Патриция Маккиллип
Арфист на ветру
7
Он вернулся в развалины. На этот раз он полностью открылся всей муке разрушения и задержавшимся тут воспоминаниям об утраченном мире. Разум его, словно многогранный самоцвет, отразил все тени древней мощи – от треснувших камней, от нетронутой страницы из книги заклинаний, от самых разных орудий, которые он нашел близ мертвых, – колец, прихотливо вырезанных посохов, кристаллов, в которых застыл свет, скелетов неведомых крылатых зверьков. Он разобрал все уровни древней мощи, отыскал источник для каждого из них. Один раз, прослеживая происхождение тлеющего огонька и найдя лужицу расплавленного железа, он нечаянно разбудил его и понял, что само это железо было средоточием опасного знания. Взрыв подбросил ворону на шесть локтей в воздух и сбил несколько камней с потолка. Моргон машинально подчинился неведомой силе, удерживаясь от борьбы; ворона, возбужденно покаркивая, наблюдала, как он возвращается к своему облику из мощной глыбы, в которую вынужден был превратиться, повинуясь неведомым, уснувшим в разрушенном зале чарам.
Он взял птицу на руки, чтобы успокоить, дивясь одновременно хитросплетениям древнего волшебства. Чего ни касался его ум – дерева, стекла, пергамента, кости, – всюду таились частицы древнего могущества. Он продолжал исследования, терпеливо, дотошно, засветив обломок стропила, когда стало совсем темно. Наконец около полуночи, когда ворона задремала на его плече, разум его наткнулся на поверхность невидимой двери.
То было мощное наваждение; он и прежде замечал в подсознании эту дверь, но не видел сквозь нее и не испытывал побуждения ее отворить. Дверь была толстой, сделанной из дуба и железа, с запорами и засовами. Ему пришлось проложить себе путь через груды каменных осколков и обугленного дерева, чтобы открыть ее. Стены вокруг двери осыпались почти до земли; казалось, она разделяет лишь два опаленных участка между двумя разрушенными зданиями. Но сотворила ее с таинственной целью некая живая сила. Чтобы добраться до двери, Моргон вскарабкался по груде щебня, помедлил с минуту и приложил к ней ладонь. Неизвестный разум преградил ему дорогу – Моргон чувствовал под пальцами лишь мертвую древесину. Он попробовал еще и еще и наконец прорвался сквозь волшебную дверь, еще раз придя в смущение от всесилия своего дара. Он шел вперед, вдыхая запахи изъеденного червями дерева, заржавевших запоров и постигая мощь, которая утвердила их здесь.
Внезапно он шагнул вниз, во тьму. Ступени, скрытые мнимым образом опаленной земли, вели куда-то вглубь. Огонь его факела заколыхался и стал угасать – и тут Моргон понял, что за сила вступила сейчас в действие. Он сохранил свое пламя, ясное и ровное, подпитав его огнем из глубин своего разума.
Истертые каменные ступени, крутые и скользкие, вели вниз по узкому подземному ходу. Постепенно они делались все более плоскими, затем и вовсе пропали, и пустое, непроницаемое лицо тьмы поднялось позади тени Моргона, оттуда снова понесло гнилой древесиной и сырым камнем. Моргон дал своему факелу разгореться ярче; но тот был слишком слаб для здешних масштабов, для здешней сырости и мрака. Прохлада, подобная той, что бывает по ночам в горах, пронизала его. Ворона снова хрипло каркнула, и Моргон почувствовал, что она начала оборачиваться женщиной. Он покачал головой. Птица затихла.
В то время как Моргон пытался разжечь огонь поярче, ища, где находятся границы темной пещеры, что-то постороннее начало просачиваться в его мысли. Он учуял поблизости силу, не имеющую ничего общего с огромным подземельем, и озадаченно подумал, а не является ли наваждением и сама пещера.
Осторожно вдохнув, он задержал воздух в легких. Ему пришло в голову лишь одно предположение – парадокс волшебства. Либо принять его, либо повернуться и бежать.
Он уронил факел и дал ему угаснуть. Моргон не знал, сколько он простоял в полной темноте, безрезультатно пытаясь бороться с нею, но чем сильнее он тщился что-то увидеть, тем явственнее сознавал, насколько слеп. Наконец Моргон поднял руки и соединил их перед глазами. Снова его начала бить дрожь; тьма сгустилась над ним, как будто огромное могущественное, неизвестное ему создание. Но уйти он уже не мог. Моргон стоял – молча, упрямо, надеясь на чью-либо помощь.
– Ночь, – сказал рядом с ним неведомый голос, – это не время, когда ждут зари. Это такая же стихия, как ветер и огонь. Тьма – наше королевство; она подвластна своим законам, и многое живое обитает в ней. Ты пытаешься отделить от нее свой разум. Пустое. Прими законы тьмы.
– Не могу. – Моргон уронил руки, сжал кулаки и ждал, замерев на месте.
– Попробуй.
Кулаки его сжались еще сильнее, пот застилал глаза.
– Я могу биться с Основателем, но так и не научился у него побеждать тьму.
– Ты одолел мое наваждение, словно его и не было вовсе. – Голос был спокоен, но выразителен. – А я удерживал его из последних сил. Только двое других могли бы с ним справиться. И ты – сильнее каждого из них. Звездоносец, я Ифф. – Затем он произнес свое полное имя: последовательность резких слогов с неуловимой певучей интонацией. – Ты освободил меня из-под власти Основателя, и я стану служить тебе до конца своих дней. Ты видишь меня?
– Нет, – прошептал Моргон. – Покажись.
Внезапно его окружили звезды факельных огней, поддерживавших высокий светящийся свод. Ощущение безграничности пропало. Мягкое, бессловесное осознание чего-то не вполне подлинного, подобное навязчивому, но полузабытому воспоминанию, было очень сильным. Затем он увидел мертвую голову. За ней – другую. И вокруг них – тщательно разобранные кости. Помещение, в котором он находился, оказалось круглым, со множеством глубоких борозд на земляных стенах. Волосы Моргона поднялись дыбом. Он стоял в тайном склепе, вырытом под прославленной школой, и вторгся он туда в час, когда последние из волшебников Лунголда хоронили своих мертвых.
Он немедленно узнал Нун – высокую и худую, с длинными седыми волосами и проницательным, угловатым лицом. Она курила трубочку, украшенную самоцветами; глаза ее, изучавшие его с некоторым смешением удивления и беспокойства, были немногим темнее дыма. Позади нее в свете факелов стоял огромного роста сухощавый волшебник. Его широкое, изящно вылепленное лицо было покрыто шрамами, точно у древних королей. В седых волосах мелькало серебро и золото; глаза же были живые, и в них плясали синие огоньки. Он смотрел на Моргона из прошлого, как если бы три звезды вспыхнули на миг перед ним во тьме позабытых столетий. Рядом, у одной из глубоких расселин в стене, преклонил колени темноглазый волшебник с лицом хищной птицы. Он казался грозным, не способным даже улыбнуться, но вот Моргон повстречался с ним взглядом и увидел слабую улыбку, словно по поводу чего-то несообразного. Чуть поодаль от него стоял длинный и хрупкий чародей с голосом кэйтнардского Мастера. Лицо – изнуренное, аскетическое. Он шагнул вперед, и Моргон ощутил в его тощем теле неожиданную силу.
– Ифф? – спросил он не очень уверенно.
– Да. – Рука чародея очень мягко скользнула на плечо Моргона и сняла с него ворону. Моргон внезапно подумал о книгах с изображениями полевых цветов на изящных полях, которые привезла в Кэйтнард Моргол Херунская.
– Ты мудрец, который любит все живое.
Чародей оторвал взгляд от вороны, его спокойное лицо от внезапно нахлынувшего на него изумления обнаружило ранимость волшебника. Ворона таинственно смотрела на него, не шевеля ни единым перышком. Волшебник с лицом ястреба сунул в расселину череп, который до этого держал в руках, и пересек склеп.
– Не так уж давно мы отослали ворону, весьма похожую на эту, домой, в Ануйн.
Глаза его были одновременно страстными и терпеливыми.
– Рэдерле! – воскликнула Нун. Голос ее и напоминал, и не напоминал о временах, когда она пасла хедских свиней. – Что ты здесь делаешь?!
Ифф был ошеломлен не меньше, чем Нун. Он посадил ворону обратно на плечо Моргона и сказал ей:
– Прошу меня простить. – И добавил, обращаясь к Моргону: – Это твоя жена?
– Нет. Она отказалась вступить со мной в брак. И вернуться домой тоже отказалась. Но она способна о себе позаботиться.
– И ей не страшен Гистеслухлом?
На миг ястребиные глаза встретились с вороньими. Затем ворона суетливо переступила лапами и покрепче вцепилась когтями в плечо Моргона. Ему вдруг захотелось укрыть птицу под рубахой, у самого сердца. Тонкие брови волшебника забавно сдвинулись.
– Я не одну сотню лет прослужил королям Ана и Аума. После разрушения Лунголда я стал соколом, постоянно попадавшимся, стареющим и снова вырывающимся на волю, чтобы омолодиться. Я носил путы и колокольчики, я кружил с ветром, чтобы вернуться в руки анских королей. Столетиями. Никому из них, даже Мэтому Анскому, не было дано увидеть то, что я скрывал в своих глазах. Она напоминает мне кого-то из тех, соколиных дней...
Моргон ласково прикоснулся к вороне, не уверенный, что скрывается за ее молчанием.
– Она тебе скажет, – произнес он наконец, и выражение гордого древнего лица изменилось.
– Неужели она боится нас? Почему бы вдруг? Когда я был соколом, я брал мясо из рук ее отца.
– Ты Талиес, – догадался Моргон, и волшебник кивнул. – Историк. Я читал в Кэйтнарде то, что ты написал о Хеде.
– Что же. – В острых глазах промелькнула улыбка. – Я написал о нем много столетий назад. Вне сомнений, Хед с тех пор изменился, коли дал миру помимо пахарских лошадей и пива Звездоносца.
– Нет. Если ты взглянешь на него, ты его узнаешь. – Тут Моргон вспомнил призраков Ана, и голос его дрогнул. Он обернулся к чародею, похожему на имрисского воина. – А ты Алойл. Стихотворец. Ты слагал любовные послания к той самой... – Он снова запнулся, на этот раз – от смущения.
Нун улыбнулась.
– Да кто придает всему этому значение через тысячу, а то и более лет. Тебя хорошо натаскали в училище.
– Сочинения лунголдских волшебников – те, что избежали уничтожения здесь, – послужили основой для Искусства Загадки. – И он добавил, почуяв внезапный мысленный вопрос Алойла: – Часть твоих произведений в Кэйтнарде, остальное – в Королевской библиотеке в Кэруэддине. Большая часть твоих стихов – у Астрина Имриса.
– Мои стихи. – Алойл провел узловатой ладонью по волосам. – Как раз их-то и следовало здесь уничтожить. Они мало чего стоили. Ты явился в это место и принес воспоминания. Рассказы о мире, который нам больше не суждено увидеть. Мы пришли сюда, чтобы убить Гистеслухлома или умереть.
– Но не я, – мягко заметил Моргон. – Я пришел, чтобы задать Основателю кое-какие вопросы.
Внутренний взор чародея, казалось, с усилием оторвался от воспоминаний, чтобы снова обратиться к Моргону:
– Какие вопросы?!
– Он – Мастер Загадок, – примирительно вставила Нун. – Ему подобает спрашивать.
– Какое отношение имеет ко всему этому Искусство Загадки?
– Ну...
Зубы Нун снова сжали трубочку, она, не договорив, послала вверх цепь маленьких синих клубочков.
– А сил у тебя хватит? – деловито спросил Ифф.
– Для того чтобы убить его? Да. А завладеть его разумом и получить те сведения, которые мне нужны... Я должен. Я найду в себе силы и для этого. От него мертвого мне нет никакой пользы. Но я не могу одновременно сражаться с ним и с Меняющими Обличья. И плохо представляю себе, насколько они могущественны.
– Ты все усложняешь, – проворчала Нун. – Мы явились сюда с такой простой целью...
– Вы мне нужны живые.
– Хм. Так приятно быть нужным. Оглянись вокруг. – Свет факелов, казалось, следовал за ее рукой, куда бы она ни указывала. – Было всего двадцать девять волшебников и человек двести мужчин и женщин с немалыми способностями, которые учились здесь семь столетий назад. Из них мы сейчас хороним двести двадцать четыре... Двадцать три, не считая Сута. А как он умер, ты знаешь. Ты прошел через это место. Это – великое каменное надгробие чародейства. Есть еще немало могущества в древних костях. Поэтому мы и хороним их, чтобы века спустя мелкие ведьмы и колдуны Обитаемого Мира не пришли сюда добывать бедренные и пальцевые кости магов для своих затей. Мертвые Лунголда заслужили покой. Я знаю, что ты сломил власть Гистеслухлома и освободил нас. Но когда ты оставил его, преследуя арфиста, ты дал ему время собраться с силами. Так ли ты уверен, что сможешь воспрепятствовать второму разрушению?
– Нет. Я ни в чем не уверен. Даже в своем имени. Я иду от загадки к загадке. Гистеслухлом построил и разрушил Лунголд из-за этих звезд. – Он откинул волосы назад. – Они увели меня с Хеда к нему в руки. А я бы с удовольствием остался дома, варил бы себе пиво и знать не знал, что вы живы и что никакого Высшего на горе Эрленстар нет. Мне нужно узнать, что означают эти звезды, что это такое. Почему Гистеслухлом не боялся Высшего. Почему я нужен ему живой и сильный. Что он надеется от меня получить, загнав в ловушку. Если я убью его, Обитаемый Мир от него избавится, но я останусь с вопросами, на которые никто никогда не ответит, – подобно голодающему, владеющему золотом в стране, где золото никто не ценит. Ты понимаешь меня? – внезапно спросил он Алойла и увидел в узловатых плечах и суровом возбужденном лице могучее корявое дерево, которым Алойл был семь сотен лет на Равнине Королевских Уст.
– Я понимаю, – мягко ответил ему волшебник, – где я был семь сотен лет. Задай ему свои вопросы. А потом, если ты погибнешь или упустишь его, я убью его или умру сам. Ты понимаешь, что такое отмщение. Что же до звезд у тебя во лбу... Я не знаю, как можно связывать с ними какие-то надежды. Я не понимаю, что ты делаешь. Если мы уцелеем и живыми-здоровыми покинем Лунголд, мне понадобится понять это... Особенно – что побудило тебя вникнуть в землезакон Ана, как ты этого добился? Но пока что... Ты освободил нас, ты извлек из забвения наши имена, ты нашел дорогу сюда и стоишь с нами среди наших мертвых... ты – юный, усталый князь Хеда в рубахе, запятнанной кровью, и с вороной на плече, и за пределами твоих глаз – могущество, исторгнутое прямо из сердца Гистеслухлома. Не из-за тебя ли случилось так, что я семь сотен лет простоял дубом, всматривающимся в морскую даль? Какую свободу или какой жребий ты нам принес?
– Не знаю, – ответил Моргон, борясь с внезапной болью в горле. – Но я найду для вас ответ.
– Найдешь. – Голос волшебника зазвучал иначе, изумленно. – Найдешь, Мастер Загадок. Но ты не обещаешь надежды.
– Нет. Лишь истину. Если смогу ее отыскать.
Наступило молчание. Нун докурила свою трубочку, губы ее приоткрылись, как если бы она наблюдала за чем-то размытым и неопределенным, начавшим вдруг обретать форму.
– Ты почти разбудил во мне надежду, – прошептала она, – но, во имя Хела, на что?
Тут она отвлеклась от своих мыслей и тронула прореху на рубашке Моргона, раздвинула ее края, чтобы осмотреть свежий шрам на коже.
– С тобой что-то стряслось по дороге сюда. И ты это получил не в вороньем обличье.
– Нет. – Он умолк, не желая рассказывать, но волшебники ждали ответа, и он неохотно объяснил: – Однажды ночью я пошел на звук арфы Дета и с ходу нарвался на новое предательство.
Вокруг него царило молчание.
– Гистеслухлом, – продолжил Моргон, – искал меня на Торговой дороге. И нашел. Он схватил Рэдерле, так что я не мог использовать против него мою силу. Он собирался снова взять меня на гору Эрленстар. Но тут нас застигли Меняющие Обличья. Я спасся от них. – Он потрогал шрам на лице. – И отделался вот этим. Я прикрылся наваждением и бежал. И не видел никого из них с тех самых пор. Может быть, все они там убили друг друга. Но почему-то я в этом сомневаюсь.
Молчание волшебников действовало на него, словно чары, побуждающие продолжать монолог.
– Высший, – сказал Моргон, – убил своего арфиста. – Он слегка покачал головой, отстраняясь от их молчания, неспособный дать им больше ничего, огляделся по сторонам и услышал, как вздохнул Ифф, – вместе с этим вздохом ощутил успокаивающее прикосновение волшебника.
– А где все это время был Ирт? – внезапно спросил Талиес.
Моргон отвел глаза от осколков кости на полу.
– Ирт? – переспросил он.
– Он же был с тобой на Торговой дороге.
– Да никого... – начал Моргон и осекся. Порыв ночного ветерка смог проникнуть сквозь наваждение и пронесся по склепу; огни затрепетали, словно пойманные в силки птицы. – С нами никого не было.
И тогда он вспомнил Великий Крик из ниоткуда и то, как некто таинственный и неподвижный наблюдал за ними в ночи.
– Ирт? – прошептал он недоверчиво. Они поглядели друг на друга.
– Он оставил Лунголд, – объяснила Нун, – чтобы найти тебя и помочь, если будет надо. Ты вообще его не видел?
– Однажды... Может быть. Как раз тогда, когда я больше всего нуждался в помощи. Наверняка это был Ирт. Он мне так и не показался. Возможно, он потерял меня, когда мы бежали.
Моргон помолчал немного, вспоминая, затем продолжил:
– Был один миг после того, как меня лягнул конь, когда я едва мог удерживать мое наваждение. Оборотни вполне могли убить меня в это время, просто должны были убить. Я уже распрощался с жизнью, но – пронесло... Возможно, Ирт был там и спас меня в этот роковой миг. Но остался ли он после того, как я удрал...
– Разумеется, он бы дал нам об этом знать, – заявила Нун. – Если бы нуждался в помощи. – Она озабоченно провела тыльной стороной ладони по лбу. – Но хотела бы я знать, где он теперь. Старик небось рыскает туда-сюда по Торговой дороге, ищет тебя, а тут еще этот Основатель и Меняющие Обличья...
– Он обязан был мне сказать. Если бы ему понадобилась помощь, я бы мог биться за него; для этого я и пришел.
– Ты бы вполне мог расстаться с жизнью ради него. Нет уж. – Казалось, что Нун отвечает собственным сомнениям. – Он явится в свое время. Возможно, он задержался, чтобы похоронить арфиста. Ирт когда-то учил его игре на арфе – здесь, в этой школе.
Она снова умолкла, а Моргон между тем наблюдал, как два разбитых мертвых лица у дальней стены двигаются к ней, – все ближе и ближе подплывали они к Нун. Он закрыл глаза прежде, чем они слились, и услышал крик вороны, и тут же кто-то сильно, до боли, сжал его плечо, удержав от падения. Он открыл глаза, встретил соколиный взгляд и почувствовал, как внезапный холодный пот выступает на его лице.
– Я устал, – сказал он.
– Не без причин. – Ифф ослабил хватку. Лицо его избороздила сеть тонких, как волоски, морщинок. – У нас есть оленина на вертеле. В кухне. В единственном помещении, где сохранились четыре стены и крыша. Мы спали здесь, внизу, но у очага постелены тюфяки. А снаружи будет стоять часовой.
– Что за часовой?
– Одна из стражей Моргол. Они заботятся о нас, ибо Моргол к нам благосклонна.
– Моргол все еще здесь?
– Нет. Сначала она опровергла все доводы, которые мы приводили в пользу ее возвращения домой, а потом внезапно около двух недель назад без объяснений отправилась обратно в Херун. – Он поднял руку, которая извлекла из воздуха и тьмы горящий факел. – Идем. Я покажу дорогу.
Моргон молча последовал за ним обратно через мнимую дверь и полуразрушенные залы, затем они спустились по винтовой лестнице вниз, на кухню.
Запах мяса, остывающего над угольями, вызвал у него щекотание даже в костях. Моргон сел к длинному полуобгорелому столу, а Ифф меж тем нашел нож и щербатые кубки.
– Вот вино, хлеб, сыр, фрукты – стражи неплохо нас снабжают. – Он помедлил, затем пригладил перышко на вороньем крыле. – Моргон, – мягко заметил он, – я понятия не имею, что принесет нам рассвет. Но если бы ты не решился явиться сюда, наша смерть была бы неминуема. Какая слепая надежда ни поддерживала бы нас семь столетий, она, безусловно, связана с тобой. Возможно, ты и боишься надеяться, но я – нет. – Рука его на краткий миг замерла на полузажившем шраме на щеке Моргона. – Спасибо тебе за то, что ты пришел. – Он выпрямился. – Я оставлю тебя здесь; мы работаем всю ночь и редко спим. Если понадобится – зови.
Он метнул свой факел в очаг и вышел. Моргон воззрился на стол и на неподвижную тень вороны на деревянной столешнице. Наконец он пошевелился и назвал свою любимую по имени. Кажется, она готова была уже обернуться человеком – крылья приподнялись, чтобы упасть с плеч. Тут вдруг отворилась дверь, ведущая во двор. В кухню вступил страж – молодая темноволосая женщина, одновременно знакомая и незнакомая. Увидев ее, Моргон не мог уже произнести ни слова. Она застыла посреди кухни, как вкопанная, и не мигая смотрела прямо Моргону в лицо.
– Моргон?
Он встал.
– Лира...
Лира выросла, стала высокой и гибкой, короткая темная рубаха не скрывала достоинств ее сложения. Затененное лицо молодой женщины было одновременно и тем, детским, которое он отчетливо помнил, и в то же время – как у Моргол. Казалось, она не в силах двинуться с места. И тогда Моргон сам направился к ней. Когда он приблизился, рука ее сдвинулась на древке копья; он задержался, не дойдя до нее полшага, и сказал:
– Это я.
– Вижу. – Глаза ее по-прежнему были вопрошающими и изумленными. И темными-темными. – Как ты... Как ты прошел в город? Тебя никто не видел.
– У вас расставлена охрана на стенах?
Она кивнула.
– У города нет никакой другой защиты. Моргол послала за нами.
– Ты... Ты ее земленаследник.
Ее подбородок чуть вздернулся, и Моргон вспомнил это движение.
– Мне нужно кое-что сделать, поэтому я здесь.
Затем она медленно подошла к нему, и взгляд ее изменил выражение в отсветах очага. Она обвила его руками, прижалась к нему. Моргон услышал, как тупой конец копья постукивает об пол за его спиной, и тоже обнял девушку – из гордого, ясного ума словно бы вылетел свежий ветер, прошелестевший сквозь его сознание. Наконец она отпустила его и отступила на два шага, чтобы лучше рассмотреть ночного гостя. При виде его шрамов темные брови Лиры нахмурились.
– Тебе нужна была охрана на Торговой дороге. Минувшей весной мы с Рэдерле отправились искать тебя, но ты все время опережал нас на шаг.
– Да. Я знаю.
– Неудивительно, что стражи тебя не узнали. Ты похож... Ты прямо как... – Тут она, казалось, впервые заметила ворону, неподвижно наблюдавшую за ней. – А это... Это Мэтом?
– Он здесь?
– Некоторое время был. Хар тоже... но волшебники отослали обоих домой.
Руки его крепче сжали ее плечи.
– Хар? – Он удивленно посмотрел на Лиру. – Он-то зачем сюда явился?
– Чтобы помочь тебе. Он жил в лагере Моргол у стен Лунголда до тех пор, пока волшебники не убедили его уйти.
– И они уверены, что его здесь больше нет? Они что, заглянули в душу каждого голубоглазого волка в окрестностях Лунголда?
– Не знаю.
– Лира, сюда идут Меняющие Обличья. Они знают, что меня можно здесь найти.
Она хранила молчание; он видел: она что-то прикидывает.
– Моргол поручила нам привезти оружие для торговцев – в городе его было очень мало. Но торговцы... Моргон, они не бойцы. Стена раскрошится, точно краюшка хлеба, – раскрошится при первом же приступе. У нас двести человек стражи... – Брови ее снова озабоченно сдвинулись, и внезапно лицо Лиры стало совсем юным. – Ты знаешь, что они такое? Меняющие Обличья?
– Нет.
Что-то непривычное вырастало из глубины ее глаз; первый намек на страх, какой он когда-либо видел в глазах этой удивительной девушки. Он спросил резче, нежели намеревался:
– А почему ты спросила?
– Ты слышал новости из Имриса?
– Нет.
Лира вздохнула.
– Хьюриу Имрис потерял Равнину Ветров. В один день. Несколько месяцев он удерживал мятежное войско на краю равнины. Владетели Умбера и Марчера собрали войска, чтобы сбросить мятежников в море. Еще два дня – и они добрались бы до Равнины Ветров. Но внезапно воинство, столь огромное, что никто себе такого и представить не мог, хлынуло на равнину из Меремонта и Тора. Те, кому удалось спастись, говорили, им пришлось... что они бьются... Что они бьются с теми, кого, как они клялись, уже убили. Королевское войско было разгромлено. Случайно там оказался один торговец лошадьми. Он бежал с уцелевшими в Рун, а оттуда – в Лунголд. Он сказал... Сказал, что вся равнина была усеяна непогребенными трупами. А Хьюриу с того дня нигде в Имрисе не видели.
Моргон беззвучно пошевелил губами.
– Он погиб?
– Астрин говорит, что нет. Но даже он не может отыскать короля. Моргон, если мне придется биться против Меняющих Обличья с двумя сотнями стражей, я приму бой. Но не мог бы ты сказать мне, против кого мы воюем?
– Не знаю. Мы вынесем этот бой за пределы города. Я пришел сюда не для того, чтобы во второй раз разрушить Лунголд. Я не дам им повода биться здесь.
– Куда ты пойдешь?
– В лес, в горы. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
– Я с тобой, – заявила Лира.
– Нет. Никаких...
– Стражи могут остаться здесь, в городе, на случай, если понадобятся. Но я иду с тобой. Это дело чести.
Он молча смотрел на нее, глаза его сузились. Лира спокойно встретила этот взгляд.
– В чем дело? – спросил он. – Ты дала обет?
– Нет. Я не даю обетов. Я принимаю решения. А это я приняла в Кэруэддине, когда узнала, что ты утратил землеправление на Хеде и что ты все еще жив. Я помнила, как много значило для тебя землеправление, когда ты говорил о Хеде в Херуне. На этот раз у тебя будет охрана.
– Лира, у меня есть охрана. Пять волшебников.
– И я.
– Нет. Ты – земленаследница Херуна. У меня нет намерения везти тебя хоронить в Город Короны, нам с Моргол это вовсе ни к чему.
Лира подобрала упавшее копье, направила острием вверх и приставила сбоку, приняв стойку “вольно”.
– Моргон, – тихо произнесла она, – я все решила. Ты будешь биться волшебством. Я – моим копьем. Это – единственное, что я умею делать хорошо. И либо я стану сражаться здесь, либо однажды буду вынуждена принять бой в самом Херуне.
Она повернулась, но тут же вспомнила, зачем пришла. Вынув из кольца старый факел, она окунула его в пламя.
– Я сделаю обход участка, – сказала Лира, сжимая факел в руке. – Затем вернусь и буду охранять тебя до зари.
– Лира, – вяло попросил Моргон, – прошу тебя, возвращайся домой.
– Нет, я просто выполняю то, чему меня учили. Да и ты тоже, – добавила она безо всякого ехидства, и взгляд ее переместился на ворону. – А птица тоже под моей охраной?
Моргон колебался, думая, что ему ответить. Ворона, как черная мысль, оставалась все это время совершенно неподвижной.
– Нет, – ответил он наконец. – Ей ничто не угрожает. Клянусь моей жизнью.
Лира вновь взглянула на ворону, ее темные глаза изумленно расширились, и миг спустя она заметила озадаченным голосом:
– А ведь когда-то мы были друзьями.
Сказав это, Лира ушла. Моргон направился к очагу, но мысли его тугим узлом свернулись в желудке, и кусок не лез в горло. Он погасил огонь, оставив в очаге одни угли. Затем улегся на один из тюфяков, подпер локтем голову и, обернувшись, посмотрел на ворону. Она пристроилась рядышком на каменном полу. Моргон протянул свободную руку и принялся поглаживать ее перья.
– Я не стану учить тебя оборачиваться ничем другим, – прошептал он. – Рэдерле, то, что случилось на Равнине Ветров, не имеет к тебе никакого отношения. Никакого.
Он гладил ее, говорил с ней, спорил, умолял и не получал отклика, пока глаза его не закрылись и он не растворился наконец в безмолвии сна.
Рассвет ворвался в его сознание в тот миг, когда распахнулась настежь и тут же с громким хлопком закрылась дверь. Моргон резко сел, сердце его бешено колотилось, но он увидел только юное личико незнакомого стража. Девушка учтиво склонила голову.
– Прошу прощения, господин. – Она поставила на стол ведерко воды и глиняный кувшин со свежим молоком. – Я не хотела тебя напугать.
– Где Лира?
– На северной стене, выходящей к озеру. Какой-то небольшой отряд идет сюда с Задворок Мира. Гох выехала на разведку.
Моргон вскочил на ноги. Стражница добавила:
– Лира велела мне спросить тебя, можешь ли ты прийти?
– Приду.
В уголке его глаза возникло облачко табачного дыма, а посреди него – Нун, и Моргон опять вздрогнул. Волшебница успокаивающе положила руку ему на плечо.
– Куда ты собрался?
– Подходит какой-то отряд. Может быть, подмога, а может, и нет. – Он зачерпнул из ведерка воды и плеснул себе на лицо, налил молока в потрескавшуюся чашу и осушил ее в несколько больших глотков. – А где?..
Он шагнул от стола, лихорадочно обшаривая глазами чугунные и медные горшки у стены, затем – закопченные стропила.
– Во имя Хела, а...
Моргон рухнул на колени, осмотрел козлы под столешницей, ящик с дровами и даже пепел в очаге. Не вставая с колен, он выпрямился и, побледнев, уставился на волшебницу.
– Она покинула меня.
– Рэдерле?
– Она исчезла. И даже ничего мне не сказала. Улетела и бросила меня. – Он поднялся на ноги и бросился на каменный колпак над очагом. – А все эти вести из Имриса о Меняющих Обличья.
– Меняющие Обличья... – Голос Нун звучал ровно. – Так вот что ее беспокоило? Ее собственное могущество?
Моргон кивнул.
– Она боится... – Рука его упала на камни. – Мне нужно ее разыскать. Она нарушила свою клятву, и дух Илона уже тревожит ее.
Нун обложила мертвого короля с бойкостью свинарки, затем сказала Моргону:
– Нет, я найду ее. Возможно, со мной она согласится разговаривать. Она всегда любила со мной поболтать. А ты посмотри, что там за отряд. Хоть бы Ирт объявился, я о нем очень беспокоюсь. Но я не смею звать ни его, ни Рэдерле. Мой призыв может долететь прямо до мозга самого Основателя. Так... Дай подумать. Будь я дочерью анского короля с могуществом Меняющих Обличья, летающая здесь и там в образе вороны, куда бы я подалась?..
– Я знаю, куда подался бы сам, – буркнул Моргон, – но она терпеть не может пива.
Он двинулся пешком через город в сторону причалов, высматривая по пути ворону. Все рыбачьи лодки вышли на озерный простор, другие небольшие суденышки – плоскодонные лодки торговцев – отчаливали от пристаней, чтобы привезти продукты и товары охотникам и пастухам на берегах озера. Ни на одной из мачт вороны не было. Наконец он увидел Лиру, стоявшую на стене рядом с воротами. Большая часть северной стены, похоже, оказалась под водой и поддерживала пристани; вдоль уцелевшей ее части тянулись рыбные прилавки. Не обращая внимания на изумленную торговку рыбой, Моргон исчез прямо у нее перед глазами и появился уже рядом с Лирой. Та лишь тряхнула головой, увидев его, как если бы привыкла к непредсказуемым выходкам чародеев. Она указала на восточный берег озера, и Моргон заметил крохотные пятнышки света, мелькающие в дальнем лесу.
– Можешь определить, что это? – спросила она.
– Попытаюсь.
Он уловил душу ястреба, парящего над деревьями неподалеку от города. Городской шум ушел на задворки его сознания, и вот он уже слышал только ленивый утренний ветерок и пронзительный крик другого ястреба, упустившего добычу. Птица, которую он понукал, описывала круги все шире и шире. Перед глазами Моргона теперь проплывали сосны, блеск солнечных лучей на сухой хвое, далее – тени, подлесок, опять свет, нагретая голая скала, где, накрытые тенью хищника, ящерки бросились в расселины. Ястребиный мозг отмечал каждый звук, любое случайное колыхание тени в папоротниках. Моргон отправил птицу дальше, превратив ее круги в широкую спираль. Наконец ястреб оказался над строем воинов, пробиравшихся к городу среди деревьев. Он заставлял ястреба возвращаться к воинам снова и снова. Наконец, удовлетворенный увиденным, Моргон отпустил ястреба и, когда птица метнулась на восток, оставил ее в покое.
