Макс Казаков
Санчин ручей
– Здорово, сын! Здорово! – медленно, с облегчением произнес отец.
И без слов они стояли, уткнувшись друг другу в плечи, тщетно пытаясь сдерживать воду в глазах, боясь произнести слово и проявить дрожь в голосе, пока Толька не увидел, что мамка спускается с пригорка к ним.
– Мамка идет, – негромко произнес Толька.
– Прости меня, сын, – так же негромко невпопад ответил отец.
– Я говорю, мамка идет.
– Прости меня, сын, – чуть громче сказал отец то, что выдавливало из его головы все другие слова и мысли.
– Полно тебе, папка. Простил я тебя давно. Да шибко-то обижен и не был никогда, – и крепче прижал отца к себе. – Последние годы все думал, как ты, кто ты? Увидеть бы тебя. Не знал, как это будет. Что мы скажем друг другу? О чем будем молчать? И что скажет мамка? А как расстроится? Меньше всего хочется ее огорчать. Я спросил ее: «Что если я с отцом…?»
– Она была вчера у меня. Совсем быстро. Только и сказала, что ты сегодня… что видеть меня хотел. Видно и видеть меня не может. А только ради тебя… приходила.
Подошла мать. Глаза тоже мокрые. Но счастливые. И видно, что не злится она на отца.
– Здравствуй, Толя, – мать обняла сына. Отец обнял их обоих.
– Таюшка, прости и ты меня, – сказал Егор.
– А я уж давно простила-то. Еще как первый раз Толька завелся младенцем в рев, да шибко. А я дура еще была звездочетная, не знала, что и делать-то. Колыбельную, люльку, дудку… А потом как сиську-то ему дала, он и утих. И так мирно стало, поняла я, что вот оно, счастье-то мое, прижала его к себе, и ничего мне больше не нужно.
– А что ж тогда за столько лет, никогда и на улице не пересеклися? – спросил Егор.
– Дак мы ж-то прятались-то? – отвечала Тая. – Ты как на улице оказывался вдалеке, так и сворачивал в проулок. Мы-то шли своим путем.
В голосе Таи не было ни грамма упрека. А скорее сожаление о прошлом.
– И то так.
– А че так-то?
– Да, так-то.
– Ну, то-то, – закончила Тая. Да полно уж. Не думай теперь-то уже об этом, – чуть помолчав, она продолжила. – Спасибо вот за помощь. За столько лет ни разу и возможности не было, поблагодарить-то тебя, – с искренней благодарностью произнесла мать, облегченно выдыхая.
– Дак за какую, ты это о чем-то? – начал было заговаривать зубы Егор.
А Тая умиренно и устало продолжала:
– Ой, ну не надо мне-то. Дети-то, может, и не знают, а я-то уже поняла. Это по первой-то не понимала, как так, вчера прибежал Толька, а то и Колька с ним за одно, в рваных ботинках. Сколько и говорила им, не бегать по воде, разлезутся боты-то, другие дорого больно покупать. А они-то дети. Ну, повесим на забор сушиться, а через несколько дней замечаю, что боты-то вроде и не рваные. Пригляжусь, чиненые. А им-то одиннадцать одному и три другому – не могли еще.
А то как зима, стала замечать, дрова-то в поленице убывают медленно, – Егор опустил голову, еле сдерживая улыбку. – Баб Поля уж другой раз с дедом колют, дак и колют-то не как я, куда больше. А у нас еще те есть. Дак они-то березу колют, а я что придется. А по весне огород. Вскопаем втроем вроде четверть, а на утро уж смотрим, как бы уж и половина скоро.
– Да, мамка, – почесал затылок Толька, – и я помню.
Все засмеялись.
– Соседи удивлялись, по ночам я что ли детей-то заставляю копать? Что непонятно, ведь деревня-то. Ну, как здесь можно что-то сделать незаметно?
В оформлении обложки использована художественная работа автора.
