bannerbannerbanner
Колесо фортуны

Людмила Логан-Аржанова
Колесо фортуны

Полная версия

Работа несложная, но однообразная и унылая до отвращения, еще хуже, чем накрывать пальто в ателье, а увидеться с Юрой удается куда реже, чем ей мечталось. Поэтому, когда одна из подруг, Лида, зовет ее на свое место в горком комсомола – ее переводят на бухгалтера – Людмила соглашается не раздумывая. Но сначала нужно пройти собеседование! Все-таки горком комсомола – серьезная организация…

Что же надеть? Выбирать особо не из чего – нарядов у Людмилы мало, и она после долгих колебаний натягивает красный сарафанчик. Сарафанчик хорош, сама шила – после той практики со швейной машинкой она на «ты». Вот только одно «но»… Слишком уж он откровенный! И молнию сбоку вставить не получилось, приходится придерживать рукой.

Все собеседование Людмила старается держаться прямее, чтобы коварный вырез не оттопырился еще сильнее, и прикрывает грудь, но, конечно же, ее маневры не остаются незамеченными.

– Девочка хорошая, может выходить на работу, – сообщают Лиде в горкоме. – Только сарафанчик пусть все-таки поменяет!

Глава 5
Театральный институт

Ленинград, лето. Людмила приехала поступать в театральный институт, живет у родственников. Ей кажется, будто все это ей снится, слишком уж непривычен мир вокруг. Солнце подолгу не заходит, задумчиво висит над горизонтом, расцвечивая небо во все оттенки оранжевого, желтого и красного, потом все-таки спохватывается и исчезает, чтобы буквально через пару часов появиться вновь. Настоящая ночь так и не наступает, сумеречный воздух напоен ароматами влажных трав и цветов, от Невы и каналов тянет холодной свежестью, иногда – с душком тины и канализации. Спать совершенно не хочется. Надо бы готовиться, при одной мысли о вступительных испытаниях начинает подтрясывать. Всё отвлекает от учебы. В конце концов, плюнув на повторение, Людмила идет гулять по центру и еле успевает вернуться в квартиру родственников до развода мостов.

– Смотри, загуляешь – можешь искать другое жилье! – предупреждает ее Галина, грузная и вечно чем-то недовольная хозяйка квартиры, дальняя родственница.

Людмила краснеет от стыда и возмущения. Но не находится с ответом и, кивнув, проскальзывает в свою комнатушку, забитую почти под завязку каким-то пыльным хламом.

Театральный институт – трехэтажное здание на Моховой – похож на современный готический храм. Людмила любуется мелкой кирпичной кладкой, рельефами и кружевной оторочкой вдоль крыши, эркером с круглым цветком из пяти лепестков и большой полукруглой раковиной на самом верху. Над коваными воротами – год постройки, 1902, с двойкой, похожей на семерку с хвостиком.

Накануне она так и не смогла уснуть, и теперь у нее болят глаза, но утренняя прохлада бодрит. Она пришла слишком рано, институт еще закрыт, но у дверей уже толкутся абитуриенты – стайка взбудораженных парней и девчонок. Она неуверенно подходит к ним поближе.

– Привет! – это какой-то невысокий улыбчивый парнишка, похожий на встрепанного воробья – вихры на голове топорщатся, как перышки, сколько он ни пытается их пригладить. – Я Андрей, Андрей Сапега. Ты первый раз поступаешь?

Оказывается, кто-то из группки уже пытался пройти в прошлом году, а у кого-то это вообще третья попытка. Вот это упорство!

За нервной болтовней время идет быстрее, и наконец их запускают внутрь, на первый этаж. Теперь они ждут в коридоре, у дверей, за которыми сидит приемная комиссия. Разговоры смолкли, все напряженно прислушиваются, пытаясь уловить комментарии экзаменаторов. Людмила безотчетно водит пальцем по выпуклому узору на обоях, сделанных из непонятного гладкого материала. Здесь как-то странно пахнет, не то чтобы неприятно, просто непривычно. Интересно, отчего?..

Наконец ее очередь. На первом туре читают стихи и прозу – она долго сомневалась, но все-таки выбрала проверенного Багрицкого. По крайней мере, его она может выразительно прочесть в любом состоянии. От волнения лиц экзаменаторов она не видит или не запоминает, а те никак не комментируют ее выступление – «спасибо, можете быть свободны» – но, кажется, остаются довольны. По крайней мере, не критикуют – уже хорошо. Кто-то выходит от них весь красный – разнесли в пух и прах.

После первого тура мало кто уходит сразу – отстрелявшихся встречают за дверью: сначала их расспрашивают те, кто еще не сдавал, а потом, уже на улице, те, кто сдал раньше. Потом шумная толпа с облегчением катится по Моховой к Фонтанке, оттуда – в Летний сад. Уже середина дня, жарко – кажется, к вечеру будет гроза – абитуриенты разворачивают газетные свертки с бутербродами и устраиваются обедать прямо на траве под деревьями. Через пару часов Людмила ловит себя на мысли, что все эти ребята и девчата как будто ее давние приятели.

Второй тур. Танец. Людмила пляшет татарочку – конечно, не так легко и задорно, как Нинка, но вроде бы неплохо. Кто-то из экзаменаторов тихонько постукивает ногой по полу в такт.

Потом – опять бродит по Ленинграду, вдоль каналов, по мостам и набережным. Андрей Сапега все время старается держаться к ней поближе, кажется, ему с ней интересно. Он коренной ленинградец и рассказывает ей о городе, истории, достопримечательностях. В Ленинград она влюбилась с первого взгляда. Не влюбиться в город на Неве невозможно. Красивые парки, величественные здания, просто уникальные произведения зодчества… Теплые белые ночи кружат голову, полностью забываешь об экзаменах.

Третий тур. Пение. Тут все не так гладко, похоже, Людмила опростоволосилась. Стоило ей начать – «Помню, я еще молодушкой была…» – как экзаменаторы стали опускать головы. Она все-таки допела до конца, делать нечего, а потом в смущении вышла. Со слухом у нее не все в порядке. В молодежном театре ей сказали, что у нее «внутренний» слух, надо его развивать. Она слышит, что берет не те ноты, но правильно спеть не может.

Андрей, посмеиваясь, поясняет, что комиссию, скорее всего, позабавил выбор песни. По тексту же понятно, эту песню должна петь, э-э-э, пожившая женщина.

– Ну, какая из тебя вдова с четырьмя взрослыми дочками?..

И он как бы невзначай утешающе гладит ее по руке.

Последнее испытание – сочинение. Людмила выбирает «свободную тему» и что-то долго пишет, но, едва выйдя из аудитории, забывает, о чем. Голова пустая и легкая. Ну вот и все, она сделала, что могла! Теперь либо пан, либо пропал.

– Идем погуляем! – это Андрей. Остальные уже разошлись, неужели она дольше всех провозилась?

– Ну пошли!

И они пошли. С Андреем весело гулять, он умудряется рассмешить ее буквально парой слов. Только ей не нравится, что он то и дело норовит к ней прикоснуться или прижаться.

Они идут вдоль Фонтанки, но не к Летнему саду, а к Юсуповскому, потом еще дальше, к сфинксам Египетского моста, и еще дальше, мимо кораблестроительного института – Корабелка, говорит Андрей, – повторяют дугообразный изгиб речки с забавным названием Пряжка, выходят к Мойке, а потом и к Неве. По длинному Благовещенскому мосту с конскими головами и трезубцами в чугунной решетке перебираются на Васильевский. Здесь улицы – не улицы, а линии, и Людмила тут же теряется в номерах. Солнце, несколько часов провисевшее в небе почти неподвижно, все-таки начинает медленно катиться вниз. И вот уже откуда ни возьмись тягучие летние сумерки, они сидят на лавочке в Румянцевском саду, едят батон белого хлеба – ленинградцы почему-то называют его «булкой» – запивают еще теплым, сладким и крепким до горечи чаем, и болтают, болтают…

– Ого, ничего себе, времени сколько! Смотри, половина второго, а еще светло! Белые ночи…

– Пора по домам, да?

– Давно пора, только… Дворцовый развели, и Благовещенский, похоже, тоже. Пошли скорей, проверим.

И точно, пролеты огромного моста уже поднялись почти доверху.

– И как теперь быть?..

Людмила в полной растерянности. Андрей пожимает плечами.

– Ну, можем на скамейке ждать до утра… – И, видя ее реакцию, смеется: – Что, неохота? Да ладно, пошли ко мне, я недалеко живу. У меня комната отдельная.

Конечно, под крышей лучше, чем на лавочке. Но комнатушка у Андрея совсем крохотная, стены как будто из фанеры – слышно, как закашлялся и заворочался кто-то из соседей, наверное, проснулся от скрипа двери или звука их шагов.

– Ты на кровати устраивайся, а я на полу лягу.

Людмила залезает под одеяло, как была, в летнем платьице, и закрывает глаза. В ушах шумит от усталости, ноги гудят. Страшно подумать, что ее ждет утром, когда она вернется – наверняка тетя Галя устроит скандал, а может, и выгонит, как грозилась.

С пола слышится сопение, Андрей ворочается и ворчит: жестко. Людмила переворачивается на другой бок, к стенке лицом. Она уже почти засыпает, когда парень забирается на кровать.

– Людмил, не могу я там спать! Подвинься, а?

Андрей забирается под одеяло, лезет под платье и начинает свои происки. Вот гад! Людмила отпихивает его локтем, он лезет снова.

– Прекрати, хватит! Кричать буду! – злым шепотом говорит она.

Кричать, однако, она стесняется – что люди скажут? – и он, видимо, понимая это, тихонько продолжает свои поползновения. Только вот… Смешно сказать, какие мелочи порой решают дело: когда после сочинения Людмила заходила в туалет, у нее предательски лопнула резинка на трусах, и она туго, изо всех сил завязала ее на двойной узел. Этот импровизированный советский пояс верности и выручает ее в такой деликатной ситуации. Андрей не может ни развязать его, ни даже просунуть под резинку руку. Возится, чертыхается шепотом, но все без толку! Резинка непобедима.

(Как хорошо, что тогда не было ни шелкового белья, ни стрингов! Некрасивое отечественное белье оказалось надежной защитой от замысла Андрея.)

Провоевав с трусами никак не меньше часа, отчаявшийся Андрей все-таки засыпает, а следом задремывает и она. Утром она выберется из его объятий, стараясь не разбудить, и выскользнет из квартиры.

Родственники, конечно, встречают ее без энтузиазма. Следующие две ночи до объявления результатов ей приходится провести… в бане. Там, на коричневых кожаных диванах, ей спится намного лучше, чем в пыльной комнатенке тети Гали. А главное, баня – в десяти минутах от института.

 

В театральный она не проходит по баллам: недобрала за сочинение. Будь конкурс чуть поменьше, не десять человек на место, а хотя бы семь… Высматривая свою фамилию в списках, она уже предчувствует провал и, когда ее опасения подтверждаются, почему-то расстраивается не слишком сильно. Может, потому что понимает: не все актеры получали профессиональное образование.

Вернувшись в Челябинск, она без труда поступит в педагогический, на иностранный факультет.

Глава 6
Институтские годы

«Встать в пять утра», – говорит она себе вечером перед сном. И, удивительное дело, утром просыпается ровно в пять, без будильника, мгновенно, как солдат. А будильника у них, кстати говоря, и нет вовсе.

Она натягивает свои единственные брючки, серенький свитерок – подарок тети Нины – чистит зубы, трижды плещет в лицо ледяной водой, берет сумку с конспектами и выходит. На все сборы у нее двадцать минут. Слава богу, мама и парализованная бабушка спят крепко: все они против ее работы, твердят, что Людмила их позорит.

В шесть уже нужно начинать, а до больницы пешком сорок минут – очень бодрым шагом. Утро расписано почти посекундно. По дороге она вспоминает, какие сегодня в институте лекции и семинары. Английского две пары, и это просто прекрасно! Ну а на истории можно будет поделать домашнюю работу, все равно лектор читает по учебнику.

На улице тишина, темно, только кое-где горят редкие фонари, с деревьев летят желтые и красные листья – сентябрь, еще тепло и безумно красиво. Вот и парк – так она называет огромный двор больничного комплекса. Деревьев и кустов здесь много, это, конечно, радует глаз, но пестрый ковер из листвы с дорожек надо убирать. Машешь метлой почти два часа – утренняя гимнастика, за которую еще и денежки платят. Летом она поедет на них на Черное море.

Дорожка за дорожкой, к семи тридцати на вверенной ей территории становится чисто. Руки немного ноют, но, по крайней мере, мозолей, как в первые дни, уже нет. Людмиле работать при больнице нравится: нравится наводить порядок, нравится утренняя тишина, нравится разноцветье осенней листвы под ногами.

Любуясь своим парком и мечтая о том, как впервые в жизни нырнет в прозрачно-голубую морскую воду, она замечает в больничных окнах мужчин. Весь второй этаж – скучающие любители женского пола, а вот на третьем видно только одно маленькое личико… Так жалко, когда болеют дети.

Выглядит она и правда стильно – изящная высокая блондинка в зеленом полупальто, перешитом из старого длинного, белый берет, темно-синие спортивные брючки на стройных ногах. Ей приятно внимание больных, и она охотно выступает в этом театре одного актера.

Закончив утреннюю смену, – между тем на улице рассветает – она возвращает метлу на место и спешит в институт. Времени у нее впритык, но она никогда не опаздывает.

Уже в конце октября на Урале в воздухе начинают кружить белые пушинки-снежинки, потихоньку застилая все белым покрывалом. Первый снег такой безупречно чистый, что даже обидно разгребать его лопатой. Какое все-таки счастье, что умеешь видеть в природе прекрасное, восхищаться и любоваться! Вот только снега навалило столько, что любоваться уже и некогда, надо работать.

Снег тает, лужи прихватывает ледком, который приятно хрустит, когда на него наступаешь. За оттепелью опять похолодание – полурастаявшая снежная каша превращается в крепкий лед. Нужно брать в руки лом.

Варежки примерзают к металлу, разбивать лед – не метлой махать. Увидев в окно мучения Людмилы, к ней выходит молодой человек с перевязанной головой.

– Девушка, вам помочь?

Надо же, какой культурный!

– Да, давайте, спасибо, только побыстрее, чтобы главврач не увидела…

Помощники – это, конечно, хорошо, но от лома так разболелись руки, что больно даже писать. Через пару недель она решает отказаться от работы. Два месяца и десять дней – уже немало для мечты о море.

Вообще-то до восемнадцати лет ее не имели права брать на работу, так что спасибо Таниной маме, главврачу, за такую возможность. Тане Людмила много помогает с английским – он ей плохо дается.

…Как-то раз, готовясь к контрольной, Людмила нашла в библиотеке учебники, из которых Князев, их учитель, брал диктанты, и хорошенько запомнила слова, на которые он обращал особое внимание. Найти тот самый диктант в одном из трех учебников, которыми преподаватель пользовался при подготовке, было нелегко. Но интуиция ее не подвела.

Ох и мудреное правописание в английском! Выбранный ею диктант – очень трудный – и оказался тем самым. На следующий день после проверки тетрадей учитель с немалым удивлением прокомментировал результаты:

– It’s a kind of miracle. Zhidkova didn’t make any mistakes, and Konkina (то есть Таня) only one1.

И правда, подруга все-таки умудрилась ошибиться. Но весь класс написал из рук вон плохо, и для учителя было очень подозрительно, как Таня в таком труднейшем диктанте сделала только одну ошибку!..

…Конечно, Танина мама после этой истории не могла ей отказать. Девиз «Помогай другим всегда, когда можешь!» будет часто выручать Людмилу в сложных жизненных ситуациях…

***

Море! Людмила впервые отдыхает на море! Заработанных осенью денег как раз хватило на билет до Сочи, и даже сколько-то осталось на прожитье. Она, конечно, поехала не одна – одна не решилась бы – с ней Таня и ее родители. Они снимают квартирку в маленьком поселке между Сочи и Адлером, в частном секторе. Две комнаты заняла подруга с семьей, а самая крохотная досталась Людмиле. Это честно: заплатила она совсем немного. Первую неделю они с утра до вечера купаются и загорают, обедают в кафе, а ужинают вкуснейшими фруктами, купленными на рынке. Людмила никогда еще не пробовала таких спелых абрикосов. Самые вкусные – мелкие круглые, с красным бочком. Они не сладко-приторные, как обычные, а с приятной кислинкой. А какие сочные красавцы-персики! Рядом с домом растет инжирное дерево (оно же фиговое, оно же смоковница), иногда на завтрак хозяйка ставит на стол банку инжирного варенья. Вкуснятина, и с земли ведь тоже можно подобрать… После скудного на фрукты Челябинска черноморское разнообразие кажется особенно восхитительным. А море, Черное море – это вообще чудо, разве оно может надоесть? Медуз пока совсем мало, вода прозрачная и изумительно бирюзовая, Людмила плавает и загорает часами. На второй день пришлось мазаться сметаной – спина и плечи сгорели так, что спать она могла только на животе. Теперь она знает, что купаться нужно рано утром и ближе к вечеру, а в остальное время лучше не вылезать из тени.

За неделю ленивой курортной жизни все ее скромные сбережения улетают бесследно. Хорошо, за квартиру уплачено вперед – но есть же что-то нужно?.. Недолго думая, Людмила идет в ближайшее кафе, на которое она давно посматривала, завидуя посетителям.

– Здравствуйте! Вам, случайно, работники не нужны?

– Посуду мыть пойдешь?..

После работы ломом в заледенелом больничном саду работа посудомойки Людмилу не пугает. Она соглашается, едва выслушав условия – смены через день, начинать в семь утра, питание за счет заведения.

На следующий же день в семь ровно она уже в кафе. Заведующая залом, добрая, симпатичная женщина в белом халате, подталкивает ее к большим чанам – в одном творог, в другом – сметана. И шепчет на ухо:

– Давай налегай, пока мы не разбавили. Таких продуктов у вас на Урале точно нет.

Берет глубокую тарелку и с горкой накладывает ей творог со сметаной.

– Так много?.. Мне же не съесть!

– Ешь, когда дают, и беги, когда бьют!

И правда, молочные продукты здесь невероятные: сметана такая густая, что ложка стоит, жирная… А уж творог! Ложку проглотишь, какая вкуснотища!

Кафе на первом этаже работает с семи тридцати до полудня. Ее задача – собирать грязную посуду со столов и уносить в мойку, длинное оцинкованное корыто, разделенное на три части. Вытряхиваешь остатки еды в мусорку, потом складываешь тарелки, приборы и прочую посуду в первое «отделение» с горячей водой, моешь. Перекладываешь во вторую чашу – здесь горячая вода с горчицей. И, наконец, ополаскиваешь в третьей воде… (Сегодня к такому отнеслись бы с брезгливостью – что за антисанитария! – но в то время это было нормой. И, надо сказать, болели люди реже… С нашей ковидной эпохой не сравнить.)

После двенадцати Людмила поднимается на второй этаж, в ресторан, и работает на кухне. Пока она чистит и режет овощи, ее учат разным кулинарным премудростям. Рассказывают, например, какие говяжьи отрубы считаются лучшими, и как их надо готовить, чтобы не испортить, – это целая наука, но Людмила пропускает все мимо ушей, ей неинтересно. А жаль! С годами ценности меняются…

После смены она уходит с полной авоськой: булочки, пирожки…

– Бери давай, не стесняйся! Завтра все равно новое печь, а это уже под списание, продавать нельзя!

Людмила сидит на гальке, подстелив под себя полотенце, и уплетает булочку с вареньем после вечернего купания. Народу на пляже мало, солнце почти село, и голубовато-золотые волны с шелестом перебирают некрупные камешки. Небо окрасилось в охряно-оранжевый, из-за небольшого облака с сияющей оторочкой веером вырываются лучи. Через несколько минут покрасневшее солнце показывается с нижнего края облака. На него уже можно смотреть почти не щурясь. Чайки с пронзительными криками ловко ныряют в море, выхватывая серебристых рыбешек, другие – наверное, не голодные – лениво покачиваются на волнах. Пахнет водорослями и вечерней прохладой, Людмила кидает в воду гладкие округлые голыши, то голубовато-серые, то бежевые, то почти белые. Ноги немного гудят после целого дня у раковины в кафе, но это ничего – завтра можно отдохнуть. Сказка, а не работа!

Из воды, неловко ковыляя, выходит девчонка примерно Людмилиных лет. Она странно подволакивает одну ногу и немного кособочится. Усевшись на расстеленное рядом полотенце, принимается выжимать длинные темные волосы, с любопытством поглядывая на Людмилу. Та, поймав ее взгляд, улыбается.

– Ты давно приехала? Я тебя тут раньше не видела! – говорит девушка.

– Восемь дней назад. Наверное, просто не пересекались. Я обычно так поздно не купаюсь.

– А! А я всегда в это время. Не люблю, когда народу много и на меня таращатся. Пораньше тут полон пляж местных парней, они так гогочут, все время кажется, что надо мной. Ты же заметила, как я хромаю?..

Людмила кивает:

– Заметила, но не так уж и сильно ты хромаешь, по-моему… Над чем тут смеяться?

– Ой, да брось! Некоторым лишь бы посмеяться, а над чем, без разницы. Это у меня с детства, полиомиелит. Год в больнице провалялась, и вот. Хорошо еще, вообще ходить могу. Счастье, что теперь от этой пакости прививают.

Людмила не знает, что ответить. Ей очень жалко новую знакомую, у нее такие красивые зеленые глаза, но взгляд грустный. И она пододвигает к ней авоську с булочками:

– Ты столько плавала, проголодалась, наверное? Возьми, я так наелась, не могу больше.

Девушка берет плюшку с яблочным повидлом и что-то одобрительно мычит, впиваясь в мягкую выпечку. Плюшки и правда хороши, Света и девочки из кафе знают свое дело!

Уходят с пляжа они уже подружками.

Людмила встречается с Галей через день, после смен в кафе и ресторане, и отдает ей все, что разрешается вынести с кухни. Работа-отдых-работа-отдых – в этом графике время летит стремительно, начался обратный отсчет: через шесть дней поезд. Завтра челябинская подруга и ее родители, с которыми она делит квартиру, уезжают, и хозяйка твердо сказала, что и Людмиле нужно съехать – если, конечно, та не намерена платить за все три комнаты. Она бы и рада, но деньги слишком большие…

– Андрей Валерьевич! Можно, пожалуйста, я четыре ночи переночую здесь, в кафе? – Людмила объясняет ситуацию директору.

– А где ты спать будешь? – смущенно спрашивает тот.

– Я могу так, на полке, мне места хватит, правда!

– Как на полке? Скрутит поясницу, и кто тогда мне посуду мыть будет до конца недели?

– Да вы что, я четырнадцать лет на полу спала!

«На полке» – это на длинной деревянной полке, на которую утром поварихи складывают привезенный свежеиспеченный хлеб. Жестко, конечно, но несколько ночей перекантоваться можно!

Положив под голову еще мягкую булку хлеба, завернутую в полотенце, подстелив под себя простое шерстяное одеяло типа солдатского и укрывшись белой простынкой, которой закрывают хлеб от мух, Людмила чувствует себя на нижней деревянной полке вполне комфортно. И спится ей в окружении соблазнительных запахов еды не хуже, чем в квартире в частном секторе. Она мечтает о поезде – мысленно она уже в купе, на нижней полке, едет в Москву к подруге. Галя пригласила ее в гости! Ей представляется Красная площадь, Кремль, Собор Василия Блаженного – все, что она видела в кино.

 
1Это какое-то чудо, Жидкова не сделала ни одной ошибки, а Конкина – только одну (англ.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru