Любовь Попова
Выпускной. В плену боли
Глава 1. Демьян Одинцов
– Демьян! Ты опоздаешь! – кричит мама, а я делаю вид, что не слышу. Наушники, футбол на телеке. Всё, только чтобы опоздать и не везти замухрышку в школу.
Жалкая попытка. С мамой такой номер не проходит.
Она подходит, срывает наушники, бросая их в угол дивана. Вручает мой же рюкзак и свеже отглаженную рубашку. У нас домработница, но мама любит гладить всё сама. Говорит, хоть немного своей души вложить хочет. Не без странностей в общем, но крутая.
– Мам, давай ты мне подарок к окончанию школы сделаешь и освободишь от обязанности возить Чебрец в школу. Милена бесится и не даёт.
Тут же мне по затылку прилетает.
– Не надо матери про свои сексуальные подвиги рассказывать, пожалуйста. А ты своей девушке ещё не сказал, что в Европу улетаешь учиться после выпускного?
– Скажу. Она, может, потом сама ко мне прилетит.
– Если не бросит лжеца такого.
– Она бросит, если продолжу Асю возить в школу.
– Это уж, будь добр, выполняй, девочке не на чем добираться, а тебе всё равно в ту сторону.
– Засада…
– Давай, шагай, а то Милена твоя без твоей любви засохнет как кактус…
– Кактусы же не… – я сощуриваю взгляд, понимая, о чём именно мама говорит. Милена ветряная, любит пофлиртовать, в общем матери не сильно нравится.
Ладно, немного осталось, и буду жить так, как мне нравится, и возить в машине своей только тех, кто нравится.
– Не смотри на меня так. Давай уже переживём этот месяц, и будешь свободен, как Добби.
– Добби был эльфом, а я, блядь, таксист, – новый удар по затылку.
– Не ругайся при матери. Осталось немного, и больше ты её не увидишь, раз так ненавидишь.
– Скорее бы, – натягиваю рубашку, рюкзак в руку беру. Наклоняюсь для привычного поцелуя в щёку, только потом шурую из дома. В гараж, где мой зверь стоит. Провожу рукой по гладкой поверхности. Скоро, скоро мы с моим зверюгой отправимся в большое плавание под названием взрослая жизнь.
Сажусь за руль, чувствуя, как вибрирует всё от рева мотора.
Выезжаю с территории дома, чтобы наконец рвануть вперёд и поднять пыль просёлочной дороги именно там, где стоит Чебрец.
Этого можно и не делать, но так забавно наблюдать, как Ася закашливается, разгоняя вокруг себя пыль как мух.
Каждый раз надеюсь, что хоть что-то может её заставить обидеться и не сесть в мою машину. И каждый раз она, сука, меня разочаровывает. Я раньше думал, что её мама жаждет нас поженить. Но я быстро понял, что это не так.
Внешний вид. Девочек, которых хотят отдать замуж, одевают в красивые платья, в красивые туфельки, на голове делают воздушную прическу. А Ася… Бля, её даже зовут как отбеливатель.
Сегодня на ней дебильные джинсы клёш, которые вышли из моды лет пятьдесят назад, убогий свитер в клеточку под горло, буро-розового цвета. Волосы уложены в привычную кичку, которую она не расплетает даже на физкультуре.
Она в принципе ничего так, с пивом потянет, но, блядь, какая она замороженная! Словно статуя неживая. Я её голос за все эти годы перевозок слышал от силы несколько раз.
Она подходит к машине, дёргает ручку, а она не поддаётся. Дёргает сильнее, смотря прямо перед собой. А я усмехаюсь, наслаждаясь паникой в её глазищах. Ну, хоть какие-то эмоции от статуи. Неожиданно для меня она вдруг отходит от машины. Всё дальше и дальше. Я нажимаю кнопку и жду, что она вернётся. Она всегда возвращается. Но не сегодня… Охренеть, чё.
Обычно она просто молча и сопя залезает в машину, а сегодня отходит и идёт вперёд по дороге, поднимая пыль своими потёртыми кроссовками.
Забавно даже. Снег должен пойти? Отжимаю педаль тормоза, и машина сама катится за этой гордячкой. Я опускаю стекло, смотря на её острый нос в профиле. Крылья раздуваются, а взгляд пустой. Ледышка чёртова.
– Что, Снегурка? Ты сегодня ожила? В машину садись, времени мало.
– Сама доберусь.
– Ага, а потом маме объясняй, почему тебя маньяк расчленил. Скажут, ещё я виноват.
– Да ты только рад будешь, – тут даже стыдно немного. Я, конечно, любовью к ней не пылаю, но и смерти не желаю. Просто мы вращаемся в параллельных вселенных и пересекаться не должны, но эта поездка в школу всё портит.
– Я и не отрицаю. Садись давай.
– Не хочу.
– Я что, думаешь, разговаривать с тобой буду долго, – выворачиваю руль, преграждая путь. Выпрыгиваю из машины. Она делает несколько прыжковых шагов в сторону, но я легко нагоняю тощую тушку и отрываю за тонкую талию от земли.
– Дебил! Отпусти меня! Я теть Свете всё расскажу! Не трогай меня! – орёт в ухо, пока несу в машину, закидываю на заднее сидение и дверью хлопаю. Удивительно, какой у неё бесявый голос, оказывается. – Придурошный!
– От придурошной слышу. Над тобой вся школа ржёт, в курсе?
Я даже оборачиваюсь, посмотреть на ту, чей голос так резко прорезался. За всю школу не могла и двух слов связать, а теперь что… Пялюсь на её профиль. Никогда особо и не приглядывался, просто видел, что бледная. Теперь так близко можно рассмотреть, что на её белой коже даже пор не видно, словно чистое полотно, на котором два розовых пятна. Блядь, даже интересно, она везде такая белая? Соски тоже? Попросить посмотреть?
– А мне плевать! Я в отличие от тебя не завишу от мнения толпы, и мне не надо быть во всем лучшей. Чтобы что-то там всем доказать.
– Ох, ебать! Чебрец! Королева! То есть ты никогда не хотела платья красивые носить, туфельки, может, даже косы свои расплести? Ты же нормальная девчонка, а ведёшь себя так, словно тебе пятьдесят, и ты старая дева.
– А ты так, словно тебе пять, и игрушки у тебя должны быть самыми лучшими. Мы такие, какие есть, и другими не станем, что бы с нами не произошло. Так что отвернись и веди машину.
Она забирается в самый угол, так чтобы даже в зеркало заднего вида на неё посмотреть не мог. Впрочем, и смотреть там не на что. Бледная моль. Такую трахать только под дулом пистолета.
Путь в школу занимает обычно двадцать минут, если пробок нет с области.
Двадцать минут в полной, давящей на мозг тишине. И в запахе Чебреца. От неё всегда должно пахнуть навозом и скотиной, но вместо этого я всегда ощущаю чёртовы запахи свежескошенного сена и хлеба, словно она с утра сама его печёт.
Их семья держит ферму. Весьма крупную для этих мест. Все у них берут и молоко, и яйца, и мясо. Мы ведь даже дружили. Я кучу времени у них на ферме проводил. Она учила меня полоть, вскапывать землю, собирать ягоды. Я ещё тогда только приехал в эти места, и мама считала, что меня нужно к труду приучать. Всё кончилось, когда мы в школу пошли. Не помню, почему. Просто стал приезжать на ферму, а она вместо улыбок стала со мной холодной как ледышка. А вместо помощи начала командовать. А однажды меня вообще перестали туда возить.
Над ней вся школа ржёт, а она даже не пытается исправить положение. Никогда не пыталась. Словно её всё устраивало. Но это же чушь? Ни один подросток не хочет подвергаться насмешкам. Ни один…
Высаживаю её возле школы и тут же вижу недовольную моську Милены. Она с подружками уходит внутрь, тряхнув блестящей тёмной шевелюрой, а я глаза закатываю. Стерва. Чувствую, не обломится мне и сегодня.
– Готова будь к трём, чтобы уехать.
– Я на автобусе.
– К трём будь готова! – рявкаю раздражённо, а она дверью хлопает, неожиданно вызывая во мне прилив адреналина. Я никогда не пытался её задеть, никогда не пытался вызвать эмоции, даже не думал, что может быть так просто и так интересно.
Глава 2. Чебрец Ася
– Так, ребят, мы будем репетировать вальс для выпускного.
Тут же слышатся стоны и недовольства. Но наш неизменный завуч Анастасия Владимировна срезает все лишние звуки одним острым, как у коршуна взглядом.
Я всегда её побаивалась. Особенно когда она к себе вызывала. Знала, что в основном, чтобы попросить что-то или заменить учителя начальных классов. Но всё равно, а вдруг ругать будет? Или рефлекс уже…
Все стоят и изнывают, не готовые репетировать то, что мы делаем уже второй месяц два раза в неделю.
Понятно, что в последнюю неделю учёбы не особенно всем хочется оставаться в стенах школы. Даже если весело.
– Да, да, мои хорошие. У нас впереди выпускной, и он должен пройти на отлично. Запомнится всем и каждому. Можно сказать, перевернёт ваше сознание. Чтобы все газеты Москвы потом трубили! Чтобы потом, когда вы станете депутатами и преступниками, я могла вами гордиться.
Актовый зал взрывается смехом. Даже Гриша, что рядом стоит, усмехается.
– Одно другому не мешает, Анастасия Владимировна.
– А я знаю, Одинцов, знаю. Так, встаём по парам.
Мы с Гришей поворачиваемся друг к другу. Он, как обычно, готов оттоптать мне все ноги своей, но я ему, как обычно, всё прощу.
– Прости, Ась.
– Ничего, Гриш… Только считай про себя. Раз, два, три. Раз, два, три, – вроде сносно…
– Слушай, Чебрец, а как ты ещё под ним не задохнулась, – ржёт конь Ремезов, собственно лучший друг Одинцова. Такой же «весельчак». На того даже не смотрю. Никогда не смотрю. Особенно в глаза стараюсь не заглядывать. Он у него острый, как бритва, словно вскрывающий кожу, пускающий кровь и выворачивающий наизнанку всё тайное и глубокое. То, чего быть в принципе не должно быть между нами. То, чего не будет никогда. Вот Гришка хороший, светлый человек. Шутит не смешно, в любви признаётся забавно, а главное, не вызывает никаких эмоций. С ним спокойно, как в штиль. А Одинцов вечный шторм, который потопит.
Вечно в центре событий.
Вечно привлекает внимание.
Ему словно всегда и всего мало. Довольствоваться малым – не про него.
Вообще не понятно, почему я о нём так много думаю?
Наверное, потому что каждый день заставляю себя сесть в его машину.
Наверное, потому что вспоминаю, что когда-то он был совсем другим. Простым и добрым.
Мы кружимся с классом в танце, нами руководит Владимировна, я чувствую, как тяжёлая рука на талии сжимается крепче, а тела становятся ближе. Невольно пытаюсь отстраниться.
Гриша совсем головой едет, потому что пытается урвать в полёте танца мои губы. Я молчу, но отклоняюсь всё сильнее. Секунда, две, три и всё….
Запинаюсь за что-то, лечу назад, в крепкие руки…Одинцова.
Его терпкий, густой запах я даже в темноте узнаю. Горечь укропа и сладость цитруса.
Господи! Я настолько увлеклась анализом, что не заметила, как Гриша валится на Милену, почти целиком придавливая её к линолеуму.
– А-а-а! – кричит она, схватившись за ногу. Не думаю, что что-то серьёзное, но вопит она так, словно её режут без наркоза.
– Ну ты слоняра! – ржут все, пока он тяжело поднимается. Одинцов отпускает меня резко и берет орущую Милену на руки, толкнув Гришу. Тот хмуро опускает голову. Я незаметно, насколько это возможно, увожу его из актового зала в коридор к окну.
Нечего ему слушать все эти разговоры.
– Ублюдки жестокие, никогда не упустят возможности подковырнуть тебе самую болезненную рану.
– Я не специально…
– Я знаю, Гриш, я знаю.
– О, свинопаска своего хрюнделя на верёвочке уводит, – хохочут они так громко, проходя мимо, что отдаётся в ушах.
– Скоро это закончится, Гриш, – убираю я волосы с его лица. – Поедешь ты в Москву и станешь самым крутым ветеринаром.
– И ты со мной поедешь?
– Я тут тебя ждать буду. Отцу с мамой помогать надо.
– Пусть наймут кого-то.
– Не смеши. Они никогда никому не доверятся.
– Буду учится на заочном, тебя ждать.
– Свадьбу сыграем потом?
– Конечно.
– Я, может, похудею даже…
– Это совсем не обязательно, – целую его в мягкую щёку. Иногда мне кажется, что от него кислятиной пахнет, словно после разделки тушки. Так, Ась, не привередничай.
Разве я имею право его судить? Он, как и я, в этом мире богатых лишь слабое звено с тяжёлой ситуацией. Его дядя пьёт сильно, а родителей нет давно.
– Эй, ты! – дверь в актовый бьётся об стену, впуская мощный поток тяжелой ауры, которая к месту прибивает. – Боров. Ты в курсе, что ты мою девушку чуть не убил?
Он на полном серьёзе? И смотрит так, словно хочет повторить подвиг Дантеса…
Глава 3.
– Одинцов, это случайность!
– Рот закрой, пастушка, – толкает меня в сторону, к перилам больно прижимает. В груди сердце барабанит, когда он злой взгляд обращает на Гришу. – Свинья, либо ты идёшь за мной и извиняешься перед всеми, либо я тебя с этих перил головой вниз свешиваю. Без трусов. Посмотрим на твой хряк.
Парни облепляют Одинцова с двух сторон, словно охрана, а у меня сердце заходится. Горло сдавливает. От ненависти к этому заносчивому придурку.
– Эта была случайность! Из-за меня! – встаю перед Гришей, которого, кажется, уже трясёт. Он был всегда быстрым на истерики и слёзы. Приходилось успокаивать.
– Если ты сейчас не отойдёшь, завтра можешь идти пешком до школы.
– Ну, и пойду. Он не должен извиняться! Не перед такими уродами, как вы.
Я сама понимаю, что переборщила. Просто ляпнула лишнего, но поздно.
Резкий бросок руки, и мой свитер в его кулаке, а я вдруг резко опускаюсь на колени. Даже вздохнуть не могу. Меня словно под воду опустили. Словно топят. Глубже. Глубже.
Парни молча замирают, словно ждут, что сделает Одинцов дальше. И я жду. Как низко он готов опуститься ради того, чтобы остаться королем? Он вдруг задирает мою кофту на голову, оставляя меня без света и воздуха. Унижая. Растаптывая. Толкает на пол. Они ржут так громко, что я почти глохну. По телу волнами скользит прохлада, я бьюсь руками, словно под толщей воды.
– Смотри, а у неё соски встали. Может, пощупать её, свинтус её хоть подрочит.
– Слышал, Гришаня? Встаёшь и идёшь с нами, или твоя подружка подарит свою вишенку не тебе.
Я карабкаюсь в собственной одежде, пока он уводит Гришку. Слёзы горячим потоком, руки как полости вертолета, чтобы поскорее освободиться. Чтобы вцепиться в морду ублюдка с демоническим именем.
– Думаешь, она целка? – слышу сквозь стук пульса в висках.
– Уверен, – наконец, освобождаюсь и за ними. Но дверь в зал закрыта с той стороны.
– Гриша! Не смей! Ты ни в чём не виноват! Это я.
Я… Зачем я отклонилась? Ну, поцеловал бы он меня. Ну, и что? Давно ведь пытается. От меня не убыло бы, да?
Я стучусь в дверь, когда она вдруг открывается, и на меня почти толкают Гришку. Я успеваю отскочить, и он летит на пол.
Лицо разбито, сам он воет, а я к нему.
– Уроды! Господи, какие вы ничтожества! – кричу, помогая Грише встать.
– Давай-ка мы ей объясним…
– Ага, а потом будешь рассказывать, какого хера одноклассник покалеченный. Оставь… – командует человек, которого я теперь ненавижу!
За спиной молчание. А мы вниз идём. В медпункте долго сидим. Медсестра молчит, как, впрочем, и все. Никто даже не смеет противоречить этим выродкам, потому что родитель каждого один влиятельнее другого. Порой я не понимаю, что я вообще делаю в этом районе. В этой школе.
– Ну, ничего, до свадьбы заживёт, – улыбается медсестра своими яркими губами и оставляет нас передохнуть.
– Слышала, Ась, до свадьбы заживёт. У нас же будет свадьба?
– После учёбы и только так, Гриш. Мне ещё не хватало твою карьеру портить.
– Ты бы не испортила.
– Нет. Рано ещё. Ну, какие из нас сейчас муж и жена? – спрашиваю со смехом, а потом резко выпрямляюсь, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся, а тело кусают мурашки.
– Да, точно, Гриш, какой из тебя муж? Ты же даже на руки её поднять не сможешь, – влезает Одинцов, прислонившись к дверному косяку. Я невольно бросаю взгляд на часы. Три. Не будет же он на полном серьёзе меня ждать? Не после всего!
– Выйди отсюда!
– А я сегодня поднимал, да, Ась? Понравилось тебе, как я тебя в машину запихивал?
Это звучит настолько двусмысленно, что тянет оправдаться.
– Не слушай его, Гриш. Он просто дурачится. Издевался надо мной сегодня, хотела сбежать.
– Да, да, от меня прямо-таки все норовят сбежать. Особенно на утро.
– Ты можешь выйти! Нас от тебя тошнит! – вскакиваю, готовая почти в бой вступить, ударить, просто закрыть ему рот!
– Чёт тебя не сильно тошнило сегодня на заднем сидении, – скалится он. Зачем он это делает?
– Прекрати! Не было ничего! – впервые повышаю голос. Зачем он это делает?! Зачем подходит так близко, обдавая всё тело запахам горькой сладости?
– Может, и не было, но ты попробуй его в этом убедить теперь. Я в машине жду десять минут. Не придёшь, снова придётся на мне поскакать, моя козочка.
Рука дёргается, но Одинцов головой качает.
– Не смей даже…
Сжимаю руку в кулак и падаю рядом с Гришей, когда этот чёртов демон покидает, наконец, медпункт.
Возвращается медсестра с покрасневшими щеками. Он вообще не может мимо ни одной юбки пройти.
– Ась, вы…
– Нет, Гриша! Ну, что веришь придуркам всяким. Ему просто нравится меня на эмоции выводить.
– Наверное, потому что ему нравятся твои эмоции.
– Нравятся?
– Ага, ты, когда злишься, становишься очень красивой. Ну, в смысле ты всегда красивая, но сейчас особенно. Прости, – он отводит глаза, которые почти не видно за распухшим ртом.
– Ничего. Просто это ерунда. Пойдём на автобус, Гриш. Не поеду я с ним.
– Если поздно приедешь, влетит от отца, знаешь же. А за мной дядя сейчас приедет.
Вот это в Грише и бесит. Абсолютная лояльность ко всем, неумение постоять за себя, за меня. Злит это его «знаешь же». Но я проглатываю это и просто встаю.
– Тогда до завтра.
– Наверное, вальс я с таким лицом танцевать уже не смогу.
– Да и мне не светит, не переживай. Будем стоять в уголке, как обычно.
– Но ты же занималась, хотела…Платье сшила…
– Ну, и что? Что, последний раз вальс буду танцевать, что ли? – смеюсь я и вывожу Гришу на улицу, туда, где черную зверюгу окружили мажоры. Но только один из них смотрит прямо на меня. И ждёт, что я стану его марионеткой.
Но я резко сворачиваю в сторону, даже не смотря в этот улей…
– Опоздаешь домой, Ась.
– Плевать. Лучше получить тумак от отца, чем залезть в змеиное логово.
Глава 4. Демьян Одинцов
– О, вон наша парочка пошла. Свинопаска и хряк. А чего, она с тобой сегодня не поедет? – ржёт Ремезов, а я выбрасываю сигарету и смотрю вслед гордой Асе.
Да и плевать. Пусть добирается, как хочет. Заеду тогда пораньше к Милене, может, она уже отошла от своей истерики.
– Не поедет. Сегодня она решила поскакать на другом коне.
Пацаны ржут, а я усмехаюсь. Приятно, когда шутка заходит, даже если ты особо этого не планировал. Будет даже немного жалко прощаться с одноклассниками, с которыми были в одной компании столько лет. Хотя если подумать, лучшими друзьями я их назвать не могу. Даже Ремезов и тот просто приятель.
Я прощаюсь со всеми, прыгаю в тачку. Но вместо того, чтобы стартануть по трассе, подъезжаю к остановке и смотрю, как Гришаню забирает дядя. Он никогда лица своего не показывает, сидя в тонированной в хлам тачке, но судя по трясущемуся второму подбородку одноклассника, его стоит опасаться. Да и вообще вся эта семейка Шиловых мутная. Отец даже пробивал их ради моего интереса. Столько случайных смертей в семье никогда не бывает случайностью.
Ася машет им рукой и отворачивается, продолжая стоять и ждать автобус. Если я не ошибаюсь, ждать ей придется минут сорок, а может, и больше, если на развязке пробка.
До сих пор понять не могу, нахер я её провоцировал сегодня, но ведь гораздо интереснее смотреть, как по белой коже растекаются красные пятна гнева.
Кожа руки невольно гореть начинает, когда думаю, какие ещё пятна можно оставить на её белой коже. Какими красными можно сделать её губы. Любые, блядь, губы.
И чего она в своего Гришу вцепилась?
К ней ведь не раз подкатывали. Да, может, не так красиво, как хочется девочкам в её возрасте, но ей-то особо выбирать не приходится. С её-то родоками.
Открываю окно, выпуская тяжёлый дым на улицу. Он свинцом осядет в легких, мутит взгляд, смешивает мысли с фантазиями.
– Последний шанс, Чебрец.
Она даже не поворачивается в мою сторону, а я тоже бегать за девками не привык. Та же Милена сама на мне висла, отгоняя возможных соперниц, сама себя предложила, чтобы не было надобности секс на стороне искать. Ну, а что, дебил отказываться от такой куколки?
Ася же не предложила. Мне кажется, она о сексе-то знает только из курса зоологии.
– Я сейчас уеду.
И снова в ответ молчание. Холодное, кусачее, до трясучки раздражающее.
Да и пошла она. Выкидываю окурок к её ногам, закрываю окно и стартую. Больше я ждать её не буду. И пусть мать, что хочет говорит. Вообще не понимаю, как мои родители могут до сих пор общаться с её предками. Это же два разных класса. Просто небо и земля.
Пускаю взгляд проскользнуть по зеркалу заднего вида и замечаю, что Ася смотрит на машину. И чёрт его знает откуда, но ощущение, что в нём мольба.
Покажется же такое.
Сворачиваю в нужный жилой район и почти сразу торможу у дома Милены.
Мне открывает её домработница, родителей, как это часто бывает, нет дома. Я прохожу на второй этаж, сразу толкая дверь нужной комнаты.
Милена лежит в кровати. Вокруг неё куча подушек, как у настоящей принцессы. Она была настолько зла, что даже отказалась от моей помощи, её домой отвез её водитель.
– Как я теперь буду на выпускном? – тут же включает она стерву, что порой утомляет. Она откидывает одеяло и демонстрирует загорелую ножку с небольшой шишкой. – Я даже туфли свои надеть не могу! А вальс!
– Забей, Мил, ну что вальс? Ты всё равно будешь королевой, даже если придёшь на костылях. Ты же знаешь, в школе нет никого красивее тебя, – накрываю ногу пальцами, чувствую, как вздрагивает. Грудь небольшая вздымается чаще. – Интереснее, умнее, сексуальнее. А вальс – это для лохов. Несовременно.
– Демьян, – сглатывает он, взгляд не отводит, даёт скользнуть рукой под одеяло, коснуться влажных трусиков. – Ты опять её привез. Я же просила!
Она толкает руку, а я вздыхаю. Бабы сегодня, как сговорились!
– Ну, ты не забывай, что я пока с родоками живу, человек подневольный. Я же не по своей инициативе её в машину свою усаживаю, – сажусь ровно. Почему-то вспоминаю, как поднимал её лёгкое тело, как нёс в машину. Фантазия и возбуждение подкидывают картинки, которые я раньше игнорил. В лесу никого, считай. Можно было следом забраться, накрыть её тело своим, смести сопротивление поцелуем. Одним, ещё одним.
– Ну, я понимаю, но ты мог бы такси ей заказать.
– Ну, какое у нас такси, не смеши меня. Ладно, если ты планируешь и дальше меня лечить, я лучше передёрну, – хочу встать, но Милена кошкой к спине прижимается, под рубашку пальчиками шаловливыми скользит.
– Ну, что ты в самом деле! Я что, не могу немного пообижаться, немного тебя поморозить?..
Тут же кидаю её на кровать и халат с неё сдергиваю.
– Давай ты морозить будешь подписчиков своих малолетних, а со мной так не надо.
– Не буду, не буду, лучше возьми меня…. Демьян, я же так тебя люблю. Замуж за тебя хочу. Возьмёшь меня?
– Возьму, возьму. – Беру. Быстро. Жадно, в любимых позах, но что-то загорелая кожа, как раньше, не вставляет, на ней почти не видно следов….
