bannerbannerbanner
полная версияРассказы мыла и веревки

Максимилиан Борисович Жирнов
Рассказы мыла и веревки

Полная версия

– Когда-то она описала основы компьютеров. Федор же на девяноста шести листах заложил основы искусственного интеллекта. Многие бились над проблемой машинного разума, но собрать разрозненные куски воедино смог только он. Наверное, Федор и сам не знал, какой подарок человечеству он сделал. Вы, может быть, слышали, о топологии Джонстона? Она используется во всех современных роботах. Так вот, автор ее на самом деле – Федор Андреев. Я хотел восстановить справедливость и предложить ему должность ведущего инженера корпорации…

Джонстона поразили перемены в привратнике. Лицо исказилось тупой злобой, глаза сверкнули бешеным огнем. Сторож прожевал колбасу, опрокинул стопку и прохрипел:

– Тварь он, твой Федор. Мразь! Туда ему и дорога, уроду!

– Почему? – поразился Джонстон.

– Я работал себе в морге, зашибал деньгу. От родственников подношения – все в копилку. А теперь там робот!

– Но прогресс не остановить! – растерянно сказал Джонстон. – Если бы не Федор, кто-нибудь другой обязательно создал бы искусственный интеллект!

– Позже, – махнул рукой привратник. – На мой век работы хватило бы. А после меня хоть трава не расти.

Разговор начал утомлять Джонстона:

– Где могила Федора? Вы не ответили!

– Кто же знает, где? Его даже не отпевали. Поставили деревянный колышек и жесточку с именем. Колышек сгнил, а жесточку выбросили.

– Вот она, вселенская справедливость, – вздохнул Джонстон. – Федор осчастливил человечество, а у него нет даже могилы. И душу его забрал дьявол.

– Нет, не забрал. Не самоубийца Федор, – возразил привратник. – Столкнули его.

– Откуда вы знаете?

– Человек, если хочет сойти с крыши, всегда зачем-то снимает очки. В тот раз патологоанатому пришлось выковыривать осколки из… хи-хи… отбивной. Но кому это интересно?

– Мне! – Джонстон хлопнул на стол купюру и вышел из сторожки. Он опоздал навсегда. Больше он ничем не мог помочь Федору, который только что сидел перед ним.

Смерть героя

В бронированной кабине ударного вертолета «Апач» пилот Пол Смит чувствовал себя уверенно. Как-никак, даже стекло легко держит очередь из крупнокалиберного пулемета. А у горстки обреченных русских не было даже их.

Смит вел машину низко над остывающей пустыней. Иногда вертолет встряхивало, и пилот видел, как в передней кабине покачивается белый шар – шлем стрелка-оператора бортового вооружения Германа Шолля.

Очки ночного видения превращали непроглядную ночь в день. Русские солдаты, очевидно, слышали гул турбин «Апача». Они бежали, пытаясь спастись от неминуемой гибели, падали на землю, и закрывали голову руками. Дробно рокотала пушка, и Шолль бодрым голосом давал направление на новую цель.

Над головой лопасти несущего винта кружились в бесконечном вихре, стрелки приборов неподвижно застыли в зеленых секторах, война казалась обыденной и простой, но Смиту претило уничтожать… убивать беззащитных людей. Зато его напарник разошелся не на шутку:

– Еще один! – радостно крикнул по переговорному устройству Шолль. – Я, похоже, переплюнул прадеда!

– Не понимаю. Поясните.

– Он когда-то охотился на зайцев в славном округе Мюльфиртель! Говорил, настрелял девятнадцать штук!

– Вас понял, – поморщился Смит. – Пора домой! Горючего мало.

– Погоди! – крикнул оператор. – Вижу еще одного! Давай и его для ровного счета! Крути под девяносто влево!

Смит, повинуясь приказу, бросил машину в вираж. Прицельная система захватила живую мишень. На дисплее появилась картинка: русский пехотинец. Но почему он стоит в полный рост? Почему не пытается убежать? Шолль, верный привычке стрелять в упор, молчал, и Смит разглядел в руках солдата противотанковый гранатомет. Вдруг время помчалось с бешеной скоростью.

Пушка дала короткую очередь. В следующий миг вертолет встряхнуло. Приборная доска заходила ходуном перед глазами. По характерному вою Смит понял: повреждена трансмиссия. Вот-вот несущий винт заклинит, и боевая машина превратится в падающую с неба груду металла. Тогда не помогут даже мощные амортизаторы в опорах шасси: удар при падении переломает позвонки, и счастье, если проведешь остаток жизни в инвалидной коляске. Сомнительная удача!

– Мэйдэй, мэйдэй, мы падаем! – отчаянно крикнул Шолль.

Пилот убрал газ и едва успел приткнуть машину прямо перед собой, как над головой что-то хрустнуло и лопасти встали так резко, что вертолет едва не опрокинулся на бок. Смит открыл дверь, схватил аварийный запас и спрыгнул на песок. Шолль уже стоял у кабины, подсвечивая фонарем рваную дыру в фюзеляже, и, судя по тону, исторгал из своей глотки самые изощренные немецкие ругательства. Наконец, он выдохся.

– Русская свинья! – прорычал Шолль. – Невероятно! С первого раза!

– Повезло. В Ираке пуля пробила броню и угодила в шею пилоту…

Совсем рядом раздался мучительный стон. Смит пошарил лучом фонаря и увидел русского. Тот лежал на песке, кусая бескровные губы, видимо, стараясь не выдать себя врагу. Крупные капли выступили на сером лице, в глазах страдальца застыла почти нечеловеческая боль.

Пилот раскрыл аптечку и бросился к раненому. Казалось, жизнь в несчастном держится лишь чудом: обе его ноги выше колена оторвало снарядом. Обломки костей белели из-под разорванных брюк. Песок пропитался кровью. Смит быстро наложил жгут и ткнул парню в плечо противошоковый шприц-тюбик.

– Зачем ты это делаешь? Жизнь этой свиньи не стоит наших лекарств, – Шолль ткнул раненого носком ботинка в обрубок ноги. Тот сжал зубы, широко раскрыл серые глаза и попытался улыбнуться своему мучителю.

Смит спокойно, без суеты, сообщил по радио о необходимости срочной медицинской помощи, медленно встал и могучим ударом кулака свалил напарника наземь.

– Держись, друг! – сказал он по-русски. – Мы тебя вытащим. Я ведь тоже из России. Пашка я, Кузнецов.

Раненый посмотрел на своего спасителя с такой злобой, что Смит вздрогнул, как от удара.

– Ты мне не друг, – словно выплюнул солдат. – Иуда ты. Паршивый предатель.

Где-то далеко послышался вибрирующий гул. Вскоре большой «Черный ястреб», поднимая тучи пыли, сел рядом с подбитым «Апачем». Санитары положили пострадавших – тяжелого и легкого, на носилки и погрузили в вертолет. Смит забрался сам. Взвыли турбины, захлопали над головой лопасти, машина взмыла в непроницаемую тьму и помчалась домой.

Ярко-красный, расписанный рекламой туристический автобус мягко покатил по главной улице. Смит, глядел во все глаза: оказывается, в России не так и плохо, несмотря на эмбарго и жесткие санкции. За окном проплывали оштукатуренные дома с разноцветными крышами, кричащие витрины магазинов, новенькие вывески учреждений. Мелькали плакаты «голосуйте за Руслана Керимова, пожизненного президента России». И, на удивление, везде идеальная чистота. Даже в Германии на тротуаре нет-нет да попадется фантик или бумажка, а здесь все будто языком вылизано.

Неожиданно автобус остановился. Туристы зашумели, но девушка-экскурсовод поспешила их успокоить: ничего не случилось, просто в город приехал крупный чиновник. Его надо пропустить.

Стояли долго. Экскурсовод нервно ходила по салону, наконец, она пошепталась с водителем и автобус нехотя, словно на тормозах, тронулся и свернул в переулок. Туристы прилипли к окнам. Смит даже охнул: такого он и не ожидал увидеть. Теперь автобус ехал мимо рассыпанного мусора, обшарпанных стен и ржавых, наскоро залатанных крыш, оплетенных паутиной проводов от многочисленных спутниковых антенн. Иногда за грязными стеклами мелькали серые, усталые лица. Люди провожали автобус тупыми, полными ненависти взглядами, будто по улице ехал вражеский танк.

Смит вспомнил былое: увольнение из армии, трудную и опасную работу пилотом-спасателем в пожарной, а после санитарной авиации. Да, многое пришлось повидать. Конечно, время никого не щадит и темная шевелюра давно стала седой… но все-таки это лучше, чем облысеть, как его бывший напарник Шолль. Ирония судьбы, но вот он, Герман, сидит впереди. И голова его, в белой кепке, покачивается, как много лет назад во время давней охоты на людей.

Автобус остановился на площади перед собором. Купола, видимо, недавно отремонтированные, весело сверкали золотом на фоне хмурого, затянутого низкими тучами неба. Чуть в стороне от выбеленной крепостной стены отсвечивали стекла торговых рядов. Надо купить какой-нибудь сувенир для Элис, жаль, что она так и не поехала в таинственную и враждебную Россию.

С шипением открылась дверь, и туристы высыпали на площадь – размять затекшие за три часа ноги. Кто-то бросился к низкому желтому строению с буквами WC и Смит усмехнулся: наверное, еле дотерпел, бедняга. Надо внимательно слушать инструктаж: неоднократно говорили, что в России не принято заправлять туалеты в автобусах.

Несколько человек обступили экскурсовода, и девушка заученно сказала, что собор построен в двенадцатом веке и его неоднократно разоряли татаро-монголы.

Неожиданно что-то загремело, будто кто-то водил по асфальту ломом, стуча при этом деревянным молотком. Защелкали затворы фотоаппаратов. Экскурсовод побледнела, будто увидела зомби. Смит обернулся и едва не выронил камеру.

На низенькой тележке – четыре подшипника, прикрученных к металлической платформе – катился безногий калека, ловко отталкиваясь от земли деревянными толкушками. В рваной куртке и шапке-ушанке, с иссохшим, прокуренным лицом, он казался пришельцем из тяжкого прошлого, когда еще не было бионических протезов или хотя бы электрических колясок. Сейчас, в двадцать первом веке, когда инвалиды бегают едва ли не быстрее здоровых людей, примитивная конструкция, на которой он передвигался, казалась совершенной дичью, фантасмагорией, ночным кошмаром. И человек этот, вернее, его обрубок, показался Смиту странно знакомым.

Калека остановился у крепостной стены, бросил перед собой шапку и хрипло выкрикнул:

– Хорошо тому живется, у кого одна нога! Туфля об туфлю не трется и порчинина одна! А у меня вот ни одной нет! Подайте на жисть герою борьбы с врагами Отечества и победителю дракона!

 

Он распахнул куртку. На потрепанном пиджаке блеснул орден. В шапке зазвенели монеты. Кто-то кинул купюру.

– Благодарю! – прохрипел инвалид.

Неизвестно откуда налетели казаки. Широкоплечие, мордатые, они походили на горилл, зачем-то напяливших зеленую форму и папахи.

– Старшой, еще один! – крикнул кто-то.

– Проучить! – ответил властный голос.

Защелкали нагайки, раздались глухие удары. Казаки нагнулись над инвалидом, загораживая его затянутыми в мундиры спинами. Калека мучительно застонал, и Смит застыл, пораженный. Он вспомнил пустыню и солдата с оторванными ногами в луже собственной крови. Вспомнил серое, застывшее в муках лицо и полный презрения взгляд …

– Ах ты ж! – закричал Смит и бросился на казаков.

Несмотря на возраст, он был еще очень силен. Годы занятия боксом не прошли даром. Смит схватил «старшого» и отшвырнул в сторону. Еще двое казаков полетели кувырком. Командир вскочил, замахнулся нагайкой и замер, растерянно хлопая глазами. На лице отразилась работа единственной извилины. Остальные казаки выстроились полукругом, матерясь, но не решаясь действовать без приказа.

– Господин иностранец, – подобострастно глядя на Смита, выдавил, наконец, «старшой». – Не мешайте нам. Мы боремся с… нищетой. Сами понимаете: служба.

Калека лежал на спине, возле перевернутой вверх колесами тележки. Его лицо опухло от побоев, на губах выступила пенистая кровь. Наверное, казаки что-то повредили у него внутри. Он закашлялся и прохрипел:

– А… Пашка-предатель. Я тебя сразу узнал… Вишь мы, какие, русские. Все стерпим… И от чужих, и от своих. Не то что вы, американцы…

Бывший солдат хотел еще что-то сказать. В горле забулькало. Он скорчился, пытаясь втянуть хоть немного воздуха, царапая ногтями шею.

– Скорую! Быстрее! Что вы стоите? – крикнул Смит. – У него легкое порвано! Пневмоторакс!

Казаки потупились.

– Скорая нынче в копеечку влетает, – пояснил «старшой». – А этот… нищета безлошадная.

– Я заплачу! – быстро сказал Смит. – Вызывайте!

Командир достал из кармана смартфон. «Последней модели, – отметил про себя Смит, – неплохо же здесь платят тонтон-макутам. Даже в Штатах эта «машинка» доступна далеко не всем».

В прогалинах между тучами показалось солнце. Его луч скользнул по куполам и упал на умирающего. Тот, лежа внутри золотого круга, раскинул руки, несколько раз поскреб пальцами асфальт и замер в жуткой, пугающей неподвижности. Смит не увидел, скорее, почувствовал, как что-то невесомое, неуловимое и незримое взмыло в воздух и растворилось в синеве. И тут же, словно на глазах, сомкнулись тучи, из которых начал накрапывать мелкий, но злой и холодный дождь.

Подкатила скорая помощь. Молодой фельдшер склонился над бездыханным телом.

Сзади кто-то хмыкнул. Смит обернулся: рядом, даже не пытаясь сдерживать ухмылку, стоял Шолль.

– Ради такого представления стоило пролететь пять тысяч миль, а, приятель? – спросил по-английски бывший стрелок-оператор и фамильярно хлопнул Смита по плечу. – Русское варварство, как оно есть! Дикари! К ногтю их!

Фельдшер поднялся и съежился под многозначительным взглядом «старшого»:

– К сожалению, медицина здесь бессильна. Умер от сердечного приступа, – сказал медик, стараясь не встречаться ни с кем глазами. – Мы заберем тело.

– Минутку, – остановил его Смит. – Кое-кому все-таки придется воспользоваться вашими услугами.

Он развернулся и одним ударом кулака свалил довольно улыбающегося Шолля на асфальт.

Лёшенька

В дверь позвонили. Потом еще и еще. Сергей чертыхнулся, бросил кормить годовалого сына, позвал жену и пошел открывать дверь.

Два пристава в темных пиджаках и безупречно выглаженных белых рубашках бесцеремонно ввалились в квартиру. На лестничной площадке мелькнуло толстое лицо полицейского. Не слишком ли много тонтон-макутов для законопослушной семьи из трех человек?

Старший пристав раскрыл черную папку и протянул несколько листов бумаги:

– Распишитесь. Здесь и здесь.

Сергей пробежал документы глазами:

– Меня что… выселяют?

– Да, – кивнул пристав и захлопнул папку. – За систематическую неуплату коммунальных услуг. Кроме того, у вас накопились задолженности по кредитам. Учитывая все обстоятельства, а также то, что вы не явились на заседание, суд вынес решение погасить долги за счет продажи вашего имущества.

– Это незаконно, – возразил Сергей. – Это единственное пригодное жилье. В конце концов, в нем прописан ребенок!

– Вы можете подать заявление о пересмотре дела. Если суд решит, что вас выселили незаконно, вы получите компенсацию стоимости квартиры. А пока, согласно указу президента Керимова, прошу вас немедленно освободить помещение!

Сергей беспомощно смотрел прямо в невозмутимое лицо пристава. С каким наслаждением он, сильный мужик, бы вмазал кулаком в эти пустые глаза, выхватил страшную черную папку и разорвал в клочья бумаги, несущие людям горе и страдания! Но робкий голос разума подсказывал, что это бесполезно, вместо этих «слуг закона» придут другие, а документы отпечатают заново. Зато ребенок останется без отца. Что с ним тогда будет?

– Дайте нам немного времени. Куда же мы пойдем? У меня Лешенька на руках, – тихий голос жены прервал невеселые размышления Сергея.

Беззащитная и маленькая, она прижала к себе довольно лопочущего ребенка и умоляюще посмотрела на полицейского. Тот отступил на шаг назад.

– Девушка, вам давали достаточно времени! – голос пристава резнул по нервам. – Раньше надо было думать! Освобождайте жилплощадь!

– Аня, не надо! – крикнул Сергей, уловив желание жены плюнуть в лицо «деревянному солдату». – Мы уходим!

– Постой, – Аня продолжала смотреть в глаза полицейскому, не замечая, казалось, остальных. – Неужели вы не понимаете, что творите? Вы же все видите!

– Девушка, – сказал полицейский, потупившись. – Мне до пенсии три года. Моя хата с краю. Служба.

– Холуй! – выплюнула Аня.

– Это… оскорбление представителя власти, – пробормотал полицейский и покраснел.

– Попрошу без агитации! – оборвал словесную перепалку пристав. – Повторю еще раз: освободите помещение!

– Хотя бы одежду мы можем взять? Зима скоро.

– У вас шестьдесят минут!

Сергей собрал два рюкзака – себе, побольше и жене, поменьше. Между шерстяным свитером и детской курткой он сунул старый, давно снятый с вооружения штык-нож. В оружии не было ничего лишнего, никаких пилок и кусачек. Только длинный и узкий стальной клинок в металлических ножнах, да неудобная рукоятка c текстолитовыми накладками. Память о давней войне.

Взяв на руки сына, Сергей вышел из подъезда в солнечный сентябрьский день. Аня едва поспевала следом, чуть не сгибаясь от тяжести рюкзака.

Подруга жены, высокая и полная женщина в длинном, разукрашенном розами платье, увидев Сергея, затараторила:

– На денек я вас пущу, конечно! Но утречком убирайтесь куда подальше! Узнают, что у меня постояльцы – такой перерасчет сделают – закачаешься! А денег у вас, я понимаю, нема!

Аня покачала головой. Подруга задумалась, и Сергею показалось, будто в ее массивной голове хрустят несмазанные шестерни. Через минуту она очнулась:

– А идите вы… в лес, за город. Говорят, там община есть. Живут в землянках, разводят огороды. Повезет – примут. Куда-то же выселенцы пропадают. У нас тоже соседей из квартиры выгнали – а чем я им помогу? Мужу-то повезло – на завод устроился… по блату. Как война в пустыне закончилась – работы совсем не стало. Все проклятые американцы. Что они лезут не в свое дело?

Женщина продолжала болтать, но Сергей ее не слышал. В мыслях он был уже в общине. Он представил себе землянки среди деревьев, засеянные клочки земли на расчищенных участках. А что? Жизнь в единении с природой, на воздухе – это совсем неплохо. Никакого интернета и телевидения, зато физический труд и здоровая пища – это, говорят, полезно для здоровья. Может, и его семья найдет себе приют?

***

Первое, что поразило Сергея, пока он пробирался через когда-то непроходимый лес – вырубленные дочиста проплешины и просеки. Значит, чтобы обогреться зимой, общинники безжалостно рубят деревья? Что же будет, когда они уничтожат все? Но совсем настроение испортилось, когда Сергей увидел небольшое кладбище – несколько холмиков с деревянными крестами из неотесанных палок. И все же он продолжал идти. Наконец, ему в грудь уперлись стволы охотничьего ружья:

– Ты кто? – грубо спросил долговязый парень в замызганном свитере.

– Ты пушку-то убери. Бабахнет – штаны слетят! – Сергей с трудом подавил желание схватить оружие за стволы и вырвать его из рук часового. – В общину я. Из квартиры выгнали.

– Выселенец, значится? Это твои? – парень ткнул пальцем в Аню с хнычущим Лешенькой на руках. – К главному вам надо. Пусть он разбирается.

Часовой оглушительно свистнул. Два бородатых мужика с ружьями вышли из густых кустов. Сергей облегченно вздохнул: хорошо, что он не бросился на часового!

Извилистая тропинка привела их к поляне размером с пару футбольных полей, на которой горбились холмики землянок. Стучали топоры. Несколько женщин выкапывали остатки картошки с огорода. Из единственной деревянной избы курился дымок. Наверное, когда-то здесь был дом лесника.

В кресле, за деревянным столом, развалился жилистый мужчина средних лет со смазанными, будто стертыми чертами лица. Встретишь такого на улице второй раз – и не узнаешь. Он указал на стул и угрюмо посмотрел прямо в глаза Сергею:

– Принесла же вас нелегкая прямо к зиме! И так жратвы мало! В армии служил?

– Полковая разведка.

– Это дельно. Нам бойцы нужны. Приходили тут две семейки – коворкеры-мерчендайзеры. Уж как умоляли… На коленях ползали. Отправил их…

– Куда? – вырвалось у Сергея.

– На кудыкину гору! Помирать пошли. Какие из них работники? – главарь покрутил огромную бородавку на шее и вдруг, ни того ни с сего, рявкнул: – Фамилия?!

– Косаткины мы…

– Пока будешь Косаткой. А там – как кривая вывезет. Я – Хмурый. По именам здесь кличут лишь баб, да детишек. В общем, так. Сегодня переночуешь у Паленого – ну, тот парень с ружьем, что тебя привел. Завтра выроешь себе нору. Место покажут. Почему ты остался без работы? Отвечай!

Сергей… вернее, теперь уже Косатка, начал привыкать к манере собеседника неожиданно менять тему разговора.

– После армии я зако… окончил институт. Женился. Работал по специальности, а тут сокращение.

– А спиногрыза накой рожал? Ума не хватило сообразить, к чему все катится?

– Да кто ж знал? Работа, заказы, стабильность! Потом едва устроился экспедитором. Цены растут, зарплата все та же. Кредиты платить нечем. Хотел уехать в столицу подработать, да без справки из области не выпустили. Так и оказался на улице. Да что я? У нас в подъезде еще двоих выселили! И никто никому не поможет!

Хмурый вскочил, заложил руки за спину и несколько раз прошел по комнате. Наконец, он остановился у шкафа, открыл его, достал бутылку с мутной жидкостью и наполнил два стакана.

– А где ты был, когда твоих соседей выкинули на мороз?

– Что я мог? – развел руками Косатка. – У меня тогда было все хорошо.

– Вот и у других все хорошо. Что ты от них требуешь?

Сергей почесал затылок:

– А почему вы в лесу? Неужели нельзя пойти в какую-нибудь деревню? Мы с Анькой так и хотели!

– Ты дурак или сроду так? В деревне налоги платить надо! За землю, за каждую птичку или скотинку. Там все на виду, чуть что – облава. Хуже фашистской оккупации. А нас как бы и нет. – Хмурый подал стакан. – Что уставился? Не веришь, спроси Паленого. Он фершалом был на селе. Ну, за встречу?

Косатка пригубил самогон и едва не задохнулся от омерзительного запаха.

– Что кривляешься? Это тебе не Дом Периньон или как там его…

– Сивуха! – не сдержался Косатка. – Руки бы отрубить тому, кто сырье переводит!

– А ты, значит, знаток? Эстет доморощенный?

– За моим самогоном прапора в очереди стояли!

– Вот как? Айда за мной!

Хмурый схватил Сергея за руку и втолкнул в маленькую пристройку.

– Дааа… – многозначительно протянул Косатка, разглядывая беспорядочное нагромождение баков, трубок и змеевиков. – Ну вы и наворотили. Разбирайте нафиг.

Хмурый достал из-за самогонного аппарата ящик с инструментами:

– Вот ты и займешься. Проявишь себя – приму в общину. А нет – вали куда хочешь. За слова отвечать надо.

Сергей твердо посмотрел в глаза Хмурому, усмехнулся, открыл ящик и зазвенел газовыми ключами. Закончил он поздно ночью.

***

В землянке Паленого было тепло и сыро. Аня никак не могла успокоить Лешеньку, привыкший к мягкой постели ребенок хныкал, не желая засыпать на застеленном тряпками деревянном топчане.

 

– Слышь, соседка! – бросила жена Паленого, нескладная девка с рябым лицом. – Под кроватью самогон, дай малому ложечку! Вмиг заткнется!

– Да вы что?

– Тогда вали на улку со своей личинкой!

– Там же дождь! Ребенок простудится!

– Не мое дело! Мне вставать ни свет ни заря! Ну? Я жду!

Сергей не стал возмущаться. Не стоит начинать новую жизнь ссорой с новыми соседями. Он разбавил самогон водой и влил остро пахнущую жидкость ребенку в рот. Тот закашлялся, зачмокал губами и довольно засопел.

***

В марте, когда еще царствовали злые метели, в общине закончились продукты. Приходилось промышлять набегами на частный сектор и дачи. Брали в основном еду из погребов: самодельные консервы, картошку да овощи. Горожане, пока еще не наученные горьким опытом, не охраняли свои запасы.

Косатка перелез через невысокий забор и обошел кругом добротный кирпичный дом, совсем непохожий на дачу. Заглянул в окна. Вроде никого. Разве что цепочка свежих следов идет к калитке.

Сергей легко вскрыл старый замок, кликнул жену и вошел в прихожую. В лицо пахнуло теплом и дымом. Отсюда ушли совсем недавно! Значит, хозяева долго теперь не появятся.

В погребе выстроились на стеллажах закатанные стеклянные банки. Металлические крышки золотисто поблескивали в свете фонаря. Бугристый мешок с картофелем скособочился у стены. Сколько же здесь еды! Надо передать Хмурому!

– Я посмотрю курточку Лешеньке, – едва слышно сказала жена. – И в галошнице детские ботиночки возьму…

Сергей торопливо сунул в рюкзак несколько банок с маринованными огурцами. Следом ссыпал туда же часть картошки из мешка. Сегодня можно устроить небольшой пир!

Наверху послышались тяжелые шаги. Косатка выхватил штык-нож, но не успел даже сдвинуться с места. По барабанным перепонкам ударил тяжелый гром выстрела.

– А, курва! – раздался чей-то хриплый крик.

Сергей вылетел в прихожую. Седой мужчина дергал цевье помпового ружья, пытаясь, видимо, выбросить раздутый в стволе патрон. Аня, хрупкая и маленькая скорчилась на полу, прижав к животу пропитавшуюся кровью детскую курточку.

Косатка не колебался ни секунды. Он ринулся к мужчине, отбил ствол и ударил горожанина штык-ножом в грудь. Тот несколько секунд смотрел угасающим взглядом в лицо убийце. Потом обмякшее тело повалилось на пол. Со стуком упал дробовик. Сергей подхватил жену и бросился прочь. Он знал, что ничем ей не поможет: выстрел из дробовика в упор дробит кости, разрывает внутренности, не давая ни малейшей возможности выжить.

Жену Косатка так и не донес – она умерла тихо, без единого звука или стона. Сергей оставил тело в лесу и вернулся за рюкзаком: надо думать о Лешеньке. У малыша, кроме отца, больше никого нет…

– Ты что наделал, сучий потрох? – зарычал Хмурый, не выказав ни тени сочувствия. – Ты убил горожанина!

Косатка посмотрел на Хмурого исподлобья:

– Он застрелил мою жену. Что мне оставалось?

– Свалить оттуда! Тихо, без шума и пыли! Ты ничего не понимаешь? – казалось, Хмурый сейчас оторвет свою бородавку. – Ты подставил всех! Раньше нас терпели. Не замечали. До нас не доходили руки. То, что мы продукты таскали – это мелочь. Но убийство может стать последней каплей! Да нас затравят, как волков!

– Что сделано, то сделано.

– Это верно. В общем, так. Надо бы тебя турнуть из общины. Но уж больно самогон хорош. Пока оставайся. А если за тобой придут – придется нам тебя сдать властям. Не обессудь.

– О Лешеньке только позаботьтесь, – вздохнул Косатка.

Хмурый расхохотался. Его цепкие, узко посаженные глаза недобро блеснули:

– Сам ищи, куда пристроить лишний рот. Закон джунглей – каждый сам за себя!

Косатка вышел на улицу, и побрел по свежевыпавшему снегу к землянке Паленого. Где-то далеко ударил выстрел – наверное, кто-то из общинников вышел на охоту, пока еще есть патроны. Конечно, делиться добычей никто не будет. Проклятый закон джунглей!

Косатка спустился в землянку. Лешенька посапывал на куче тряпья, улыбался и пускал слюни. Сергей потрогал его штаны: мокрые насквозь. От малыша тянуло запахом самогона.

– Хозяйка! – крикнул Косатка. – Ты бы хоть штаны ребенку сменила!

– Я те что, в няньки нанялась? У меня своих забот полон рот! Пусть твоя благоверная…

– Нет ее больше. Не вернулась она…

– Соболезную, – равнодушно ответила Палениха. – И не проси меня сидеть с ребенком! Времени нет!

Сергей прижал к себе малыша и покорно поплелся в свою землянку. Перед глазами, как живая, встала жена. «Позаботься о Лешеньке» – сказала она – «Да не плачь, ты же мужчина! Мне сейчас лучше, чем тебе!»

***

Община, пусть и впроголодь, дотянула до лета. Сильный и здоровый Косатка в одиночку расчистил участок и, будто трактор, пахал и пахал, вскапывая чернозем старой лопатой. Он работал с утра до позднего вечера и не сразу заметил, что Лешенька заболел. Малыш исхудал – превратился в былую тень самого себя. Некогда живой и подвижный, теперь он лежал на старом, продавленном кресле-кровати, бессильно раскинув тонкие, обтянутые сухой кожей руки и жадно хлебал воду. В конце концов, Сергей, как это ни было ему неприятно, побежал к Паленому.

Бывший деревенский фельдшер ощупал ребенка, нагнулся и втянул носом воздух:

– Вот что, Косатка. Ты же паспорт свой не сжег? Не выбросил?

Сергей изумленно заморгал глазами:

– Нет. Зачем он тебе?

– Дуй в город, в поликлинику. Пусть они глянут. Может, примут?

– Паленый, что с ним… – Косатка подавился собственными словами.

– Пока не могу сказать. Нужны анализы, – уклончиво сказал фельдшер. – В общем, вали в город.

Паленый схватил сумку с инструментами и торопливо, будто его за мягкое место укусила оса, вылетел на улицу.

Сергей открыл старую папку. Из нее выпал паспорт. С фотографии улыбалась Аня – юная и счастливая, только после замужества. Светлые волосы зачесаны назад и собраны в хвостик. «Лоб и уши должны быть открытыми!» – сурово предупредила паспортистка. Это было так давно…

Косатка надел оставшиеся от прошлой, городской жизни, джинсы и футболку. Схватил почти невесомого малыша на руки, и почти побежал по едва видимой тропинке.

В детской поликлинике надрывался кондиционер. Ледяной воздух стекал по стенам. Сергей усадил ребенка на стул, бросился к регистратуре и сунул документы безвкусно накрашенной девице. Та потыкала изящными пальцами в клавиатуру компьютера:

– Вас нет в базе данных. Выселенцы? Идите, откуда пришли. Небось, и паспорт просрочен? После Нового года всех людей перерегистрировали.

Девица с заметным придыханием произнесла слово «людей». Сергей сжал кулаки, готовый выломать дверь, схватить эту размалеванную девку и что есть силы бить ее о пол, пока ее голова не превратится в кровавое месиво. Охранник нервно заерзал на своем посту.

Но двинуться Косатка не успел: пожилая женщина в соседнем окошке окликнула коллегу:

– Томка, не бузи! – и участливо посмотрела на Лешеньку, который бессильно свесил голову на грудь. – Смотри, как мальцу-то худо!

Женщина вышла из регистратуры, втянула носом воздух и взяла Сергея за руку:

– Пойдемте со мной. Сейчас народа мало, может, доктор вас примет… неофициально?

Косатка взял сына на руки, посмотрел на раскрашенную девицу и раскрыл от удивления рот. Та смотрела на свои алые длинные ногти, глаза ее были полны слез. «Нет… нет… Только не в пятый…» – с ужасом шептала она.

Пожилая женщина нетерпеливо потянула Сергея. Он поднялся по лестнице и вошел в просторный кабинет с большой цифрой «пять» на двери. Солнечные лучи отражались от большого шкафа с лекарствами и зайчики неуместно весело играли на стенах,

За столом сидел врач в белом халате и колпаке с большим красным крестом. Длинная седая борода, роскошная шевелюра и круглые очки в металлической оправе делали его странно похожим на сказочного доктора Айболита.

Сергей уложил малыша на кушетку. «Айболит» быстро осмотрел недвижимого малыша, посветил ему фонариком в лицо, сел обратно на свое место и жестко сказал:

Рейтинг@Mail.ru