bannerbannerbanner
полная версияЧерная вдова

Литтмегалина
Черная вдова

Полная версия

– Пожалуйста, успокойся, – голос Ноэла звучал спокойно. – Поговорим разумно, мы взрослые люди. Я не хочу причинять тебе вред. Я только хочу… чтобы и ты не вредила мне. Иногда все, что мне нужно от тебя, – чтобы ты улыбнулась, Делоре. Перестала смотреть с такой болью. Откуда в тебе это стремление истязать себя? Зачем? – он протянул ей руку, ладонью вверх. Делоре не отреагировала. – Когда-то я думал, что смогу изменить тебя, исправить. Но я не справился. Ты осталась такой, как есть.

– Нет, со мной все было в порядке. Это ты все испортил! Не подходи ко мне! – Делоре наткнулась на преграду, отступая. Скала за ее спиной была такой же твердой, как ее сердце. – Убирайся прочь. Ты… как все. Вы все боитесь меня.... Нееет, – она всхлипнула. – Нет, пожалуйста, давай попытаемся еще раз! Я всегда буду веселой и радостной! Я буду…

– Делоре, ты же понимаешь, что это невозможно.

– Дай мне возможность хоть что-то сохранить!

– Единственный способ для меня сохранить хоть что-нибудь, Делоре, – это уйти.

Делоре сползла на землю. Вокруг было так темно, она ничего не видела. Ноэл попытался поднять ее, но она оттолкнула его изо всех сил. Вокруг все падало, рушилось, рассыпалось. Как будто мир вдруг сжали, ломая, в огромном кулаке. И все так непонятно; нет направлений, слов, смыслов, ничего. Пустое небо над развалинами.

Наверное, он никогда не принадлежал ей. Это она была вся им пропитана, как лист бумаги водой, а в его душе всегда оставалась часть, для которой Делоре не существовала. Иногда Делоре хотелось, чтобы он ударил ее. Она устраивала истерики. Она была такой отвратительной и злобной, какой только могла быть. Она почти умоляла, чтобы он сорвался. Но он никогда этого не делал. И она оставалась с голодным беспокойством внутри, едва дыша от желания, чтобы он вбил ее в пол, рвал ее волосы, растерзал ее и превратил в бессмысленно хнычущее окровавленное нечто, лишившееся человеческого облика…

Она хотела ощущать свои губы разбитыми, свои пальцы – сломанными. Что угодно с ее телом, лишь бы она никогда не ощутила свою душу выброшенной. Но, будь он проклят, он был так терпелив. Он решил поиграть в героя, и ничто не могло заставить его выйти из роли. Он не освободит свою ярость в омерзительном насилии, что вы. Он будет копить ее и копить, пока однажды не поймет, что уже невозможно жить с таким гневом – и тогда он бросит ее, Делоре. Навсегда.

Делоре обняла колени Ноэла. Все бесполезно. Он не останется. Накажет ее сразу и за все, сегодня. Неужели ты думала, Делоре, что кто-то простит тебе то, что ты делаешь, что ты и что с тобой: твои уныние, раздражительность, замкнутость, неуверенность, беспомощность, противоречивость, жестокость, одиночество и ненужность? Нет. Как вообще тебе могла прийти в голову такая нелепая идея?

Ноэл вырывал себя из нее вместе с клочьями ее плоти. Видимо, его кожа оказалась плотнее, не оставляя даже частицы. И там, где раньше был он и где теперь его не было, оставались зияющие пустоты. Она чувствовала не столько потерю, сколько страх остаться с этими пространствами. Но она уже заполняла их – гневом, болью, мстительностью. Она бы сказала себе, что не права, если бы могла говорить; подумала бы так, если бы могла думать. Она прижималась к Ноэлу и начинала его ненавидеть.

Он погладил ее волосы (какое безразличное прикосновение – «я понимаю, что значит нести ответственность; я продолжаю о тебе беспокоиться, даже если мне все равно»), а затем начал отталкивать. Но ногти Делоре превратились в когти, и она вонзала их в него – все глубже и глубже. Вот сейчас ты мой, Ноэл. Я вырву из тебя душу и оставлю ее себе.

Он отбросил ее. Делоре то ли плакала, то ли смеялась – она сама бы уже не разобралась.

– Ну так уходи, – сказала она, и земля вздрогнула.

Ноэл бежал от нее. Странно, она впервые видела его бегущим. Она-то думала, он умеет только ходить с важным видом человека, который всегда занят, но никогда не опаздывает. Землю снова тряхнуло, и Делоре упала. Лежа на жесткой неровной поверхности, она чувствовала сильные толчки, поднимающиеся из глубины, слышала, как падают камни. Мы были вдвоем, Ноэл, и сами на себя не похожи, пока мы вдвоем. Но теперь мы разделились и стали прежними. Когда ты стал собой, ты бросил меня. А когда я стала собой, я…

Она приподняла голову и увидела, как Ноэл, вскидывая руки, исчезает под осыпающимися камнями.

…я тебя убила.

***

Делоре больше не могла выносить душную тесноту внутри машины. Она распахнула дверь и выскочила наружу, хватая ртом воздух. Как-то ей удалось пройти несколько шагов к обочине и не упасть. Тело было тяжелое, негибкое, неуклюжее, в голове мутно, и кромешная тьма вокруг, плотная, как вода.

Ее мир утонул… Делоре согласилась бы плакать и кровью, да хоть до смерти. Все прошлые огорчения казались ничтожными на фоне того отчаяния, что раздирало ее сердце сейчас.

– Мне все равно, – произнесла она, но эти слова были сломаны и не работали больше.

Все ее теории, оправдания и утешения стремительно разрушались, разлетались в пыль, покрыли ее волосы, одежду и кожу. Она все время лгала себе… говорила что угодно, кроме того, что есть на самом деле.

Ну же, впервые, скажи правду…

Правда убьет меня.

Ты умрешь в любом случае.

Делоре покачнулась. Она кричала бы во все горло, если бы была надежда, что от этого станет хоть чуточку лучше. Боль даже в кончиках волос – она и не предполагала, что такое возможно. Неужели ее вина столь значительна?

(Начнем?)

(Со мной не происходит ничего страшного.)

(Временами с тобой действительно не происходило ничего страшного.)

(Я просто сошла с ума. Я нуждаюсь в психиатрической помощи. Неделю в стационаре – и все встанет на место.)

(К сожалению, нет.)

(Это просто не может быть реальностью.)

(Это реальность. Очень скверная реальность.)

(Я не убивала его! Землетрясение… камень обрушился ему на голову… при чем здесь я? Кто докажет, что я к этому причастна?)

(Никто не докажет, но тебе-то известна правда. Ну так что: убедилась, что ты сильнее его? Успокоила свою гордость?)

(Я ненавижу его!)

(Ты ненавидишь себя за то, как поступила с ним. И это чувство вины останется с тобой до последнего вдоха.)

(Я ни в чем не виновата.)

(Боль – это наказание за твои преступления. Попробуй отрицать боль.)

(Мне не больно.)

(Больно.)

(Нет!)

(Да.)

(Нет.)

(Да. Очень, очень. Больно до смерти.)

Делоре вскрикнула, но крик поглотила темнота, и после пришло ощущение немоты. Ехать, куда угодно. Куда-то, где есть свет. Охваченная лихорадочным возбуждением, она запрыгнула в машину.

А в тот день, в тот далекий день (прошло две недели или около того) она подумала: «Провинциальные бредни». Она уже скучала по своей неосведомленности.

Ее родители любили, но боялись ее. И если поначалу было больше любви, то со временем – все больше и больше страха. Вполне оправданного, учитывая, что в итоге она прикончила их обоих. Другие дети испытывали к ней неприязнь и издевались над ней. Мальчик, в которого она была влюблена и который был влюблен в нее, предпочел с ней не связываться. Единственная в жизни подруга предала ее. Почти все время у нее что-то болело, и она просто сгусток боли сейчас. Каким-то чудом став матерью одного ребенка, она так и не смогла родить второго. Таблетки, слезы, страдания, порезы, убийства и одиночество – вот что ее жизнь. И все это – только потому, что люди придумали наиглупейшее объяснение поступкам безумца и сами же себе поверили!

Делоре смотрела на дорогу перед собой остекленевшим взглядом. Возможно, ты не такая уж мерзкая личность, Делоре. Но они решили, что фиолетовые радужки – это плохо, и сменить цвет своих глаз ты не можешь. Просто прими это – они превратили тебя в нечто, причиняющее вред и себе, и им, а потом сказали: убей себя, ты опасна. Она в ярости. Как изжить этот гнев?

О, ты знаешь способ, Делоре. Почему бы не покуражиться напоследок? Ты ведь хочешь начать убивать? Всех, на кого взгляд упадет – буквально. Заставь их страдать, как они тебя. Будь глуха и равнодушна к их боли – ведь они тебя не пожалели, не попытались помочь. Этот мир живет по законам мести, и ты законопослушна, но ты не преступница.

Насмешливый голос в голове старался ее немного урезонить, но остановить не пытался: «Ты останешься вечным подростком, Делоре. «Меня никто не любит, меня никто не понимает, до меня никому нет дела, потому что я такая отвратительная» – разве это взрослые мысли? А тебе двадцать девять лет… нет, уже тридцать – это многое меняет, да? Ну улыбнись же – когда твое отчаянье проходит полный круг, тебе становится так весело».

Ей действительно стало весело. Во всяком случае, она смеялась. Она жалела, что при ней нет ее таблеток. Она проглотила бы их все, одну за другой.

Приступ нездоровой эйфории продлился недолго. За ним пришло выжидающее спокойствие. Ее мысли бродили далеко-далеко, не приближаясь. Темнота поблекла? Да, действительно. Но Делоре слишком устала для того, чтобы радоваться. И промерзла насквозь – красный лед в венах. Впереди замерцали огни. Ужасно хотелось кофе. Аж в горле першит. Возле заправки должна быть какая-нибудь забегаловка, всегда есть… Поколебавшись с минуту, Делоре все-таки решила, что, даже в такой ситуации, незачем лишать себя чашки кофе. Тем более в такой ситуации.

Поравнявшись с огнями, она свернула на маленькую парковку. Темнота стремительно блекла, и оранжевые буквы на мусорном баке прочлись без труда: «СТЕКЛО». Как только Делоре подошла к двери, щелкнул замок, и чьи-то руки с длинными пальцами перевернули табличку с надписью «Закрыто» обратной стороной, извещающей: «Открыто». Делоре просмотрела расписание работы кофейни, указанное на двери (буквы и цифры, нарисованные белой краской с помощью трафарета). Ого, значит, уже 5:30 утра. Она провела бессонную ночь, но на фоне боли усталость казалась ничем.

 

Она распахнула дверь и шагнула внутрь. Вместо холода улицы ее окружило мягкое тепло.

– Доброе утро, – услышала она приветствие. – Вы как раз к открытию.

Приблизившись к стойке, Делоре посмотрела сквозь говорящего.

– Кофе, – сказала она. – Без сахара.

Она села на высокий табурет. Щелчок – включили кофеварку. Делоре просидела пару минут неподвижно, горбясь и с такой силой зажимая кисти рук между коленями, что пальцы заныли. Вокруг все было желтым, оранжевым и красным. Приятное сочетание, согревающие цвета. Вероятно, симпатичный интерьерчик, но ей он виделся размытым и тусклым. Делоре встала и прошла в туалет.

В прохладном, гулком помещении слабо пахло хлоркой. Наклонившись к раковине, Делоре заметила прозрачные разводы моющего средства на зеркале. Она вымыла руки, ополоснула лицо. Не воспользовавшись бумажным полотенцем, дождалась, пока капли на коже высохнут. Вторая, отраженная зеркалом Делоре, замершая на фоне зеленой кафельной стенки, смотрела на нее холодным, затравленным взглядом. Глаза сверкали поразительно ярко. Вторая Делоре… которой она всегда боялась. Впрочем, второй Делоре не существует. Только она одна да ее отражение, демонстрирующее то, что она не желает видеть и чего не желает в себе признавать.

Чья-то забытая заколка-невидимка возле раковины. Делоре подняла ее и поднесла к самому носу, рассматривая. На невидимке шесть красных камушков. Седьмого не хватает – вместо него пустое углубление со следами клея. Делоре провела кончиком заколки по ладони – острая, такой можно и поцарапаться. Снова посмотрела на себя в зеркало. Ну и вид. Отвратный свитер; почему она его не выбросила? Спутанные темные волосы… Не хватает дохлых мышей, привязанных к поясу, и торчащих изо рта длинных желтых зубов. Ну, просто чтобы соответствовать стереотипам. Делоре фыркнула. А я и не говорила, что независима от людского мнения.

И все же фиолетовый – такой красивый цвет. В него падаешь и падаешь. В нем тонешь, как в безумии. Ее глаза сверкают, как аметисты. Сама Делоре разбита до основания… но в ее взгляде жизнь, сила, ярость… лихорадочное веселье. Неужели… этого не может быть… она точно свихнулась…

Губы отраженной Делоре истерически скривились, и ее губы, значит, тоже.

(Скажи-скажи-скажи… никогда не говори, и даже не думай – тебе все это нравится? Собственная суетливая агония – разве не забавно? Право быть злой – разве оно не вздымает настроение до небес?)

(Я счастлива, да, наконец-то.)

Улыбаясь и пристально глядя в глаза своему отражению, Делоре поднесла заколку к правому глазу.

– Мои фиолетовые глаза свели меня с ума, – произнесла она глухим, устрашающим голосом – явно переигрывая. – Если я избавлюсь от них, я смогу вернуть себе разум?

Почему бы и нет? После того, что она уже с собой проделывала, в этом не будет ничего особенного. Однако прежде, чем острый кончик заколки коснулся глазного яблока, веки инстинктивно сомкнулись. Делоре положила заколку. Глупо. Если бы проблема решалась так просто…

Она оперлась на раковину (холодная, мокрая поверхность раковины под ладонями; это ощущение не даст разуму отключиться). Боль мигала, словно лампа дневного света. Делоре уже несколько часов как следовало быть мертвой, и только странное упорство или, может быть, мстительность, позволили ей задержаться.

Она подумала о человеке в зале… Плохие мысли, по-настоящему плохие, и как приятно это осознавать. Просто ухватить его душу… потянуть и совсем выдернуть из его тела.

(Зачем тебе убивать его?)

(Просто так. Потому что я могу.)

(И все же – зачем?)

(Потому что я стала злая. Очень-очень злая. Вот до чего они довели меня. И они за это ответят.)

(Этот парень – лично он – ничего тебе не сделал.)

(Они все виноваты. Кроме того, теперь я намерена кусать без разбора.)

Делоре пригладила волосы и вернулась на свое место за стойкой.

– Ваш кофе.

– Спасибо, – прошелестела Делоре почти беззвучно и сунула руку в карман. Пусто. Она зажмурилась, чувствуя, как теплеют ее холодные щеки. – Я забыла кошелек, и у меня нет денег. Извините.

Пауза. Он рассматривает ее. Интересно, что он в ней видит? Делоре прикрыла глаза, пытаясь спрятаться под веками.

– Ничего. Пейте кофе, угощаю. У вас очень усталый вид.

Делоре пожала плечами и придвинула чашку к себе. Тепло под пальцами. «У вас очень усталый вид». Его слова повторялись в ее голове, затихая. Приятный голос. Глубокий, спокойный. Нежный. Ей захотелось взглянуть на его лицо, но она не посмотрела. Нельзя.

Отпив глоток кофе, Делоре потянула к душе юноши невидимые руки. И нашла ее сразу. Он и не прятал. Возьми и сломай. Горло сжалось, Делоре не могла сделать глоток, и кофе, плещущийся во рту, вдруг стал нестерпимо горьким. Почему этот парень не оказался хотя бы чуть-чуть хуже? Она прикасалась к нему, не причиняя вреда, в то время как беснующиеся сомнения разрывали ее саму в клочья.

Парень сделал шаг назад и, сам того не понимая, высвободился из ее робкой хватки. Он нажал на выключатель, и электрический свет погас. Теперь зал заполнял розоватый свет свежего дня.

– Окна обращены на восток, – сказал он. – Мне трудно вставать в такую рань, но восход компенсирует мои мучения. Красиво, правда?

– Пожалуй, – хрипло выговорила Делоре, и ей стало больно до одурения. Хочу заплакать. Тогда я буду знать, что прощена. Она жадно глотнула кофе. Обжигая, он горячим потоком спустился в живот. – Я как весы, – выдала она внезапно и закашлялась.

– Как весы? – серьезно переспросил парень. – Что вы имеете в виду?

Делоре наклонила голову, и волосы упали ей на лицо.

– Я… я не знаю, что правильно. И что справедливо. Мои решения меняются каждую минуту. Все рухнуло и покатилось… у меня не осталось ничего, кроме ненависти. Следует ли мне просто уйти? Или я должна ответить злом на зло? Какому плану следовать?

Она действительно ждала от него совета. И – смутно – чего-то еще. Пауза затянулась.

– Я не знаю. У меня нет планов, – наконец осторожно признался собеседник. – Я только пытаюсь поступать как лучше в каждую конкретную минуту, не задумываясь о следующей. Ведь в следующую все может измениться, потребуются другие поступки. Не знаю, как лучше это объяснить… Я просто живу сегодняшним днем. Это не значит, что я боюсь будущего. Ведь любое завтра однажды станет сегодня.

– Мне вроде бы ясно. Но не у всех «завтра» станет «сегодня». Для некоторых в этот конкретный день все и оборвется.

– Значит, в последнее «сегодня» нужно стараться еще больше.

На щеку Делоре падал солнечный свет – какое нежное прикосновение. Делоре было невыносимо думать, что она больше не ощутит прикосновений. Она… соскучилась. Как лучше поступить в эту минуту? Ее разум не смог бы ответить, но тело ответило: напряжение хищника, приготовившегося напасть, ушло. Черные капли злости испарялись под солнцем.

И Делоре все-таки посмотрела на собеседника. Симпатичное открытое лицо и спокойный, чуть наивный взгляд. На носу типичная для ровеннца россыпь бледных веснушек. Ему было лет двадцать пять или около того, но, пока не присмотришься как следует, едва ли дашь больше восемнадцати. Впрочем, у невысоких, щуплых мужчин с гладко выбритыми щеками всегда какой-то мальчишеский вид. Предрассудок, конечно, но Делоре не воспринимала субтильных парней всерьез, относясь к ним снисходительно. Может потому, что Ноэл был высоким, и она привыкла смотреть на мужчину снизу вверх. Сейчас классификация по росту и весу утратила всякое значение. Как и другие классификации. Давно ее восприятие не было таким чистым, освобожденным от сформировавшихся ранее установок.

– Дайте руку. Пожалуйста, – попросила Делоре, и его пальцы первыми коснулись ее пальцев. Вместе с теплом и шероховатостью его кожи пришло понимание, что он наслышан о ней – у страшилок быстрые ноги, а у людей длинные языки. Почему же не боится? Видимо, присмиревшего врага можно и пожалеть… Хотя какая разница, если ее жалеют искренне. Это то, что ей требовалось: немножко сострадания.

– Все будет хорошо, – мягко сказал он, поглаживая ее ладонь.

– Для всех будет лучше, – то ли согласилась, то ли возразила Делоре. Теперь она знала, что должна делать.

Ей захотелось рассказать ему, этому взрослому мальчику, о том, как приятно ощутить кого-то рядом с собой в последние моменты перед тем, как уйти в одиночество смерти. Из ее горла рвались признания: «Я люблю тебя! Люблю, потому что ты последний человек в моей жизни!» Она была права. В этой жизни он действительно стал ее последним человеком.

Он вдруг торопливо заговорил о чем-то, о завтра, которое должно стать сегодня, но Делоре прервала его.

– Не нужно. Спасибо вам…

Она встала. Уходя, она чувствовала на себе его грустный взгляд. Сострадание само по себе не лечит… но все же оно как пластырь на ссадины. Покрывает защитным слоем.

После чашки кофе Делоре чувствовала себя лучше – насколько это вообще возможно в ее состоянии. Боль чуть-чуть уменьшилась, звучала монотонным гулом, как уличный шум в Льеде. Ну что же, начнем наш неспешный путь к эшафоту. Пусть Вирита была неприятная женщина, но она хотя бы избавила Делоре от необходимости выбирать конечный пункт самостоятельно. Прекрасный день сегодня, не правда ли? Лист спланировал, упал на капот ее машины и, соскользнув, исчез из виду.

Небо было цвета молока с примесью кофе. Светлое. Золотистые деревья вдоль дороги (как будто едешь по длинному коридору), названия которых уже выпали из памяти. Тихий покой внутри… Что ж, это объяснимо – она больше никому не причинит вреда.

Ее безмятежное чувство растворилось, как только она увидела Плато. Местные жители называли эту широкую плоскую гору «Стол Урлака», но богоненавистница Делоре предпочитала более прозаичное название. От шоссе, как ручеек от реки, отделялась узкая тропинка и, обвивая Плато, поднималась к его вершине.

Делоре вышла из машины, посмотрела вверх. Путь не сложный, но изматывающий. В детстве она его не одолела. Она расплакалась, отец рассердился на нее, мать рассердилась на отца, и они уехали домой. В дороге Делоре смотрела в окно, вытирала нос кулаком и в тысячный раз думала, что от нее одни неприятности.

Стол Урлака… хм… стол для жертвоприношений? Но не в этой стране, что вы. Это в Кшаане боги питаются плотью и кровью. Ровеннские выжирают душу. Делоре слегка пошатывало. Как давно она что-либо ела? Сложно вспомнить. Она поднималась по тропинке. Пока терпимо. «Еще полчаса, – подумала Делоре, – и я достигну вершины…»

Не нужно думать об этом. Избегай любых мыслей, провоцирующих страх или сожаление.

Однако даже роанские сигареты сейчас вспоминались ей в радужном ностальгическом флере, хотя и ассоциировались с бесконечными ссорами с Ноэлом (изо дня в день, изо дня в день; может, он никогда и не был ей близким?). Ее жизнь, волю, воспоминания, вещи, все, что еще принадлежало ей, вырывали прочь у нее, и она могла лишь выпустить когти и усилить хватку, сознавая, что отдать все равно придется. Пусть даже вместе с когтями.

Дыхание Делоре стало прерывистым. Почему тот мальчик был так добр к ней? Почему кофе – таким вкусным? Почему наступивший день столь прекрасен? Или ей только кажется? И ее дочь… неужели она больше никогда не увидит дочь? Делоре ощущала тоску всем телом.

Стоя на тропинке, она посмотрела вниз. Как будто стоишь на крыше пятиэтажного дома. Высоко, но недостаточно. Ей страшно калечить себя. Она хочет умереть наверняка – и быстро, чтобы не успеть почувствовать боль. С нее достаточно мучений. Ни капли больше. Следует дойти до вершины Плато, хотя бы просто из принципа – чтобы не уходить с ощущением незавершенности. Ей вдруг припомнились слова Вириты: «дом богов»… Там, наверху, действительно что-то есть. Нечто, что заставило отца притащить ее сюда. В тот день он источал надежду каждой порой. Он был наивен, уповая на высшие силы. Но он всего лишь отчаянно цеплялся за последнюю возможность помочь ей… Все его нотации, придирки и запреты вдруг увиделись Делоре в новом свете.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Колени дрожали, она едва держалась на ногах. «Торикинец расстроится», – подумалось ей. Отчего это ее беспокоит? Какое ей дело до него? И все же какое-то было. На секунду ее придавило свинцовым чувством вины, но она с раздражением отбросила его.

(Что еще придумаешь, чтобы остановить себя? Маски страха.)

Делоре споткнулась о камень, но не упала. Она чувствовала себя такой же обессиленной, как в детстве, когда брела по этой тропинке под строгим взглядом отца, и так же хотела назад. Она боялась не смерти, а потери. Отсутствия продолжения. Она станет ничем – превращение, к которому она еще не была готова. И это желание жить было ее, Делоре, желанием, исходящим из той части ее души, которую проклятие не смогло затронуть.

 

Измученная вконец, Делоре опустилась на тропу. В колени впились острые камушки. Минута жадного отдыха, и снова вперед. Легкие жгло так, будто она вдохнула разъедающий газ. На влажном лице осел прозрачный слой пыли.

И все-таки она добралась. Место производило странное впечатление – как во сне привиделось. Деревья, открытые всем ветрам, со временем причудливо искривились, кроны переплелись в подобие зеленой крыши. Делоре пошла сквозь этот зачарованный лес, поднятый высоко над землей. Как тихо… и как свободно. Нилуса здесь не было – никогда. Не хотел или не смог; какая разница. Главное, что больше он ее не преследует. Делоре хотелось мыслить самостоятельно.

Она все еще боялась и все еще чувствовала злобу. Боль загоралась, словно светлячки, в заполняющей ее тьме и снова гасла. Противная вещунья была права: все, что требуется от Делоре – перестать трепыхаться и тихо уйти. Но против воли рассеянные мысли продолжали свиваться в возражения и просьбы. «Мне неважно, кто из вас, мне даже неважно, существуете ли вы на самом деле. Мне просто нужно, чтобы мне кто-нибудь помог!» Не спастись, нет, в спасение она уже не верила. Просто выдержать эти последние минуты.

Пора. Хватит тянуть время. Делоре подошла к краю. Дорога внизу походила на пересохший ручей, полный серого песка. Отсюда все казалось таким маленьким… ее машина как игрушечная. И она сама казалась бы не больше куклы. Ни единого шанса отделаться телесными повреждениями. Скоро она будет так же мертва, как…

…как Ноэл.

Просто прими это.

И она приняла. Его несуществование и его невозвратность. Его как жертву ее преступления и как человека, которого она давно уже не любила, но зачем-то внушала себе, что любит, удерживая лишь потому, что боялась остаться одна, наедине с собой.

Нити, соединяющие ее с жизнью, разрывались одна за другой. Ноэл – разрыв. Милли – «Я ей опасна, я не могу быть с ней» – разрыв. Страх перед болью – уже некуда больнее – разрыв. Страх смерти – «Проклятие прикончит меня в любом случае, и это будет еще мучительнее» – разрыв. Все, что прежде сжимало ее в страшных челюстях, становилось беззубым, больше не могло ранить. Все сомнения угасли.

Ледяной ветер обжег ее лицо, и Делоре ощутила себя настоящей – живой, теплой и дышащей, переполненной чувствами. Ее затопило волной любви к себе – странное ощущение, пришедшее к ней впервые. Обычно такое испытывают лишь матери к своим хрупким, уязвимым младенцам. Ей хотелось защитить себя от всего зла в этом мире, но одновременно и от самой себя, потому что она – это тоже зло.

Снизу проехала машина – игрушечный грузовичок из синего пластика. Делоре проследила за ним взглядом – глаза широко раскрыты, волосы развевает ветер. Если бы она могла прожить еще один год, понимая то, что понимает сейчас… Она бы не мучила себя, не терзала бы себя ненавистью. Относилась бы к людям добрее. Вот сейчас… когда она должна умереть, чтобы никому не причинить вреда… сейчас она чувствует странное единение со всеми жителями этой бескрайней страны. Она больше никого не винит. Когда гнев угас, осталась лишь скорбь.

– Простите меня, – прошептала Делоре. – Я не хотела причинять вам боль. Я не хотела заставлять вас страдать. Я не хотела лишать вас жизни. Я просто хотела, чтобы вы были рядом со мной.

Сквозь кроны деревьев свет струился и тек. Делоре вдруг померещилось, что боковым зрением она видит что-то, кого-то… прозрачные силуэты… Она не повернула голову, не попыталась рассмотреть получше. Они пришли? Значит, она заблуждалась, отрицая реальность их существования. В сущности, боги – такое же порождение человеческого сознания, как ее проклятье, а значит, не менее реальны. Фраза, услышанная однажды, завращалась в ее голове… Делоре улыбнулась.

Еще одна игрушечная машинка… торикинец, угадала она. Торикинец… Все же чем-то он привлекал ее, она не могла отрицать… После того, как она отказалась от собственных, его сомнения были ей ни к чему, и Делоре поспешила сделать шаг. Асфальт полетел ей навстречу, но на самом деле – она к нему.

Рейтинг@Mail.ru