Любовь Фёдоровна Ларкина
Пути-дороги гастрольные
Беглецы
Вчера пионервожатая Настенька была очень довольна четвёртым классом «Б», который так много принёс макулатуры, что, пожалуй, план будет не только выполнен, но и перевыполнен!
Она с весёлым настроением отправилась сегодня в школу: её должны обязательно похвалить за хорошо проведённую работу по сбору макулатуры. И вообще, всегда приятно, когда всё получается!
На пороге школы её встречают несколько первоклассников с тяжёлыми мешками – это то, что вчера не успели положить на весы и сдать. Настенька, ещё больше обрадовавшись, весело встряхнула своими кудряшками и поспешила к заветной кладовке, где лежит гора газет и журналов, прочитанных и непрочитанных, которые ещё пахли типографской краской, это было видно ещё и по чистеньким и глянцевидным страницам периодики. Они ярко выделялись между грязных картонок и потрёпанных газет, пожелтевших от времени, и развалившихся старых книг, и прочее…
Дверь со скрипом отворилась и, впорхнув в кладовку, девушка замерла в ужасе: на полу валялся всякий бумажных хлам, где-то десятая часть всего собранного за вчерашний день. Она рванулась вон, сбивая с ног Зиночку, которая тут же дико разревелась на всю школу, поднялась и стремглав полетела к директору школы. Девочка буквально влетела в кабинет и выпалила: «Таисия Петровна, а куда девалась вчерашняя макулатура? Неужели её уже вывезли? Но мы не заказывали машины!»
Директор задумалась и ответила, что об этом ничего не знает. Тогда они направились в учительскую, но и там никто ничего не знает на этот счёт. Тогда послали за сторожем, но и он никому ворот не открывал и машин не видел. Милиционер тоже, не обнаружив следов взлома, отправил плотников, потому что делать здесь нечего – всё было в порядке.
Створки рамы были растворены настежь – туда вёл бумажный след! Но решётки на окне были довольно частыми, и человеку такую махину бумаги поштучно не перетаскать даже за несколько суток непрерывной работы, не то, что за ночь.
Уже давно прозвучал звонок на урок, но школьники толпой пошли вдоль стены, завернули за угол школы и увидели множество бумажных следов в пришкольном скверике, расходившихся в разные стороны от окна в кладовке. Все замерли от неожиданности: на их глазах следы стали исчезать, как дым, и уже ничего не могли рассказать ни Таисии Петровне, ни Настеньке и тем более – милиционеру.
А в школе был срочно созван педсовет, над котором до седьмого пота бились учителя над разрешением этой бумажной загадки. Но когда учителя совсем выбились из сил, зазвонил телефон. Все бросились снимать трубку, но всех опередила Настенька:
– Алло! Школа слушает!
– Всё в порядке! – загудел в трубке знакомый голос стекольщика.
– Что в порядке? – Неестественно взвизгнула Настенька.
– Макулатура, – гудел далёкий голос.
– Как в порядке?
– Да очень просто! Вчера ребятишки работали по почтовым ящикам, а за ночь газеты и журналы вернулись к своим читателям. Ведь они ещё нечитанные и рядом с макулатурой им делать нечего! Оказывается, в нашей многоэтажке они тоже поработали.
По мере разговора, лицо пионервожатой становилось всё бледнее, а едва дослушав последние слова, опустила голову и пошла вон из учительской. Обернувшись, сказала:
– Всё правильно… Педсовет можно заканчивать…
Тайна прошлой ночи
Едва погасли школьные огни, сторож поудобнее улёгся на стареньком диванчике в дежурной комнатке и, как говорится: дал храпака…
А напротив дежурки в старой кладовке, где хранился всякий хлам, отживший свой век, или же преждевременно туда выброшенные ненужные приборы, столы, парты, стулья, ведра и т. д. – всё равно они там лежали годами, старели, дряхлели, теряли свой первоначальный вид.
Вот старый письменный, дубовый стол с прекрасной старинной резьбой,
но загаженный сквернословием чьей-то неумелой рукой. А на старой парте было нацарапано: Люда + Коля = любовь! Вот единственное пятно на всём этом хламе! Множество чернильных пятен и бессмысленных царапин терзали деревянные тела одряхлевших творений умелых рук.
Вот старый, одноногий глобус с выпученными глазами-океанами и пыльной кисточкой на полюсе, горы старых, пожелтевших газет с потускневшими лицами и именами. Много ещё тут обиженных жизнью предметов, заброшенных временем и людьми. По ночам здесь был слышен тихий шелест невнятного разговора между этими жителями кладовки, с покашливанием и тоской, которые вспоминали свои молодые годы, часы и мгновенья, когда их поглаживали тёплые человеческие руки, читали, удивлялись, возмущались и дарили радость окружающим. При разговорах пыль забивалась в нос, и тогда слышалось за дверью чихание и ропот, но сторож спросонья ничего понять не мог… «Наверное,
померещилось», – и продолжал досматривать свои сны.
Иногда в кладовке становилось шумно и тесно, пахло старой и свежей типографской краской: сюда складывали на время собранную школьниками макулатуру.
Вот и этой ночью в кладовке царило заметное оживление. В тот момент, когда за дверью раздался внушительный храп, древко от знамени тоненько чихнуло и, согнувшись вдвое, поднял с кучи огромную связку макулатуры – газет и журналов.
Из связки просунулась тоненькая рука и указала на узел:
– Ну что ты медлишь? Развязывай скорее, а то я скоро задохнусь от вони своих старых соседей.
Древко задумалось и хотело обидеться за старые газеты и журналы: ведь оно тоже старое, только в печь годится, но потом передумало и развязало узел увесистой пачки макулатуры. На пол в темноту посыпались с шорохом затворники со вздохом облегчения.
Совершенно новенький журнал «Конструктор», некоторые страницы его ещё даже не разрезаны, чуть примятый и припылённый, выгнув спину дугой, как сиамский кот, встряхнулся:
– Уф, ну, чёртова духота! Послушай, милейший Древко, не огорчайся! Это я от тесноты и грязи ворчу, а так… открой, пожалуйста, окно: проветриться нужно.
Благородное Древко с высоко поднятой головой припрыгало к окну и толкнулось в оконную раму, но она была закрыта на шпингалет.
Тогда «Конструктор» присел и прыгнул прямо на подоконник, потом – на голову Древко и повернул шпингалет. Древко тут же распахнуло обе половинки школьной рамы.
В кладовку ворвался свежий весенний воздух, прогретый за день ярким весенним солнышком, первой зелёной травкой и освежающей влагой. Стояла глубокая ночь, полная таинственности и тишины, а в глубине кладовки послышались возня, ворчание, писк, шипение и вздохи.
«Конструктор» спрыгнул на пол и принялся развязывать пакеты с макулатурой. Освобождённые ему помогали. Мешки вертелись и кружились, прыгали и складывались вдвое, из них выпадали, выскакивали десятки, сотни свежих, ещё не читанных газет и журналов, которые спокойно, без давки устремились к распахнутому окну и исчезали в темноте двора…
А дальше вы уже знаете, что обнаружила пионервожатая наутро…
Салтычиха
Вечером мела метель. Уютно было сидеть у телевизора и смотреть бесконечный «Вечный зов». Пока вспомнишь, что было в предыдущей серии, кто есть кто, а кто – никто, кончается и эта серия. Гера Адамовна Горобец сладко зевнула и пошла спать. Остальные уже давно спали, потому что не любили смотреть долгоиграющие сериалы с перерывами в несколько суток.
Упав на скрипучий диван типа «Молодость», она утонула всею тушею рядом с таким же медведем-супругом в пуховых подушках в белых наволочках, разукрашенных клопиными пятнами, свежими и старыми; с наслаждением почесала мягкое место, выключила бра и тут же захрапела. Супруг недовольно повернулся к стенке и прикрыл ухо подушкой-думкой, которая постоянно была у него под рукой.
И вот среди этого мирного храпа и клопиного покусывания да почёсывания вдруг, что вы думаете? – Раздаётся телефонный звонок у самого уха Геры Адамовны.
Почмокав губами, не открывая глаз, она потянулась за телефонной трубкой и поднесла её к уху кверху ногами, но ничего не услышав, положила трубку и вновь провалилась в сладкий сон. Вскоре вновь её разбудил телефонный звонок. Но Герочка продолжала спать, предварительно помахав рукой возле носа, словно отгоняла мух. Но телефон всё звонил и звонил. Хозяйка в этот раз проснулась и, к несчастью, поднесла трубку к уху так, как нужно.
– Что, спишь? – услышала вопрос она.
– Угу! – последовало мычание.
– Спи, спи… А ты знаешь, что сегодня Одинцова Галина обозвала тебя Салтычихой. Горобец недоумённо, помолчав, спросила: «Да? Странно. Мне казалось, что она такой исполнительный работник и любит меня… А кто это говорит?» Но вместо ответа в трубке послышались короткие гудки…
Долго ворочалась в пуховых подушках наша Горобец, вспоминая из истории образ жестокой помещицы Салтыковой. И чем больше подробностей вспоминала, тем отчётливее проступали из небытия лица замученных ею несчастных крепостных.
Но странно было то, что эти лица всё больше становились похожими на лица её подчинённых работников – страховых агентов, которых она выживала с работы, придираясь по пустякам к неугодным и языкастым, ищущим правды и справедливости, не терпящим насилия и ханжества дирекции.
И вот она уже сама в роли жестокой Салтычихи. Видит перед собой распятую на кресте полунагую Сединкину Варвару… Горобец-Салтычиха достаёт из огня раскалённые клещи и, вытянув их перед собой, приближается к несчастной жертве…
И тут происходит чудо: она просыпается в холодном поту. «Фу, какое наваждение, – думает она, – нужно разобраться с этой Сединкиной. Без году неделя работает, а туда же! На кой чёрт ей нужна правда?.. Что, ей мало зарплаты?!.»
Вот так история!
Вот какая история приключилась с одним учителем истории. Не буду называть её настоящего имени, но когда она рассказывала мне своё приключение с вороной по телефону, я не переставала удивляться этой вещунье, а иногда даже смеялась до слёз.
Это случилось совсем недавно. Ранним утром собрав свой учительский портфель, набив его тетрадками с сочинениями по истории учеников-старшеклассников, положив свой завтрак, завёрнутый в полиэтилен, заспешила на работу.
Придя в свой профессиональный класс, который находился на втором этаже школы, она достала свёрток с завтраком, положила его за окном на подоконник, чтобы он оставался свежим. Время зимнее, и школьным холодильником старались не пользоваться. Пришло время большой перемены, а свёртка с завтраком на месте не оказалось.
Анна Петровна стала думать: куда же он мог деваться? Кажется, что только один раз она оставляла класс на несколько минут. Неужели за это время кто-то унёс её еду? Неужели кто-то из её учеников в классе настолько голоден, что может позариться на чужую еду? Дело, конечно, не в завтраке, а в поступке.
При следующей встрече с этим классом, Анна Петровна решила провести воспитательную беседу с ребятами:
– Дети, вчера я свой завтрак положила за окно, чтобы он оставался свежим, но он исчез куда-то. Я не хочу допытываться, кто похитил, мягко говоря, мой завтрак, но тот человек должен знать, что брать чужое и им распоряжаться – это большой грех, и в жизни ему будет очень трудно. Если кто-то был очень голоден и не имел денег на школьную столовую, то можно было бы просто сказать мне об этом, я бы что-нибудь придумала: поделилась бы своим завтраком или дала бы денег. Я даже не знаю, кому такое пришло в голову?.. Поскольку я хорошо знаю возможности ваших семей: что нет среди вас настолько бедных, чтобы воровать, – тут она почувствовала прилив крови к её лицу от этого скверного слова, после чего ей уже не хотелось продолжать беседу, настолько она была обескуражена этим поступком.
Все молчали и смотрели на свою учительницу в недоумении. Анна Петровна медленно обвела класс своим проницательным взглядом и не заметила ни одного опущенного взгляда, только у некоторых мальчишек она заметила сверкающих «чёртиков» в озорных глазах. Девчонки от неожиданности и любопытства краснели и бледнели в ожидании развязки.
Только одна девочка произнесла смущённо:
– Может быть, ваш завтрак унесла ворона? Их здесь много летают.
Все расхохотались и заспорили, что у вороны не хватит мозгов, чтобы в пакете разглядеть еду или почувствовать её по запаху – это же птица, а не собака или кошка.
– Как ворона может унести такой большой пакет?
На этот счёт возникло много предположений, но факт пропажи оставался фактом.
– Так, успокоились! Я ещё раз повторяю свой вопрос: кто это сделал?
Но вопрос повис в воздухе. Слышны были перешептывания и ехидненькое хихиканье.
На другой день после уроков Анна Петровна, встретив в вестибюле уборщицу, как бы случайно рассказала ей о вчерашнем происшествии. Та всплеснула руками: «Батюшки мои святые! Вот дела-то. Потом, помедлив немного, приложив палец к губам, тихо сказала:
– Так я видела вчера какой-то пакет на подоконнике первого этажа, не твой ли это пакетик-то был?
И у Анны Петровны отлегло от сердца: «Слава Богу, ученики тут ни при чём! Придётся извиниться перед ними».
Всё дальнейшее время она не переставала думать об этом происшествии и о том, как ей следует приступить к извинению. Вернувшись домой с работы, она вновь и вновь старалась вспомнить, что и как было в тот день. Почему она не заметила за окном вороны? Потом догадалась, что окно было прикрыто жалюзи, и она не могла видеть то, что происходило за окном, хотя и слышала птичье карканье.
Прошло несколько дней, а Анну Петровну не покидала мысль о коварстве вороны, которая поставила её в такое щекотливое положение. Она решила проверить воронье коварство.
На следующий день учительница принесла свой завтрак в пластмассовой коробочке и поставила его за окном на то же самое место, но оставила открытыми жалюзи и стала, между прочим, наблюдать. Ведя урок, она то и дело поглядывала в сторону окна, где виднелась её коробочка с завтраком. Уже на втором уроке за окном появилась пернатая проказница. Анна Петровна подошла к окну, но ворону это не испугало. Вещунья с брезгливостью и невероятной наглостью смотрела на женщину, склонив голову на бок, словно говорила: «А я тебя не боюсь!» и пару раз клюнула коробочку, пытаясь столкнуть её со второго этажа вниз.
Тут уже учительница испугалась за свой завтрак и поспешила открыть окно. Помахав рукой на птицу, забрала коробочку и перенесла её на подоконник с внутренней стороны, и закрыла плотно створки. Ворона видела коробочку сквозь прозрачное стекло и грозно каркала и даже пыталась клевать в стекло, но попадала в своё отражение, и подскочив пару раз на своих длинных и тонких ногах, улетела. Покружив на уровне окна, она села на фонарный столб и что-то прокричала на своём птичьем языке, то ли, возмущаясь, то ли, призывая на помощь.
Анна Петровна торжествовала победу и полную уверенность в том, что та девочка была права… Учительница уже совершенно спокойно продолжала вести уроки. Только к концу занятий она заметила, что дети часто стали поглядывать в окно. Она не придала этому большого значения, просто после звонка, проводив детей, подошла к окну, чтобы взять свой завтрак и подкрепиться: был пустой час между уроками, а потом ещё последний урок.
