увидев, как Коломба достает из чемодана белье (разумеется, тоже бело-синее).
Коломба залилась краской.
– 75В, – ответила она. – Я знаю, у меня слишком большая грудь для моего возраста.
Беттина промолчала. Конечно, она же не могла сказать Коломбе, что вовсе нет, не такая уж большая у нее грудь. И что ей это очень даже идет! И что она, Беттина, частенько мечтала носить…
Ничего этого она не сказала. Просто ответила:
– Если она не мешает тебе читать…
Коломба улыбнулась. На лице Беттины не дрогнул ни один мускул. Коломба сложила еще два бюстгальтера.
– Думаешь, Энид выдумала призрака?
Она уже достала с этой историей, подумала Беттина. Типа хочет поддержать разговор.
– Энид еще рассказывает про человечков, которые живут в вереске и под грибами.
– Я тоже в ее возрасте…
– Я тебя оставлю. Я показала тебе все, что может понадобиться. У меня дела.
Только не показывать ей, что ее можно счесть интересной.
– Ладно, – кивнула Коломба. – Пока.
Спускаясь вниз, Беттина невольно подумала, что, помимо суперской улыбки и суперской груди, у этой недотроги просто восхитительные голубые глаза.
* * *
Мягкий и добродушный нрав гостьи подействовал на всех пятерых сестер как успокоительное.
Шарли она напомнила вязаную грелку на чайник тети Лукреции, Энид – детские книги мамы, красные с золотом, в ящике на чердаке, Беттине – их старый Trivial Pursuit[6] без фишек.
Коломба знала ответы на любой вопрос. Даже если спросить, за сколько времени сколопендра обежит ствол такамаки[7], она наверняка ответит: «Девять секунд с четвертью в дождь, пять с половиной в сухую погоду».
Для Женевьевы она была кружевным воротничком фасона «Клодина», который мирно спал, сложенный в шкафу на втором этаже. Гортензии она ничего особенного не напоминала, но благодаря ей заветная тетрадь была вырвана из когтей Беттины, и за это Гортензия навсегда подарила Коломбе свою симпатию.
Для Базиля, навестившего их в тот же день, она стала просто еще одной хорошенькой девочкой в женском бастионе Виль-Эрве.
Было воскресенье, он пришел в пять часов. И, как всегда, когда его визит приходился на пять часов в воскресенье, Базиль принес пирожные.
– Из «Ангела Эртбиза», – уточнил он.
Это была самая знаменитая кондитерская в городе. Энид украдкой показала язык Беттине, которая сделала вид, будто не заметила.
– Я видел бедный клен, – сказал Базиль, разматывая полутораметровый шарф. – Он увлекся спелеологией?
– Небо обрушилось ему на голову.
– Счастье еще, что не на дом.
– Небо или клен?
– Он мог убить Энид. Эта дурочка болталась там среди ночи.
– Что ты делала ночью на улице, Энид?
– Она искала свою летучую мышь. Да и до сих пор ищет.
– Может, это она пела утром в парке?
Энид никому ничего не ответила. Ей не померещилось, она точно знала. Она слышала призрака. Но убеждать старших – все равно что хотеть, чтобы изжеванная жвачка сохраняла вкус. Она смутно надеялась, что Базиль примет ее всерьез. Но он вскоре отвернулся – его больше интересовало, как Шарли на диване рассеянно скрещивала ноги. Зрелище, казалось, его завораживало.
– Очень-очень вкусная эта твоя «маркиза»! – похвалила Гортензия, протягивая мини-кусочек упомянутой «маркизы». – Куда лучше, чем чей-то каштановый джем!
– Спасибо! – саркастически поблагодарила ее Шарли.
– Спасибо, – отозвался Базиль, ничего не знавший о кулинарных опытах своей Дульсинеи. – Ты заглянула в мою книгу? – добавил он, обращаясь к упомянутой Дульсинее.
– Твою книгу? – Шарли только сейчас о ней вспомнила. – Ту, что ты дал Энид? Да, да. Но успела только заглянуть.
– Хочешь попробовать каштановый джем Шарли, Базиль? – прошелестела Гортензия, чтобы добить сестру.
– Откажись, – посоветовала Беттина. – Иначе твои сны о Шарли улетучатся.
– Мои сны… – вздохнул Базиль. – Шарли знает, что она живет в них всегда.
Беттина громко фыркнула: пуфф! Женевьева прикусила большой палец. Коломба подняла голову от чашки и рассмотрела все от Базиля, что могла рассмотреть с того места, где сидела: три четверти левого профиля и мочку уха.
– Банальность, – сказала Шарли тоном, говорившим, что она тронута. – Но красивая.
Коломба увидела, как она склонилась к левому профилю и с улыбкой запечатлела на нем поцелуй.
– Спасибо, – шепнула Шарли мочке уха, которая стала ярко-розовой.
А Энид ломала голову, когда же эти большие тупицы (явно глухие к тому же!) заметят, что призрак играет свою музыку как раз сейчас и что слышит ее она одна!
6
Один шоколад, один! или Жалоба дровосека
Шарли шла, покачивая пустой корзиной для дров. Было уже темно, всего-то в половине шестого, и довольно прохладно. Ветер вновь набрал силу, и она не жалела, что надела свой любимый самый-старый-самый-толстый-свитер. Разумеется, ей подумалось (на минутку), что в этой штуке она вряд ли достигнет вершин великолепия… Ну и ладно. Все равно здесь только старый добрый Базиль.
Шарли бодро шла в сторону поленницы на западе парка. Услышав за спиной знакомые шаги, она притормозила, и две руки обняли ее за талию. Не оборачиваясь, она узнала Базиля, как узнала и его поцелуй, когда он обнял ее. Это был мирный поцелуй, знакомый, почти дружеский. Когда он закончился, Шарли не открыла глаза.
– Кто? – спросила она и прыснула.
Базиль не спеша застегнул воротник ее куртки и освободил Шарли от корзины. Они пошли дальше.
– Тебе не тяжело? – спросил он.
– Шутишь? Корзина же пуста.
– Я про этот дом, про нагрузки, про твоих сестер…
Шарли остановилась.
– Что ты виляешь? Хочешь на мне жениться и стать главой семьи?
– Почему бы нет?
После паузы:
– Ведь вы одни уже больше полутора лет, верно?
– Ты хочешь сказать, с тех пор как умерли мама и папа?
– Да.
– Девятнадцать месяцев и двадцать два дня. Она забрала у него корзину и повертела ее в руке.
– Нарубим дров?
– Почему бы нет? – повторил Базиль. – Жизнь будет для тебя намного проще.
– Если это твой единственный мотив, то ответ – нет, доктор.
Он снова обнял ее. В темноте парка он видел только маленький сияющий полумесяц ее улыбки, ничего больше.
– Дурочка, – прошептал он. – Ты же знаешь, что…
– Что?..
Он наклонил голову, чтобы разглядеть улыбку. Они с детства были одного роста. Он долго надеялся перерасти ее хоть на три-четыре сантиметра. Теперь было слишком поздно. Он поцеловал ее. Маленький полумесяц продолжал сиять.
– Ты же знаешь, – снова начал он, – что я всегда…
– Тсс. Послушай.
Кто-то заплакал вдалеке, по ту сторону деревьев. Горькие жалобы накатывали волнами вместе с порывами ветра.
– Это призрак, дружок Энид, – сказал Базиль.
С нервным смешком он обнял Шарли чуть крепче.
– Их, кажется, несколько. Армада привидений.
Она легонько оттолкнула его, задрав голову.
– Замолчи. Слушай.
– Я только это и делаю, детка. Ну, еще целую тебя, конечно.
– Ты больше ничего не слышишь?
Хруст веток, шорох сухой листвы… Шарли отстранилась от Базиля. Кто-то шел за ними в зарослях. Замаячила короткая тень.
– Энид? Это ты так плачешь?
Тень Энид покачала головой.
– Нет, это не я, – сказала она. – Это призрак. Это он плачет, а кажется, будто поет.
Далекие рыдания накатывали, как прибой в холодной ночи. После паузы Энид спросила тоненьким голоском:
– Теперь вы мне верите?
Шарли молча обняла ее за плечи. В конце концов, она и сама регулярно беседует с призраками мамы и папы. Интересно, видела ли малышка, как они с Базилем целовались?
* * *
– А я говорю, это связано со Свифтом. С его исчезновением.
Это происходило на следующий день. Вокруг Гулливера и Энид ложились осенние сумерки вместе с опавшими листьями, а одноклассники торопились к автобусам.
– Свифт – это белка? – спросил Гулливер.
– Нетопырь. Я тебе сто раз говорила. Бельчонок – Блиц, он просто перебрался с дерева. А Свифта я так и не видела после бури.
Гулливер любовно почесал бурую корку, украшавшую его локоть. Он обжегся на прошлой неделе, изготовляя египетские факелы собственного изобретения.
– Может быть, – предположил он, – это призрак нетопыря?
Взгляд Энид заледенил его на месте.
– Свифт не умер! – крикнула она. – У него есть крылья. Когда клен упал, он улетел. Наверняка.
Кто-то хлопнул ее по плечу. Она обернулась и увидела ДББ – Дивизию БезБашенных. То есть Денизу, Беотэги и Беттину. Беттина выпалила, что не поедет на автобусе, а зайдет за Шарли в лабораторию в шесть часов и они вернутся вместе на машине.
– Ты с нами? – закончила она.
Энид отлично знала, что у Беттины нет ни малейшего желания таскать ее с собой. Но Шарли не разрешала Беттине нарочно опаздывать на автобус и болтаться в городе с подружками, а присутствие Энид служило своеобразным оправданием ее похождениям.
– Женевьева выйдет через четверть часа, – буркнула Энид. – Попроси ее пойти с вами.
– У нее сегодня беби-ситтинг, а мы угостим тебя шоколадом. Вообще-то Энид отнекивалась для проформы. Даже без обещания шоколада и невзирая на Беотэги и Денизу, которые слишком громко и слишком часто хихикали, она обожала ходить с Беттиной в город после школы.
– Я знаю, куда вы собрались, – сказал Гулливер, победоносно отодрав корку от локтя.
Его египетские факелы были похожи на те, которыми светили себе ученые в кино, когда их преследовала злая мумия. Он сделал их своими руками – вот и доказательство. Он очень гордился собой.
– Да ну? И куда же? – фыркнула Беотэги, скорчив гримасу.
– В «Ангел Эртбиза». И знаю почему!
– Продолжай, сопляк!
– Из-за официанта! – выкрикнул Гулливер и быстренько юркнул в автобус.
Высунувшись в приоткрытое окно, он проорал еще громче:
– Чтобы увидеть Хуана! ДББ влюблены в него без памяти!
Он увидел, как рассмеялась Энид за спиной Беттины.
Дениза, Беотэги и Беттина толкнули дверь «Ангела Эртбиза».
– Он здесь? – пробурчала Беттина себе под нос. – Посмотри, Энид, пожалуйста.
– О ком ты? – невинно спросила Энид.
– Пожалуйста, не строй из себя дурочку.
– Да, Хуан здесь.
– Пожалуйста, не так громко.
– Он нас видит?
– Нет, – ответила Энид. – Как обычно.
– Язва.
– Так это же правда, он никогда на вас не смотрит.
– Ой, пусть она заткнется!
Из-за столика в углу им помахал мальчик. Кловис Булесте, из коллежа. Беттина поколебалась.
– Сядем с ним? – прошептала она.
– Почему бы нет? – отозвалась Беотэги. – Может, Хуан приревнует.
Они уселись за столик Кловиса.
– Ну, – сказал он, – что там с вашей кровожадной вечеринкой, когда вы ее устроите?
– Вечером в Хеллоуин.
– На Хеллоуин будет суперский праздник в городе. Почему не раньше? В пятницу, например?
Он заказал крем-брюле по-бретонски с черносливом, девочки – шоколад.
– И еще торт, – потребовала Энид.
– Давай, не стесняйся! – буркнула Беттина. – Торт с чем-нибудь, пожалуйста, мадам Эртбиз!
Беттина встретилась глазами с Хуаном, но не прочла в них ни малейшего интереса. Энид, паршивка, права. Ему на них глубоко плевать. И на нее в том числе. Она надеялась, что он принесет заказанный торт, но их обслужила мадам Эртбиз.
Беттина, вздохнув, повернулась к Кловису:
– Ты прав. Будет сразу два случая повеселиться. Но…
Кловис приступил к крем-брюле.
– Но, – продолжала Беттина, – мы собирались устроить вечеринку для девочек.
Проглотив ложку крема, он невозмутимо ответил:
– Вы передумаете, когда…
Он умолк. Ему попалась черносливина. Посмаковать ее потребовало нескольких секунд.
– …когда вы узнаете, что… – продолжил он и облизал ложку.
– Рожай уже.
Он вытер руки.
– …у меня есть гиперкровожадное видео. Дядя Пьетро прислал мне его из Ньюарка.
– У тебя есть дядя Пьеро в Нью-Йорке?
– Пьетро в Ньюарке.
– И что это?
– Город в Нью-Джерси.
– Я про фильм, балда. Что это?
– «Возвращение Чапи».
Все заахали. Как? «Чапи, кукла-убийца, возвращается»!!! Восторгаясь, Беттина незаметно склонила голову в сторону Хуана. Он чистил фильтр кофеварки и сам не подозревал, до чего же мил с отблеском нержавеющей стали на левой ноздре.
– Загвоздка: нет французских субтитров, – уточнил Кловис.
– Ба, – фыркнула Беотэги, – в фильмах ужасов все диалоги одинаковы: «Oh my God!» значит «На помощь, убийца заперт в одной комнате со мной!».
– A «Fuck him!» значит «Я стреляю в него из „Магнума-357“ уже целый час, почему он еще жив?!».
– А я достала «Помнишь, что вы делали на чердаке этой зимой – 2» и «Вопли психоза – 3». А ты, Бео, что принесешь?
– Куриные ножки по-мексикански.
– Опухнем, – сказал Кловис.
– Суперкласс, – возразила Дениза.
– Черт, – прошипела Беттина, застыв на стуле.
Проследив за ее взглядом, Энид увидела Коломбу. Коса все так же ровненько лежала на погончике синего пальто. Она стояла спиной и не видела их, Хуан ставил перед ней на стойку миндальное печенье.
– Ты ее знаешь? – спросила Беотэги.
– Симпатичная, – заметил Кловис.
– Если любить допотопных пернатых.
– Что такое «допотопный»? – спросила Энид.
– Доисторический. Вышедший из употребления.
– В этом есть своя прелесть, – заверил Кловис. – Кто она такая?
– Драма из зоны С.
– …
– Дочка коллеги Шарли. Ее зовут, сидите крепче, Голубка.
– Коломба, – поправила честная Энид. – Она приехала к нам на неделю.
Услышав свое имя, Коломба обернулась. Она просияла при виде Энид и Беттины. Беттина нахмурилась. Коломба, чуть поколебавшись, направилась к ним.
– Я съездила в город забрать почту родителей, – объяснила она. – Заодно купила миндальное печенье.
Холодное молчание. Энид ломала голову, что бы такое дружелюбное ей сказать. Коломба весело тряхнула пакетиком, который держала в руке.
– В Виль-Эрве любят печенье?
– Без голубиных перьев! – шепнула Беттина Беотэги и Денизе, и те прыснули.
Коломба неуверенно улыбнулась.
– Садись, – по-джентльменски пригласил ее Кловис.
– Нет, спасибо, – покачала она головой. – Автобус на Колиньер вот-вот придет. Ведь этот автобус идет до Виль-Эрве?
– Беттина и Энид поедут на машине с Шарли, – сообщил ей Кловис с коварным простодушием. – Забудь про автобус, поедете все вместе.
Он стоически выдержал боль в пальцах ноги, придавленных каблуком разъяренной Беттины. Ладно, Коломба – невозможное имечко, но у нее красивые глаза, так мило косящие в его сторону, ради этого можно и потерпеть.
Коломба села, держась чуточку напряженно.
– Что ты закажешь? – спросил Кловис.
– Горячий шоколад.
* * *
Женевьева заканчивала растяжку, когда месье Кол Мой принес ей новые перчатки.
– Сегодня у нас упражнения на выносливость, – сказал он своим теплым певучим голосом.
– С грушей?
– С грушей. Ты дашь настоящий бой. Скажем, минут на семь.
Женевьева бросила долгий взгляд на других боксеров, тренировавшихся в зале, потом на собственное отражение в высоком зеркале.
– Готова?
– Готова.
Она направилась к длинной колбасе из черной кожи. Месье Кол Мой улыбнулся. Он был худенький, и по его изящно-небрежным движениям никак нельзя было предугадать сокрушительную силу удара в бою.
– Не эта груша, – сказал он. – Вон та помягче, тебе будет не так больно.
Женевьева встала в стойку – локти расставлены, кулаки у лица.
– Работай кулаками и локтями два раунда, потом ступнями и коленями.
Женевьева улыбнулась про себя. Знали бы сестры, что вместо беби-ситтинга она занимается тайским боксом… Ее рука взлетела в молниеносном прямом ударе. Она это обожала.
* * *
Хуан принес Коломбе шоколад, держа поднос на согнутой руке, словно обнимая партнершу в танце. Его глаза и волосы были необыкновенно нежного рыжего цвета.
Девочки уже провели расследование и узнали, что красавчик Хуан, пятнадцати лет, живет с отцом в Париже (зона С), приехал на каникулы к матери и помогает ей в кафе.
Он обошел стол, чтобы поставить чашку перед Коломбой. Энид перехватила странный взгляд, брошенный им на Беттину. Но Беттина слишком злилась из-за присутствия Коломбы, чтобы хоть что-нибудь заметить. Энид удивилась, но так и не поняла, что значил этот взгляд Хуана.
И тут произошло одно событие – короткое, неприятное и громкое. Чашка Коломбы вдруг спрыгнула со стола, пролетела прямо под носом у Энид и со звоном разбилась об пол. Все посетители обернулись. Коломба ошеломленно уставилась на расплывающееся по пальто шоколадное пятно.
Энид понадобилось пять секунд, чтобы понять, что это быстрая рука Беттины столкнула чашку. И еще одна, чтобы догадаться, что она сделала это нарочно.
– Беги скорей отмывай! – воскликнула Беотэги.
– Прости! Извини! – повторяла Беттина с неприметной улыбкой, которую уловила одна Энид.
Коломба бросилась в туалет. Энид пристально посмотрела на сестру. Беттина спокойно стирала со стола шоколадные брызги уголком бумажной салфетки.
Коломба терла пальто туалетной бумагой, которая оставляла кучу белых крошек, смотревшихся на темно-синем не очень.
Позади открылась дверь. Она увидела в зеркале рыжего официанта, который подавал ей миндальное печенье и шоколад. Его красивые глаза смотрели сокрушенно, но он улыбнулся прекрасной улыбкой, тронувшей ее до глубины души.
Он протянул чистое полотенце:
– Этим будет лучше.
Он помог Коломбе отмыть пятно, потом снял с нее пальто и включил сушилку для рук. Горячий ветер из аппарата обдул их склоненные лица. Коса Коломбы скатилась на передник Хуана. Он улыбнулся.
Когда ткань стала почти сухой, а пятно – едва заметным, он попятился к двери. Коломба тем временем надевала пальто.
– Сойдет?
– Все отлично.
Она, кажется, покраснела, но не решилась взглянуть в зеркало, чтобы проверить. Застегнув пальто, она еще раз сказала:
– Спасибо.
Вернувшись к столику, Коломба посмотрела на Беттину, но та отвела глаза.
– Я все-таки поеду на автобусе, – сказала Коломба.
И отошла. Беттина наконец посмотрела на нее, на ее спину – и возненавидела ее еще сильней. Да, возненавидела. Та прекрасно знала, что она опрокинула чашку нарочно, но делала вид, будто так и надо.
– Эй! – крикнула в спину Коломбе Энид. – Поедем с нами на машине!
– Да, не смеши людей! – презрительно фыркнула Беттина. – А то Шарли подумает, что ты нами пренебрегаешь!
Коломба поколебалась – и вернулась. Лицо ее было спокойно, хотя на щеках выступил ярко-розовый румянец.
– Ничего подобного, – сказала она. – Хорошо, я поеду с вами.
