Лухтанов Григорьевич Александр
Бухтарминские кладоискатели
Часть 2. Таёжные рудознатцы
Кто-то крикнул:
– Кто хочет в пещеру?
Оказалось, что хотят все. Достали свечи и сейчас же все пустились наперебой карабкаться в гору. Вход в пещеру был довольно высоко на склоне горы и походил на букву «А». Тяжёлая дубовая дверь никогда не запиралась. Внутри была небольшая пещера, холодная, как погреб, со стенами из прочного известняка, которые были возведены самой природой и усеяны каплями влаги, словно холодным потом.
Марк Твен. Приключения Тома Сойера
Максим
Утром Роман будил невыспавшихся и изъеденных комарами друзей:
– Хватит дрыхнуть, быстро умываться и вперёд!
– Все это ваши лесные колдуны! – ворчал Егорка. – Из-за них и глаза не открываются. Веки разбухли, слиплись, как на клею.
– Водичкой, водичкой промывай! – смеясь, советовал Стёпа. – В Тегереке вода ледниковая, целебная – как рукой снимет все твои хвори.
Кто нехотя, кто бодро, все встали и, позавтракав с чаем, вышли на хорошую тропу, вьющуюся вдоль берега реки. Сделали всего шагов двадцать и за огромным тополем обнаружили большущую кучу помёта из полупереваренных дудок борщевика, скрученных в виде корабельных канатов.
– Однако кто-то из нас ночью животом страдал, – заметил Стёпа. – Не ты ли, Егорша, от комаров бегал?
– Чья бы корова мычала, а твоя молчала! – огрызнулся Егор. – Я травой не питаюсь, а вот ты как раз ревневые дудки не хуже медведя грызешь.
– Вы вот тут Михайла Ивановича поминаете, а он, может, где-то здесь из-за кустов на нас поглядывает, – подключился к разговору Гоша. – Помянешь, а он легок на помине. А с ним лучше не встречаться – никогда не знаешь, что у него на уме.
Так, перебрасываясь шутками и колкостями, мальчишки добрели до брода через Тегерек. Здесь пришлось принять водные процедуры, так как ещё не спавшая с половодья вода доходила до пояса. Тропа потерялась, дальше шли по галечниковому и песчаному берегу. Впереди замаячила белая глыба, в которой признали обледеневший снег. С грязноватых его боков стекала вода, а вокруг цвели подснежники, будто стоял апрель.
– Странно, – в задумчивости произнёс Роман, – оплывине неоткуда здесь взяться, горы далековато. И вдруг догадка осенила его: это же остатки зимней наледи! Тегерек раз за разом прорывался сквозь ледяной панцирь, разливался и снова замерзал. Вот и накопилось льда столько, что и за всё лето не растаять. Всем было хорошо знакомо это явление природы, когда в трескучие морозы промёрзшая до дна река вдруг выходит поверх льда, растекаясь всё шире и занимая всё бóльшую площадь. С каждым таким прорывом наледь всё растет, и по-местному называется накипью, так как вода парит не хуже, чем кипяток в парной бане.
Удивляясь, все разглядывали подснежники, вылезавшие из-под таявшего снежника, а Гоша приметил что-то другое:
– Вижу след бледнолицего, – вдруг заявил он.
Все сгрудились, рассматривая отпечаток следа на мокром песке.
– С чего ты взял, что это бледнолицый?
– А вот, глядите, сапог явно не наш. Наши ходят в резиновых сапогах, что выдают шахтёрам. У них каблук почти вровень с подошвой, а здесь глубокая вмятина. Каблук высокий, чужой.
– Верно, Рыжик, ты делаешь успехи, – согласился Роман, – пройдём по следу, авось, раскроем загадку.
Ребята не прошли и ста шагов, как увидели кучу песка у самой воды, явно искусственного происхождения.
– Тут кто-то поработал, – признал Стёпа.
– Кто же ещё, как не косолапый Михайло Иваныч, больше некому.
– А следы сапог, что только что видели? Не иначе золотоискатели моют песок.
– Оно бы так, да что-то следов мало.
– Гляньте, кабыть, человек! – удивлённо воскликнул Егор.
– Да, похоже. Вот чудеса! Одет вроде бы по-городскому.
– Так это же москвич, тот самый геолог, о котором разное говорят в Столбоухе! – удивился даже Роман, самый спокойный из всей компании. – Для всех он загадка, а он вон куда забрался, в самую трущобу!
– От людей прячется – сюда ведь редко кто заглядывает. Мало таких дураков, как мы, забираются в такую глушь, – поддакнул Егор.
Стёпа не согласился:
– Кто бы он ни был, а это стоит уважения, что живёт на природе. Чего только не увидишь в лесу! Вы как хотите, а мне нравятся отшельники. Сам себе хозяин и ни от кого не зависим.
Через несколько минут они уже разговаривали с незнакомцем.
– Вижу, вижу, что вы такие же бродяги, как и я, – этими словами после обычных приветствий встретил ребят незнакомец. – Вас, конечно, интересует, кто я такой, зачем здесь и чем занимаюсь.
– Вы угадали, нам это очень интересно, – за всех выступил Роман. – Два дня пробираемся по дебрям, и вдруг городской человек!
– Ну что ж, отпираться или врать бессмысленно, – сознался горожанин. – Я геолог, звать Максимом. Приехал из Москвы. Так как я сам геолог, вот балуюсь немного старательством. Вы, надеюсь, знаете, что это такое?
– Моете золото?
– Золото? Пожалуй, это будет слишком громко сказано. Так, золотишко, кучка золотинок. Занимаюсь этим, потому что нравится. Люблю это дело – занятная штука. По крайней мере, для меня – бродяги и романтика. А если говорить по-серьёзному, золотишко, конечно, есть, но не оно меня сюда зовёт. Места у вас больно хороши. Приезжаю, но не афиширую своё занятие. Уж такой я человек. Мне нравится жизнь отшельника, хотя даже в тайге не скроешься от человеческих глаз, да и от молвы не уйдёшь.
– Да уж, мы догадываемся. Народ всё видит, – согласился Роман. – Может, и нам стоило бы этим заняться? – добавил он полушутливо. – Честно говоря, у меня мелькала такая мысль.
– Как местные жители, вы должны знать, что у вас здесь всюду есть золотишко, – несколько иносказательно ответил незнакомец. – Но вот посмотрите на мою сегодняшнюю работу. Всего несколько золотинок, да и то это пока только песок, хотя и золотой, но с примесью. Серебро, медь. Чтобы их отделить, нужно аффинировать, но это из другой оперы. Процесс довольно сложный, а главное, вредный. Там применяется кислота – азотная, соляная, – а вы знаете, пары её очень ядовиты. Так что вам не советую. А песок можно и так сбыть, хотя и дешевле, чем настоящее золото.
– Всё ясно и даже просто.
– Просто-то просто, но это только так кажется. На самом деле нужен большой опыт. Иначе никакого золота не увидите. Всё смоете, или просто не отделите.
– И как вы набрались опыта?
– Учился у опытных старателей, смотрел, пробовал. Занятие, скажу я вам, первобытное, но заманчивое. Притягивает так, что не отвяжешься. Каждому хочется попытать счастье – вдруг да повезёт.
– Да вы как охотник за сокровищами! – заметил Рома. – Это всё равно, как искать клады.
– Насчёт клада – это разве что найти самородок. А так всё скрупулёзным трудом. И так было всегда, ещё с древности. Заметьте: золото, медь древний человек научился добывать гораздо раньше, чем железо.
– Да, это здорово, – согласился Стёпа. – Люди тысячи лет гонялись за золотом, хотя оно, кроме как на украшения, раньше нигде не применялось.
– Да, мерило ценностей, – согласился москвич, – странно ещё и другое: как это совпало, что с глубокой древности золото ценилось везде и всеми народами, даже если они никогда не общались между собой. Ацтеки Южной Америки, китайцы, древние египтяне. Вот у вас на Алтае. Кстати, у вас здесь в древности добывалось металлов больше, чем где-либо в мире. И так дошло до наших дней.
– Да, люди гибнут за металл, – согласился Роман. – И всегда так было.
Все помолчали, а Степа поинтересовался, как же сейчас незнакомец отмывает золото.
– Да проще простого – первобытный способ, доступный любому. Нужен лоток, можно тазик, блюдо, но лучше вырезать из дерева. А в общем, кому что нравится. Есть такие, что предпочитают пластмассовые. В лоток набираете песок с водой, встряхиваете и потихоньку сливаете воду вместе с песком. Вся суть и смысл в том, что надо отделить более лёгкие частицы от тяжёлых, то есть золота. Золото тяжелее, оно оказывается на дне – его и надо уловить. Вот, смотрите. – Взяв лоток, Максим продемонстрировал свой рассказ в деле: – Глядите, я двигаю лоток вперёд-назад, легонько встряхиваю, сливаю через край. Делаю несколько раз и смотрю на дно – осталось ли что.
– Да, действительно просто, я тоже так хочу, – попросил Стёпа.
Ребята по очереди попробовали каждый свою порцию песка.
– Ничего нет. Пусто, – разочарованно протянул Егор.
– Да, это так, – подтвердил золотоискатель. – А ты думал, что сразу кучу драгметалла получишь? Если бы так было, то золото ничего бы не стоило. Добыча золота – тяжёлый труд и в каком-то смысле лотерея: повезёт, не повезёт. Но и увлекательное это занятие. Заманивает, как игра в рулетку. Честно говоря, я бы не советовал вам этим заниматься. Затянет, как в омут. Сколько людей пропало! Кто от хвори, кто от голода. Кого медведь задрал, а то, бывало, друг друга перестреляют. Жадность до добра не доводит.
– Ну, нам это не грозит, – за всех ответил Роман.
– Рассыпное золото добывать долго и трудно. Как вы понимаете, есть и коренное золото, находящееся в нетронутом виде в горной породе. Бывает, оно видно невооружённым глазом, чаще всего в жилах.
– Да, конечно, мы это знаем, – подтвердил Стёпа, – когда эта порода разрушается, золото вместе с обломками и песком попадает в реки. Это и есть рассыпное золото.
– Ты совершенно прав, – похвалил его Максим, – все остальные металлы окисляются и пропадают, в песке их не найти, а золоту ничего не делается. Лежит в речном песке тысячелетиями. Вы думаете, я один такой? – вдруг переменил он тему. – Из тех, что забились в таежную глухомань? В ваших краях кто только не жил и не прятался! Издавна прятались в вашу глухомань, начиная с беглых каторжников и старообрядцев.
– Это верно, – вмешался Роман, – я читал, что в Усть-Бухтарминске жил ссыльный декабрист Муравьёв-Апостол.
– Жил, действительно жил, – подтвердил Максим, – сослали его сюда, и что интересно, ему здесь нравилось. Он даже женился здесь и хотел дом покупать. Я же говорю, что места у вас хороши.
– А вы-то сами живёте как: в палатке или где?
– Палатку за собой не натаскаешься, да и некомфортно в ней. У меня тут хижина есть. Что-то вроде избушки. Есть и тайники, ухоронки в гротах. В пещерках, значит. Я же говорю: я тут как Робинзон. Пообвык, пообжился. Устроил разные убежища на все случаи жизни: от непогоды, от дождя, от медведей. Есть шалаши, даже подвесная хижина на дереве – что-то вроде шалаша. Я бы вас в гости пригласил, да к моему логову далеко добираться. Вы-то сами как ночуете? А то можно и у меня.
– Нет, спасибо. У нас с собой всё есть для ночёвки.
Разговор шёл в основном между Романом и москвичом. Все остальные молчали, наконец Егорка робко спросил:
– Дядя Максим, а не страшно одному?
– Страшно, не страшно, я об этом не думаю. Всякое бывает, куда денешься. Больше всего опасаюсь лихих людишек – вот и хоронюсь. Конечно, засвечиваюсь в городе, по дороге. Я ведь тут робинзоню, как видите, в одиночестве, без всякого Пятницы, один. Отшельником, бирюком брожу. Вроде Дерсу. Следопытом стал, хотя и не Зверобоем. Броды пугают в непогоду, медведи. Но они летом все на белках. Вот созреет малина – спустятся ниже. Ружьецо на этот случай у меня есть. Так, на всякий случай. Одностволка, заряженная картечью. На медведя, значит. А больше в воздух, отпугиваю.
– Видать, много было у вас приключений?
– Как не бывать…
Москвич сделал паузу, что-то обдумывая и вспоминая. При всём своём московском обличье он не производил впечатление городского пижона.
Видел росомаху, кабаргу. Лосей вы и сами постоянно встречаете.
Наблюдал, как кормятся шишками медведи, как плавает выдра, как играют норки. Раз было приехал, а моя ухоронка в пещере разграблена. Нет консервов, оставленных с прошлого года, постель изодрана, одежонка в клочьях. А ружьецо, слава богу, цело. Ну, раз ружьё на месте – значит, не человек баловался, медведь.
– Ну и как вы из этого положения вышли?
– Да уж вышел. Пришлось в город спускаться. В Столбоухе кое-что взял. Я тут иногда коня нанимаю. Тяжело одному на месяц продукты завозить.
– А бродяги?
– Сюда они не заходят. Они же по пасекам пасутся. Им без людей не прожить. Мирские захребетники. Где украдут, где отберут.
– А хорошо здесь у вас, – признался Степан, – и рассказываете интересно. Можно, если мы ещё к вам приходить будем?
– Да бога ради, приходите, я только рад буду, – отозвался Максим. – Расскажу ещё о чём, если интересуетесь. Кстати, куда вы идёте?
– Мы идём в верховья Громотухи, – за всех ответил Стёпа, – в общем, на белки. Говорят, там на белке есть острый пик. Торчит, как штык. Всё это посмотрим и домой. Вы там бывали?
– Приходилось. Геологию там хорошо изучать. Сплошные скалы, так сказать, обнажённые недра земли без почвенного покрова. А вообще-то, здешние горы для альпинистов не слишком подходящее место.
– Почему?
– Разрушенные сильно. Каменные глыбы, целые скалы – всё держится на честном слове и висит над головой. Монолитные скалы редко где встретишь, а как по таким лазить? Всё валится, за что ни возьмёшься. Сплошной камнепад. Или сыпухи тянутся на километры. Кому захочется по ним ходить? Одна ишачка, и никакой техники. А вот озёра там хороши. Под самыми вершинами. В ясную погоду вода в них синяя-синяя. А вот в непогоду там мрачновато, сурово – и тогда вода не синяя, а чёрная. Кстати, а как у вас с палатками?
– Да так, самодельные.
– Без хорошей палатки в непогоду там худо. Дождь, а то и снег, может зарядить на неделю. Хорошо, когда дрова есть, а если их нет? Вы это имейте в виду.
На этом расстались. Некоторое время мальчишки шли молча.
– Роман, как ты думаешь, что за человек этот Максим? – спросил Степан, едва они отошли от лагеря москвича. – Что-то больно похоже всё это на фантастику. Отказался от Москвы, всё лето живёт отшельником. А где-то, наверное, у него семья. Странно всё это.
– Странно? А мне он не кажется странным. Конечно, человек необычный, но и его понять можно. Большой город надоедает. А он романтик, любит уединение. Мне иногда тоже кажется, что я сам хотел бы пожить отшельником. Природа, тишина – разве плохо? Каждый человек устроен по-своему. Одному нужен город, другому – деревня, а этому – полное уединение.
– Да, москвич, а в тайге свой человек, – поддержал Егор. – Знает лес лучше нашего. К тому же геолог – видно, любит это дело.
– А я думаю, у него резон есть, – заметил Стёпа. – Золотишко, вот в чём дело. Он ведь отсюда знаете куда отправится? В Сочи махнёт. Вверх пузом будет лежать на пляже.
Егор добавил:
– Что-то он темнит – не может он ездить за тридевять земель просто так. Имеет хороший барыш. Ружьецо-то у него – наверняка не простой дробовик. Карабин или на худой конец мелкашка. Как в тайге без ружья? Всё же подозрительный он человек. И в Столбоухе чего только о нём не гадают, а хорошего не говорят.
Роман оборвал домыслы своих друзей:
– Бросьте на человека наговаривать! Просто он не похож на большинство людей. Не такой, как все, а это никому не нравится, тем более нашим столбоушинским обывателям. А я бы не прочь с ним подружиться. Интересно поговорить с грамотным человеком – у него и поучиться есть чему.
Степан поддержал брата:
– Действительно, пусть живёт, как хочет. Это его дело, а вреда от него никому нет. И не каждый отважится робинзонить в нашей тайге. Тем более горожанин, да ещё и москвич.
«Да, это стоит уважения», – согласились все.
На белках
Через день наши путешественники поднялись уже к верхней границе леса. Здесь духовито и противно воняли заросли из сныти и мордовника, борщевика и медвежьей дудки полутораметрового роста. С борщевиками по высоте соперничали рослые травяные кусты маральего корня, с шарами соцветий, похожих на головки чертополоха. Зонтики цветов маячили перед глазами, норовя засыпать ядовитой пыльцой; эта пыльца ещё и дурманяще-приторно пахла, и от неё кружилась и болела голова. Гулко трещали под ногами дудки, ещё не засохшие и полные жизни.
– Всюду пишут о ядовитом ясенце, неопалимой купине, что обжигает, а я давно понял, что не один он коварен. Вот сныть и борщевик считаются даже съедобными и пахнут хорошо – борщом и супом, – а обжигают не хуже ясенца.
– Это верно, – согласился Степан, – к тому же ясенец ещё и предупреждает своим ядовитым запахом: «Я опасен, ко мне лучше не приближаться».
Кончилось буйство, безумство трав, через дебри которых они пробирались весь предыдущий день и мучившие их до исступления. На смену берёзам пришли лиственничники, всё более вытесняющие пихтачи, за ними и кедры. Вместо ущелий открылись широкие дали с пологими цепями хребтов, расходящимися во все стороны, меж которых лежали холмистые долины с зеленеющими альпийскими лугами. Вдали серыми громадами высились гряды каменных сопок, похожих на верблюжьи горбы. Лишь кое-где виднелись полосы и пятна снега.
– Белки, белки, – повторил Рома, – чисто русское слово, а ведь не употребляют же его ни на Урале, ни на Кавказе. Я думаю, лет триста тому назад, когда русские пришли на Алтай, вот они удивились заснеженным горам!
– Ну да, – подхватил Стёпа,– увидели белый снег – вот и появилось алтайское слово: белки.
Так, болтая, они дошли до альпийских лугов, где травы стали ещё значительно ниже, лиственничники и кедрачи всё более редели и мельчали, лишь по логам они тянулись к вершинам, которые можно было назвать гольцами. На гольцах преобладал серый, седой цвет – цвет мёртвой каменной пустыни, холодной и на вид безжизненной. Стёпа и Роман уже бывали в этих краях, а Егору и Гоше всё было впервые.
– Смотри-ка, поднялись под самые вершины, а ни скал, ни каменных ущелий! – удивлялся Агафон. – И правда, здесь полати, про которые говорил мне батя. Хоть скот паси, хоть на коне скачи. Всё увалы да покати. И откуда такие холмы да зелёные луга? А то ещё и озёра.
– Задернованные морены, – догадался Роман. – Каменные вершины рассыпались, ледники их растащили – получились морены. Теперь это просто кучи камней, за тысячелетия покрывшиеся почвой и травой. А альпийские луга – это почти тундра со своим миром растений и животных. Вот, глядите, горечавка. Какой насыщенный синий цвет! Или водосбор. Не знаю более изящного цветка.
Здесь не было леса, и трава всего на вершок от земли, кругом каменные россыпи, а всюду виднелась жизнь, ничуть не менее энергичная, чем в тайге. Вот невесть откуда взявшийся сорокопут-жулан – крупная рыже-пёстрая птица с длинным хвостом, тревожно чакая, перелетела с макушки искорёженной морозами и ветрами пихточки-изгоя на куст жимолости. Забавные рыжие зверьки пищухи, или по-другому сеноставки, с любопытством взирали на путников, выглядывая из-под каменных обломков россыпи. Перебегая с места на место, они издавали резкий, пронзительный то ли свист, то ли писк. Как видно, лабиринты разрушенных скал давали всем этим зверькам хорошее укрытие от врагов, а чтобы прокормиться, им было достаточно клочков травы, пробивающейся меж каменных обломков. Даже бурундук, исконный житель тайги, не прочь здесь поселиться, соблазнённый орехами кедрового стланика.
Морены кончились, начался подъём на сопки, пока ещё наполовину зелёные, хотя тут и там с «реками» и «морями» осыпей, называемых корумами. Близилась вершина хребта, издали похожего на длинный увал из насыпного гравия и песка, где каждая песчинка была крупным обломком скалы.
Утром следующего дня путники штурмовали очень крутой откос гребня, разделяющего Тегерек и Громотушку. Он был сложен гигантскими плитами, образующими циклопическую осыпь. Переползая с одной такой плиты на другую, Рома заметил сеноставку, замершую на камне с большим стеблем травы во рту. Замер и он сам, разглядывая смешную большеухую зверушку с круглыми чёрными глазами. И тут на соседний камень выскочил стремительный горностай. Сеноставка, бросив травинку, юркнула в щель, а горностай молнией бросился за ней.
– Догонит или нет? – загадал Стёпа, вместе со всеми наблюдавший всю эту сцену.
– Естественно, догонит, если не эту, то другую. Иначе как бы ему выживать в природе? – резонно ответил Роман. – Соболю нужна сеноставка, а медведю – сурки. Вон их сколько повылазило из подземелий. Торопятся наесться на зиму, в августе их уже не будет. И косолапые спустятся на кедровники и ягодники.
В тот момент было не до того, чтобы размышлять о зверьках или любоваться пейзажами, – подъём был очень тяжёл и выматывал все силы. Наконец они выбрались на водораздельный гребень. Судя по всему, именно здесь находилась наивысшая точка всего этого района. Открывшаяся картина всех восхитила: внизу лежал горный цирк потрясающей красоты с ярко-синим ледниковым озером, обрамлённым снежниками. Тем не менее каждый по-своему оценил открывшийся вид.
– Каменное царство, – сказал Стёпа. – Не пойму: красиво это или жутковато. Будто кто взял и насыпал гигантские кучи шлака. Серые, мрачноватые. Только и оживляют их вот эти синие блюдца озёр да пятна снега.
– Битва гигантов, – подтвердил Роман. – Последствие работы всех природных стихий: солнца, ветра, мороза, воды. И, конечно, миллионов лет. Ни острых пиков, почти не видно скал – всё разрушено. Недаром в школе говорили про Алтайские горы, что они старые. Вид не альпийский.
– А мне нравится, похоже, как на Луне! – заявил Агафон.
– Ты что, был там?
– Хоть и не был, а так представляю.
Они стояли на гольце, называемом зыряновскими туристами Безымянкой, а на карте отмеченном как высота Громотушка. Сплошь состоящий из обломков когда-то рассыпавшихся скал, сравнительно пологий и доступный с их стороны, он обрывался провалом на север. Во все стороны расходились хребты, но обращал на себя внимание зубчатый скальный гребень со стоящей посередине высокой и острой скалой, расположенной прямо напротив. Этот гребень состоял из разрушенных скал и был так узок, что преодолеть его можно было разве что только сидя верхом. С юга и севера подступы к вершине тем более были неприступны, так как обрывались разрушенными крутыми откосами. Разглядев всё это, Роман вынес свой вердикт:
– Всё сыплется, лезть не стоит.
В сторону Холзуна уходил многокилометровый водораздельный гребень. Обрывистый с севера, он был изъеден язвами провалов, у подножья которых среди холмистого моря камней виднелась целая цепочка ярко-синих озёр. На юго-западе хорошо просматривалась извилистая лента ущелья с белой ниточкой реки посередине.
– Нарымка, – коротко пояснил Роман, – это уже бассейн Тургусуна. А это кары, – показал он на провалы, заполненные снегом. – Когда-то здесь ползли ледники, своей тяжестью выгрызая эти ямы в горе.
– А этот снег разве на ледник? – удивился Агафон.
– Это снежники, и от ледника они отличаются тем, что не накапливаются из года в год, а стаивают, не образуя льда. Никто из географов ледников здесь не находил.
– «Дик и страшен верх Алтая, вечен блеск его снегов», – продекламировал Степан. – Это ещё в середине девятнадцатого века написал поэт Хомяков, хотя сам никогда на Алтае не был.
– Неплохо сказано, – одобрил Роман, – хотя эти строки лучше отнести к Белухе. У нас вечных снегов нет.
– Да и ничего ужасного и дикого не видно, – поддержал Романа Егор. – Ходим и радуемся: солнышко сверкает, тепло и комаров нет. Рай, да и только!
Только это сказал, а через каких-то полчаса на западе заклубились чёрные тучи и двинулись прямо на них. Лохматое чёрное чудовище приближалось к путникам, протянув вниз рваные клочья дождевых отростков.
– Вот накаркал! – с неудовольствием заметил Агафон.
– Рвём когти, и как можно быстрее! – скомандовал Роман.
По навалам каменных глыб быстро не поскачешь. Дождь сыпанул сразу вместе с грохотом грозового разряда. На скорую руку накрывшись клеёнчатой палаткой, путешественники вздрагивали с каждой вспышкой молнии, сверкавшей совсем рядом, причём вовсе не сверху, а где-то по сторонам, то слева, то справа. Громыхало почти сразу за вспышкой, и ребята молили Бога и каждый раз радовались, что очередная вспышка ударила не по ним, а прошла мимо. Но гроза быстро кончилась, с затухающим грохотом укатившись куда-то в сторону Холзуна.
Весь следующий день ребята отдыхали на берегу озера и даже пробовали купаться в ледяной воде.