Патриция Маккиллип
Арфист на ветру
Моргон склонил голову.
– Я о них и не думал...
Он не слышал, как двигается Ирт, пока темное одеяние волшебника не прошуршало о подлокотник. Рука чародея тронула Моргона за плечо, очень бережно, как тронула бы зверушку, робко и настороженно подавшуюся к нему.
Что-то покинуло Моргона при этом прикосновении – смятение, гнев, жажда спора, даже сила и настроение загородиться от проницательности старого Ирта. Остались только тишина и безысходная тоска.
– Я найду Высшего, – сказал он. И добавил, то ли предупреждая, то ли обещая: – Ничто не сокрушит его. Клянусь. Ничто.
11
Два дня он проспал в королевском жилище, проснувшись только один раз, чтобы поесть, и другой – чтобы увидеть Рэдерле, сидящую рядом и терпеливо ожидающую, когда он проснется. Он сплел свои и ее пальцы, слабо улыбаясь, затем перевернулся на другой бок и опять уснул.
Окончательно пробудился он тем же вечером – один, с ясной головой. По приглушенному сумбуру голосов и постукиванию посуды, долетевшим до его ушей, он понял, что в доме ужинают и Рэдерле, вероятно, спустилась вниз. Он умылся и отхлебнул вина, не переставая прислушиваться. За шумами в доме слышалось безграничное, темное, вневременное безмолвие, образовавшее пещеры и лабиринты в горе Исиг.
Моргон стоял, мыслью соединенный с этим безмолвием, пока оно не образовало протоки в его сознании. Тогда он поспешил покинуть башню и прошел, никем не остановленный, в зал, где только Рэдерле и Бере заметили его и затихли среди общего шума, наблюдая, как он идет. Тогда он последовал по тропе сновидения – по пустым верхним шахтам, снял факел со стены близ устья темного тоннеля; когда он вступил в него, стены вокруг озарились огнем невырубленных самоцветов.
Без малейших колебаний двигался он через свою память по сотам переходов, вдоль мелких потоков и краев глубоких расселин, через не тронутые еще рудокопами пещеры, искрящиеся золотом, – все глубже и глубже, пока, казалось, сами его кости не задышали здешней тишью и древностью. Наконец он уловил нечто, что было старше великой горы. Тропа, которой он следовал, завела, сужаясь, в каменное крошево. Огонь факела плеснул по глубоко ушедшей в камень нише, где должна была находиться дверь, которая когда-то один раз отворилась ему. И тут что-то заставило его насторожиться и застыть на месте.
Пол усеивали обломки скалы. Дверь в склеп Властелинов Земли была разбита; половина ее тяжко упала назад, в пещеру. Сам склеп наполняли огромные глыбы, свалившиеся с инкрустированного самоцветами свода; стены сдвинулись, скрывая то, что осталось от загадочных бледных камней внутри.
Кое-как он добрался до двери, но войти не смог. Согнув одну руку в локте и опершись ею о дверь, он уткнулся в нее лицом и позволил своим мыслям вплыть в камень и течь сквозь мрамор, аметисты и золото, пока не коснулся чего-то похожего на след полузабытого сна. Он стал искать дальше, но не нашел имен, только ощущение чего-то, некогда живого.
Долгое время стоял Моргон, прислонившись к двери и не шевелясь. Мало-помалу он понял, почему спустился в гору, и почувствовал, как кровь бьется в его жилах, быстрая и холодная, как тогда, в первый раз. Он осознал отчетливее, чем осознавал до сих пор, что есть гора, громоздящаяся над его головой, и король этой горы – его древний разум – заполнил лабиринты, поддерживающие здешний мир и здешнее могущество. Мысли его еще раз медленно проникли за дверь и плыли, пока он не коснулся в сердцевине камня сути разума Данана, настроенного на это крохотное место в горе, связанное с ним. Он позволил своему мозгу сделаться камнем, богатым, потертым, тяжеловесным. Он впитал все заключенное в камне знание о великой силе, о тончайших оттенках, о самом слабом месте, откуда камень можно было разрушить мыслью. Знание стало мысленной связью, частицей Моргона, осело в глубине его “я”. Затем, постигая камень, он снова нашел бессловесную мудрость – закон, что связывал короля с камнем, землеправителя с каждой песчинкой в его королевстве. Он объял эту мудрость, раздробил, и в камне не осталось ничьего имени, кроме его собственного. Он предоставил своему осознанию мысленной связи уйти в темную пещеру в глубинах его “я”. Медленно выпрямился, потный, несмотря на окружающую его прохладу. Факел догорел; Моргон коснулся его, засветив снова. Обернувшись, он увидел перед собой Данана – могучего и тихого, словно сам Исиг, с лицом бесстрастным, как гранит.
Мышцы Моргона невольно напряглись. Он испугался, сумеет ли найти слова, чтобы объяснить, зачем он здесь и что он здесь делал, прежде чем медленный и тяжкий гнев Данана не пробудит камни от спячки, чтобы они погребли его близ детской гробницы. И тут он увидел, как огромный кулак короля разжимается.
– Моргон. – Король почти не дышал от изумления. – Так это ты меня сюда вытащил! Чем ты занимался?
Он коснулся Моргона, который был не в состоянии ответить.
– Ты напуган. Что ты такого натворил, чтобы тебе приходилось бояться меня?
Миг спустя Моргон шевельнулся. Тело его было иссохшим и грозило осыпаться, подобно старому камню.
– Я постигал твой землезакон.
Он оперся спиной о влажную стену, беззащитный под взглядом Данана.
– Где ты взял такую мощь? У Гистеслухлома?
– Нет. – И горячо повторил: – Нет! Я бы скорее умер, чем сделал с тобой такое. Я никогда не вторгнусь в твой ум...
– Ты внутри его. Исиг – это мое сердце, мой мозг...
– Я больше не разорву твои мысленные связи. Клянусь. Я просто образовывал свои.
– Но зачем? Для чего тебе такое знание деревьев и камней?
– Чтобы стать сильнее. Данан, Меняющие Обличья – это Властелины Земли. Мне не победить их, если...
Пальцы короля, словно корни дерева, обвили его запястье.
– Нет, – сказал он, как прежде говорил Гистеслухлом, столкнувшись с тем же знанием. – Моргон, это невозможно.
– Данан, – прошептал Звездоносец, – я слышал их голоса. Языки, на которых они говорили. Я видел, какая мощь заключена в глубине их глаз. Это возможно.
Рука Данана скользнула прочь. Король медленно и тяжело присел на груду битого камня. Глядя на него, Моргон вдруг подумал: а сколько же ему лет? Данан уперся огрубевшими за столетия работы с камнем руками в колени.
– Что им нужно?
– Высший.
Данан взглянул на Моргона с удивлением.
– Они нас изведут. – Он снова протянул Моргону руку. – А ты? Ты для чего им понадобился?
– Чтобы им было проще добраться до Высшего. Не знаю, как я с ним связан и почему, я знаю только, что из-за него я изгнан из своей родной страны, преследованиями и мучениями пробужден к мощи, а теперь уже и сам к ней стремлюсь. Могущество Властелинов Земли кажется чем-то скованным и ограниченным... Возможно, дело в Высшем, и поэтому они так одержимо его ищут. И когда найдут, что бы они ни использовали против него, их оружие может истребить нас всех. Он может навсегда затаиться в молчании; для меня нелегко ставить под угрозу свою жизнь и все ваше доверие к тому, кто ничего не говорит. Но в любом случае, если я буду биться за него, это будет бой и за вас. – Он помедлил, не сводя взгляда с огненных пятен, пляшущих на роскошных грубых стенах вокруг. – Я не могу просить тебя довериться мне, – мягко добавил Моргон. – Тем более что я сам себе не доверяю. Все, что я знаю, – это то, куда ведут меня равно жажда и разум.
Он услышал тяжкий вздох короля.
– Конец эпохи... Как раз это ты мне сказал, когда приходил сюда в прошлый раз. Имрис почти сокрушен. Кажется, для этой войны распространиться на Ан, на Херун, а затем на север, по всему Обитаемому Миру – лишь дело времени. У меня есть войско рудокопов, у Моргол – ее стража, у короля-волка – его вояки. Но что мы против воинства Властелинов Земли, желающих вернуть себе мир? И как может один князь-островитянин, с каким бы то ни было знанием землезакона, сражаться против них?
– Я найду как.
– Найдешь?
– Данан, я сказал – найду. Или мне конец. А я слишком упрям, чтобы просто так взять и умереть. – Он сел рядом с королем, глядя на щебень, разбросанный вокруг. – Что здесь случилось? Я хотел проникнуть в души окаменевших детей, чтобы увидеть их воспоминания, но здесь ничего не осталось.
Данан покачал головой.
– Я почувствовал это ближе к концу лета. Бурю где-то в середине моего мира. Это произошло незадолго до того, как Ме... Властелины Земли явились сюда по твою душу. Не знаю, как и кем была разрушена гробница, но...
– Я знаю, – прошептал Моргон. – Ветром. Ветром глубин, который сокрушает камень. Это сделал Высший.
– Но почему? Это было место их последнего покоя.
– Не знаю. Если только... Если он не нашел для них другого места, страшась за их покой даже здесь. Не знаю. Возможно, я каким-то образом найду его, заставлю принять облик того, кого в состоянии понимать, и спрошу – почему...
– Если ты сделаешь хотя бы одно это... Одним этим ты вознаградишь землеправителей за все, что возьмешь у Обитаемого Мира. По крайней мере, мы умрем, зная почему и зачем. – Он встал и уронил руку Моргону на плечо. – Я понимаю, что ты затеял. Тебе нужна мощь Властелина Земли, чтобы воевать против Властелинов Земли. Если ты пожелаешь взвалить себе на плечи гору, я отдам тебе Исиг. Высший молчит. Только ты даешь нам надежду.
И король оставил его одного. Моргон уронил факел и наблюдал, как тот догорел и погас. Затем он встал, не борясь со своей слепотой, вдыхая подгорную черноту, пока она не просочилась в его ум и не наполнила самые кости. Мысли его потянулись к камням, что лежали вокруг, скользнули по проходам, отдушинам, желобам с медленной черной водой. Он вырубил гору из ее бесконечной ночи, уподобил своим мыслям, и разум его ворвался в цельную скалу, распространился вовне сквозь камень, провалы безмолвия, подземные озера, пока не добрался до земли над скалой и не почувствовал медленного движения в глубь древесных корней.
Мысли Моргона теперь растеклись по основанию горы и медленно, неудержимо стали подниматься. Он касался душ слепых рыб, загадочных насекомых, живших в неведающем перемен мире. Он стал топазом, заключенным в породе, которую отбивает горняк; он свисал сверху, глядя в ничто в мозгу летучей мыши. Привычный облик его растаял – кости выгнулись вокруг древней тишины, до бесконечности вытянулись вверх, отягощенные металлами и драгоценными камнями. Он не ведал больше, где у него сердце. А когда стал искать его в каменной толще, наткнулся на иное имя и чужое сердце.
Он не стал тревожить это имя, запечатленное в каждой пяди горы. Медленно, пока шли часы, которых он не измерял, прикасался Моргон к каждому уровню, шаг за шагом восходя колодцами шахт, прощупывая гранит и пещеры, лучившиеся неповторимой красотой, подобно сокровенным мыслям Данана. Часы превратились в дни. Он не считал их. Разум его, укоренившийся на дне Исига, уподоблялся всем трещинам и галереям и дорвался наконец до вершин, погребенных под первыми зимними снегами.
Он чувствовал, что отягощен горой. Осознание себя охватило ее всю. В каком-то ничтожном, темном уголке, далеко внизу, лежало на полу его тело – лежало, точно обломок скалы. И он взирал на него, не ведая, как вместить туда всю безмерность его мыслей. Наконец его внутренний взгляд помутнел от усталости и разум его растаял во мраке.
Моргон пробудился, когда чьи-то руки возникли из темноты и перевернули его тело.
– Все в порядке, – сказал он, прежде чем открыл глаза. – Я изучал землезакон Исига. Одним витком мысли я могу удержать землезакон. Это то, что я...
– Моргон, ты проглотил целую гору. Встать можешь? – Огромные руки подняли его и поставили на ноги, прежде чем он успел ответить. – Мог бы хоть немного доверять мне. Все остальное ты уже перепробовал. Шагни-ка.
Он порывался заговорить, но разум волшебника передал ему мысленный образ озаренной огнем спальни в башне. Он шагнул туда и увидел Рэдерле. Встав, она увлекла следом за собой огонь и двинулась навстречу Моргону. Он простер к ней руки; казалось, она шла к нему бесконечно долго, растворяясь в огне, когда он наконец проснулся окончательно.
Пробудившись, он услышал, как она негромко наигрывает на флейте, которую подарил ей один из ремесленников. Девушка, заметив его взгляд, замерла, улыбаясь, но вид у нее был чрезвычайно усталый. Моргон сел, дождался, чтобы гора в его голове стала на место, и только после этого поцеловал Рэдерле.
– Тебе небось надоело ждать, когда я проснусь.
– Мне было бы приятно поговорить с тобой, – задумчиво призналась она. – А то ты либо где-то пропадаешь, либо спишь. Ирт был здесь большую часть дня. Я читала ему из старинной книги заклинаний.
– Очень любезно с твоей стороны.
– Моргон, он меня попросил. Мне так страшно хотелось порасспрашивать его, но я не могла. Внезапно показалось, будто не о чем... Пока он не вышел. Думаю, мне стоит поучиться волшебству. Чародеи знают больше чудных маленьких заклинаний, гораздо больше, чем ведьмы. А ты понимаешь, что ты делаешь? Помимо того, что доводишь себя до полусмерти?
– Я делаю то, что велела мне ты. Играю в загадки.
Он вскочил, почувствовав внезапно волчий голод, но нашел только вино. Проглотил одним махом огромный кубок. Рэдерле тем временем подошла к двери и заговорила с одним из охранников. Моргон налил себе еще вина. И сказал, когда девушка вернулась в комнату:
– Ты уже слышала: я сделаю все, что он ни пожелает. Как делал всегда.
Рэдерле молча смотрела на него со странным выражением на лице, и он добавил, не мудрствуя:
– Не знаю. Может быть, я уже пропал. Я пойду в Остерланд и попрошу у Хара того же. Знания его землезакона. А затем – в Херун, если еще буду жив. А оттуда – в Имрис.
– В Имрисе повсюду – Властелины Земли.
– К тому времени я уже начну думать так же, как они. И возможно, тогда Высший нарушит молчание и либо осудит меня за то, что я прикоснулся к его мощи, либо объяснит мне, что, во имя Хела, я творю. – Он допил второй кубок, затем внезапно, с напором, сказал ей: – Я ни на что не могу положиться, только на заповеди Искусства Загадки. Мудрому ведомо его имя. Мое имя причастно к могуществу. Вот я и доберусь до него. Или это кажется тебе неверным? Мне страшно. Но я все же доберусь...
Он почувствовал, что Рэдерле сомневается, но она лишь спокойно заметила:
– Если что-либо когда-либо покажется мне неверным, я буду рядом и скажу тебе об этом.
Тем вечером он допоздна говорил с Иртом и Дананом в королевском зале. Моргон, сидя у очага, наблюдал за старыми, загрубевшими лицами короля и волшебника, которые озаряло пламя, и ощущал, как они оба любят эту великую гору. По просьбе Ирта он принес арфу. Руки чародея стали перебирать струны, прислушиваясь, как они настроены, но играть волшебник так и не начал.
– Я скоро должен отправиться в Остерланд, – сказал Моргон Данану, – и попросить Хара о том же, о чем и тебя.
Данан поглядел на Ирта.
– Ты идешь с ним?
Волшебник кивнул. Его светлые глаза будто случайно скользнули по лицу Моргона.
– Как ты рассчитываешь туда добраться? – спросил он.
– Ну, вероятно, я полечу. Тебе знакомо обличье вороны?
– Три вороны над мертвыми полями Остерланда... – Волшебник слегка ущипнул струну. – Нун в Ирье у короля-волка. Она явилась сюда, пока ты спал, и принесла новости. А до того была в трех уделах, помогала Талиесу тебя искать. Мэтом Анский собирает большое воинство живых и мертвых, чтобы помочь имрисцам. Он утверждает, что не собирается сидеть и ждать неизбежного.
Данан выпрямился.
– Это так. – Он подался вперед, сомкнув свои грубые руки. – Я подумываю вооружить рудокопов мечами, топорами, кирками – всем, что у нас есть, – и повести их на юг. Мои грузы оружия и брони ждут отправки в Имрисе, в Кирте и Краале. Я могу вместе с ними повезти и людей.
– Ты... – начал Моргон и запнулся. – Ты не можешь оставить Исиг.
– Я никогда прежде этого не делал, – признал король. – Но я не могу допустить, чтобы ты бился в одиночку. А если Имрис падет, то рано или поздно не устоит и Исиг. Имрис – главная твердыня нашего мира.
– Но, Данан, ты не воитель.
– Ты тоже, – напомнил ему король.
– И ты собираешься сражаться с Властелинами Земли кирками?
– Мы уже дрались с ними здесь. И будем драться в Имрисе. У тебя, как мне кажется, одна задача: найти Высшего, прежде чем найдут его они.
– Я пытаюсь. Я касался каждой мысленной связи землезакона Исига, а ему, похоже, хоть бы хны. Как будто я делал именно то, что ему было угодно.
Его слова странным эхом отозвались в его сознании. Но Ирт оборвал его мысли, наудачу потянувшись за вином. Моргон вручил ему кубок прежде, чем слепец успел его расплескать.
– Ты не используешь наши глаза...
– Нет. Иногда я куда яснее вижу во мраке. Мой разум простирается и объемлет мир вокруг меня, но с маленькими расстояниями не так легко управиться... – Он вернул Моргону звездную арфу. – Даже столько лет спустя я помню, на какую гору, поток, на какой ропот огня и на какой птичий крик я настроил каждую струну.
– Я бы хотел послушать, как ты на ней играешь, – сказал Моргон.
Волшебник решительно покачал головой.
– Не стоит, право. Я прескверно играю в последнее время, и Данан может это подтвердить. – Он обернулся к королю. – Если ты действительно собрался в Имрис, медлить не следует. Бои скорее всего начнутся на пороге зимы, и вряд ли есть время, когда бы ты был там нужнее. Имрисские воины терпеть не могут зимних кампаний, а Властелинам Земли что зима, что лето – все едино. Они и погода будут безжалостными противниками.
– Что же, – произнес Данан, помолчав. – Либо я стану драться с ними имрисской зимой, либо мне придется драться позже, но здесь, в моем доме. Завтра же начну собирать людей и корабли. Эша я оставлю здесь. Ему это не понравится, но он мой земленаследник, и было бы бессмыслицей ставить под удар в Имрисе обе наши жизни.
– Он захочет пойти вместо тебя, – сказал Ирт.
– Знаю, – Голос короля звучал спокойно, но Моргон почувствовал в нем силу могучего камня, который, возможно, один раз за все свое существование с грохотом придет в движение. – Он останется. Я стар, и если я паду... Когда валятся огромные, битые бурями вековые деревья, они причиняют наибольший ущерб.
Руки Моргона вцепились в подлокотники.
– Данан, – взмолился он, – не ходи. Нет никакой необходимости ставить под угрозу твою жизнь. Ты укоренился в наших умах с первых лет существования Обитаемого Мира. Если ты погибнешь, во всех нас умрет немалая доля надежды.
– Необходимость есть. Я буду сражаться за все, что мне дорого. За Исиг. За все жизни, связанные с жизнью моей горы. За тебя.
– Ладно, – прошептал он. – Ладно. Я найду Высшего, если даже придется вытрясти мощь из его разума, чтобы он высунулся из своего тайного убежища, чтобы остановить меня.
В ту ночь он долго беседовал с Рэдерле после того, как покинул королевский зал. Он лежал рядом с ней на мягких шкурах у огня, и девушка молча слушала, как он рассказывает о своих намерениях и замыслах Данана, о новостях, которые принесла в Исиг Нун, о ее отце.
– Хотела бы я знать, – сказала она, завязывая в узелки волоски бараньей шкуры, – не рухнула ли в Ануйне крыша от криков, которые наверняка вызвало такое решение.
– Он бы не принял его, если бы не считал, что война неизбежна.
– Это верно. Он давно видел своими вороньими глазами, что назревает война. – Она вздохнула, дергая шерсть. – Наверняка Руд и Дуак проспорят всю дорогу до Имриса.
Она задержала взгляд на огне, и Моргон, увидев выражение ее лица, коснулся ее щеки.
– Рэдерле, а ты не хочешь ненадолго вернуться домой и повидать их? Ты можешь быть там через несколько дней, если полетишь, а затем встретишься со мной где-нибудь. Скажем, в Херуне.
– Нет.
– Я тащил тебя по Торговой дороге в жару и пыль, я довел тебя до того, что ты согласилась оборачиваться, из-за меня ты угодила в лапы Гистеслухлома, а затем я бросил тебя лицом к лицу с Властелинами Земли, а сам сбежал...
– Моргон...
– А затем, после того как ты вошла в силу и проделала за мной весь путь по Задворкам Мира к горе Эрленстар, я удалился на север и покинул тебя, не сказав ни слова, и тебе пришлось обыскать ради меня половину северных земель. Затем ты повела меня домой, а я с тобой почти даже не разговаривал. Во имя Хела, как тебе удается до сих пор выносить меня?
Она улыбнулась:
– Не знаю. Мне иногда и самой это странно. И тогда ты касаешься моего лица рукой в шрамах и читаешь мой разум. Твои глаза знают меня. Вот почему я следую за тобой через весь Обитаемый Мир, босая и полузамерзшая, проклинающая солнце и ветер или – себя, потому что у меня хватило ума полюбить мужчину, который не имеет даже постели, в которую я могла бы заползти на ночь. А порой я проклинаю тебя, потому что ты произносил мое имя так, как ни один другой мужчина на свете его не произнесет, и я готова слушать его до самой смерти. Вот так, – добавила она, в то время как он немо смотрел ей в глаза. – Могу ли я тебя покинуть?
Моргон прижался лицом к ее лицу и заглянул глубоко-глубоко в ее янтарные глаза. Она обвила его руками, целовала, затем, подняв ладонь, прикрыла его рот, и Моргон негодующе замычал.
– Я хочу говорить, – сказала она.
Он сел, глубоко дыша, и подкинул в огонь новое полено.
– Отлично.
– Моргон, что ты станешь делать, если этот чародей с руками арфиста предаст тебя? Если ты найдешь для него Высшего, а затем поймешь – слишком поздно, – что он еще коварней, чем Гистеслухлом?
– Я уже знаю, что так оно и есть. – Он помолчал, обхватив руками колени. – Я только об этом и думаю. Ты видела, как он применял свою мощь в Лунголде?
– Да. Он защищал торговцев во время битвы.
– Значит, он не Властелин Земли, их мощь связана.
– Он волшебник.
– Или кто-то другой, для кого у нас нет названия... Этого-то я и боюсь. – Моргон пошевелился. – Он даже не пытается отговорить Данана вести рудокопов в Имрис. Они не воины, там всех их истребят. И Данану незачем испускать дух на поле битвы. Он как-то сказал мне, что, когда придет пора умирать, хотел бы стать деревом под солнцем и звездами. И все-таки они с Иртом знали друг друга много веков. Может быть, Ирт понимал, что без толку спорить с камнем...
– Если он – Ирт. Хотя бы в этом ты уверен?
– Да. Он меня убедил. Он играл на моей арфе.
Рэдерле молчала, проводя пальцами взад и вперед по его спине.
– Что же, – тихо заметила она. – Тогда, может быть, ему и стоит доверять.
– Я пытался, – прошептал он. Рука девушки замерла. Он опять лег рядом с ней, слушая, как причитает в огне горящая сосна, и прикрыл глаза рукой. – Я не справлюсь. Я не могу победить его в споре. Не могу даже убить его. Все, что я могу, – это ждать, пока он не назовет себя сам, а к тому времени может быть уже слишком поздно...
Миг спустя она что-то сказала, но он не расслышал, что именно, ибо тут шевельнулось во мраке его ума нечто не имеющее определения. Сперва это походило на мысленное прикосновение, которому он не мог противостоять. Он стал исследовать это явление, и оно скоро сделалось звуком. Губы Моргона приоткрылись; изо рта вылетел сухой и скорый выдох. Звук усилился до воя, подобного вою ветра над морем, ветра, сметающего причалы, вытащенные на песок лодки, рыбачьи хибарки, затем превратился в рев моря, вздымающегося, бьющего о скалы и захлестывающего их, – море устремилось в поля, валило деревья, гасило все звуки, стирая вопли гибнущих людей и крики животных.
Моргон вскочил на ноги, сам того не замечая, повторяя, словно эхо, крик, который слышал мысленно, – крик души землеправителя Хеда.
– Нет!
Он услышал сумятицу голосов. Ничего не было видно в бешеном черном водовороте, возникшем перед его глазами. Казалось, тело его пронизано самим землезаконом. Он почувствовал, как ужасная волна отхлынула, увлекая за собой порванные мешки с зерном, овец и свиней, пивные бочонки, обломки амбаров и домов, столбы заборов, котлы для супа, бороны, орущих во тьме детишек... Что-то вцепилось в него, снова и снова выкрикивая его имя. Страх, отчаяние, бессильный гнев прокатились через его мозг – его собственные и Элиарда. Разум соединился с его разумом, но ему нужно было на Хед, за тысячу верст отсюда. Тут чья-то рука больно хлестнула его по лицу, возвращая обратно в реальность и стирая страшное видение.
Он очнулся, глядя в слепые глаза Ирта. Горячая, страстная обида на необъяснимую несправедливость волшебника пронеслась в его сознании так мощно, что он утратил дар речи. Моргон сжал кулак и ударил. Ирт оказался куда тяжелее, чем он ожидал. От удара у Моргона едва не вывихнулась рука – от запястья до плеча, едва не раскололись костяшки пальцев, словно бы он ударил по дереву или камню. Ирт, выглядевший слегка удивленным, заколыхался в воздухе и исчез. Миг спустя он появился вновь и сел у очага, держась за окровавленную скулу.
У двух часовых в дверях и у Рэдерле были одинаковые лица. Казалось также, что они обездвижены таинственными чарами. У Моргона восстановилось дыхание, и внезапная необъяснимая ярость растаяла.
– Хед в опасности, – сказал он. – Я иду туда.
– Нет.
– Море поднялось выше скал. Я слышал... Слышал их голоса. Голос Элиарда. Если он мертв... Клянусь, если он мертв... Если бы ты не ударил меня, я бы знал! Я был в его разуме. Тол... Тол разрушен. Весь. И все погибли. – Он взглянул на Рэдерле. – Я вернусь сразу, как только смогу.
– Я с тобой, – прошептала она.
– Нет.
– Да.
– Моргон, – вмешался Ирт, – тебя убьют.
– Тристан. – Руки Моргона сжались в кулаки; он проглотил болезненный, жгучий комок. – Не знаю, жива она или мертва!
Он закрыл глаза, преодолевая мыслью темную дождливую ночь, необозримые леса, проникая как можно дальше, и шагнул к краю обозримого. Но образ, возникший в его мозге, потянул его обратно, и он открыл глаза, чтобы увидеть озаренные огнем стены башни.
– Это ловушка, – сказал Ирт. Голос его был глухим от боли, но полон редкостного терпения.
Моргон не потрудился ответить. Он извлек из своего сознания образ сокола, но в один миг, еще до того, как его облик начал меняться, мысленный образ уступил место светлым выжженным глазам, которые смотрели в самую глубину его души, и глаза эти вернули его к себе самому.
– Моргон, пойду я. Они ждут тебя; меня они едва ли знают. Я могу передвигаться быстро и очень скоро вернусь.
Едва только Моргон наполнил свой разум видениями огня и теней и почти пропал среди них, волшебник внезапно встал и глаза его проникли в мысли Моргона, с тем чтобы разрушить их настрой.
Моргон уткнулся лбом в каменную глыбу возле дверей – наваждение, воздвигнутое Иртом.
– Моргон, – позвал чародей, и Моргон бросил в его сознание дикий крик, который должен был сбить внимание и рассыпать наваждение, но крик этот безобидным эхом затух в сознании Ирта, словно провалившись в темную бездну. Моргон замер, упершись ладонями в мнимый камень, и пот, заливший его глаза, на несколько мгновений лишил его зрения, и на него, словно предостережение, навалилась тьма. Он снова позволил своему разуму коснуться ее, объять, чтобы двинуться сквозь наваждение к самому ядру мыслей чародея. Но, пока он плутал во мраке, нечто могущественное отступало, уходило из его рук, из его сознания, стоило только ему приблизиться вплотную к этому загадочному нечто. Он не прекращал преследования, пока окончательно не заблудился.
Наконец Моргон медленно выбрался из мрака и обнаружил, что неподвижно сидит перед очагом. Рядом с ним была Рэдерле, и пальцы ее держали его обмякшую ладонь. Перед ними стоял Ирт. Лицо его посерело от усталости, глаза налились кровью, сапоги и подол длинного одеяния были запятнаны сухой грязью и покрыты корочками соли. Рана на скуле чародея уже успела затянуться.
Моргон вскочил. Данан, сидевший с другой стороны, наклонился и положил свою руку на его плечо.
– Моргон, – мягко сказал он, – Ирт только что вернулся с Хеда. Сейчас у нас утро. Ирта не было две ночи и день.
– Что со мной?..
Моргон встал, но Данан схватил его и удерживал до тех пор, пока зрение окончательно не вернулось к князю Хеда.
– Как ты это проделал со мной? – прошептал пришедший в себя Моргон.
– Прости меня. – Напряженный, усталый голос казался насыщенным странными, незнакомыми призвуками. – Властелины Земли поджидали тебя на Хеде. Если бы ты туда только сунулся, то мгновенно погиб бы и немало других жизней прервалось бы в битве за тебя. Они нигде не могли тебя найти; они пытались выманить тебя из неведомого для них укрытия.
– Элиард...
– Он в безопасности. Я нашел его стоящим среди развалин Акрена. Та волна разрушила Тол, Акрен, большинство усадеб по западному берегу. Я говорил с их хозяевами; они видели какой-то бой между загадочными вооруженными мужами, которые, как они сказали, не с Хеда родом. Я расспросил одного из призраков; он сказал, что мало что удалось сделать против преображенных вод. Я сообщил Элиарду, кто я и где ты... Он был оглушен неожиданным бедствием. По его словам, он знал, что ты почуял беду, но был рад, что у тебя хватило ума не приходить.
Моргон вздохнул, и вздох этот словно прожег его насквозь.
– А Тристан?
– Насколько известно Элиарду, она в безопасности. Один слабоумный торгаш брякнул ей, что ты исчез. Она покинула Хед, чтобы искать тебя, но матрос опознал ее в Кэйтнарде и остановил. Она на пути домой.
Моргон прикрыл глаза рукой. Чародей протянул было свою руку к его лицу, но Моргон отшатнулся.
– Моргон, – волшебник, вконец измученный, едва мог говорить, – то была не слишком хитрая мысленная связь. Ты недостаточно ясно думал, чтобы разорвать ее.
– Я думал ясно, – прошептал князь Хеда. – Мне недостало сил вырваться.
Сказав это, он умолк, ощущая позади себя Данана, озадаченного и все же доверяющего им обоим. Мощь чародея как темная загадка, вновь обозначилась над его мыслями, надо всем Обитаемым Миром, от Исига до Хеда. Казалось, от нее негде было укрыться, и он зарыдал – резко и безнадежно, ибо не видел ответа на эту страшную загадку. Волшебник, поникнув, словно вся тяжесть мира давила на его плечи, молчал.
