Малика Ферджух
Четыре сестры
7
Балдахин, арфа и паннакотта, или Ночь с призраками
Она проснулась с бешено колотящимся сердцем. Дождя не было, но ветер дул довольно сильно и трепал шпингалет ставня. Это ли ее разбудило? Нет… Был еще звук… Звук, который она уже хорошо знала.
ООООоооооохххххоооооОООО…
Призрак.
Его горькая жалоба перекрывала стон ветра, накатывая дрожащими волнами изнутри стен, из самого чрева дома. Слышать это было жутко.
Энид выбежала из комнаты и заколотила в дверь Женевьевы. Женевьева была уже на ногах. Даже в закрытой кровати нельзя было не услышать душераздирающие жалобы, которые шли из стен. Она кинулась зажигать свет на лестничной площадке, а перепуганная Энид так и висела у нее на руке.
Шарли, Беттина и Гортензия тоже вскоре вышли… Все закутанные: ветер проникал в каждую трещинку старого дома.
– Вы слышите?
– Это призрак.
– Прекрати, Энид! Призраков не бывает.
– Не кричи. Она тут ни при чем, бедный котенок.
– Но звуки-то есть!
– Как будто дети поют… или плачут. Или плачут и поют. Может быть, они замурованы много веков…
– Замолчи, Гортензия. У меня мороз по коже.
Беттина вдруг взвизгнула и испуганно показала куда-то пальцем.
В плохо освещенном углу длинного коридора двигалась бледная тень… Энид зажмурилась и уткнулась в бок Женевьевы. Прозвучал нервный голос Гортензии:
– Что это за фигня?
Следом – голос Шарли, громче, с раздражением:
– Коломба! Кончай изображать привидение, слышишь?
Энид открыла один глаз. Бледная фигура действительно оказалась Коломбой. Очень странной Коломбой, которая шла пошатываясь, кулаки сжаты, глаза закрыты. Зрелище было жуткое, особенно под этот плач из стен.
– Она лунатик, – сказала Женевьева. – Не надо ее будить, я отведу ее в кровать.
Она осторожно взяла Коломбу за руку, сделав остальным знак молчать. Эту команду все выполнили без труда, оцепенев от страха и холода.
– Ну все, в постельку! – распорядилась Женевьева, вернувшись через несколько минут. – Завтра утром – в школу.
Разумеется, уснуть никто не смог. Поворочавшись в постели добрых полчаса, Энид спустилась в кухню выпить горячего молока.
Она нашла молоко и стаканы на столе, а вокруг стола – четырех сестер и двух кошек, которым пришла в голову та же мысль.
– Ты тоже не спишь? На, поешь.
Гортензия протянула ей миндальное печенье.
– Коломба спит?
– Сном младенца. Как только ей это удается при таком шуме?
Шарли лизнула глазурь своего печенья.
– Завтра, – сказала она, – я упрошу Базиля переночевать здесь.
Все захихикали. Она и бровью не повела.
– Может быть, – спокойно продолжала она, – присутствие мужчины отпугнет духов.
Снова смех. Шарли метнула подозрительный взгляд на лица вокруг стола. Все уткнулись в стаканы с молоком. В том числе и кошки.
– Я потеряла кольцо, – сообщила им Коломба за завтраком. – Если найдете или кто-нибудь принесет, знайте, что это мое.
После трудной ночи все клевали носом над тостами. Правда, хорошая новость скрасила начало дня: госпожа Бойлерша топилась и не капризничала. Было тепло.
– Кольцо? – переспросила Шарли, ошарашенная, как будто ее попросили передвинуть статуи на острове Пасхи одним пальцем.
– Какое кольцо? – поинтересовалась Энид.
– С ромбиками из цветного стекла. Разноцветными, как костюм Арлекина.
Беттина мысленно закатила глаза. Костюм Арлекина. Типичная фраза а-ля Коломба.
– Вы что-нибудь видели? – спросила Гортензия.
Никто ничего не видел. Коломба обреченно вздохнула.
– Это должно было случиться. Я так боюсь его испортить, что слишком часто снимаю. Ну и вот.
– Если оно в доме, ты его найдешь, – заверила Женевьева.
– Разве что призрак… – начала Беттина и умолкла, увидев выражение лиц сестер.
У ворот затормозила машина Базиля. Шарли позвонила ему, едва проснувшись, и он обещал заехать после первой консультации.
Он вошел в большую кухню с вертевшейся на языке шуткой по поводу призрака, но тотчас проглотил ее: вид у девочек был мрачнее некуда.
– Ку-ку! – окликнул он их, бросив на пол большую дорожную сумку. – Я пришел на подмогу.
Беттина указала подбородком на сумку:
– Ты рассчитываешь задержаться у нас на десять лет?
Базиль покраснел.
– Нет, – возразил он. – Но Шарли не уточнила, на сколько времени…
– Единица времени призрака – вечность, – мрачно изрекла Гортензия. – Ты к нам навсегда?
– Всего на несколько дней, – вмешалась Шарли, сделав сестрам большие глаза. – Если тебя это не стеснит, Базиль.
– Конечно нет.
«О, нет-нет-нет!» – подумали хором, улыбаясь про себя, Энид, Беттина, Женевьева и Гортензия. Ради любви Базиль готов был сразиться со всеми призраками на том и этом свете и остаться в Виль-Эрве столько, сколько пожелает Шарли. Для него это все равно будет слишком мало.
Но они оставили свое мнение при себе. Базиля они все любили.
* * *
В среду Гулливер провожал Энид на ферму Паймино, в двух километрах, чтобы купить молока и яиц. Они тащили за собой клетчатую сумку на колесиках.
– Приходил еще ваш призрак? – спросил Гулливер.
– Сегодня ночью он спал. Мы тоже.
– Хотел бы я разок у вас остаться, посмотреть.
– Дом начинает переполняться.
– А ты нашла… – Гулливер попытался вспомнить имя, но не вспомнил, – … твою летучую мышь?
– Нет.
Он не стал расспрашивать.
Сидони Паймино, которую предупредила Шарли, уже приготовила бутылки с молоком, сливки и коробки с яйцами. Сидони была одноклассницей Шарли, а потом училась в коммерческой школе в Париже. Это была высокая симпатичная женщина с огненно-красными губами и ногтями.
– Как дела в Виль-Эрве? – спросила она, пока Энид отсчитывала деньги.
– Ничего… Но без призрака было бы лучше.
– Призрака? – повторила Сидони.
– Который плачет каждую ночь, – пояснил Гулливер.
– Не каждую, – поправила Энид. – Иногда. Когда буря.
Сидони прыснула:
– Может, это призрак Гийеметты Обержонуа?
– Гийеметты Оберж… кого?
Имя показалось Энид смутно знакомым. На минуту забыв о монетках, она посмотрела на улыбающуюся Сидони.
– Кто это?
– Она была хозяйкой Виль-Эрве задолго до твоего прадеда. Вы не знаете эту легенду?
Энид что-то слышала от родителей, но это было давно…
– Расскажешь нам?
– Для начала, я приготовила паннакотту[8]. Кто хочет? Ее вкус очень подходит к легендам.
Сидони отрезала два толстых ломтя паннакотты из глиняного горшка.
– Вот, значит, как, вы не знаете печальную и ужасную историю Гийеметты Обержонуа? Ну, слушайте, ягнятки, слушайте…
Она провела по краю горшка пальцем и облизала его.
– Жили-были однажды… Гильдаз и Гийеметта Обержонуа, владельцы поместья Эскиль. И любили они друг друга безумной любовью. Они поженились и жили в красивом доме, который назывался Утёс. Гильдаз жил только ради своей Гийеметты, а Гийеметта – только ради своего Гильдаза. А еще красавица любила играть на арфе. Гильдаз подарил ей инструмент: дерево для него доставили из Венгрии, а струны – из Венеции. Гийеметта играла на арфе как ангел, и люди приезжали издалека, чтобы послушать ее. И вот однажды, в грозовую ночь в октябре, случилась трагедия. Супруг в то время был в отъезде, и полог балдахина в спальне Гийеметты загорелся. Вскоре огонь охватил всю комнату. Вспыхнула и арфа. Гийеметта хотела ее спасти, но инструмент был слишком тяжелый. Гийеметта выбилась из сил. Ветер между тем раздувал пламя. Окруженная огнем, она сгорела заживо.
– Это ужасно! – прошептала Энид, вздрогнув.
– Да, зато паннакотта ужасно… вкусная. Ладно, я продолжаю? Супруг, убитый горем, вонзил кинжал себе в сердце. А Утёс стал проклятым домом. Пустым. С привидениями. Никто не осмеливался в нем поселиться. Прошло пятьдесят лет, от него остались развалины. И вот настал тысяча девятьсот восемнадцатый год. Год, когда твой прадед, Эрве Верделен, простой рыбак, вернулся с войны. А что такое дом с привидениями для того, кто выжил на мировой войне, скажите на милость? Эрве ничего не боялся. Он купил дом у муниципалитета за гроши и вместе с братьями и сестрами решил его отстроить.
Эту часть истории Энид знала. Эрве и его родные сами обтесывали гранитные глыбы, выпиливали балки, покрывали кровлю, обустраивали парк.
Через двенадцать лет тяжкого труда Утёс стал Виль-Эрве.
– Октябрь на дворе, – продолжала Сидони. – Может, Гийеметта захотела напомнить о себе?
Она соскребла со дна горшка крошки, которые только одна и видела.
– Не надо бы мне, – сказала она. – Как же моя фигура? Но уж очень хорошая паннакотта, правда?
– Очень! – подтвердил Гулливер. – Так ты правда думаешь, что это может быть Гийеметта?
Сидони рассмеялась.
– Не верьте вы этим глупостям! Таких историй рассказывают уйму про все дома в округе. Не берите в голову!
И она показала на горшок:
– Еще по ложечке?
Энид и Гулливер отказались. Сидони отрезала каждому по большому куску, завернула их в фольгу и убрала остатки на холод.
– Как он назывался, этот инструмент? – спросила Энид.
– Какой инструмент?
– Гийеметтин.
– Арфа. Но это же просто легенда.
Сидони расцеловала их на прощание, и они ушли, катя за собой полную сумку. Когда они прошли метров сто, Энид сказала:
– Может быть, это она – призрак… Гийеметта Обер-как-ее-там.
– Я даже не знаю, как звучит арфа.
– Помнишь Арпо? Того из братьев Маркс, который молчит? Вот он на ней играет.
– Ага.
В эту ночь Энид ждала, лежа в постели, уставившись в темный потолок. Но все было тихо. Ветер улегся. И призрак безмолвствовал.
8
Беби-ситтинг и Бой с тенью, или Смертоубийство за багет
В пятницу Женевьева вернулась поздно, запыхавшаяся и взмокшая, после своего «беби-ситтинга».
– Ты пасешь маленьких Десульеров? Или свору питбулей? – заметила Шарли.
– Это из-за автобуса! – пропыхтела Женевьева и покраснела бы, если бы уже не была пунцовой. – Я бежала.
Она поспешила наверх, чтобы избежать расспросов и принять душ. На последней ступеньке Макарони ждала Гортензия: на плече полотенце, в руке мыло, на коленях «Шейла Великая».
– Ты думаешь, что сможешь воспользоваться ванной? – остановила она сестру. – Ни-ни. К нам нагрянула Дивизия БезБашенных!
– Черт! Кровожадная вечеринка Беттины и ее подруг… Совсем забыла!
Оставалась ванная при гостевой спальне.
– Ошибка! – сказала Гортензия, читая мысли сестры. – Там сейчас Коломба. И уж извини, мы с Энид записались в лист ожидания.
Женевьева ушла в свою комнату. Ничего не поделаешь. Поскольку под одеждой на ней еще была форма для «беби-ситтинга» (иначе говоря, тайского бокса), можно было продолжить тренировку.
Она заперла дверь, сняла джинсы и свитер, оставшись в шортах и майке. Повязала на голову мунгкон, потрогала куанг ранг на шее, надела перчатки, которые прятала в сумке, и, встав перед зеркальным шкафом, начала бой с тенью.
Отец появился в зеркале, прислонившись плечом к стенке закрытой кровати. Руки в карманах – она всегда любила эту его манеру держаться.
– Не пора ли тебе им признаться, а?
– Привет, Фред, – ответила она. – Что новенького?
– Скажи им правду.
– Как-нибудь на днях.
Женевьева опустила голову, уклоняясь от прямого удара своей тени.
– Скрытница, – с улыбкой прошептал Фред.
Развернувшись в свинге, Женевьева увидела маму, которая искала на полке какую-то книгу.
– Ты тоже здесь?
– Я хотела перечитать «Остров надежды», – сказала мама. – Думала, он у тебя здесь.
– Он у Шарли.
– Ладно, пойду попрошу у нее.
Женевьева перестала боксировать, повернулась и внимательно посмотрела на родителей:
– А вы к Шарли тоже приходите?
Отец улыбнулся, прижав палец к губам, обнял другой рукой жену, и оба исчезли.
Женевьева всмотрелась в свою одинокую тень в зеркале. Знали бы сестры, что у нее целых две тайны!
На другом конце коридора, в ванной комнате, тоже надежно запертой на засов, Беттина, Дениза и Беотэги делали пробы устрашающего макияжа к следующему четвергу. Беотэги купила серьги в виде тарантулов, Дениза наклеила татуировки летучих мышей, а Беттина примеряла линзы «змеиный глаз».
– Туда надо плюнуть, чтобы пристала к глазу.
– Бе-е! Ты уверена? Читала инструкцию?
– Нет. Но Эвридика Саше из первого «Д»[9] всегда плюет в свои линзы для близорукости.
Беттина плюнула. Линза слетела с пальца. Смеясь и визжа, девочки принялись ее искать, ползая на четвереньках по плиточному полу.
– Нашла!
– Балда, это не линза.
– Это накладной ноготь, ты его потеряла.
В дверь постучали.
– Спасибо за хлеб, Беттина! – крикнул голос Шарли.
– Черт, хлеб! – пробормотала Беттина, хлопнув себя по лбу. – Совсем из головы вон… Эй, Шарли!
Но Шарли уже ушла, и звук ее шагов затих на лестнице.
– Сваливаем отсюда, – решила Беттина, когда линза была наконец найдена.
Они в последний раз полюбовались собой в зеркале. На лестничной площадке им встретилась Коломба, выходившая из другой ванной.
– Великолепно! – воскликнула она от всей души. – Это для кровожадной вечеринки?
– Нет. Просто пробы для четверга.
В четверг были Хеллоуин и большой праздник в городе. Повсюду висели афиши.
– Вы произведете фурор, – сказала Коломба.
Они посмотрели ей вслед, ни слова не говоря. Беттина скорчила рожу у нее за спиной. Когда Коломба скрылась, Дениза тоненько пропищала:
– Ви происьведете фюрор, вау!
И все трое покатились от смеха, который Коломба внизу отлично слышала.
Позже макияж был одобрен веселыми возгласами Энид и Шарли. Сидевшая за компьютером Коломба, которой не было никакого резона еще раз выказывать любезность этим трем язвам, не отрывалась от экрана.
Беттина вдруг заметила, что Энид ест бутерброд с шоколадом.
– Хлеб, значит, остался. И надо было меня упрекать, что я забыла его купить?
– Забыла? – удивилась Шарли. – Багеты в кухне – разве это не ты?
– Ничего подобного. Я думала, твое «спасибо» – просто издевка.
Все растерянно переглянулись.
– Это ты, Гортензия?
– Нет.
– Женевьева? Энид?
– Нет.
– Нет.
– Призрак?
– Ох! Заткнись, Энид!
– Это я, – сказала Коломба.
Сестры обернулись.
– Я слышала сегодня утром, как Шарли просила Беттину не забыть хлеб. И я… Вот и всё. Его, надеюсь, хватит?
У Беттины защипало в носу от злости.
Коломба слышала, как Шарли утром просила ее…
– А если бы я купила, – проговорила она ледяным тоном, – что бы ты сделала с твоими багетами? Косточки для бюстгальтера?
Она с удовольствием смотрела, как бледнеет Коломба.
– Я видела, как ты входила с подругами в магазин шуток, – спокойно объяснила та. – Булочная уже закрывалась. Я решила, что ты забыла.
Дениза и Беотэги сжали с двух сторон локти Беттины. Не сознавая, какая драма разыгрывается на ее глазах, Шарли улыбнулась Коломбе:
– Базиль будет тебе благодарен. Он ест с хлебом даже пиццу!
Она ушла в кухню, где Энид делала себе новый бутерброд. Коломба осталась одна с тремя своими врагинями.
– Браво, Недотрога! – прошипела Беттина.
– Я не хотела, чтобы Шарли узнала, что это я, – заверила Коломба, – но…
Беотэги издала ртом неприятный звук и заключила:
– Притвора.
Они ушли, держась за руки. Коломба показала им вслед язык. Вернулась Энид с бутербродом. Она посмотрела на Коломбу, нашла ее милой и грустной и задумалась, что бы ей сказать милого и веселого.
– Сейчас придет твой поклонник.
Глаза Коломбы вспыхнули.
– Мой поклонник?
Энид удивилась, поняв, что она действительно кого-то ждала.
– Кловис Булесте. Он придет на кровожадную вечеринку.
Энид прыснула. Коломба тоже прыснула, как будто услышала что-то действительно смешное. Энид подумала, что Коломба, возможно, вправду влюбилась в Кловиса.
– Ты пойдешь к Беттине смотреть ужастики?
– Не думаю, – ответила Коломба и перебросила косу с правого плеча на левое.
– Я тоже, – вздохнула Энид. – Я еще маленькая.
* * *
Ред-Гуз, штат Коннектикут. В грозовую ночь кукла Чапи растерзана в детоубийственном порыве своей пятилетней хозяйкой. В отместку Чапи убивает всех подряд голыми руками, даже когда у нее их (рук) нет.
Через шесть гроз и 41 минуту фильма двое тинейджеров – ГГ, главные герои – занимаются любовью в пустом кабинете биологии почтенной Высшей школы Ред-Гуза. Не совсем пустом… потому что они заперли вместе с собой жуткую Чапи, которая следит за ними из шкафа с пробирками.
– Надо придумать план, – пробормотала Беттина себе под нос. Не теряя из виду злодейку Чапи, Дениза шепнула:
– Ты о чем?
– Чапи? – спросил Кловис.
– Хуан? – спросила Беотэги.
– Твои плохие отметки по физике и химии?
Тут Чапи с оглушительным грохотом разбила банки с органами. «Oh my God!» – визжит ГГ-тинейджер, давая понять, согласно правилам, что убийца с ней в одной комнате.
– Выставить на посмешище Недотрогу, – сказала Беттина.
Ред-Гуз, штат Коннектикут. Чапи рвет и мечет. Разбитой пробиркой, «розочкой» бутылки, зубами и т. д.
– Ты хочешь отомстить, как Чапи?
– Просто проучить ее.
– Что она тебе сделала? – удивился Кловис. – Купила хлеб, который должна была принести ты, ну и что?
– Ненавижу эту мать-Терезу-из-Батиньоля.
– Правда! – подхватила Беотэги. – Этот ее видок типа я-сама-доброта-но-ты-этого-не-понимаешь – просто жуть.
Чапи пробирается на заднее сиденье машины, радостно предвкушая, как выпустит кишки другим тинейджерам, которые тискаются на переднем сиденье.
– Нельзя же мстить человеку только из-за мать-Терезинского поведения! – воскликнул Кловис под хруст костей и гейзеры гемоглобина на экране.
– Наоборот, это веская причина.
– Какой план? – спросила Беотэги.
Чапи свирепствует. Домкрат разносит вдребезги открытую машину на манер электрошвабры с примесью бойни в эпидемии ящура.
– Что-нибудь такое, что убьет ее насмерть, – сказала Беттина. – Морально.
– Пошлет в нокаут, да?
– В супернокаут.
Ред-Гуз, штат Коннектикут. Чапи наконец добралась до убийцы куклы-убийцы. На экране красавчик Донни Джепп проживал, вне всякого сомнения, последнюю секунду суперзвезды фильма. The end. Вот только… Стеклянный глаз Чапи мигает. Ждите «Чапи-3»… «Возвращение возвращения».
После этого Беотэги, Беттина, Дениза и Кловис проглотили, не переводя дыхания, остатки пиццы, «Помнишь, что вы делали на чердаке этой зимой – 2», Женевьевин тирамису, куриные ножки по-мексикански, «Вопли психоза – 3»… И тут все разом проснулись!
Во-первых: потому что всех сморило на пятьдесят восьмом вопле психоза.
Во-вторых: потому что вопль, не психоза, но близко к тому, пронзил сгустившиеся сумерки.
Девочки и Кловис замерли, оцепенели, вжавшись поглубже в раскладной диван.
– Что это было? – выдавила Дениза.
Это была Энид. Она спала и видела кошмарные сны, свернувшись клубочком на полу между стеной и диваном.
– Негодяйка. Она посмотрела все фильмы за нашей спиной!
* * *
Энид стащила мобильный телефон Беттины и заперлась в туалете на втором этаже, чтобы позвонить Гулливеру. Он может приехать сейчас? Да, прямо сейчас. Гулливер запротестовал. У него волейбол, ведь сегодня суббота, а до этого надо отвести младшую сестренку Билитис к кинезиотерапевту лечить сколиоз.
– Тогда давай после. Но не слишком поздно.
– Зачем?
– Принеси мобильник. И твои египетские факелы.
– Зачем?
Она повесила трубку.
Гулливер прикатил на велосипеде около трех, Энид ждала его у въезда в Тупик. Факелы и телефон были у него с собой.
– Это мамин. Что ты задумала? – спросил он, укладывая велосипед в вереск.
Она потащила его под деревья парка и привела к колодцу, где старый клен мумифицировался в позе вечного ныряльщика. Энид достала моток веревки, спрятанный в куче опавших листьев, огляделась, прижала палец к губам и прошептала:
– Я спущусь в колодец.
– На веревке? Ты с ума сошла! Ты же в физкультуре ноль!
– Я не ноль. Месье Бертушо говорит, что я просто зажатая. Зажатая – это же не значит ноль? Я буду держаться за ветки клена.
– Что тебе делать в этой дыре?
– Искать Свифта.
– Я спущусь с тобой.
– Ой нет.
– Зачем же ты меня вызвала?
– Чтобы поднять тревогу в случае чего. Ныряльщик никогда не ныряет один.
– И кого мне поднимать?
– Никого. Ничего еще не случилось, насколько я знаю. Какой номер твоего мобильника?
– Он не мой. Он мамин.
Энид закатила глаза: ффффф!
– Какой номер твоего-маминого-мобильника?
Он продиктовал ей номер. Она набрала его на втором телефоне, который достала из кармана. Телефон Гулливера зазвонил. Она велела ему ответить и больше не отключаться, это послужит им уоки-токи, пока она будет в колодце, а теперь оп-ля, живо. Энид привязала веревку к стволу соседнего бука. Гулливер заглянул за обвалившийся бортик. Дерево почти заткнуло колодец, в редких проемах виднелась лишь чернота.
– А если… – он поколебался, – если ты найдешь свою летучую мышь, а она окажется мертвой?
Лобик Энид нахмурился.
– Я ее похороню. Все предусмотрено.
И пока Энид, держась за веревку, протискивалась между густыми ветвями клена, Гулливер вспомнил, что ее родители не похоронены, их машина сгорела во время аварии, от них остались одни угольки. Под камнем с их именами на кладбище никого нет.
Он вздрогнул. Срывающимся голосом крикнул в телефон:
– Как ты?
– Хорошо! – ответил голосок Энид, далекий, подрагивающий, уже какой-то тонущий.
Поначалу Энид почти не пришлось цепляться за веревку – благодаря веткам, которые окружали ее и держали. Но вскоре их стало меньше и потемнело. Налетевший откуда-то сквозняк зашевелил ее волосы и полы кофты.
Она добралась до того, что было, очевидно, верхушкой дерева, и крепче ухватилась за веревку. Спустившись еще ниже, зажгла первый факел.
Факелы были практичные – легкие и одноразовые. Гулливер здорово их сделал, обмотав простые карандаши бумажными ленточками, пропитанными свечным воском и каким-то зеленоватым составом.
Пламя было яркое, пляшущее. Энид отметила, что до дна осталось всего несколько метров, а опрокинутая верхушка клена маячила далеко наверху.
– Это гениально – твой факел-мумия! – прокричала она в телефон.
– Я тебя вижу… еще… немножко, – проблеял в ответ Гулливер.
У нее болели руки, стенка стала гладкой, и ногам было трудно найти опору, а ветви закупоривали колодец сверху, и ее вдруг охватил непреодолимый страх.
Она остановилась и несколько раз глубоко вздохнула. Вставила египетский факел в щель, зажгла еще два и тоже воткнула в щели.
Уф! Так-то лучше. Теперь были видны даже грязь, камни и ветки на дне. Ее взгляд остановился на полдороге, на отверстии в стенке.
Это была дыра размером с котелок. Страх Энид улетучился, вытесненный любопытством. Она соскользнула по веревке вниз.
– Что ты делаешь? – завопил мобильник.
При падении клена удар был так силен, что стенка колодца обвалилась до самого низа. На уровне дыры ветер задувал между уцелевшими глыбами. Опершись о камень, Энид попробовала одной рукой расширить дыру. Ветер швырнул ей в лицо пыль. Она зажмурилась, закашлялась и перестала копать.
Изо всех сил она уперлась ногой в шатающийся камень… Камень упал, и все рухнуло вокруг дыры. Неслыханной силы вихрь вырвался из нее, налетел на Энид и отбросил ее назад, погасив все факелы.
– Как ты? – проскрипел Гулливер.
– Я в темноте и не могу найти выключатель!
– Балда. Поднимайся!
Она поднялась в кромешной тьме на два метра.
Потерла ладони о шершавую стену, чтобы меньше скользили. Оказавшись вне досягаемости ветра, зажгла еще один факел.
Дыра стала огромным проемом, ведущим в подземную галерею или в другой колодец. Она поколебалась. Залезть туда сейчас?
Ее ладони горели, руки и ноги ныли.
Она поднималась по веревке медленно, все время соскальзывая. Добравшись наконец до клена, едва успела ухватиться за ветки, чтобы не упасть на дно. Плечи отяжелели. Никогда она не была так счастлива видеть сломанный зуб Гулливера.
– Нашла свою летучую мышь?
Энид покачала головой и ничего не сказала. Свифт, наверно, спрятался в тоннеле – это лучшее убежище для нетопыря.
– Мы еще вернемся, – пообещала она. – Надо только лучше экипироваться.
В гостиной Беттина вне себя переворачивала диванные подушки.
– Час! – прорычала она. – Целый час я пытаюсь найти мой мобильник! Не видели его?
– У меня мамин, – простодушно ляпнул Гулливер.
Энид отвернулась, незаметно достала телефон из кармана и сунула его под кошачью корзинку.
