Literary Yandere
Шелк и кровь. Королева гончих
Сейчас, рассматривая скудно освещенный профиль брата, Гарольд думал, что же можно ожидать от Патрика. Насколько он ожесточился? Какую черту он готов преступить, только чтобы вернуть себе то, что считал похищенной у него собственностью? И рассчитывает ли он возобновить теплые отношения с отцом?..
Гарри отвернулся. Патрик прекрасно понимал, что единственное, что помешает ему вернуть доверие отца, это верно обставленное убийство брата. А его унижение, даже публичное, напротив, поспособствует восстановлению семейных уз. Отец всегда восхищался теми чертами старшего сына, которых Янг-младший боялся до дрожи. В первую очередь потому, что с детства знал: однажды настанет момент, и он сам окажется под ударом. Патрик его не пожалеет.
И этот момент настал сейчас.
Братья одновременно почувствовали, как, сгущаясь, застыл между ними воздух. Квинн повернулся к Янгу, буравя его стальными глазами, и прошептал:
– Даже не думай.
И вся решимость Гарольда дать отпор исчезла, словно на нее наступили сапогом и вмяли в землю. Квинн наступил.
Но думать об этом дальше было некогда. Началось представление. Янг сжал зубы, догадываясь, что увидит, и морально готовясь встретить еще одну волну боли, что взорвет его сердце… Но в первую секунду, когда зажегся свет, заиграла музыка, а за неподнятым занавесом шевельнулись тени, молодой человек ощутил, как безнадежно очарован.
В этот момент и Патрик, и Гарольд поняли, почему выступления Лавчайлд пользовались такой популярностью. Она вышла на сцену в алом плаще, окутывающим ее от шеи до щиколоток. Затем взмахнула руками: ткань плаща взметнулась двумя крылами, и девушка оказалась полуобнажена – только полупрозрачное малиновое белье и туфли не позволяли сказать, что она полностью нага. Тотчас же на сцену выскочили остальные танцовщицы, призванные угодить на вкус каждого зрителя. Но в зале не было таких, кто бы не смотрел на Лавчайлд. Она очень умело подобрала напарниц: все девушки были худыми, астеничными. Ровно такими, какими, кажется, стремятся быть все современные кокетки… Но все они смотрелись блекло и изможденно в сравнении с роскошным телом примы. Лавчайлд крутилась так, что установленные по периметру сцены с некоторыми промежутками зеркала отражали только ее: волнующуюся грудь, полные бедра, водопад волос…
Воплощенный грех, подумали и Гарольд, и Патрик. Лавчайлд умела быть невинной, но сейчас она была самой порочной женщиной на Земле, блудницей блудниц.
– Как она хороша, – читая их мысли, произнесла спутница Квинна.
Гарольд вздрогнул, услышав, что ответил ей брат. А потом до него донесся шепот Патрика:
– Миз Брук тоже оценила твою крошку, Гарри.
Янг знал, что ему будет больно, но даже не представлял, насколько! Эти негодяи с въевшейся в изгибы подушечек пальцев краской от фальшивых банкнот, смеют говорить о Лавчайлд, как о вещи. Как о скотине, выставленной на продажу – элитной козе или корове. И на краткий миг Гарри усомнился, что ему действительно хочется наорать на любовницу, бросить ей в лицо какие-то обвинения… Гарри снова смежил веки, готовый провалиться под землю. Его сознание плыло, как от алкоголя. Он вдруг понял, что могло быть тому виной – кроме, разумеется, разнесшегося по залу запаха Лавчайлд. Странная музыка, похожая на заклинания жрецов вуду. На самом деле – просто развернутая задом наперед мелодия. Гарри открыл глаза, на секунду ослепнув от вспыхнувших перед его взором белых кругов. Сердце помчалось вскачь и заныло, как при стенокардии.
Танец тем временем закончился, переодевшаяся Лавчайлд вышла на середину сцены, кокетливо тряхнула волосами и одним движением, ухватившись за ткань на талии, сорвала с себя платье, оставшись лишь в сверкающем белье: лазурного цвета с изумрудными оборками и бисером. Девушка подвигала плечами, чтобы ее лифчик отбрасывал блики в зал.
– Леди и в особенности джентльмены! Как видите, у меня нет ничего в руках, – Лавчайлд показала в зал пустые ладони с растопыренными пальцами, – и на мне тоже почти ничего нет. Уверяю вас, в бюстгальтере нет потайных кармашков. Единственное, что в нем содержится – моя грудь. Кто-нибудь хочет подняться на сцену и проверить, так ли это?
Вверх взметнулся частокол рук. В том числе добровольцем пожелал быть Квинн. Но Лавчайлд выбрала не его, какого-то парня с первого ряда. Он поднялся и с удовольствием ощупал артистку. Та засмеялась.
– Отвратительно, – пробормотал Янг. – просто ужасно… безнравственно.
– Что такое? – окликнул его Квинн. Гарольд вздрогнул: он и не думал, что Патрик его слышит. – можно подумать, ты сам с ней такого не делал? Впрочем, думаю, при ее-то фантазии вы делали много такого, о чем я даже подумать не могу…
Квинн рассмеялся, прижимая пальцы к губам, как нашкодивший лицеист. Выглядело это крайне глупо для взрослого мужчины.
– Хотя я согласен, это довольно неприятно – смотреть, как лапают девицу, которую ты трахал. Так что я тебя очень понимаю в этом отношении, – Патрик кивнул на сцену. И Янг все понял. Подхватил со спинки стула пальто и помчался к выходу. Еще не дойдя до двери он почувствовал, что ему тяжело дышать, как было уже однажды… И также по вине брата. Парень рванул узел галстука. Падать в обморок ему было нельзя…
Поступок Янга не прошел незамеченным для Лавчайлд. Спешно и скомканно закончив свой номер, она собралась бежать, догонять Гарольда. Бросив в руки вытащенному на сцену добровольцу свой лифчик, Лавчайлд приложила палец к губам. И тут же ее окутало облако дыма, идущего из-за кулис. Но не прошло и секунды, как дым пронзил мощный луч прожектора, давая понять зрителям, что за краткий миг полуобнаженная девушка со сцены исчезла.
На деле же Лавчайлд спрыгнула со сцены и, подворачивая ноги на шпильках, бросилась за Гарольдом. Она видела, как он выходил из зала. На пути девушки вырос ее непосредственный начальник и импрессарио, но Лавчайлд грубо оттолкнула его, вихрем пронесясь мимо. Только в длинном коридоре, выстуженном воздухом с улицы, она смогла догнать Янга. Схватила его за рукав, разворачивая к себе, вовлекая в облако своего запаха, но молодой человек дернулся, высвобождая руку, и хоть его плечи и дрогнули, он не обнял Лавчайлд.
– Зачем ты пришел? – спросила она дрожащим голосом.
– Действительно, – мрачно пробормотал Янг. – я сам не знаю, почему пришел сюда. Ведь подозревал же, что мне лучше не знать, не видеть…
– Не знать чего? – фыркнула Лавчайлд. Ее волнение и печаль сменились раздражением, – ты же знал, кто я такая. Мы встретились в этом же клубе, я танцевала перед тобой на столе!
Янг снял очки и схватился пальцами за переносицу, то ли оттого, что больше не мог смотреть на Лавчайлд, то ли оттого, что у него заболела голова, в которой вспыхнули, как огни фейерверка, воспоминания.
– Я совершеннейший дурак.
– Да.
Лавчайлд облизала губы. Возникшую ситуацию надо было как-то исправлять… Она сказала себе, что нет, она вовсе не влюбилась, она как и обычно, действует только из меркантильного интереса – просто не хочет провалить порученное Квинном задание… Лавчайлд дернула Янга на себя – на каблуках она была почти одного с ним роста – и поцеловала. А потом отпустила. Янг бросил на нее странный, ошалевший взгляд и медленно побрел к выходу.
Он обернулся всего раз, не понимая, где находится и что за полураздетая девушка наблюдает за ним, закусив палец.
– Не садись в таком состоянии за руль, – сказала она на прощание. – пожалуйста.
Он вышел на улицу. Она вернулась на сцену.
Глава четвертая. Дым и зеркала
То, что делается ради любви, делается вне сферы добра и зла.
Ф. Ницше
– Прости, я опоздала, – раздался за спиной Гарольда знакомый голос, – долго не могла поймать такси.
Рядом с ним на скамейку опустилась девушка в легком красном пальто. Ее губы, выкрашенные в тон, улыбались, но глаза оставались напряженными. Гарольд не помнил, чтобы в его жизни была эта девушка, но его преследовало смутное воспоминание, что некогда он не раз обнимал странную женщину: с нарисованными, а может быть, выколотыми навечно розами на спине. Как если бы он напился и подцепил кого-то в баре. Но он не пьет и не ходит по барам, только по дорогим клубам. И в то же время, она пахла очень знакомо – и довольно возбуждающе. Постепенно перед внутренним взором Янга начали всплывать полустертые образы-воспоминания: шелковые простыни его собственной спальни, хрустящий крахмал гостиничного номера. Ничего другого на ум ему не шло. Если они действительно только и делали, что трахались, то Гарри не был бы удивлен. Как же ее звали… Китти, может быть, или Анжела…
– Не опускай газету, – сказала она, – за тобой следят. Сделай вид, что я твоя подружка.
– Но у меня назначена встреча, – смутился Гарольд. Ладонь девушки легла на его локоть и потерла, пытаясь ободрить, внушить уверенность.
– Встреча подождет. К тому же, ее назначили не те, кто желает тебе добра. Пойдем. – Она потянула его за собой. – сделай вид, что мы так и планировали – прогуляться.
Молодые люди встали и пошли по осеннему парку. Через несколько минут Гарольду даже показалось, что у них и впрямь свидание, а встречу с деловыми партнерами он просто придумал: в конце концов, кто будет договариваться вести деловые переговоры в парке? К тому же, таком безлюдном. Но все же… имени девушки Гарольд так и не мог вспомнить. Это смущало.
– Мы ведь встречались раньше?
Она пожала плечами.
– Тебя зовут… – Гарольд покраснел, подозревая, что сейчас ошибется. – Китти?
– Нет. – Девушка стала на миг серьезной и впервые назвала свое настоящее имя. – Ребекка Лавчайлд.
А потом ее на миг смягчившееся лицо приобрело крайне тревожное выражение. Она стиснула руку Гарольда за запястье, так что ремешок часов рисковал расцарапать кожу до крови, и побежала. Гарри едва мог поспевать за ней, не спотыкаясь.
Они остановились и перевели дух только когда покинули парк и, кажется, прочно затерялись в лабиринте каких-то недостроенных домов. Ребекка прижалась спиной к стене, запрокинула голову, облизала губы, успокаиваясь. Она чувствовала опасность каждой клеткой своего тела.
– Почему мы убежали? Я ничего не понимаю, – растерянно сказал Янг. Он вспомнил эту девушку – и в том числе, то, как еще недавно разрывался от желания и, одновременно, недоверия. И теперь он вновь начинал подозревать, что его пытаются ловко обвести вокруг пальца.
– За твоей шкурой охотится некто Патрик Квинн, – сказала Лавчайлд, переводя дух. – Возможно, ты его не знаешь, но зато он знает тебя, и это не сулит тебе ничего хорошего.
– А ты, значит, знаешь нас обоих?
Она кивнула. Дыхание ее все еще не успокоилось, и Гарольд гадал, слышит он саркастические нотки, или же ему кажется.
– Да. Квинн меня однажды трахнул, воспользовавшись моментом, а теперь моя очередь.
Ребекка втолкнула Янга в узкий проход между домами и сама юркнула следом.
– Стой там, не приближайся и следи за вторым выходом, – бросила Лавчайлд, прижавшись к стене спиной. Девушка сняла с головы берет, раскрыла сумку и сунула его туда. Но наружу ее рука показалась уже с зажатым в ней пистолетом.
И в следующий же момент в узкое пространство между домами просунулся мужчина, на минуту замешкался, вместо Гарольда увидев Лавчайлд. Она воспользовалась этим, вытянула руку и выстрелила ему между глаз. Мужчина упал навзничь, прямо под ноги второму, который не успел даже поднять пистолет и повалился на напарника. На несколько минут повисла тишина, ничего не происходило. Гарольд вытянул шею, пытаясь рассмотреть наемников, посланных для того, чтобы убить его.
– Всего двое?
– Их бы хватило, – огрызнулась Лавчайлд. – не переоценивай свои силы.
Она вздохнула, чтобы успокоиться. Конечно, тела перед нею были ни чем иным, как пушечным мясом, тем, что не жалко пустить в расход, если возникнут непредвиденные обстоятельства. Но должен был быть еще один – координатор, тот, кто не даст операции сорваться, что бы ни случилось.
И он возник перед Лавчайлд, стоило ей только мысленно озвучить свою догадку – Мартин. Выступил из тьмы, будто соткался из воздуха. Хороший ученик, но как импровизатор – полный ноль. Она знала, видела это на дне блюдец его глаз, слюдяно поблескивающих в скудном сумеречном свете.
– А я знал, что ты переметнешься на его сторону, – вздохнул Мартин. – куда как интереснее выскочить замуж за наследника корпорации, чем получить жалкий кусок грязных денег.
– Хрена с два ты что-то понимаешь, – прорычала Лавчайлд. – я просто влюбилась.
– Ну конечно.
Мартин замолчал. Они стояли с Лавчайлд – глаза в глаза; ее нога на голове одного из убитых наемников, вторая туфля утонула в крови, а Мартин замер, раскинув руки, прямо на пути пули. Он улыбнулся и передал ей мысленно все то, что они могли бы сделать, но не сделали: убить Гарольда Янга, получить деньги, убить Квинна, угнать самолет, переспать по пути на Кубу и поселиться в глуши, неузнанными, богатыми и под завязку нажираться наркотиков как только приспичит.
Лавчайлд тоже улыбнулась: Мартин успел увидеть, как растягиваются ее губы и прочитал по ним то, что свершилось.
Смерть.
– Квинн должен сказать мне спасибо. Избавился от непроходимого идиота.
Лавчайлд спрятала пистолет обратно в сумочку и повернулась к Гарольду. Тот смотрел на нее испуганными глазами. Но он был цел, а все остальное не имело значения.
– А теперь иди, – Ребекка секунду смотрела на Гарольда, будто стараясь запомнить, поднялась взглядом от подбородка до лба. – прости, что все так вышло. Попробуй об этом забыть.
Он схватил девушку за руку раньше, чем она успела отстраниться.
– Постой… Я просто… Хочу знать, кто ты.
Лавчайлд быстро поцеловала Гарольда в щеку и, воспользовавшись его замешательством, высвободила руку.
– Может быть, я просто девушка из твоих снов.
– Конечно, это так.
– Это так.
Его улыбка медленно растаяла. Лавчайлд рядом больше не было.
***
В этом было что-то комичное и грустное одновременно – да, сразу вспоминаешь о смехе, после которого щеки остаются сведенными, а живот неприятно ноет. И в тот момент все трое, снова встретившись в том же клубе, что и неделю назад, подумали об одном и том же. О таком разрушительном смехе. Или моментах, когда ты задорно хохочешь над какой-нибудь уморительной шуткой, а тут тебе в лицо говорят: умер твой любимый дедушка.
Это втоптанный в горло сапогом смех.
– Кажется, я снова отбираю у тебя игрушку, – сказал Квинн, не глядя на брата. Он стоял, прислонившись к колонне, и курил, хоть в коридоре это и было запрещено. На другом конце помещения застыла Лавчайлд: полностью одетая, с подобранными волосами. Явно приехавшая на работу из приличного места. Может быть даже, с приема. Бог знает, чем она там занималась, зеленое платье с драпированным подолом почти в пол не позволяло сказать.
– Не скучаешь по бедному Мартину? – выкрикнул Квинн, и Гарольд вздрогнул, вспомнив последнюю свою встречу с Лавчайлд. Все прочие свидания с ней так и остались для него неясными снами, но не этот эпизод из жизни, расколовший его сознание.
– Я просила вас не преследовать меня, – прошептала девушка, пятясь. А потом побежала. А браться бросились за ней, едва не потеряв свои тени.
В своих черных костюмах, при длинных гастуках, они вполне походили на гончих. Если бы у их семьи был герб, кого на нем бы изобразили?
Лавчайлд и ее преследователи ворвались в зал клуба, бросились к сцене меж пустых столиков. Девушка легко лавировала между ними, а братья роняли мебель, но все равно упорно гнались вперед за своей жертвой.
Ребекка впорхнула на сцену. Сегодня должно было состояться ее последнее представление здесь. Потом она собиралась исчезнуть. Нет, не вернуться в трущобы – только вновь перекрасить волосы и изменить запах. Обратиться в иную Китти, Пегги или Долли. Но времени, видимо, уже не оставалось.
– Что ж, джентльмены, коль вы так упорны, я могу лишь предложить вам последнее выступление леди Благоухающей розы.
Лавчайлд взяла подол платья и вскинула руку, ткань взметнулась взрывом, бутоном ядерного цветка, всполохом зеленой воды, и опала, спланировала на пол.
Гарольд и Квинн подбежали, взяли ткань в руки: она еще пахла Лавчайлд, но никаких признаков того, что девушка действительно существовала в реальности, не было и в помине.
Так она растворилась.
Глава пятая. Все проклятия троятся
Могу тебе невесту предложить.
Она богата, молода, красива,
Воспитанна, как знатная синьора,
Один порок имеет, но немалый:
Она сварлива просто нестерпимо,
Строптива и груба сверх всякой меры.
Уильям Шекспир, «Укрощение строптивой»
Лавчайлд сбежала – но вовсе не туда, куда бы ей хотелось. И не так. О возвращении в трущобы не могло быть и речи. Даже краткие вылазки за эксклюзивными ингредиентами навевали на нее уныние. Она осталась в городе, хоть и сменила квартиру и номер телефона, как и обещала Квинну. Даже перебралась в другой конец города, чтобы свести риск встречи с кем-то из братьев Янгов к минимуму. Девушку начали мучить кошмары: во снах приходил Мартин, который размазывал по щекам кровь вперемешку со слезами и спрашивал «зачем ты меня убила, Конфетка?». Лавчайлд могла бы избавиться от них, накапав себе успокоительного, созданного по индивидуальному рецепту ею же самой, но… она не хотела. Как будто Мартин, которого она почти не знала, который остался в ее памяти только как назойливый недалекий наемник, имел право на возмездие. И память хоть кого-то.
Ребекка ходила по клубам, но никогда не веселилась: то ли сил не было, то ли желания. Несмотря на галлоны алкоголя, которые она в себя вливала, настроение не улучшалось. И в ту ночь Лавчайлд снова почти весь вечер простояла у стены, вжимаясь в нее лопатками. Ни с кем не трахалась – небывалое дело! – наверное, единственная в клубе. Или нет. Или просто каждый раз она после приваливалась к одной и той же стене. Лавчайлд для верности провела рукой по юбке, чтобы проверить, что та все еще на ней, не задрана, не промокла насквозь… Но с ее одеждой все оказалось в порядке. А вот сознание постоянно уезжало куда-то в сторону, угол зрения заваливался, словно на глаза то и дело сползали шоры или повязка. Лавчайлд не смогла вспомнить, это она так напилась или кто-то предложил ей таблеточку.
А она не стала отказываться.
– Пора вываливаться на свежий воздух.
Жвачка горько ударила ментолом по растревоженному сигаретным дымом языку. Лавчайлд шла, пошатываясь, выставив одну руку резко вбок, в угол сорок-пятьдесят градусов к телу, чтобы удержать равновесие. Шпильки, должно быть, погнутся, подумала Лавчайлд, подвернув ногу при очередном шаге. Туфли можно было заранее мысленно похоронить. Второй рукой девушка стиснула сумочку, чтобы она не сползла с плеча. Слишком пьяная, чтобы держать плечи прямо, Лавчайлд хотела только одного – добрести до ближайших кустов. Чтобы не быть неприличной, пусть ей и предельно плохо. Спрятать лицо за благоухающей зеленью и сунуть два пальца в рот.
Подумать только, словно вернулись старые-добрые времена в трущобах, мрачно подумала Ребекка, приваливаясь боком к дереву. Скользнула вниз, нагибаясь, и ощутила царапающую плечо, сдирающую кожу кору.
Лавчайлд просунула в горло два пальца. Дальше, еще дальше, туда, куда никогда не достают клиенты. Даже самые талантливые. Длинные ногти укололи горло, прижались гладкой, покрытой лаком поверхностью к небу, убегая, чтобы не испачкаться. Лавчайлд схватилась за солнечное сплетение, сжала в кулак ткань, расшитую блестками, повторяя движение собственного желудка, и нагнулась пониже. Потом, утирая губы, рассматривая испачканную в черной желчи и помаде с перламутровым блеском руку, подумала, что это – единственное очищение, на которое она может рассчитывать в своей жизни.
Ребекка не могла сказать, когда и от чего потеряла сознание: доконал ли ее алкоголь, успевший просочиться в кровь, или кто-то огрел ее по голове… Провал в памяти мог подтвердить и ту, и другую версию.
Лавчайлд с трудом открыла глаза и губы, тяжело сглотнула – соленая слюна наждаком прокатилась по пересохшему горлу. Ресницы слиплись, и было бы неплохо потереть глаза пальцами, содрать коросту, но это оказалось невозможно. Руки затекли от самых плеч, она их не чувствовала и даже не могла предположить, насколько те были свободны. Но, прижав голову к подбородку, смогла увидеть, что она одета в некое подобие смирительной рубашки, рукава которой завязывались сзади, вот только полы одеяния заканчивалась на поясе. Дальше из-под рубашки виднелся край юбки Лавчайлд и лишенные колготок босые ноги. Девушка медленно приходила в себя и еще пребывала в некотором полубессознательном состоянии, но она сообразила, что вряд ли с нее стали бы стаскивать даже испорченную обувь, если б ее просто похитили… с целью выкупа, например. Впрочем, с уверенностью сказать, где она находится, Лавчайлд не могла: в помещении оказалось слишком темно, из мрака были смутно различимы только голые стены, ко всему прочему, воняло, но не так, как, например, в лаборатории или больнице, не так, как на помойке. Незнакомый запах, но резкий, неприятный. И, она могла поклясться, перекрывающий ее собственный. Если тот, не считая естественного запах кожи, к тому же, не успел сам выветриться. Сколько она так провела, раз руки успели онеметь? Пару часов? Пару ДЕСЯТКОВ часов?
Дверь с щелчком открылась и одновременно зажглись электрические лампы. Лавчайлд зажмурилась и отвернулась, подождала, пока глаза привыкнут к свету, медленно открыла их и посмотрела, кто же почтил ее своим вниманием. Три женщины и один мужчина. Самой старшей было лет пятьдесят, может быть, больше, но выглядела она подтянуто и стильно: хороший макияж, умело подобранный костюм. При другом освещении и Лавчайлд, несмотря на наметанный глаз, дала бы ей лет на пять-десять меньше. Женщина выглядела настоящей мегерой, хоть и обладала некоторым шармом светской дамы. Но движения и походка всегда выдают характер. Всегда.
Вторая – лет сорока, впрочем, вероятнее, нет, тридцати пяти. Просто, в отличие от первой, эта женщина вовсе за собой не ухаживала. Выжженные дешевой краской волосы с отросшими корнями, забранные назад, хищный нос, длинный настолько, что, должно быть, появлялся в двери раньше, чем грудь этой особы… И одежда – точно для актрисы теленовелы в роли замарашки-библиотекарши, завершающая образ. Очки отбрасывали блики, скрывая глаза блондинки, так что Лавчайлд предпочла не судить сгоряча и не сбрасывать старую деву со счетов. Третьей в их компании была миловидная брюнеточка, невысокая и крепенькая, неуверенно мнущая в руках блокнот. Она выглядела, как студентка, которую преподаватели впервые привели на практику. Чтобы посмотрела, как работают настоящие профи. Что же до мужчины…
Он был прекрасен. Даже не так – он был идеален. Ни одной неправильной черты. Мечта всех женщин.
Только бросив на него один взгляд, Лавчайлд отвернулась. Она терпеть не могла совершенных мужчин. А этот, к тому же, пугал ее до чертиков: несмотря на мягкое выражение лица, в глубине его глаз светилось что-то… первобытное. Колдовское, почти людоедское.
– Что ж, наш милый трофей очнулся, – улыбнулась самая старшая женщина, выступая вперед. Видимо, она была лидером группы. – Надеюсь, ты сладко спала, дорогая, потому что скоро тебе придется день и ночь работать на нас.
– Что вам нужно? – просипела Лавчайлд и попробовала откашляться. Легкие и горло заныли, словно в них перетирали песок.
– Ничего особенного. Только то, что ты можешь нам дать без труда. Твое главное сокровище.
– Запах… – на сей раз Лавчайлд шептала потому, что опешила. Как можно было украсть у нее то, что дала природа? Но, судя по решительным лицам гостей, они знали способ. И, возможно, очень болезненный.
– Мы давно наблюдали за Вами, миз. И выяснили, что Вы идеально подходите для нашего эксперимента, – женщина зловеще улыбалась, чеканя слова. Ей явно доставляло удовольствие смотреть, как все ниже и ниже опускается голова обескураженной, испуганной Лавчайлд. – Какое счастье, что мистер Квинн не спускает своим наемникам невыполненных обещаний.
Ребекка пробормотала все проклятия, что смогла вспомнить, в адрес бывшего друга и любовника.
– Он ведь мне даже не заплатил!
Женщина пожала плечами.
– Это не мои проблемы, милая. Идемте, девочки, – она повернулась к ассистенткам и подтолкнула их вон из комнаты. – Вы ведь уже оценили перспективу? Ощутили этот запах?
Дверь за ними закрылась. С пленницей остался только мужчина. Ребекка попробовала посмотреть на него иным взглядом, ища в его лице то, что не заметила в первый момент: может быть, сострадание, жалость? Хотя бы вожделение. Но наигранно-веселое совершенное лицо осталось пустым, как у гипсового изваяния.
– А я буду Вашим надзирателем, леди, – мужчина с улыбкой поклонился. Лавчайлд предпочла, чтобы его губы издевательски искривились, но нет – на лице ее пленителя была все та же участливость, что и в первую минуту. Будто он был и впрямь рад ей. – Говорите, если Вам что-нибудь понадобится. Кстати, меня зовут Бен.
– Мне похер, – огрызнулась Лавчайлд и закрыла глаза. Она слышала, как Бен хмыкнул и вышел, закрыв за собой дверь. Через секунду слепящий свет ламп перестал рваться ей сквозь веки.
Одна из похитительниц – самая младшая, брюнетка – пришла покормить Лавчайлд. Пленница не знала, сколько прошло времени, но, судя по вконец затекшим конечностям и чувству голода, минуло несколько часов. Несмотря на то, что обед состоял из противной пресной похлебки и остывшего картофельного пюре, Лавчайлд с жадностью тянулась губами к ложке. Когда еда закончилась, брюнетка вытерла пленнице подбородок салфеткой и, собрав посуду, направилась к выходу. Но, не дойдя до двери, вернулась, наклонилась к Лавчайлд и шепнула ей на ухо:
– Я приду через шесть часов. И… мне очень жаль, мисс.
Лавчайлд отвернулась. Не сказать, чтобы она почувствовала расположение к покормившей ее девушке – слишком большой опыт, слишком подозрительный характер. Но и ненавидеть ее она тоже не могла. Девчонка явно была вынуждена участвовать в сговоре с более старшими напарницами. Или остаться навечно обреченной: когда она наклонилась, Лавчайлд затошнило. От девушки омерзительно пахло. Разложением и полупереваренной пищей, словно у бедняжки был вспорот живот. Не будь та одета в короткий полупрозрачный топ, Лавчайлд бы в это поверила.
