Макс Бутт
Вспышка молнии
На такое он никак не рассчитывал.
Давыдов полагал, что самолет находится в ангаре, или в каком другом здании, способном вместить большую крылатую машину. А окружающая лайнер кромешная тьма, это всего лишь результат полного отсутствия электрического освещения и тщательно закрытых ворот. Но в итоге, оказалось, что все совсем не так.
Самолет был не в ангаре.
Он находился в воде.
И, судя по отсутствию малейших лучиков света за стеклами иллюминаторов, глубина должна быть порядочной. Не меньше десяти-двадцати метров.
В голове Степана Яковлевича молнией пронеслась будоражащая ум мысль. Все это не розыгрыш, и не акт устрашения. Это изощренный метод расправы. Отправить на дно целый аэробус, ради того, чтобы убить одного единственного человека!
Его. Давыдова.
Но кто? Кто это мог быть? Кому так сильно мог навредить бизнесмен из провинции? У кого так много средств и возможностей, чтобы совершить нечто подобное?
Парализованный мечущимися в голове обрывками мыслей, Степан Яковлевич медленно пятился задом, неотрывно наблюдая за тем как из-под двери, ведущей в кабину пилотов, непрерывно струится вода. Как она расплывается огромной лужей по салону самолета. Как подступается к самым ногам. В себя оторопевшего мужчину привел лишь протяжный натужный скрип державшихся из последних сил петель.
Вот-вот должно было случиться нечто страшное.
Поток воды стал усиливаться ежесекундно, все сильнее заливая изнутри крылатую машину. Прошло совсем немного времени, а уровень воды стал доходить Давыдову до щиколотки. Мужчина не знал, как поступить. В подобной ситуации ему прежде бывать не приходилось. Да вряд ли кому-либо вообще на белом свете. Степан Яковлевич продолжал медленно отступать к хвостовой части самолета, а до его ушей, тем временем, доносился наводящий ужас шум неудержимо рвущегося внутрь потока. Дверь в кабину пилотов уже начала перекашиваться, постепенно слезая с петель. Еще несколько секунд и она с грохотом отлетала в сторону, а вслед за ней, с оглушительным ревом в салон устремилась стена бешено пенящийся и клокочущей жидкости.
Степан Яковлевич плюхнулся в первое попавшееся кресло и, приготовившись к удару, сжался, прикрыв лицо руками. Он уже почувствовал обжигающе прохладное дыхание неукротимого потока, как в тот же миг чьи-то сильные, мертвецки холодные руки обхватили его плечи. Одновременно с этим, Давыдов услышал над ухом едкий смешок и голос, показавшийся ему невероятно знакомым:
– Давай-ка окунемся, Стёпка!
4.
Давыдов оказался в воде. Вода окружала его. Бесконечная черная толща. Густая и непроглядная. Мужчина висел посреди нее, словно посреди бескрайней пустоты. Только пустота эта была осязаема. Она струилась вокруг тела, противилась любому резкому движению, стремилась проникнуть внутрь, стоило лишь на мгновение открыть рот.
Перепуганный до полусмерти и сбитый с толку, Степан Яковлевич покрутил головой. Ни самолета, ни того незнакомца, чьи скрюченные руки схватили Давыдова за плечи мгновение тому назад. Ничего не было. Лишь одна вода. Удушливая, холодная пелена. И среди нее, словно подвешенный находился Степан Яковлевич. Пребывая в подобном состоянии, пожилой бизнесмен потерял всякую ориентацию. Он не знал, где верх, где низ, где лево или право. Не знал, погружается он, или всплывает. Рассудок отказывался понимать происходящее, отказывался эффективно работать. И от того не было никакой возможности принять необходимое в тот момент, наиболее рациональное решение.
А время шло. И его оставалось не так уж и много. Пусть не умом, но инстинктивно Степан Яковлевич это отлично понимал. Сколько он сможет задерживать дыхание? Минуту? Чуть больше? А сколько уже прошло? Барахтаясь, в мрачной бездне, теряешь не только пространственные ориентиры, но и временные. Есть ли смысл бороться в подобной ситуации? Есть ли реальная возможность выбраться из этой западни? Самым простым ответом на эти вопросы было бездействие. Просто опускаешь руки, расслабляешься и тонешь. Погружаешься, растворяясь в тягучей прохладе этой осязаемой тьмы.
Однако, инстинкт самосохранения не давал покоя. Где-то в глубине сознания, Давыдов метущимся зверем искал выход, малейший шанс на спасение. Мужчина в очередной раз покрутил головой и неожиданно заметил, что в одном направлении толща воды имеет более теплый желтоватый оттенок. Возможно, это самолет. Надо плыть к нему. Вдруг там еще можно укрыться. Вдруг там еще остался воздушный карман. Нужно попасть внутрь, успокоиться и попытаться придумать, что делать дальше.
Степан Яковлевич принялся энергично загребать всеми четырьмя конечностями. Он, что было сил, стремился к этому светлеющему впереди пятну. И чем дольше он плыл, тем ярче оно становилось. Тем меньше оно напоминало своими очертаниями крылатую машину. Одновременно с этим и вода, окружавшая предпринимателя начала заметно светлеть, приобретая серо-зеленый оттенок. В эту секунду Давыдов понял, что плывет вовсе не к самолету, а к поверхности. А манящий желтый свет, это свет солнца.
От этого всего у Степана Яковлевича открылось второе дыхание. Ослабевшие, налившиеся тяжестью руки и ноги, одномоментно окрепли. Мышцы пришли в тонус, став твердыми, будто выкованными из стали. Неожиданно для самого себя, шестидесяти трехлетний мужчина устремился к желанной цели с прытью олимпийского чемпиона по плаванью.
Всего несколько сильных гребков и Давыдов вынырнул на поверхность. Судорожно хватая воздух, он закачался на волнах, не переставая энергично шевелить руками и ногами. Сердце работало на пределе возможного и, казалось, готово было выскочить из груди, но Степан Яковлевич не обращал внимания на это. Он смог-таки выбраться из столь безвыходной ситуации, но в безопасности еще не был. Теперь нужно было понять, где он находится, куда ему нужно плыть…
Но все мысли об этом ушли на второй план, когда что-то или кто-то внезапно схватило ногу мужчины. Железная хватка, то ли пальцев, то ли щупалец, то ли клешни, заставила Давыдова испытать самый сильный в его жизни испуг. Нечто или некто с силой потянул его вниз, заставив на пару секунд целиком уйти под воду. Неужели это был какой-то хищник? Или это тот самый незнакомец, что вытащил Степана Яковлевича из самолета? Размышлять об этом времени не было. Мужчина в отчаянии начал бешено размахивать руками и ногами, пытаясь высвободиться из объятий неведомой сущности. В какой-то момент, он нечаянно задел что-то мягкое, движущееся, бесспорно живое. Получив увесистый удар каблуком ботинка, неизвестное существо тут же оставило ногу Давыдова в покое, стремительно уйдя на глубину. Перепуганный, измотанный борьбой за жизнь Степан Яковлевич во второй раз вынырнул на поверхность. Перед его глазами мелькнул пологий берег, поросший густым кустарником, стройные сосны, возносящие свои кроны к лазурному небу. До суши было рукой подать. Метров двадцать, не более.
Вот оно желаемое спасение!
Давыдов, вкладывая в каждый гребок все свои оставшиеся в запасе силы, устремился к берегу. Ему было уже совсем плохо. Воздуха не хватало. Сердце едва справлялось с нагрузками. Каждый его удар отдавался в ушах глухим, протяжным, похожим на звон колокола гулом. Перед глазами плыли разноцветные пятна. Каждый преодолеваемый метр давался Степану Яковлевичу с невероятным трудом. Берег приближался, но очень медленно. Порой казалось, будто мужчина вообще не плывет, а лишь впустую загребает воду, оставаясь на месте. Но бизнесмен не хотел сдаваться и плыл, не смотря на режущую боль в сухожилиях и мускулах, не смотря на чудовищную, сдавливающую гортань отдышку.
В конце концов, почувствовав под собой илистое дно и осознав, что он уже на мелководье, Давыдов попросту встал на четвереньки и далее пополз, словно ящерица, пыхтя, фыркая и кашляя от попадающей в рот замутненной воды. Преодолев подобным образом относительно небольшое расстояние, Степан Яковлевич попытался встать на ноги. Выпрямив спину и встав по колено в воде, пожилой мужчина мучительно застонал. Земное тяготение обрушилось на плечи подобно громадному каменному валуну. Казалось, тело в одно мгновение увеличилось в массе в несколько раз. Дополнительную тяжесть создавал насквозь промокший костюм, впитавший в себя огромное количество жидкости, и весивший теперь, как латы средневекового рыцаря. Простояв сгорбленным несколько секунд, стенающий от боли Давыдов вновь опустился на четвереньки. Стоя вот так, по-звериному, он окончательно выбрался на берег. Пачкаясь в грязи и утираясь животом о траву, Степан Яковлевич смог преодолеть еще пару-тройку метров и, обессилено рухнув на землю, лениво перевернулся на спину. Уставившись обезумевшим взглядом в голубое безоблачное небо, мужчина судорожно дышал. Его сердце отбойным молотком стучало по ребрам, а легкие так стремительно расширялись от наполняющего их воздуха, что начинало резать в груди.
Однако толком перевести дух не получилось. Некто, или нечто не оставляло своих попыток добраться до Давыдова. Лежа на берегу, измотанный свалившимися на него испытаниями, мужчина внезапно ощутил всё ту же стальную хватку. Чьи-то сильные руки крепко обвили ноги Степана Яковлевича чуть ниже колена и рывком подтащили его обратно к кромке воды. В следующее мгновение бледные скрюченные пальцы железным тисками сдавили шею, так что стало невозможным сделать и малейший вдох. Еще не пришедший в себя Давыдов не мог, как следует осознать происходящее с ним. Он лишь судорожно открывал рот в попытке набрать хоть немного воздуха в грудь и беспомощно хлопал ладонями по влажному песку. Перед взором задыхающегося Степана Яковлевича возникло искаженное гневом, посеревшее распухшее лицо, измазанное илом и разукрашенное прилипшими к коже водорослями.
– Ну, как тебе водичка?!– торжественно прорычал незнакомец, оскалившись в злобной улыбке. Он продемонстрировал Давыдову свои гнилые неровные зубы и брызнул в лицо затхлой водой.
Собрав воедино разбитый на осколки рассудок, заодно и всю свою волю, Степан Яковлевич попытался освободиться от стального захвата. Однако пальцы нападавшего, будто толстая проволока, крепко обвивали шею мужчины.
– Что ж ты так дергаешься?!– продолжал говорить незнакомец, не отпуская свою жертву.– Неужели ты не рад меня видеть?!
Давыдов замер от этих слов и стал выпученными от ужаса глазами осматривать нападающего. Его лицо было не просто серым, это была мертвенная бледность, какая бывает только у утопленников. Опухший, с черными слипшимися волосами, источающий невыносимый смрад, этот некто не походил ни на одного из знакомых Степана Яковлевича.
–Что? Неужели забыл?
Неизвестный гневно прорычал и, закончив душить Давыдова, взял его за грудки.
– А может быть, ты это вспомнишь?– незнакомец повернулся правым плечом, по сути, ткнув им прямо в лицо Степану Николаевичу. На обесцветившейся, будто размякшей от воды коже виднелась едва заметная, темная полоска с неровными краями, длиною пять сантиметров. Шрам был старый, наверно еще детский, почти потерявший былую выпуклость.
– Помнишь откуда это? Помнишь? Лето… пятый класс.
Лето, пятый класс… Давыдов невольно вспомнил себя еще мальчишкой. Он и его одноклассник играли дома, на подоконнике, и случайно разбили окно. Один из осколков ранил друга Степана Яковлевича. Оттуда и появился этот шрам.
– Слава богу, это был первый этаж, а то вылетели бы оба.– неожиданно сказал вслух предприниматель, при этом сильно удивившись собственным словам. Но ведь именно эту фразу сказала его мама, когда вернулась домой и увидела, что произошло в ее отсутствие. Давыдова словно током ударило. Безумным взглядом он посмотрел на мертвеца, стоявшего перед ним. В этот момент он невольно начал различать отдельные, до боли знакомые черты побледневшего, испачканного грязью лица.
– Коля? Коля Ерохин?– шепотом произнес пожилой мужчина, протерев кулаком глаза.
Мозг Степана Яковлевича отказывался верить в происходящее. Этого просто не может быть! Николай Ерохин, друг детства, одноклассник, а потом и однокурсник, стоял перед ним воплоти.
– Ах, значит, теперь узнал?– мертвец расхохотался так, что из его гнилозубой пасти снова брызнула затхлая вода.– Так, может быть, ты и это место узнаешь?– он поднял Давыдова с земли, словно пушинку, без каких-либо заметных усилий. Затем поставил сбитого с толку, ошарашенного бизнесмена на ноги и отошел на пару шагов в сторону, позволяя тем самым, осмотреть окрестности.
– Глянь вокруг. Ничего тебе это не напоминает?
Ерохин торжественно развел руки в стороны, а Степан Яковлевич, молча, покрутил головой, хлопая округлившимися от неописуемого удивления глазищами.
Они стояли у озера, со всех сторон окруженного лесом. Кое-где на его пологих берегах разместились невысокие ивы, склонившие свои тонкие, гибкие ветви к самой поверхности воды. Местами их сменял густой кустарник, плотными зеленеющими гроздями усевшийся на краях подмытых волнами откосов. Сам водоем по своим размерам был весьма скромным. Чуть больше футбольного поля. И то, что глубина в нем могла быть настолько велика, представлялось чем-то невероятным. Такой же сказочной казалась и мысль о том, что в столь маленьком озерце мог поместиться огромный пассажирский самолет. Хотя теперь, после встречи с другом своего детства, Степан Яковлевич больше не был ни в чем уверен.
Давыдов продолжал безмолвно осматривать окрестности. Участок берега, на котором он стоял, оказался до боли знаком. Линия воды здесь сильно изгибалась, образуя небольшой заливчик. Окруженный со всех сторон растительностью, словно непроницаемой стеной, он был надежно отделен от внешнего мира. Из этого закутка получалось идеальное укрытие, недоступное посторонним взглядам. Давыдов со своим другом и одноклассником Ерохиным не раз бывал здесь. Это было их особенное место. В детские годы они называли его своим секретным штабом. Располагалось крошечное озерцо в лесопарке на окраине их родного городка. Потому летом мальчишки часто бегали сюда купаться. Этой привычки два закадычных друга не изменяли и позже, в годы своей студенческой юности.
Юность… Степан Яковлевич еще раз внимательно посмотрел на явившегося неизвестно откуда Кольку Ерохина. За серостью побледневшей кожи, распухшими, сильно измененными чертами лица и кусочками водорослей прилипших к щекам, пожилой мужчина увидел, что его друг детства был по-прежнему молод. Как и в тот самый день.
Роковой день.
Воспоминания взвалились на Давыдова тяжелой ношей. Точнее сказать, обрушились подобно кузнечному молоту, ударившему о наковальню.
Только что подошла к концу летняя сессия. Сдан последний экзамен. На улице жарко. Больше тридцати градусов. Ярко светит солнце и на небе ни облачка. Колька и Степа приехали погостить из большого города обратно, на свою малую родину, в Северск. Вдвоем они бредут с железнодорожной станции уже знакомым привычным для них маршрутом, через лес, мимо того самого озерца.
– Жарко-то как! Мозг плавится!– пожаловался Ерохин, утирая пот со лба.– Давай окунемся!– предложил он неожиданно приободрившимся голосом и, снимая с себя на ходу футболку, юркнул в заросли. Давыдов от возможности лишний раз охладиться отказываться не стал. Ему, бывшему с малых лет грузным увальнем, царившее на улице пекло доставляло не меньший дискомфорт. Друзья укрылись в своем секретном месте. Зашли в воду…
Но потом что-то в этот день пошло не так.
Степа выдохся первым и выбрался обратно на берег, блаженно распластавшись на траве. Колька, напротив, сухенький и поджарый, прекрасно плавал и мог по целому часу непрерывно барахтаться в озере. Однако затем случилось нечто, чему позже никто не смог найти рационального объяснения. Молодой, здоровый парень начал неожиданно тонуть. Причем так, будто он в первый раз в воде оказался. Давыдов не сразу обратил внимание на крики своего друга. Тот не раз разыгрывал его, ныряя на глубину и подолгу задерживая дыхание. Но тут все оказалось по-настоящему. Поднявшись с земли, Степан Яковлевич посмотрел на Ерохина и с берега заметил в его глазах неподдельный ужас. С его другом действительно приключилась беда. Нужно было что-то делать. Нужно было идти на помощь. Но ноги Давыдова будто приросли к месту. Он не мог пошевелиться. А Колька тем временем отчаянно звал своего товарища, бил руками по воде, периодически погружаясь с головой. Снова и снова. И после одного из таких погружений, Ерохин больше не всплыл. Только в этот момент Степан наконец-то пришел в себя, но было уже поздно. Его друг утонул.
Что это было? Почему он не смог помочь Кольке? Почему сам Колька начал тонуть? На эти вопросы никто ответа так и не нашел. Не знал их и сам Давыдов.
Теперь же перед Степаном Яковлевичем стоял его мертвый друг, как напоминание о том ужасном дне. Такой же молодой, не постаревший ни на один день. Но только неестественно бледный, изуродованный. Злой.
– Скажи мне, почему ты меня не спас? Почему дал погибнуть?– сказал Ерохин, отведя свой мутный взгляд от водной глади озера. Он пристально посмотрел на Давыдова, и его лицо содрогнулось от едва сдерживаемой ненависти.
– Я.. наверно… испугался.– сбивчиво ответил Степан Яковлевич, не сразу осознав суть заданного ему вопроса.– Я.. пошевелиться не мог.
– Не мог он!
Колька всплеснул руками от негодования и схватил своего друга за полу пиджака.
– Испугался? Ты? Не ври! Это точно не про тебя! Ты всегда был самым деятельным, никогда не стоял в стороне. Считал, что все нужно сделать самому. В универе ты сам предложил свою кандидатуру на роль старосты группы, хотя вряд ли кто другой согласился бы. И ты был старостой. Причем не для галочки. Исполнял свои обязанности честно… А вспомни школьные годы! Ты старушек через дорогу переводил. Заступался за слабых. Помнишь, сколько мы с тобой дрались с хулиганами? А помнишь, как накостыляли Гришке Большеватову за то, что он девчонок донимал? А ведь он старше нас был. Кабан настоящий!.. Нет. Это не страх… А если и он, то не в первую очередь.
– Я же говорю. Я двинуться не мог.– попытался оправдаться Давыдов, ощущая себя двоечником, вызванным к доске.– У меня ноги, как каменные стали. Не оторвать. Я не мог!.. Не мог!
– А может, не хотел?– Ерохин внимательно осмотрел своего друга с ног до головы.– Как же ты сильно изменился.
– Так.. много времени прошло с тех пор… сорок лет.– запинаясь, произнес Степан Яковлевич.– За это время кто угодно изменится. Не узнать будет.
– Я не о том сейчас говорю!– возмутился мертвец, отпустив полу пиджака и отмахнувшись.– Я про те времена, когда мы были молоды. Ты резко тогда поменялся. После того, как мы познакомились с ней.
– С ней.– машинально повторил последние слова Давыдов, ощущая, как его снова настигают воспоминания. Он прекрасно понимал, о ком конкретно зашла речь.
Ирина училась в параллельной группе на том же факультете, что и Степа с Колей. Миниатюрная, улыбчивая, с короткими кудрявыми рыжими волосами, бесконечно милая девушка сразу приглянулась двум друзьям. Они быстро нашли общий язык, и стали много времени проводить вместе. Внимательная, трудолюбивая и сообразительная, Ира училась исключительно хорошо. Вслед за ней не отставал и Степан, быстро добившись звания одного из лучших студентов своего курса. А вот Колька напротив, был шалопаем. Порядком лентяйничал, часто опаздывал и не слишком усердно отдавался разгрызанию гранита науки. Однако Ерохин был невероятно обаятелен, обладал превосходным чувством юмора и вообще, легко становился душой любой компании, в какой ему доводилось оказаться. В отличие от Николая, Давыдов вел себя несколько иначе. Как правило, он предельно серьезен, временами даже чересчур. Избегал шумных празднеств и увеселительных мероприятий. Старался с пользой проводить любую выкраденную им свободную минутку времени, то занимаясь учебой, то возложенным на него обязанностям старосты, то подрабатывая где-нибудь. Нередко Степан ворчал на Кольку, укорял его за излишнее разгильдяйство, уверял, что тому никогда не стать успешным человеком, если он не возьмется за ум.
Два закадычных друга были полными противоположностями друг друга. Но как гласит один из законов физики: противоположности притягиваются, образуя прочные связи друг с другом. И столь же нерушимой была и связь между двумя молодыми людьми…
Однако все поменялось с приходом Ирины.
Простая симпатия, испытываемая Степаном и Колей, быстро переросла в нечто большее, совершенно непохожее на обыкновенную дружбу. Двое юношей влюбились в симпатичную рыжеволосую девушку, причем практически одновременно. Вот только, по обыкновению своему, целеустремленный и трудолюбивый Давыдов оказался не столь смел и упорен в делах сердечных, в отличие от его однокурсника. Ерохин первым стал оказывать знаки внимания Ирине, первым признался ей. Испытываемые Николаем чувства, к его собственному счастью, оказались взаимны, и вскоре юная парочка уже не скрывала своих особенных отношений, появляясь всюду вместе, постоянно держась за руки, обнимаясь.
Чувства же Степана так и остались безответными. Но молодой человек не стал устраивать сцен. Не стал сражаться со своим лучшим другом за сердце Ирины. Ерохин заслуженно опередил его, оказавшись в нужный момент чуточку смелее и чуточку решительнее. Степан попросту отошел в сторону. Однако совсем избежать негативных последствий у Давыдова не получилось. Сдерживаемые им эмоции копились в душе. Внутреннее давление нарастало ежедневно, временами изливаясь наружу не в самом лучшем виде. Стёпа стал замкнутым. Молчаливым. Все чаще он возвращался домой один. Все чаще ссорился с Колькой по пустякам. Все чаще отказывал своему другу в прогулках и походах в кино. Любые вопросы, или иные попытки разъяснить ситуацию со стороны Ерохина вызывали лишь негативную реакцию Давыдова. Он не умел объясниться, да и, наверно, не хотел. Так для него было проще.
Степан еще сильнее углубился в учебу, стал больше работать. Он старался меньше обращать внимание на то, как складывались отношения между его лучшим другом и Ириной. Но вот очередной семестр подошел к концу. За ним прошла череда зачетов и экзаменов. Закончив с учебой, Давыдов не хотел ехать домой, в родной Северск в компании Николая. Но случай свел их вместе. Всю дорогу два юноши не проронили и слова. А потом по пути с железнодорожной станции Ерохин предложил искупаться. Может быть, таким способом он хотел добиться разговора по душам. А может быть, просто решил напомнить о той крепкой дружбе, что связывала их много лет.
Узнать всей правды теперь не суждено.
Вспоминая все это, Давыдов не мог понять, почему же он не спас тогда Кольку. В то, что это был страх, он теперь уже и сам не верил.
Но что это было тогда? Зависть?..
Нет, нет, нет! Такого не могло быть!..
Давыдов любил Ирину, и ему было больно видеть ее вместе с Колькой, но поступать столь подло, столь бесчеловечно, на такое пожилой мужчина был не способен в принципе.
Однако мертвый Ерохин стоял перед ним воплоти. Исполненный злобой и негодованием мертвец, он выдвигал безапелляционные обвинения, уверенно полагая, что Степан Яковлевич может сотворить поистине мерзкий поступок. Может позволить умереть своему лучшему другу.
– Нет! Я не мог! Я не мог такого совершить!– воскликнул Давыдов, обхватив голову руками.– Ты был мне другом!
– Другом!?– брызнул водой сквозь злобно стиснутые зубы Колька.– Хорош же друг! Прилежный в учебе, работящий, умный, независтливый. А самое главное, заботливый. Ах, как же ты о моей Ирине позаботился!
– Она страдала. Не могла пережить потерю.– Степан Яковлевич принялся энергично жестикулировать.– А я просто ее поддержал.
– Так это, значит, так называется? Поддержать?– Ерохин подскочил к своему другу, сунув ему под нос кулак.– Жениться на девушке лучшего друга, после того, как он погиб на твоих глазах, значит "поддержать"?!
– Ты… ты не прав.– запротестовал Степан Яковлевич, боязливо попятившись назад.– Говоришь таким тоном, будто я женился на ней сразу после твоей смерти. Да мы целый год вообще не общались! Обходили друг друга за километр! Если бы… если бы не этот проклятый реферат… если бы у нас не попалась одна и та же тема, то я с Ириной вообще никогда не сошелся бы.
– Ах, да, да, да! Рассказывай больше. Знаю я это все.– саркастически закивал Ерохин.– Лицемер ты и сволочь, Степка! Мне не лги! Ты следил за ней. Ходил вокруг да около, словно акула. Каждый день шел по пятам, провожая ее до самого дома. А подойти и заговорить боялся. Боялся, что она тебя прогонит. Не захочет видеть. Боялся, что не будешь успешен во всем. Не только в учебе и работе, но и в любви. А ты не думал, что именно потому я ее первым добился, а не ты?
– Думал!.. всегда думал.– Давыдов неожиданно закашлялся, сорвав голос.– Потому и ушел в сторону. Потому и стал так мало общаться с тобой. Не хотел вмешиваться в ваши отношения.
– Выжидал, сволочь!– закричал Колька и угрожающе замахал кулаками перед лицом Давыдова.– Скажи, она долго страдала, вспоминая меня? Говори правду! Хотя бы в ней не дай мне разочароваться!
– Долго.– помолчав несколько секунд, тихо произнес Степан Яковлевич. Он понуро опустил голову, совсем не обращая внимания на то, что Ерохин едва не набросился на него.
Ирина действительно долго переживала. Уже, будучи женатым на ней, Давыдов не раз замечал, как супруга его выходит из ванной с красными глазами и припухшими веками. Не раз он слышал ее тихие всхлипывания, доносившиеся из соседней комнаты. Мужчина прекрасно понимал, из-за чего его жена ведет себя подобным образом, но никогда не пробовал поговорить о том, что не дает им обоим покоя. И даже теперь, спустя столько времени, Степан Яковлевич был уверен в том, что Ирина до сих пор носит в своем сердце старую незаживающую рану, а вместе с ней хранит и чувства к трагически ушедшему Николаю.
– Мы прожили вместе столько лет. Мы столько перенесли вместе. Радостей, горя, печалей. Мы завели детей. У нас уже внуки появились. И она до сих пор помнит о тебе. А ведь ты был с ней всего четыре месяца! Всего каких-то четыре месяца!– Давыдов замахнулся рукой на своего мертвого друга, но вовремя остановился.– А я был с ней всю жизнь!
Ерохин лишь ехидно улыбнулся, а затем покачал головой.
– Значит, это все-таки зависть.
Зависть?– возмутился Степан Яковлевич.– Да я завидовал. Но не тебе живому, а тебе мертвому. Тому, кого с ней больше не было. Тому, кто, не смотря на свою смерть, продолжал жить в ее сердце. А ведь я так старался! Я всего себя отдавал! Сколько трудов, сколько лет!
– Сколько лет.– тихо повторил Ерохин и неожиданно схватил Давыдова за грудки своими необычайно сильными руками.– Сколько лет! Лет, которых не было у меня с ней! Годы, которые Ира прожила с тобой!
Николай без видимого усилия приподнял над землей грузного Степана Яковлевича и, будто маленький камушек, бросил в воду. Беспомощно барахтаясь и задыхаясь, Давыдов пытался выбраться обратно на берег, но тот внезапно отскочил от него на несколько метров. Вода, словно липкая густая слизь, моментально опутала мужчину. Будто щупальца невидимого спрута, она потащила Степана Яковлевича вниз, обратно на глубину. Давыдов, что было сил, размахивал руками и дрыгал ногами, пытаясь всплыть, однако все было безуспешно. Его снова окружила непроглядная тьма. Воздух в легких стремительно подошел к концу, и пожилой предприниматель, захлебываясь, вскоре потерял сознание.
