Людмила Геннадиевна Козлова
Красные сапожки. Рассказы
– Ангел, это так прекрасно любить тебя! Для меня сегодня было потрясением, когда мы начали открывать друг друга как мужчина и женщина…
В тот момент я четко осознала, что Даниил очень тонкая натура, а я – деревенская простушка, которая не сможет соответствовать будущему художнику.
– Что же ты остановился, Даня! Люби меня, мне так этого хочется, чтобы ты стал первым в моей жизни мужчиной…
Он положил свои тонкие пальцы мне на губы и сказал:
– Ты еще не достигла шестнадцати лет…а я к тебе отношусь серьезно, как к будущей невесте, поэтому сделаем все по правилам…
– Да к черту эти правила! Какие правила могут быть для любви!– бунтовала я.
Даниил нежно, чуть прикасаясь, провел своей ладонью по моим маленьким грудям: по всему телу пошли приятные мураши…я схватила его правую руку – и страстно стала ее целовать.
– Ангел мой, у нас столько еще впереди будет прекрасных ночей…– задумчиво проговорил он.
В этот день мы молча добрались до деревни, у калитки в мой дом он чмокнул меня в щеку и сказал, что завтра нарисует мой портрет… Но ни завтра, ни послезавтра Даниил не пришел. Не выдержав еще одного дня ожидания – я направилась к Марье Павловне.
– Проходи, Агата, проходи, – как-то иронично произнесла она.
– Я к Даниилу, – робко проблеяла я.
– Отца Даниила срочно вызвали на работу в Норвегию и Даниил уехал с ним. Так что забудь его…на кой ты ему сдалась, клуша сельская?!С тобой же в свет стыдно будет выйти…
– Зачем Вы так со мной?!
– Да ты, Агата, сама раскинь мозгами: Даниил в Европе все детство и юность прожил, ему карьеру художника строить надо, семья не нужна ему. Знаю, что и он к тебе прикипел всем сердцем, хотя и нет в тебе ничего особенного…Ты можешь сломать ему жизнь…
Я не стала больше слушать ее речи – и выбежала из дома, в лес, в тот сарай, где мы с ним были близки и одновременно далеки друг от друга…
– Бабуля, вы больше никогда с ним не встретились… и кроме поцелуев у вас ничего не было?!– вывела из прошлых воспоминаний меня Барашек.
– Нет, Барашек, больше я никогда не видела своего Даниила. На восемнадцать лет пришел на мой адрес большой заграничный пакет без обратного адреса, внутри которого лежал мой портрет и вот эта засушенная роза вместе с запиской: «Прости меня, мой Ангел …»
– А где портрет?! – перебила внучка.
– Разорвала – и в печку. А розу эту засунула в энциклопедию, с глаз долой…со временем забыла про нее, пока ты сегодня не отыскала эту «улику» из прошлого…
– Да уж…вот эта история! Платоническая любовь, я думала это только в сказках бывает …
– Дурында ты моя дорогая! А потом я встретила твоего деда Ивана, вышла замуж за него, родила твою маму Настасью – и зажили, как все…Мужа своего я уважала, по своему любила, жаль, что рано ушел от нас…
– Агата (внучка иногда называла меня по имени), а как жизнь Даниилы сложилась?
– А никак…бабка его перед смертью своей зазвала меня к себе, прощенья просила: Даниил после разлуки со мной наркотиками увлекся, вечеринки разные устраивал, вот на одной из таких вечеринок исчез лет двадцать тому назад, где он – до сей поры неизвестно. Жив или в царстве мертвых…
На следующий день я вместе с Яной собралась на кладбище- мужа и деда проведать.
Стоял сентябрь, теплый и ласковый. Мы с внучкой привели могилку Ивана в порядок, посыпали на нее пшено и положили конфеток. Вскоре направились назад. Проходя мимо могилы Марьи Павловны (она была похоронена прям у выхода с кладбища), я заметила на ее заросшей могиле худого высокого мужчину, в серой потертой шляпе, сгорбившего под тяжестью холщового рюкзака. Мужчина опирался на трость…Сердце сжалось:
– Даниил! – крикнула я, аж вороны вспорхнули с ветки от этого сильного, исходящего изнутри, крика…
Мужчина обернулся- и устремил свои серо- желтые глаза на меня. Умиротворяющая улыбка застыла на лице художника…
ОЧЕРЕДЬ…
Все амбиции и планы полетели в тартарары, когда тридцатипятилетняя Марта узнала, что ей диагностировали Паркинсон, «старый добрый Паркинсон»…Первым делом женщине хотелось намылить себе шею и удавиться: «За что? Почему Я? Я никому никогда не сделала ничего плохого, да я вообще ангел и самый добрейший в мире человек! А как же стать лучшим модельером, как Юдашкин или Зайцев!?»
Семья не входила в планы Марты: она жила творчеством и только им одним. К своему красивому телу она иногда допускала Юрку, оболтуса и прощелыгу, друга детства, так сказать… и больше никого. Имел он на эту утонченную особу свое несравненное мужское влияние: хитрец воспевал ей оды, говорил, что в скором будущем она завоюет российские подмостки и не только… Юркины дифирамбы льстили самолюбию женщины, возносили ее на недосягаемый пьедестал.
И когда успех казался был уже не за горами – в гости пожаловал дедушка Паркинсон, решив поселиться навсегда в уютной квартире женщины, отключил все амбиции, загнал в глубочайшую депрессию, которую даже верный Юрка не выдержал (сбежал сучонок, прихватив золотые украшения Марты вместе с деревянной шкатулкой, оставив после себя лишь зыбкие воспоминания).
От такой несправедливости жизни Марта и хотела было повеситься, но стул под ее ногами предательски закачался- и одна ножка сложилась пополам: «Ну зараза, словно специально!» Несостоявшийся московский модельер приземлилась рядом с раненым стулом и с петлей на шее, стала горько так, протяжно рыдать.
