Максим Антонович
Новые материалы для биографии и характеристики Белинского
Наконец г. Тургенев бросает несколько камешков в чей-то огород и бросает с большим, неподдельным ожесточением. Это ожесточение со стороны г. Тургенева совершенно понятно, пожалуй, даже извинительно; кто же не рад случаю лишний раз уязвить противника? Но непонятно, почему «Вестник Европы» согласился сделаться органом этого ожесточения. Даже, впрочем, и г. Тургеневу следовало бы умерить жар своего ожесточения против людей, которые в свое время действительно низложили его с пьедестала, но которых теперь уже нет на сцене действия, которые уже принадлежат истории, которые уже не могут ответить г. Тургеневу ни слова, и потому его нападение на них не есть борьба, ведущаяся по рыцарским правилам, а есть действие, грубо называемое ляганием. Кроме того при господствующем ныне настроении либеральной прессы г. Тургенев может быть совершенно спокоен насчет этих людей, и они не могут стать ему поперек дороги к его пьедесталу. Пусть г. Тургенев осмотрится вокруг себя, и он совершенно успокоится. Поэтому мы думаем, что г. Тургенев напрасно оскорбил в своих воспоминаниях литературную память людей, которые в настоящее время для него нисколько не опасны и не могут мешать его славе. В самом деле, к чему было делать следующую выходку:
«Еще одно замечательное качество Белинского, как критика, состояло в том, что он был всегда, как говорят англичане, „in earnest“; он не шутил ни с предметом своих разысканий, ни с читателем, ни с самим собою; а позднейшее, столь распространенное, глумление он бы отвергнул как недостойное легкомыслие или трусость. Известно, что глумящийся человек сам хорошенько не дает себе отчета, над чем он трунит и иронизирует; во всяком случае он может воспользоваться этими ширмочками, чтобы скрыть за ними шаткость и неясность собственных убеждений. Человек свистит, хохочет… Поди, угадывай, разумей его речь, куда он ее гнет? Быть может, он смеется над тем, что точно достойно смеха, а быть может, и над собственным смехом „зубы скалит“ (ужели в самом деле нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы узнать это?). Мне скажут, что бывают времена, когда можно только намекать на истину, и что смеющимся устам легче высказывать ее… Да разве Белинский жил в такое время, когда можно было все высказывать начистоту? И однакоже не прибегал он к глумлению, к „излюбленному“ свистанию, к зубоскальству. Сочувственный смех, возбуждаемый в известной части публики тем „свистанием“, не далеко ушел от того смеха, которым встречались безнравственные выходки Сенковского… И здесь и там выпячивалась та же склонность к грубой потехе, к гаерству, склонность, к сожалению, свойственная русскому человеку, и которую не следовало бы поблажать. Хохот невежества почти так же противен – так же и вреден – как его злоба» (стр. 713–714).
