Лухтанов Григорьевич Александр
Бухтарминские кладоискатели
Высокая цель
Через две недели друзья отправились в новый поход. Через Холзун «на Уймон», – говорил Роман. На перевал можно было подняться прямо с Большой Речки, считай, от самого дома, но Роман опять выбрал дорогу через Тегерек с целью снова навестить москвича.
– Время у нас есть, а когда ещё представится возможность поговорить с интересным человеком? – объяснял он ребятам.
Максим был на своём месте. Он почти не удивился, увидев ребят.
– Ага, старатели заявились! Ну как золотишко, много намыли? Ничего? Вот и правильно, это хорошо. От этого занятия один вред. Вы думаете, я из-за него тут прохлаждаюсь? Да ничего подобного! Золото, деньги – это всего лишь средство для достижения цели. Чтобы добраться до ваших мест, нужны денежки – вот я и ковыряюсь. Деньги, вообще, не главное в жизни, и вовсе не в них счастье человека.
– И что же за цель у вас? – неуверенно спросил Стёпа и добавил: – Если не секрет.
– Секрет? Да, пожалуй, секрета-то и нет. Но кому попало я предпочитаю не говорить. Всё равно не поймут, а болтать лишнее будут, а я это не люблю.
– Если секрета нет – значит, какая-то идея?
Роман сказал это, пытаясь поставить себя на равные с москвичом.
– Пожалуй, ты прав, – согласился москвич, – идея есть, только не всё сразу. Тут большой разговор – не знаю, поймёте ли.
Ребята деликатно молчали, а геолог же, намолчавшись в одиночестве, как видно, сам хотел общения.
– Идея, идея, – повторил он два раза. – Я вот что вам скажу: объехал я и Кавказ, и Тянь-Шань, а вот прикипел к вашим местам, зыряновским. Там всё грандиозно, есть заснеженные вершины, ледники, эффектные виды, зато у вас глушь, безлюдье, травяные дебри. Может, ещё и потому, что ваши места нехоженые, мало кому известные. Нет для меня мест лучше, чем Тегерек, Громотушка.
– Есть ещё Тургусун знаменитый, – вставил Роман.
– Конечно, и Тургусун. А вот насчёт знаменитости – это понятие относительное. У вас его знают, а спросите любого москвича-туриста – он ничего не слышал о вашем Тургусуне. И о Тегереке и Громотушке тем более. В общем-то, это нормально и даже хорошо. Хорошо, что есть такие глухие, неизвестные туристам уголки. А раз неизвестные – значит, сохранившиеся, нетронутые. Я давно пришёл к выводу, что природа хороша там, где нет людей. Жестокая мысль? Да, жестокая. Правда почти всегда не нравится людям. Человек думает: вот сделаю по-своему, построю на реке плотину, поверну реку – и будет лучше. Ан нет! Всегда получается хуже, и рано или поздно природа начинает мстить. И этот лозунг, что надо переделать природу, что «нечего ждать от неё милостей, а взять их – наша задача» – это ошибка, причём преступная.
Максим помолчал, о чём-то задумавшись. Молчали ребята, понимая, что их собеседник не сказал ещё самого главного.
– Да, но я хотел о другом. Вот насчёт идеи. Вы же знаете: места у вас рудные, а я геолог. Хочу проверить свою теорию по генезису ваших месторождений. Слово «генезис» означает происхождение, способ, путь образования рудных залежей. Вы понимаете, как это важно для геологов-разведчиков? Зная, как образовалось месторождение, легче его найти. И это всегда тайна за семью печатями. В вашем Зыряновске кто только не был из геологических корифеев! Начиная с великого Гумбольдта. Потом Щуровский, Гельмерсен, Мушкетов, Обручев. Всё это звёзды в геологической науке. Сколько диссертаций написано на эту тему, по генезису ваших руд, а загадка не раскрыта до сих пор! Скоро основное месторождение в Зыряновске будет отработано, а учёные всё спорят, как оно образовалось. И все понимают, что есть здесь ещё не открытые богатые залежи, а вот где они – пока загадка. Не буду вас мучить мудрёными словами, а их там много, скажу очень кратко, хотя и примитивно. Моя теория заключается в том, что сгусток магмы на заре образования нашей планеты Земля, прорвав уже загустевшую оболочку, вырвался наружу. Этот прорыв или выброс, где сконцентрировались различные металлы, я называю ядром. При этом всплеске были брызги, куда-то упало больше, куда-то меньше. В общем, брызги шампанского, причём выплеснулось по линии с севера на юг. Возможно, вы знаете, что ваша рудная зона тянется от Катон-Карагая до Змеиногорска и Золотушки в Русском Алтае. А самые большие брызги упали на места, где теперь разрабатываются месторождения в Змеиногорске, Риддере и Зыряновске. А здесь у вас были ещё капли, упавшие в Заводинке, Путинцево, Греховке. Так вот теперь я могу задать вам вопрос: а где же само ядро?
– Это мы ждём, когда вы нам скажете, – наивно ответил Егор. Стёпа промолчал, а Роман, как в школе на уроке, бодро и не задумываясь сказал:
– Где-то посередине между этими рудниками.
– Вот! Ты угадал. Я тоже так думаю. Комбинаты на голодном пайке, люди боятся остаться без работы, а основное месторождение ещё не тронуто и находится рядом.
– Вы так говорите, будто уже нашли его, – не удержался Роман.
– Пока не нашёл, но намётки есть. Там должен быть целый подземный город.
– Подземный город? Вы имеете в виду, что кто-то уже разрабатывал его? А говорите, нетронутый.
– Что могут значить комариные укусы, муравьиная работа!
– У вас одни загадки. Нельзя ли понятнее.
– Простите, ребята, сейчас всё объясню. Дело в том, что все известные нам месторождения полиметаллов – а это свинец, цинк, золото, серебро, медь и прочие сопутствующие редкие металлы – разрабатывались две с половиной тысячи лет тому назад.
– Ничего себе! – присвистнул Егор, а Стёпа добавил:
– Выходит, тогда знали, где это месторождение, а сейчас найти не могут?
– Выходит, что так. Вернее, в этом конкретном случае я пока только предполагаю, что знали и разрабатывали. Повторяю: если проанализировать историю, то оказывается, что все или почти все наши рудники открыты по древним чудским разработкам. Так что и это загадочное и неизвестное нам месторождение наверняка разрабатывалось, и я уже приметил следы закопушек.
– Закопушки – это древние выработки?
– Да, их ещё называют чудскими. Все они, по сравнению с нынешними, были очень малы.
– Где же это?
– Пока это только предположения. Могу ещё добавить, случайно или нет, но тут рядом, на Холзуне, на горе Чемчедай российские геологи разведали гигантское месторождение железа. Считай, вся гора из магнетита. Планируют поставить город на месте вашей Столбоухи, чтобы эту гору копать, а потом руду перерабатывать, доводить до кондиции. И, видимо, главный шток полиметаллов тоже где-то здесь, где-то рядом.
– Ну и дела! – удивился Стёпа.– А что это за чудь такая?
– Про чудь почти ничего не известно. Возможно, это и не народ вовсе, а профессия. Профессия горняков, металлургов.
Языки развязались, Ребят всерьёз заинтересовал разговор, и вопросы сыпались один за другим.
– А как же получается, чудь находила руду лучше, чем сейчас дипломированные геологи?
– И тут есть объяснение. Находили-то они только те месторождения, что выходят на поверхность. А их видно простым глазом, тем более если есть какой-то опыт. Руда на поверхности окисляется, приобретая желтовато-ржавый цвет, бурый, иногда почти чёрный. Это цвет окислов. Железо там тоже присутствует, окисленное, – оно и даёт красноватый цвет. Это видно издалека, конечно, если травой не заросло. И всё это называется железной шляпой.
– Вот хохма! А почему шляпа?
– А ты где шапку носишь?
– На голове.
– Верно, вот и у рудного тела на макушке что?
– Шляпа. И правда, всё очень просто!
– А я знаю теперь, откуда произошло слово «чудеса»! – вдруг заявил Егор. – От слова «чудь». Они и правда чудесники, раз умели руду искать.
– А что же сейчас вы по этой самой железной шляпе не можете найти ядро, о котором нам рассказали?
Вопрос мог бы показаться коварным, но Максим и глазом не моргнул.
– Во-первых, рудное тело не обязательно выходит на поверхность, во-вторых, её могли сработать древние рудокопы, и в-третьих, её могла закрыть каменная осыпь. Так что причин может быть несколько.
– А как же получается: две тысячи лет назад разрабатывали, а потом вдруг перестали и чудь куда-то исчезла?
– Интересный вопрос. Я думаю, бронзовый век закончился, так как начался железный век. Медь и бронза стали не нужны. Как ты думаешь, нужен ли бронзовый нож, если есть железный? И лучше, и дешевле. А прошло две тысячи лет – и о цветных металлах снова вспомнили.
У Романа вопрос был более серьёзный.
– Да, Максим, всё это очень интересно, что вы рассказываете, а почему вы не поделитесь своими мыслями со специалистами, геологами-разведчиками, которые годами бьются и не могут отыскать так нужное месторождение?
– Ну, тут опять будет и во-первых, и во-вторых. Так вот: кто меня будет слушать, никому не известного геолога-поисковика, да ещё и бывшего? Взашей вытолкают, да ещё и осмеют. И самое главное, у меня двоякое отношение ко всем этим делам. С одной стороны, мне интересно проверить свою гипотезу, но с другой – я не хочу, чтобы на месте Тегерека, Хамира зияли шахты и безобразные карьеры, напрочь уничтожающие природную красоту. Вы как ко всей этой проблеме относитесь?
– Мы на вашей стороне. Шахт и гор из отвалов мы не хотим.
– Не хотим, а ведь бурят со всех сторон. И уран ищут, и железо, и свинец, и лес рубят безбожно. Как только бедная тайга терпит! Вот, посмотрите, – вдруг переменил он тему разговора, – оляпка купается, а потом ныряет. Я могу до бесконечности смотреть на неё. Природа – вот наша главная ценность. Лес, горы, птички, зверушки, воздух. Вот вся эта красота кругом. Да, знаете, я вам ещё много чего не рассказал. Я же тут выдру к себе приручил.
– Выдру? – поразился Роман. – Её же сейчас и встретишь редко.
– Вот редко, а ко мне она чуть ли не каждый день приплывает. Я, когда рыбачу, обязательно оставляю ей рыбёшку. Хариуса, естественно. И она приплывает ко мне. Сама или по моему свистку. Это сейчас её нет – вас боится. А вот норку не приветствую. Зря её завезли к нам. Наглая, везде лезет, и, боюсь, она может вытеснить ту же выдру и подчистую сожрать всё, что гнездится на земле. Да, вот барсука местного знаю, – добавил он через некоторое время. – Правда, дружбу с ним не могу пока завести. Недоверчивый он. И, между прочим, совершенно правильно делает, что не доверяет. Я тут в лесу много чего увидел интересного – впору хоть книгу пиши о жизни зверей. В общем, это большая тема, а я, кажется, заговорился.
– Говорите, говорите, нам это очень интересно, – торопливо сказал Гоша, – мы и сами наблюдаем, где что у нас живёт.
– Да, – вспомнил вдруг Максим, переменив тему разговора, – а что там у вас слышно о шпане, что бродит здесь по тайге?
– Болтают разное, – за всех ответил Роман, – у кого-то корову зарезали, теперь уже им же или ему приписывают убийство, что было прошлой осенью на белках. А в общем, никто ничего не знает. Вот ещё старика-пасечника мёртвого обнаружили на дальней пасеке в Черновой. А сам ли умер или убили – неясно.
– Я ведь почему спрашиваю, – продолжил Максим, – тревожно становится, хотя трусом себя не считаю. На той неделе было. Человек замаячил невдалеке. Здесь это редко бывает. Я его окликнул, а он мелькнул и исчез. Странно это. В тайге ведь как: если встретились два человека, надо обязательно поздороваться, показаться. А тут какие-то прятки. Это всегда настораживает. Хотя я сам отшельник, но убегать – это слишком. Вы, кстати, где собираетесь ночевать? А то можете у меня. У меня тут убежище есть. Правда, не очень надёжное. Можно сказать, избушка на курьих ножках. Где подгнило, где протекает, но я человек такой, что и без комфорта могу обходиться. Знаете, что такое геолог-полевик? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это человек, который может довольствоваться самым малым. Вечно голодный, замёрзший, промокший под дождём. В еде, в жилье – сплошной аскетизм. Отсюда далековато до моей фазенды, но у меня тут поблизости есть временные убежища, например на случай дождя. Тут недалеко есть грот-пещера в скале. Холодновато, правда, в ней, как в холодильнике. Но какое-никакое, а укрытие.
Река там как в каменной трубе. Ревёт, грохочет, зажатая скалами. А вот если река разбухла от таяния снега в горах или от дождя, тогда можно переждать – переночевать, дождавшись спада воды. Ждать, бывает, приходится долго. Или рисковать, чтобы перебрести. Сколько так людей погибло! Да, а сейчас куда вы держите путь?
– На Холзун идём, – ответил Роман. – Сначала поднимемся в верховья Нарымки, а там дальше через Холзун, если позволит погода и будет время, на Катунь спустимся.
– Ну, с богом! Там, рядом, где будете проходить, в верховьях Талового Тургусуна геологи-разведчики работали, кое-что нашли, я имею в виду руду. Свалы называются. Это верхушки месторождения, а что дальше, внизу – неизвестно. А вернётесь – приходите, ещё поговорим. Или вместе поищем подземный город. Я тут у вас собираюсь быть до конца сентября – середины октября. Смотря как погода позволит. Искать лучше поздней осенью или весной, когда трава пожухнет и обнажится земля. А сейчас в наших травяных дебрях ни закопушку, ни отвал не найдёшь. Так что я вас приглашаю. Пошаримся, как говорят сибиряки. Ну как? Это же приключение – первый класс!
– Мы не против, но в сентябре начинается учёба. Вот если бы в августе, нам бы подошло.
– Приходите в августе, лучше в конце месяца. Кстати, – оживился Максим, – когда будете спускаться с Холзуна, поклонитесь могиле геолога Петца. Памятник стоит на правом берегу реки Банной, она же Хаир-Кумин северный, тёзка нашего Хамира. Вы обязательно будете проходить мимо и найдёте его – это каменная пирамида, правда, сильно разрушенная. Это был талантливый геолог, подававший большие надежды, любимец Семёнова-Тянь-Шанского. Погиб совсем молодым в 1908 году во время переправы через реку. Тогда алтайские заводы практически остановились из-за истощения рудников. Искали новые месторождения – вот Петц и делал геологические съёмки. А мне кажется, что он и хотел попасть в вершину нашего Хамира, прогнозируя там то самое месторождение, которое я подозреваю и о котором рассказываю. Вот не повезло ему: жизнь свою отдал, а тайна месторождения так и осталась нераскрытой.
– Максим, – с некоторой неуверенностью начал Роман, – я вот слушаю тебя, а сам думаю: как же так, рудники остановились из-за того, что кончилась руда, а как же сейчас они работают с большой производительностью – такой, что сто лет тому назад и не снилось. И Зыряновский комбинат, и Лениногорский. Откуда руда-то вдруг появилась?
– Молодец, Роман, – похвалил Максим, – я ждал этого вопроса. Видно, что ты уже начал соображать в горном деле и геологии. Всё дело в том, что старые заводы работали на окислённых рудах, то есть отрабатывали верхушки месторождений, а сульфиды не трогали, так как не умели обогащать руду, то есть отделять рудные минералы от пустой породы. И это была проблема для алтайских рудников: руда есть, а вот как получить из неё металл, не знали. В конце девятнадцатого века работал на Зыряновском руднике талантливый инженер Кокшаров. Видимо, его прислал так называемый Кабинет, попросту говоря – петербургские хозяева алтайских рудников и заводов, с целью реорганизации всего рудничного хозяйства. Между прочим, он был сыном знаменитого петербургского минералога. Так вот, в 1892 году он построил первую в России ГЭС. Называлась она Берёзовской, так как использовала воду из реки Берёзовки, подведённую специально прорытым каналом. Это было большим достижением, так как тогда все ГЭСы во всём мире можно было пересчитать по пальцам.
– Да, про этот канал нам говорил Станислав, когда рассказывал про Геблера, – вспомнил Роман. – Его ещё раньше прорыли, когда ставили водоналивные колёса.
– Совершенно верно, – подтвердил Максим, – так и было. С помошью шкивов вращение водоналивных колёс передали на турбины, и электроэнергия вместо примитивных деревянных шатунов стала подаваться на рудник по проводам.
Естественно, Кокшаров после этого заимел большой авторитет среди горного начальства. Видимо, благодаря этому авторитету он сумел пробить в верхах проект постройки завода по обогащению зыряновских руд способом выщелачивания. Этот способ с обжигом, сульфатацией и выщелачиванием применяли кое-где на европейских рудниках. Царский Кабинет поверил в идею, выделил большие деньги, завод был построен, но дело не пошло. Рудник прогорел, а Кабинет потерпел большие убытки. После этого Зыряновский рудник, можно сказать, стоял почти до тридцатых годов следующего века. А выщелачивательный завод, вернее, обогатительная фабрика, сохранилась и стоит до сих пор, используются лишь её помещения. Вот так и получилось, что самые сливки месторождений оказались невостребованными, и сейчас их и отрабатывают, обогащая руду совсем другим способом – способом флотации. А Кокшаров, видимо, из-за этой неудачи попал в немилость, и имя его было забыто.
– Да, я видел это здание, сложенное из дикого камня,– отозвался Роман. – Впечатляют его внушительные стены, как у средневекового замка.
– Да, стены там метровой толщины, – подтвердил Максим, – и заметьте: сложены без цемента. Тогда ведь не умели делать бетон, использовали гашёную известь. Выдерживали в ямах с водой по нескольку лет, и она приобретала связующие свойства.
– Надо же! – удивился Егор. – Сплошные чудеса! А мы-то ничего не знаем, хотя тут живём.
– Это ваша история, я её вам рассказываю для расширения вашего кругозора, – продолжал Максим, – если вам интересно.
– Интересно, интересно, – хором ответили Егор и Агафон, – продолжай дальше.
– Собственно говоря, я почти всё сказал, что знаю. Через долину Хамира, через Холзун прошло несколько великих геологов, но, к сожалению, мимоходом. Первым был Шангин ещё в конце XVIII века, после него Григорий Щуровский в 1844 году, в 1874-м – Иван Мушкетов и в 1914 году Владимир Обручев. Последние оба очень торопились, не подозревая, что прозевали крупное месторождение. Нам оставили это счастье открытия, – пошутил в заключение Максим и тут же поправился: – Если ещё его найдём. Да, – спохватился он, – а как вы собираетесь проходить каньон Тегерека? Без альпинистской техники там не обойтись. По сторонам отвесы отполированных водой скал, и по руслу, по воде далеко не везде пройдёшь. Бесноватая там река, хотя и воды бывает немного. А вот если снега тают или дождь – лучше не соваться!
– Поднимемся на вершину гребня, скалы обойдём, – отозвался Роман.
На этом и расстались, оставив Максима у промывального лотка.
На Холзуне
– Я смотрю, Рома, ты полностью ему доверяешь, – сказал Степан, едва они отошли от лагеря москвича. – Что-то больно похоже всё это на фантастику. Не очень во всё это верится.
– Ты что имеешь в виду: рассказ про месторождение или всё остальное?
– Да и то, и другое.
– Нет, а я ему верю. И потом, он же не утверждает категорически, что вот он открыл. Он только предполагает. Я думаю, нормальный он человек, хотя и мечтатель. А у нас как романтик – так ненормальный. Другое дело – получится ли у него с этой идеей, это бабушка надвое сказала. Сто пятьдесят лет ищут, не могут найти, а тут один человек додумался. А я с большим желанием составлю ему компанию. Это же увлекательное дело! Ну и что, если не получится? Быка не проиграем. Ну так как, кто со мной?
– И я, и я тоже! – едва ли не хором отвечали Агафон и Егор.
– Вот видите, мы как мушкетёры: «Один за всех и все за одного». Вместе будем разведчиками недр, а Д‘Артаньяном у нас будет Максим.
В своих верховьях Тегерек, прежде чем сорваться в каньон, течёт в выположенном альпийском поясе, пересекая морены, и успокоенно разливается, кружась меж ледниковых озёр. Визгливо и истерично вскрикивали сурки, потревоженная медведица с медвежонком прервала своё занятие с разрыванием сурчиных нор и поскакала вверх по громадному снежнику. Было необычно много снега в ледниковых карах северного откоса обширного горного цирка, образующего истоки сразу нескольких рек: Большой Речки, Нарымки и Громотушки. По соседству зарождались Тегерек, Таловый Тургусун. Дальше на севере, за Тегереком проглядывал хребет Холзун – водораздел между бассейнами Иртыша и Оби.
Утро следующего дня было туманным, но пока собирались и завтракали, туман заклубился и стал на глазах таять и подниматься ввысь, в конце концов превратившись в белые облачка, плывущие по небу. Вышло солнце, и снег стал быстро сходить, к полудню оставшись лишь в ложбинах и на теневых склонах. Природа, будто оправдываясь за вчерашнюю непогоду, одаривала теплом и комфортом. Путешественники наслаждались не только созерцанием горных пейзажей, но и любовались полётами птиц, среди которых виртуозными пируэтами и звонкими голосами выделялись асы высокогорья: красноклювые клушицы и желтоклювые альпийские галки.
По одному из левых притоков Тегерека путники поднялись на водораздельный хребет, разделяющий долины Тегерека и Хамира. Открывшаяся картина всех немного разочаровала. Они увидели цирк, вовсе не такой грандиозный, как в верховьях Тегерека. Хотя и здесь были снежники и кары, но всё меньших размеров. Сам же водораздел бассейнов Оби и Иртыша выглядел невысоким зелёным плоскогорьем. Зато, чем ближе к нему подходили, тем больше становилось бабочек. Кажется, путники попали в рай из цветов, бабочек и пейзажей, радующих глаз. Порхали высокогорные белоснежные аполлоны разных видов, всюду роились тёмные чернушки – нежные, будто бархатные, создания.
Но сейчас все наслаждались теплом, нежарким солнцем, сознанием выполненного намеченного плана и были вполне счастливы.
– Неужели это и есть Холзун? – недоверчиво повторял Егорка. – То корячились, на верхотуру карабкались по скалам, а здесь совсем пологий склон и гораздо ниже, чем на Громотушке.
– Да это водораздел между бассейнами Оби и Иртыша, – отвечал Роман. – К тому же граница Казахстана и России.
– Странно получается, – с Егором согласился Степан, – главный хребет куда ниже его отрогов.
– В природе всякое бывает, – важно изрёк Роман. – Глядите, тут настоящее болото! Вода стоит, будто в озере.
Действительно, картина была удивительной. Озеро, не озеро, вроде болото, но с каменным дном, хотя и заросшее травами. Вскоре обнаружилось, что есть и стоки из него, причём в разные стороны. Одни ручейки бежали с Холзуна, на юг, другие – на север.
– Вот что значит сглаженный рельеф, – в задумчивости проговорил Роман, – а ведь такое редко увидишь, чтобы с одного болотца в горах рождались реки, бегущие в разные стороны водораздела.
– Как это? – не понял Егор.
– А так, что ручей, бегущий на юг, относится к бассейну Иртыша, а тот, что на север, – это уже бассейн Оби.
– А ведь это ещё Геблер заметил, – вспомнил Роман. – Ничего не изменилось с тех пор, и это хорошо.
Так, беседуя и обходя озерца и заросли карликовой берёзки, они дошли до сухого взгорка с торчащими из травы валунами. Одни из них были затянуты затейливыми узорами разноцветных лишайников, другие с чистыми боками, на которых проступали неясные очертания примитивных рисунков. С удивлением разглядывали путешественники изображения козлов, оленей, письмена, похожие на иероглифы, и ещё какие-то непонятные знаки. Кто и когда их выцарапал, никто не знал и не слышал об этих рисунках. Ясно было одно: сделали их древние люди. Чуть поодаль стояли каменные истуканы – балбалы. Раскосые глаза безмолвно и сурово глядели с плоских ликов. Скрещённые на животе руки оттеняли враждебность их поз. Явно эти каменные воины стояли на страже, охраняя от чужеземцев какую-то тайну. Какую – никто этого не знал, даже живущие ныне алтайцы, давно потерявшие связь древних времён.
– Странно, что за люди всё это строили, городили, рисовали? Неужели кто-то жил здесь, на такой верхотуре? Стражи Хана Алтая, – то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Степан.
Все промолчали, и в душе каждый согласился с этим предположением.
Между тем пора было подумать о ночлеге. Роман со Степаном долго ходили по берегу озерка-болота, выбирая место посуше, чтобы поставить палатку. Собирали сушняк стелющейся тундровой берёзки. Егор откуда-то из-под торчащей зубом скалы приволок сухую корягу отмершего низкорослого кедра. Все были заняты делом, торопясь перед сном приготовить ужин, и солнце было уже на закате. Вдруг Агафон прервал молчание, возбуждённо воскликнув:
– Глядите, глядите, что это летит!
– Где, что, какая птица? – Егорка и Стёпа перебивали друг друга.
– Братцы, к нам движется летающая тарелка! – не менее возбуждённо воскликнул Роман. – Вот так штука, это же НЛО!
– Что-что? – не понял Агафон.
– Неопознанный летающий объект, вот что!
Стёпа вместе с другими напряжённо всматривался в стремительно приближающийся к ним диск, сверкающий и блестящий в лучах заходящего солнца. Размером он был с луну или солнце. Но это на большом расстоянии, а каков он будет вблизи – трудно себе представить. Явно межконтинентальный космический корабль!
Между тем диск летел прямо на ребят, и становилось страшновато – что он таил в себе? Что же это на самом деле?
– Что бы это ни было, но оно летит к нам. Нас атакуют инопланетяне! – то ли в шутку, то ли всерьёз вырвалось у Агафона.
– Захватят в плен, увезут на неведомую планету!
– Держи карман шире, слишком много для нас чести, чтобы лететь именно к нам! – насмешливо заметил Егор. – А вот как бы эта штука не взорвалась! А нам и укрыться негде.
Тарелка НЛО, или ещё чёрт знает что, продолжала приближаться, и даже Роман, обычно рассудительный и всезнающий, на этот раз молчал, не зная, что сказать. Но вот лёгкое облачко перекрыло видимость, диск скрылся за ним, и стало ясно, что он летит гораздо выше, чем казалось, и вскоре исчез вовсе, будто растворился в небесной лазури.
Напряжение спало, и стало даже смешно из-за глупых страхов.
– Я смотрю на тебя, Агафон, а лицо твоё белое, как снег, – смеясь, заметил Стёпа.
– Я-то что, а вот Егор всё глядел по сторонам, куда бы спрятаться.
– Вы что хотите думайте, но место тут какое-то необычное, – заметил Егор, – заколдованное, что ли. Взять хотя бы вот эти древние рисунки, непонятно кем и для чего здесь нарисованные.
– Ага, как же, космодром инопланетян! – иронично заметил Стёпа. – Тут ещё неподалёку Шамбала, придуманная Рерихом. Всё одно к одному, не хватает только снежного человека.
Все оживлённо обсуждали происшествие, теряясь в разных догадках, пока наконец Роман не высказал свою гипотезу, похожую на истину:
– Это запустили в космос ракету, а мы видели отделяющуюся от неё ступень. Она летит по инерции и где-то должна сгореть или упасть.
– А-а, я что-то понимаю, – признался Агафон, – я слышал, что охотники в долине Тургусуна находят странные предметы, железяки из алюминия, и кто-то даже приспособил их у себя в хозяйстве.
– Значит, железяка – это всего-навсего пустая болванка, – судачил Егор, – а мы-то напужались!
– Такая железяка шарахнет по башке – мало не покажется! – поддакивал Агафон. – Кто ж её знает, где упадёт?
Вечер пришёл холодный, с ледяным ветерком. Сидели, грелись у костра, рассказывая были-небылицы.
– Сидим мы тут на Холзуне и в ус не дуем, не знаем, что бывает на этих белках зимой, – начал свой рассказ Егор. – А мне дед рассказывал, как его дед через этот Холзун ходил в Уймон, и, бывало, не только летом, но и зимой. Он там и жену себе подглядел в молодости. И не он один так бродил. Из Уймона на Бухтарму тоже за невестами шастали.
– Ты говори, говори, да не заговаривайся! – вставил Агафон. – Знаю я тебя, любишь ты приврать! Летом и то мы кое-как сюда забрались, а ты – зимой!
– Ей-богу, не вру! – вспыхнул Егор. – Спроси хоть моего отца.
– Давай рассказывай, – подбодрил Роман. – Старики своё дело знали, нам только позавидовать можно.
– Так вот, этот дед, будучи молодым, навещал родню на Катуни и как-то вздумал идти зимой. А путь ему был знаком ещё и потому, что под белками он ещё и охотился и осенью, и зимой. И вот где-то у вершины Холзуна застаёт его метель. Метёт – спасу нет. Видимости нет – не знает, как идти, да и опасно – оплывина задавит. А он, не будь дураком, с собой две меховые шубы прихватил. Знал, что такое зима в горах. Закутался в них с головой и спит себе, засыпанный снегом. Так метель два дня гужевала, а на третий день, когда смолкла, вылезает дед живой и здоровёхонький. Конечно, он тогда не дедом был – крепким деревенским парнем.
– Бывает, – заметил Стёпа, – в снегу, да ещё с двумя шубами, пожалуй, можно и отлежаться. Косачи и без шубы в снегу ночуют.