Literary Yandere
Шелк и кровь. Королева гончих
По крайней мере, теперь ей стали понятны мотивы сумасшедших стерв, задумавших выкрасть ее секрет притягательности.
Лавчайлд не знала, слышит ли ее Бен и где он вообще находится – за дверью или в какой-то комнате, просто оснащенной камерой слежения? Как ей следует его позвать? Заорать? Или же он прибежит только тогда, если случится что-нибудь, что будет невозможно игнорировать? Девушка облизала губы. Во всяком случае, громко сообщать о таком она не собиралась.
Но прошло немного времени, и Лавчайлд решила, что готова наступить на горло собственной гордости. Она крикнула – раз, другой:
– Бен! Бен!
Он отозвался не сразу. Сначала спросил из-за двери, затем, спустя несколько минут, видимо, потраченных на то, чтобы заглянуть в камеру через экран (Лавчайлд была уверена, что находится под видеонаблюдением), открыл дверь. Одну – охранника и пленницу разделяла решетка, закрывавшая выход. Видимо, похитители были неоправданно высокого мнения о пойманной девушке – не могла же Лавчайлд освободиться от пут! А без них ее вряд ли собирались держать в палате.
– Что-то не так, леди? – любезно поинтересовался Бен, улыбаясь своей ребяческой улыбкой – растянув губы и наклонив голову. Лавчайлд отвела взгляд, чтобы не видеть его, настолько сильно он ее пугал и отвращал.
– Мне нужно в туалет, – промямлила она. Бен не ответил, и девушка повторила, уже громче. Но он снова промолчал, только пожал плечами, когда Лавчайлд, нахмурясь, снова на него посмотрела.
– Я не буду выводить тебя из камеры, – спокойно сказал охранник. – Только если тебе станет плохо.
– Но мне плохо! – Лавчайлд сорвалась на крик. Ответом ей снова было беспечное движение плечами.
– Пописай здесь.
Девушка вспыхнула и отвернулась. Она и так была в донельзя унизительном положении, усугублять его не хотелось. Но физиология взяла свое… Лавчайлд надеялась, что Бен если не уйдет, то хотя бы отвернется… но его взгляд, напротив, прикипел к ней, жадный, вожделеющий. И без того омерзительный, охранник стал совершенно противен девушке.
– Гребаный извращенец, – пискнула Лавчайлд, когда он понял, что она закончила и, отступив на шаг, закрывал железную дверь. Как только он ушел, девушка расплакалась. Она догадывалась, что он видит ее в камеру слежения и, возможно, получает от ее слез только еще большее удовольствие, но остановиться никак не могла.
***
– Тебе нужно помыться. От тебя уже плохо пахнет.
Лавчайлд вздрогнула. В ее камере воняло – и к исходу вторых суток она уже привыкла к этому, но слова Бена насторожили ее. Он не выпускал ее в туалет, а теперь вдруг озаботился состоянием пленницы? Если не играть дуру всерьез, сказала она себе, то можно предположить, что ее привезли в какую-то лабораторию, где будут узнавать ее секрет притягательности. Значит, она должна хорошо пахнуть. Для этого ее и выводят из камеры – чтобы очистить от грязи. От мысли, что этим, возможно, будет заниматься Бен, ее всю передернуло. Но напрасно. Он только освободил ее от смирительной рубашки, оставив в платье, и помог дойти до душевой. А там втолкнул за белую дверь и оставил в одиночестве.
Сначала Лавчайлд просто села на пол и тихо похныкала: напряженные нервы требовали разрядки. Потом кое-как поднялась, держась за стену, разделась и побрела в душ. Она любила принимать ванну, и, наверное, в другом каком-то случае вознегодовала от ее отсутствия, но два дня здесь были слишком тяжелы – девушка обрадовалась просто возможности помыться. Сперва она, правда, долго стояла под струями воды, не шевелясь, наслаждаясь ощущением капель, орошающих кожу. Потом пощупала мышцы – в порядке. Слабость, конечно, была: в том числе от неподвижности, но в большей степени, видимо, от неких препаратов, которыми мучители тайно пичкали пленницу. Ей особенно не было интересно, каким образом – все равно она не могла отказаться от еды и питья. Возможно, это даже был какой-то газ. Не все ли равно? Если бы Лавчайлд невольно не отрезала себе пути к отступлению, сейчас кто-то из бывших напарников или любовников разыскивал бы ее: Макс, Гарри Янг… Но она сожгла все мосты.
Лавчайлд вылезла из душа, взяла с плохо прокрашенной деревянной скамьи небольшое вафельное полотенце и, встав у запотевшего зеркала, принялась вытирать волосы. Серебристая поверхность напротив ее лица постепенно прояснялась – вот стал виден нос, различимы глаза и щеки… Лавчайлд опустила лицо. Не идеальные, хоть и довольно милые черты, но без косметики – какая-то серая мышка, ей-богу. Да, Лавчайлд всегда брала другим. Харизмой и, в первую очередь, запахом, но сейчас, уже решив для себя, что проживет и без феромонов, она поняла, что ошиблась. Без своего уникального запаха она уже не будет так соблазнительна. Девушка тяжело вздохнула. И тут на ее плечи легло пушистое мягкое полотенце. Огромное, она могла бы завернуться в него, укрывшись от шеи до пят. Лавчайлд подняла взгляд на зеркало – за ее спиной в мутном запотевшем отражении виделось лицо. Бена. Его руки, оставляя ее плечи, скользнули ниже, промокая влагу с грудей Лавчайлд. Приподняли их, будто невзначай лаская, продвинулись еще ниже, на талию, и замерли там.
– Я не настолько ослабла, – дрожащим голосом остановила мужчину девушка. – я могу вытереться сама.
– Как скажете, леди, – хмыкнул Бен, убрав руки. И вышел.
Полотенце соскользнуло на пол. Лавчйлд не подняла его – стояла, так и пялясь в зеркало, пока капли воды на ее теле не высохли.
Но передышка длилась недолго. Лавчайлд не ошиблась в своих предположениях: ей разрешили помыться ради того, чтобы вонь от грязи не перебивала аромат естественных феромонов. Невзирая на ее протесты, Бен подхватил (насильно!) закутанную в полотенце девушку на руки и отнес в ярко освещенную комнату со слепяще-белыми стенами. Судя по всему, лабораторию, где над пленницей с этого дня начинались опыты.
В комнате уже были все три женщины, навестившие Лавчайлд после того, как она очнулась.
Они завели ее в матовую то ли стеклянную, то ли пластиковую коробку, похожую на душевую кабину. Со всех сторон просветили желтыми и красными лучами, обдали паром и холодным воздухом. Потом открыли дверцу. Лавчайлд почти вывалилась в руки Бену – ее не держали ноги. Видимо, в еде, что ей дали с утра, все-таки были какие-то седативные средства, однако в слишком слабом количестве, чтобы сразу ее обездвижить. Но теперь, переволновавшись, девушка лишилась сил.
Самая старшая женщина что-то смотрела на компьютере, присоединенном к кабинке, и качала головой. Затем приказала приковать пленницу к некому подобию дыбы, которая стояла у Лавчайлд в комнате. Только теперь ее еще и как следует вытянули – плечевые суставы мгновенно заныли. Две женщины, те, что были помладше, встали по обе стороны от Лавчайлд и взяли у нее образцы слюны, крови и пота, состригли прядь и проделали еще много неприятных и унизительных процедур. Но пленница даже не пискнула. Только зажмурилась, чтобы не видеть, как шарит взглядом по ее телу Бен. Он же, черт побери, был извращенцем! А она, кажется, нормальная женщина. Не должна она была ему нравиться, не должна. И аромат ее был рассчитан на обычных мужчин, которые не тащатся от того, что связанная девушка мочится у них на глазах. Во всяком случае, так Лавчайлд казалось… Ее настоящий запах остался – исчез только химически созданный аромат цветов и фруктов, которым Лавчйалд сглаживала свою истинную магию. Какие-то запахи принято считать приятными и манящими, а какие-то – просто вонью, поэтому ей приходилось хитрить.
– Я больше не чувствую от нее ничего удивительного, – покачала головой блондинка, втягивая носом воздух, так что ноздри слипались, – то есть, конечно, что-то такое присутствует… Но слишком слабо.
– А как ты думаешь, я же мылась, – огрызнулась Лавчайлд. Блондинка обожгла пленницу неприязненным взглядом.
Старшая женщина отвернулась от компьютера и смерила их обеих долгим взглядом. Каждую, по очереди, просканировала от макушки до пят, словно видела насквозь. Затем хлопнула в ладоши:
– Бен!
Парень напрягся, вытянулся в струнку, подобно гончей, почуявшей след.
– Аманда, освободи нашу милую подопытную мышку.
К Лавчайлд подошла самая младшая из женщин, та, что приносила еду, покрутила зажимы и позволила кистям и щиколоткам выскользнуть на волю. Старшая женщина сделала знак рукой, и Бен шагнул к пленнице, легко обнял ее за талию, наклонился и поцеловал. Лавчайлд собиралась отстраниться, но не успела – горячие мягкие губы прижались к ее рту, обжигающий язык скользнул внутрь… Девушка вздрогнула, тот жадный розовый зверек у нее между ног, любящий заглатывать, задрожал и начал истекать слюной в неистовой жажде прижаться к Бену и попробовать его на вкус. На периферии сознания Лавчайлд крутилась мысль, ужасавшая ее – осознание, что она обжимается с извращенцем, – но тело жило своей жизнью, инстинкты поглотили ее разум, в голове ярче неоновой рекламы вспыхивало только одно: да, да, ДА, это мужчина!
Бен толкнул ее на кушетку, но, упав на холодную клеенку, Лавчайлд плотно свела ноги: как только поцелуй закончился, возбуждение сменилось отвращением, какое у нее с первой секунды вызывал этот моральный урод. Мир снова рухнул на девушку, мозг с удивлением, словно просыпаясь, вспомнил, что вокруг серые стены, безжалостное белое освещение и запах, как в больнице. Лавчайлд поежилась, сердце ее неистово заколотилось, так что грудь заболела, и весь белый свет перестал существовать – осталась только эта оглушающая, ослепляющая боль от страха, подобного которому Ребекка еще никогда не испытывала.
– Берите у нее образец, – скомандовала старшая женщина, и Аманда с третьей, чьего имени Лавчайлд не знала, схватив пленницу за щиколотки, развели ее ноги в стороны. Не деликатничая, точно их не волновало, не вывихнут ли они похищенной девушке колено. Та больше не сопротивлялась: ждала, пока боль утихнет.
Бен усмехнулся и направился прочь. С каждым шагом, увеличивавшим расстояние между ними, боль в груди Ребекки потихоньку уменьшалась.
Наконец, у Лавчайлд взяли последний анализ – мазнув ваткой между ног – и вернули ее на приспособление, похожее на дыбу. Девушка не сопротивлялась. Она слишком ослабла от пережитого страха, чтобы даже держать глаза открытыми. Нет, не в испуге было дело. В унижении, к чему Лавчайлд не привыкла. Как только ее руки оказались зафиксированы, Ребекка закрыла глаза и провалилась то ли в обморок, то ли в сон. Ей было мерзко. Ей было стыдно. И мозг предпочел отключиться.
Когда она вновь открыла глаза, то обнаружила себя все в той же комнате, все в том же положении. Двух женщин и Бена видно не было, одна только блондинка что-то усиленно вытирала с пола шваброй, медленно огибая «дыбу» по дуге. Лавчайлд покрутила запястьями:
– Зачем это все? Думаете, я сбегу?
Носатая блондинка не ответила, продолжая что-то протирать за спиной девушки.
– Ну что ж, можешь не отвечать. Я поняла, я тут полностью лишена прав. Странно только, что вы думаете, будто добьетесь того, чего хотите, с помощью насилия. Если бы вы давали мне нормальную пищу, а лучше – по четко составленному мною меню, позволили некоторую физическую активность и, в первую очередь, прекратили распинать, как мученицу, я бы вскорости дала вам то, чего вы так хотите.
Блондинка замерла, стоя возле плеча Лавчайлд, так что та видела только затылок собеседницы.
– И что же, по-твоему, нам нужно от тебя?.. – казалось, блондинка готова была добавить нелестный эпитет, но чудом сдержалась.
– Мой запах. Единственное сокровище, которое у меня есть, я ведь девчонка из трущоб, – Лавчайлд хмыкнула. – Но я вполне вас понимаю. Если пахнуть так, как вы, подружки, трудно рассчитывать на хорошего мужчину.
Блондинка бросила швабру и встала напротив распятой Лавчайлд, сложив руки на костлявой груди. Она ждала, что пленница скажет еще что-нибудь, но та молчала. Выжидала, чтобы не спровоцировать вспышку гнева, пока так беспомощна.
– С такими сиськами… неудивительно, что ты шлюха, – злобно выплюнула блондинка, не сводя взгляда со снисходительной улыбки Лавчайлд. Пленница звеняще хмыкнула. Она не обиделась на слова белобрысой, но строгость, с которой с ней обращались, сделала Ребекку менее сдержанной, чем обычно.
– Шлюха или нет, но, по крайней мере, я могу выбирать. – Она понимала, что рискует навредить себе самой, но уставший мозг отключился, точно от водки. – А тебя трахает хотя бы Бен? Что ж, может быть. Он же знатный извращенец, вполне возможно, его заводит запах дерьма, который от тебя исходит.
Лицо блондинки исказилось, и Лавчайд с досадой поняла, что попала в точку. Ее передернуло – касания Бена вдруг показались ей еще отвратительней.
– Сука! – взвизгнула белобрысая и вскинула было руку, чтобы отвесить пленнице оплеуху, но ее остановил голос:
– Мишель!
Блондинка обернулась. Позади нее стояла старшая из женщин.
– Миз Брук…
– Она права. Мы должны дать ей нормальной еды, – миз Брук подошла к Лавчайлд и принялась освобождать ее от кандалов. – Мы отведем тебя в столовую. Там поешь. Бен тебя накормит.
Лавчайлд содрогнулась – снова Бен…
Он встретил ее улыбкой, блеском глаз – «я знал, что ты придешь». Или «знал, что тебя рано или поздно приведут ко мне». И Лавчайлд, взглянув в это молодое красивое лицо с сексуальной щетиной, вздрогнула всем телом. Повторила несколько раз про себя: «ты сможешь!»
Сможешь сдержаться, не заплакать, даже, кто знает – втереться в доверие этому дьявольскому Аполлону?
Она совсем не была в этом уверена.
– Хочешь, я приготовлю тебе кофе? – улыбнулся Бен, усадив девушку на стул. Задержал руки на плечах Лавчайлд на несколько секунд… потом медленно убрал.
– Как тебя зовут на самом деле? Ведь Лавчайлд – только фамилия.
– Ребекка.
Он наклонился к ней, щекоча дыханием шею.
– Я буду звать тебя Бекки.
Лавчайлд затошнило от страха, в солнечном сплетении вновь сжался комок боли.
– Ты мне в какой-то мере симпатична. Хочешь услышать совет? Ты не сопротивляйся, главное. Расслабься. Не строй из себя амазонку, – Бен закончил готовить кофе, налил ароматный напиток в кружку и поставил перед Лавчайлд на стол. – Сильные женщины, это, знаешь, отвратительно. К ним тянутся слабые мужички. Для равновесия. Нет ничего более противоестественного, чем подобная пара.
Он наклонился к ней, подставляя свою улыбку, и Лавчайлд, хоть не могла даже оторваться от спинки стула, напряглась и изо всех последних сил залепила Бену оглушительную пощечину. Ее от ладони до плеча свело судорогой, рука повисла плетью, дрожа, но мужчина покачнулся и чуть было не упал – отскочил, спустя секунду, прижимая пальцы к покрасневшей щеке, однако, без малейшего удивления. Лавчайлд закрыла глаза. Вопреки обыкновению, она не чувствовала удовлетворения, хоть раздражение на этого ублюдка и поутихло. Но, в любом случае, рядом с ним ей все-таки было слишком непривычно…
Что ж. Говорят, Люцифер был светлейшим из ангелов, даже после падения он оставался хорош собой. Лавчайлд могла бы поклясться, что у князя лжи была точно такая же улыбка, как у Бена.
«…хреново.» – Подумала Лавчайлд, силясь не продолжать аналогию даже мысленно. Она и так понимала, что попала в ад. Незачем было самой себе напоминать. И тем более, незачем крутить в мозгу мысль, что грешники из ада не уходят.
Глава шестая. Лучший выбор
Луна командует потоками творенья. Но тело женщины командует не меньше.
Джеймс Хэвок, «Лихорадка белого мяса»
Спустя несколько дней, когда Лавчайлд вернули в камеру после очередного обследования, она вдруг обнаружила, что вместо колодок и смирительной рубашки ее ждут легкое хлопковое платье и настоящая кровать. С одеялом. Но девушку это не обрадовало: изменения означали только то, что теперь пленнице будет доставаться повышенная доза успокоительного. Никто не станет ей доверять – пока не доведет до полного одурения, когда даже ходить она не сможет. Лавчайлд закрыла лицо руками и рухнула на кровать. Прямо у нее над ухом раздался смешок, и девушка тотчас распахнула глаза, объятая ужасом – ей показалось, что над ней навис Бен. Но нет, его даже не было в камере. Или звук его смеха почудился ей, или донесся из устройства связи, которое, однако же, не было на виду. Возможно, его вмонтировали в кровать. Но Лавчайлд было плевать на это… если Бен не вздумает болтать с ней по ночам.
Нужно ли ей с ним переспать? Лавчайлд дрожала от одной мысли об этом. Он пугал ее уже не просто как слишком идеальный внешне мужчина – свои религиозно-невротические страхи девушка давно уже научилась преодолевать ради дела, но… Бен был противен ей из-за его природы, извращенной, подчиняющейся непонятным ей законам логики. От одной мысли, что он может овладеть ею, по всему телу Лавчайлд бежали мурашки. И то были не признаки дрожи наслаждения… Подобно героине Мопассана, легко вступая в связи ради удовольствия и денег, Лавчайлд не могла представить, как отдается врагу.
Лучше умереть, повторяла она про себя, лучше умереть.
Но Судьба нередко решает все по-своему, не позволяя людям даже заикнуться о том, что они для себя бы желали. Как говорится, хочешь насмешить Бога – поведай ему о своих планах.
Еще раньше, чем Лавчайлд решила, что если ее побег будет зависеть только от секса с охранником, то с вечным заточением (или скорой смертью) стоит примириться – и хоть раз, черт побери, выдержать испытание с расправленными плечами! – ситуация изменилась. С утра, перед обследованием, как обычно, ее повели в душевую. И, снова, по своему обыкновению, девушка после водных процедур подошла к запотевшему зеркалу, ожидая, когда оно сможет отразить ее.
Пар понемногу рассеивался, и вот Лавчайлд уже видела свои глаза, влажные губы, мокрые волосы, облепившие плечи, шею… Девушка улыбнулась. Нет, конечно, корни отрасли и форма бровей уже не изысканна, но она все-таки еще была хороша. Чертовски хороша. По ее просьбе ей начали давать именно те продукты, которые она просила (а Ребекка схитрила и назвала в том числе лакомства, которые давно хотела попробовать). Лавчайлд подняла руки, покрутилась перед зеркалом, приподняла груди, как если бы они были в лифчике, и снова улыбнулась, еще более довольно, чем раньше. Красавица. Она выжала волосы и перебросила их сначала на одно плечо, затем на другое. И подумала, что тут, взаперти, совсем истосковалась без мужского внимания. Как неосмотрительно она раньше не ценила своих поклонников, легко отвергала их – и если бы во имя целомудрия! А здесь… был только Бен. Худший вариант из всех возможных. Однако, Лавчайлд вновь благоухала – и была в восторге от себя. Ей нужно было куда-нибудь выплеснуть накопившуюся энергию. Она провела руками по своему телу, стирая последние капли, не успевшие просохнуть, и лаская кожу, оперлась одной рукой о бортик раковины, а вторую положила на лобок. И тут на ее ладони легли теплые – почти горячие грубые руки. Кроме Бена, они не могли принадлежать больше никому.
– Не растрачивай впустую, – шепнул он ей на ухо, и прежде чем расслабленная после душа Лавчайлд собралась с мыслями, легко перехватил ее за бедро, приподнимая и открывая себе путь.
– Нет, – успела шепнуть девушка, но Бен уже легко проскользнул внутрь, не встречая сопротивления от жаждущего распаленного тела. Лавчайлд дернулась, и рука Бена стиснула ее горло, мужчина прижал пленницу к себе, почти обездвижив. Не хуже, чем смирительной рубашкой.
– Мне больно!
Он не ответил.
Бывала в ней и такая мощь, но давно, так что она успела забыть. Лавчайлд не смотрела в зеркало. Сперва ей было противно и она пыталась представлять Гарри, но Бен совсем на него не походил. И спустя какое-то время девушка задрожала уже от осознания, что ею пользуется именно ее надзиратель – извращенец с дикими глазами колдуна. Ощущение предельного унижения превратилось в странное, дикое удовольствие, Лавчайлд начала выгибаться, насколько ей это позволяли крепкие объятья Бена, и тихо постанывать. Она хотела, чтобы он убил ее в момент наивысшего наслаждения – ей было так странно приятно, но после должно было стать стыдно и плохо. Девушка не ошиблась, но то, что происходило с ней у зеркала, было нечеловечески хорошо.
Когда девушку ненадолго вернули в камеру, она сразу же рухнула на кровать и проспала несколько часов. Ее не стали будить: видимо, миз Брук, Аманда и Мишель почувствовали, что начинают медленно, но верно двигаться к намеченной цели: анализы пленницы были все лучше и лучше.
Через какое-то время Лавчайлд встала и отошла в угол, к судну. На трусиках обнаружилась кровь – уже подсохшая. И с неприятным, резким запахом, какой оставляют раны, но не менструация. И вообще – для месячных было слишком рано…
Ребекка так испугалась, что чуть было не села прямо на пол голой задницей, забыв натянуть белье. Но она вовремя уперлась рукой в стену, с трудом поднялась на отнявшихся от ужаса ногах и привела в порядок одежду. Юбку она оправила раз двадцать, не меньше, не зная, как еще успокоиться. Сердцебиение громом клокотало в горле.
Она всегда пользовалась одновременно и оральными контрацептивами, и презервативами, чтобы избежать всех возможных неприятностей, но с Беном… Сколько она уже не пила таблетки? Какова вероятность?.. Лавчайлд заломила руки и уселась на кровать. Ее могла спасти только Мишель – все-таки ей тоже приходилось как-то ограждать себя от риска обзавестись маленьким Беном. Сомнительное удовольствие, подумала Ребекка и негромко нервно рассмеялась. Невесело.
Мишель она дождалась, когда та явилась препроводить пленницу в лабораторию. Но они никуда не пошли: Лавчайлд с ходу, не тратя время на приветствие, сказала, что ей нужна «таблетка завтрашнего дня». И Мишель замерла. Несколько секунд кривила рот, будто не зная, вытолкнуть за губы рвущиеся слова или напротив, проглотить их и постараться не подавиться. Затем спросила:
– Так значит… Бен? – Это был вопрос менее глупый, чем могло показаться. Содержавший в себе больше смысла, чем прозвучало слов.
Лавчайлд стыдливо кивнула. По лицу Мишель метнулись тени, порожденные сотней гримас, сменявших друг друга: гнев, зависть, презрение, война, проклятие, смерть.
– Если ты думаешь, что такое издевательство будет мне на пользу, то ошибаешься. Через несколько недель, может быть, даже дней, мой запах исчезнет. Он же призван только манить самцов, а если организм поймет, что это больше не нужно, он успокоится, – прорычала Ребекка. – Не глупи же. Сделай так, чтобы мы обе остались в выигрыше.
Мишель тотчас порылась в перетянутой через плечо сумке и бросила пленнице таблетку. Та ударила Лавчайлд над бровью, отскочила на пол и покатилась, собирая грязь. Мишель захлопнула дверь и, судя по частому цоканью каблуков, побежала. Лавчайлд подняла таблетку, обтерла о рукав платья и разжевала.
На следующий день у Лавчайлд взяли образцы менструальной крови. И все. На несколько дней ее оставили в покое. Таким образом Лавчайлд получила как раз столько времени, чтобы подумать о побеге и прикинуть возможные варианты. Она выпросила себе болеутоляющего и получила его в достатке – несколько пачек. Их передал Бен – ни одна из девушек за неделю так и не появилась в палате пленницы. Ни чтобы взять у нее анализ, ни чтобы просто проверить состояние… ни, тем более, чтобы поболтать. Но в этом не было ничего странного. В конце концов, они только делали вид, что пригласили к себе в гости подружку, с которой можно посидеть на кухне… пока не захочется обозвать ее шлюхой и получить оскорбления в ответ.
Зато Лавчайлд разговаривала с Беном. Он не закрывал железную дверь, после того, как девушка пожаловалась на духоту, оставил только решетку и сам беспрерывно стоял у нее, на случай, если стрясется что-то непредвиденное.
Ребекка чувствовала, что за стенами ее тюрьмы идет дождь. Не слышала, даже не ощущала запаха, но по немного изменившейся атмосфере воздуха понимала это… Кто-то открыл дверь: ненадолго, на пару секунд, погнав воздух в глубь помещения. И донеся его до Лавчайлд. Она вздохнула – жадно и глубоко, словно оказалась на берегу моря. На краткий миг ей именно так и показалось.
– Эй, Бен. Боишься, что я ведьма? Просочусь меж прутьев текучей водой и сбегу?
Пленница подошла к двери. Здесь действительно оказалось получше, нежели в сгущенной тьме у кровати. Хоть воздух и был наполнен вонью, сопровождавшей везде миз Брук, Мишель и Аманду: аромат мокрой земли растворился, если вовсе не почудился Ребекке. Но в камере было значительно тяжелее: от запахов крови и собственных феромонов Лавчайлд приходила в неистовство. Ни Бен, ни ее пленительницы не знали и не предполагали, что именно во время менструации Ребекка не в себе больше, чем когда-либо.
– Знаешь, я хожу в церковь каждое воскресенье, – призналась Ребекка. – Я примерная баптистка… казалось бы. На самом деле, ничто так не будит во мне желание, как проповедь о праведной жизни.
Охранник молчал, выжидающе глядя на пленницу. Он не понимал, отчего она стала так разговорчива.
– Я не сбегу, – девушка хлопнула ладонью по прутьям. – Я же не такая худышка, как Аманда. А жаль. Стройные бедра и длинные ноги ныне ценятся больше, чем округлости.
Бен фыркнул.
– Не знаю… Но думаю, это не так.
Ребекка ждала, что он скажет еще… И Бен действительно заговорил. Он немногим меньше получаса бессвязно излагал свои мысли, извращенные, злые, жестокие. Лавчайлд наслаждалась. По ее телу волнами шли отголоски менструальной боли, а она хотела прижаться губами к губам Бена, вдохнуть его неприятный кроваво-лекарственный запах, как у стоматологического кабинета.
«Я буду наказывать себя им, – с восторгом думала Лавчайлд, – это будет мое искупление.»
Наконец, молодой человек замолчал и взглянул на собеседницу. Судя по всему, он надеялся увидеть в ее глазах ужас и теперь был разочарован.
– Ты ведь из тех мужчин, кого нечасто убеждают в их неправоте? – Лавчайлд презрительно улыбнулась, глядя исподлобья. – Ты мыслишь, как эта категория старомодных самцов. Которые считают, что любовь – удел женщин и признак глупости. А они гордо несут знамя самодовольного признания себя похотливыми приматами.
– Я поражен, Бекки. Ты веришь в любовь? – с усмешкой спросил Бен.
