Но никогда он не был таким, как теперь, в эту зиму 1914–1915 года.
Париж во время этой войны – необычаен.
После нескольких судорожных движений в августе, после непроизвольного жеста ужаса в сентябре, когда он неожиданно увидал «Guilielmu ante portas»[1], он быстро овладел собой, принял определенное решение и с тех пор не переменился ни в чем.
Война застала его пустым, каким он всегда бывает в августе. Он пропустил сквозь себя несколько потоков беженцев, несколько сот тысяч солдат перед марнскими боями, не ложился спать несколько ночей, ожидая услышать топот немецкой кавалерии, затем стих и привык к мысли, что немцы в 80 километрах.