Макс Казаков
Санчин ручей
Часть 4
– Ну, как ты, Толян. Всех твоих я осмотрел. Карты принял. Можешь с чистым халатом, – смеясь, сказал Вадим, – ну, с чистой душой, ехать домой. Скучаешь? Ведь в универе каждый год ездил, а после как на работу пошел, не был еще.
– Скучаю.
– Мать ждет, небось.
– А то.
– Ты вот, скажи, Семенову противопоказания какие находили? В карте ничего не сказано.
– Нет. У него все в порядке.
– А ты че не свой такой? Чем ближе к отпуску, тем больше у меня сомнений, а отпускать ли тебя, или может тоже положить на обследование?
– Да нормально все.
– А это что у тебя?
Толька держал в руках маленькую фотографию матери и брата, лет десяти назад.
– Теперь и Колька уже взрослый. А я вот чем старше становлюсь, тем, чаще думаю, глядя на эту фотографию, что здесь нет отца. И я ни разу с ним не разговаривал. И боюсь теперь же. Успею ли?
– А ты сможешь его простить?
– Да давно уже простил. Даже и не помню когда. Наверное, когда уехал из дома в область. Может, стал взрослее, может, по-другому стал смотреть на вещи. А может, мать, которую стал видеть реже, но всегда счастливую, наверное, оттого, что я приезжал, так на меня повлияла. В общем, давно. А может и раньше, когда с матерью сами справлялись с огородом весной и осенью…, и никто нам не был нужен.
– Даааа…
– Дааа… А что мать скажет, если узнает, что я с отцом говорил?
– А что она может сказать? Она, наверное, и считает его подлецом, но тебе позволит видеться.
– Да она его подлецом не считает. Ни разу не помню, чтоб она его хоть каким плохим словом помянула. Только и всего-то: «Ушел папка твой, сынулька. Ушел». А глаза грустные. Собственно я больше об отце ничего и не знаю. Виделись только издалека.
– Толян, вот вспомни нашего профессора Беллера, вот он даже будучи хирургом много раз говорил: «Не уверен – не режь. Подумай трижды! Но поверьте моему опыту. Если потом окажется, что, сделав операцию, человека можно было спасти, но операцию так и не сделали, жалеть будете больше, чем, если бы сделали, и она не помогла. Сожалеть о несделанном тяжелее, чем о содеянном». В жизни так же.
– Ты прав, Вадим. Ты сто раз прав.
– Не я. Профессор!
– А мамку все же спрошу. Переговоры заказал на сегодня.
***
– Мамка, ну, здравствуй, это Толька твой. Слышно меня?
– Слышно, сынок, хорошо слышно. Как ты?
– Да я-то, не волнуйся, хорошо. Ты как, мамка? Соскучился уже я. Колька как, приехал?
– Я хорошо, хорошо, Толя. И Коля здесь, с июля уже. Ты вот когда в гости-то к нам?
– Да вот и звоню поэтому. Отпуск у меня. Завтра уже приеду. Ближе к вечеру. Тебе из города, может, нужно что? Забегу еще, успею.
– Да ничего мне из города не нужно, – устало, но умиротворенно сказала Тая, услышав такую новость. Значит, ничего худого не сталось, чего в глубине побаивалось материнское сердце, получив извещение о переговорах. – Тебя одного и жду только. Не был-то сколько.
– Ну, не получалось, мамка, ты же знаешь, как здесь. Скоро свидимся. Мамка, ты это… Я вот что хотел… это… спросить… ну. Слушай, ты там часом папку не видела? Может, пересеклись где? Деревни-то соседние. Хотя за столько лет ни разу…
– А ты че это, папку-то? Ты лет с семи не спрашивал больше о нем.
– Сам не знаю, мамка. Как он? Может, вот думаю, свидеться с ним. Узнаю ли его? Да ты вот как к этому отнесешься?
– Толька, да я-то че? – голос у Таи немного задрожал, и Толька это понял. – Ты приезжай главное.
– Мамка, ну ты че?
– Все. Не трать деньги. Приезжай. Жду, целую.
***
«Странно, дороги всего-то полдня, – думал Толька по пути домой, – правда, с пересадкой в районе, но это не страшно. За столько лет, так и не свозил мамку в область. Даже и мысль такая не возникла, а мамка не просилась. Она и в район-то не ездила, наверное. Ну, или очень давно. До трассы идти далеко, она не любит. И автобус ходит неважно.
Ну, сегодня не сильно жарко. Идти будет хорошо.
А мамка как всегда у проулка будет ждать. Вместе с баб Полей. Шаньку, как всегда, спекла. Она про баб Полю ничего не говорила. Значит жива. Значит, вместе будут. Вот душа-то у человека! Родной-то бабки и не успел увидеть. Баб Поля как родная была. И по сей день плачет каждый раз, как мы с Колькой приезжаем.
А Колька тоже уже там. Хорошо. А как баб Поля нас гоняла, когда мы рыбачили по колено в воде в апреле «Уж мамке расскажу»…
Так в воспоминаниях он не заметил, как районный автобус долетел до его остановки. Вышел. Знакомый лес. Все так же, как и когда ездил на каникулы. Несколько лет ничего не меняют. Санчин ручей. Уже не как весной, теперь маленький… Такой же холодный. Лето! Вода ледяная!
С автобуса Толька вышел бодрым шагом, а потом все медленней и медленней на поводу у воспоминаний. Все больше смотрел по сторонам.
Вот уже и первые дома нашей деревни видны, хата Лёньки Вайкового. Покосилась чуть крыша: «А, Лёнька, как был бездельником так и остался». Вот уже и первый проулок. Та же ранняя груша у двора Ляховых.
– А нападало-то! И мамке возьму чуток. Баба Валя не пожалеет.
– Толька, ты штоль? – раздался голос бабы Вали.
– Я штоль, баб Валь! Как Вы?
– А шкодник, так и таскает мои груши, – задорно залепетала баба Валя. – Я-то хорошо, дорогой. Ты, это, ладно, груш-то возьми поболе, мамке-то.
– Спасибо, баб Валь. Спасибо. Я еще зайду к Вам.
– Конечно, зайдешь. Груш-то еще вон, целое дерево! Да не беги, растеряешь груши-то.
Вот и второй проулок. Еще три – и дома. А вон уже и наш проулок вдалеке, чуть в горку. Видать отсюда. Да и мамка стоит. С баб Полей. Ну, как же.
Так и шел он медленно, приближаясь к дому. Да подметил, что за проулок до своего как будто кто-то шасть, шасть туда, сюда, туда…
– Ходит, суетно. Странно. Чудной мужичишка. Кто б такой? – лениво подумалось Тольке.
А как осталась-то одна хата до него, он встал остолбенело. И Толька встал.
«Папка! – подумал Толька. – Не иначе». Еще шаг – и как в глине вязнут ноги. Снова шаг.
– Точно папка. Он никогда меня не встречал.
Груши вывалились из рук, а у отца выпала курточка. И мамка с баб Полей-то как-то живехонько похаживали у скамейки, а то никак тоже замерли.
«Так что ж я стою, – помчались мысли, – не сейчас, то когда? А зачем мне к нему идти? Он мне кто? Папка! И что? Где я его видел? Да о чем это я вообще? А каково ему стоять здесь? Ведь тоже не на легком перышке сюда прилетел-то? А что ж я стою? Вдруг решит, что я… и уйдет сейчас… Прямо сейчас!»
Еще шаг. А легче! Еще один. И отец шагнул вперед. Мамка на пригорке осела на траву. Баб Поля над ней. А мы шаг за шагом, ближе и ближе. Вот всего один шаг.
«Я Егорович по паспорту, стало быть, он Егор. Стыдно, даже сходу не вспомнить, как отца-то звать. А что стыдно-то? Не жили вместе. А как называть его? Отец, батя, папка, … Егор? …» Варианты полетели еще, один за другим, но уже не слушая их вырвалось само:
– Здорово, папка!
И руки сами обхватили отца, хотя и непривычно. Отец обнял сына.
