Literary Yandere
Шелк и кровь. Королева гончих
«А жаль.» – подумал он и добавил:
– Я потеряю голову.
Лавчайлд кивнула и беспечно пожала плечами, как бы говоря: бывает, такое уж у меня неотъемлемое свойство.
– Похлопай меня по щекам, если я забудусь.
Он взял обе ее руки в свои, уверенно и умело – он когда-то неплохо танцевал. Хоть никогда не делал этого с Лавчайлд. Даже не думал, что это возможно. Сейчас, щурясь, чтобы уловить ее ускользающие черты лица, Квинн с изумлением понимал, что перед ним не просто дорогая дырка – а настоящая женщина. С ней можно не только трахаться. Но и танцевать, говорить… это были странные, непривычные мысли. И рассеянные – Патрик уже дурел от ее запаха, лицо партнерши расплывалось, как в дыму. Но они должны были держать себя в руках, чтобы не пропустить появление Гарольда Янга.
Глядя в напряженно сощуренные глаза Квинна, Лавчайлд вздохнула.
– Ты настолько в делах, Патрик, что у тебя нет и пары свободных минут, чтобы потрахаться со мной.
Мужчина фыркнул.
– Пары минут нам было бы недостаточно. А пары десятков минут – ты права, у меня нет.
Она засмеялась, запрокидывая голову назад, и Патрик на секунду будто отключился: вспомнил, как они гнались друг за другом, а потом он поддался ее чарам, даже был заворожен ею настолько, что согласился отложить самое интересное, кое-как отвязался от напарницы, и они с Лавчайлд встретились в дешевой гостинице, но так и не успели перепихнуться. Он тогда не узнал ее имени и это было даже обиднее, чем тот факт, что они обменялись едва ли парой поцелуев. Но Лавчайлд перевернула всю его жизнь. Из полицейского он стал преступником.
«И, черт, побери, это лучшее, что я мог получить от Судьбы.»
Они все еще танцевали, но Квинн больше не слышал музыки – в ушах застрял колкий звук его неистово бьющегося сердца. Он хотел, чтобы все вернулось на пару лет назад: когда он сбегал из управления в грязную подворотню, где его ждала, пропитанная запахами дешевой травки, спермы и сотни разных духов, собранных с чужой кожи, Лавчайлд. И как от одного движения ее ресниц всю эту обонятельную какофонию перекрывал ее собственный аромат, тягучий и прилипчивый, обещающий почти наркотическое опьянение…
Квинн приподнял ее лицо пальцами.
– Почему ты не боролась за меня? Я вернулся бы от Сары к тебе, клянусь. И от жены, если только захочешь. Если б ты только тогда захотела…
Лавчайлд издевательски ухмыльнулась.
– Я проститутка, Патрик, такие как я не должны бороться за мужчин. Если он находит себе нормальную подружку, приличную девушку, шлюха должна отойти в сторону. Во всех романах читатель на стороне целомудренной героини…
– Это не роман! – рявкнул Квинн, – я ждал, что ты воззовешь ко мне, дашь понять… Мне было бы достаточно малейшего намека. Клянусь, я бы ушел от Сары… если бы ты не нашла себе мужчину мне на замену так быстро.
Лавчайлд покачала головой.
– Ты совсем меня не… понимаешь.
Она хотела сказать – не любишь, но передумала. Вместо этого потянула к себе за рукав, закусив губу. Повторять дважды не пришлось.
Они забились в какой-то кабинет, кое-как подперли дверь стулом, затем Квинн опрокинул Лавчайлд на письменный стол, разворошив бумаги. Девушка собиралась было напомнить, что у них не так много времени, но глаза Квинна горели столь неистовым желанием, что она побоялась его поторапливать. Лавчайлд осторожно спустила платье на талию, чтобы открыть грудь, а белье сдвинула. Квинн даже не снял пиджака.
Тело, которое без труда может внушать и желание, и отвращение – подумали они оба, сплетаясь в объятиях. Что ж, по крайней мере, женитьба не стесала Квинна до обмылка, отметила про себя Лавчайлд, пока они сотрясали стол так, что сложенные поверх документов карандаши посыпались на пол.
Когда все закончилось, спустя едва ли секунду Лавчайлд мысленно проинспектировала свое настроение – нет, она все еще ощущала себя готовой для встречи с Гарольдом Янгом. Прекрасно. Она отстранилась, оттолкнула Квинна от себя одним только взглядом, и мужчина послушно отступил на шаг. Он чувствовал, как мгновенно падает ее температура – если б он все еще касался ее, наверное, его пальцы заледенели бы и потрескались. Такая уж Лавчайлд – такая всегда, когда настоящая.
Обнаженная до сути своей, она никогда не была действительно чудесной нимфой, пленительной ведьмой, и Квинн, возможно, оставался единственным, кто даже сквозь тяжелый запах животных чар мог видеть ее в подлинном обличье, такой, какой она была на самом деле. Да, именно была – когда-то. И Квинн находил в этом какое-то извращенное удовольствие: видеть Лавчайлд хуже, чем она по-настоящему теперь была. Даже без масок. Это доставляло удовольствие – знать, что ты единственный, кто влюблен в нее такую, какая она есть на самом деле. Не принцессу.
Лавчайлд откинулась назад, концы ее распустившихся волос коснулись поверхности стола. Она с трудом находила оправдание тому, что произошло. И зачем они только это сделали? Даже если бы они продолжали встречаться, то зачем было ставить под угрозу операцию? Квинн же, казалось, считал, что от ее успеха зависит его жизнь. Но что сделано, то сделано.
– Ноги гудят, – и прежде, чем Квинн задал вопрос, продолжила, прервав себя на полувздохе, отчего слова прозвучали так, словно ее держали за шею. – всегда. Потому что я никогда не стою на месте. Всегда бегу. Это незаметно, но так и есть. Я бегу даже сейчас.
Квинн дернулся, отшатнулся, поспешил прогнать с лица испуганное выражение.
– А я знаю, – сказал он, не глядя на Лавчайлд. – мы слишком давно знакомы. Ну, приведи себя в порядок.
Девушка начала медленно возвращать лямки на плечи, как будто платье весило тонну или царапало кожу… И тут дверь в кабинет отворилась, уронив стул, а на пороге возникла женщина, которую Квинн и Лавчайлд не могли бы не узнать: Сара Саммерс, бывшая напарница одного и вечный враг другой. Последовал миг всколыхнувшейся ненависти, поднявшейся со дна души Лавчайлд и затопивший Саммерс с головой: Сара даже отшатнулась, отпустила ручку двери. Но лицо ее не изменилось. Отличная выправка настоящей полицейской.
– Я тут не по делам, Лавчайлд, – фыркнула Сара. – просто решила отдохнуть. И искала Патрика – его спрашивал Мартин.
Они шли по коридору, возвращаясь в зал, и Квинн не поспевал за ними. А девушки почти соприкасались плечами. Ненависть между ними кипела, нагревая воздух, он чувствовал: не встревай – обожжешься.
– Я здесь тоже… только для того, чтобы развлечься.
Лавчайлд повела плечом, и розы на ее спине двинулись, дрогнули, как потревоженное отражение в воде.
– Я могла бы сказать, что верю, но на самом деле – нет, – прошипела Саммерс. – Не забывай, Лавчайлд, что твоя деятельность незаконна. Тут ты, может быть, и друг хозяина, и почетная гостья, но я-то знаю правду.
Полицейская сжала плечо девушки.
– Не забывай про лилию на твоем теле, леди Винтер.
Лавчайлд скривилась, будто надкусила лимон.
– Розу, Сара, розу, – она ухмыльнулась сквозь гримасу, но выглядело это довольно жалко.
Пальцы Саммерс разжались по очереди – указательный, средний, безымянный. Последним с плеча Лавчайлд взлетел мизинец. Квинн подошел к подруге только тогда, когда его бывшая напарница отошла достаточно далеко и не могла их ни услышать, ни увидеть.
– Думаешь, она нам не помешает?
– Нет, – к Лавчайлд вернулась прежняя уверенность/ – не ты ли говорил, что я хороша в своем деле?
– Я сказал, что ты лучшая.
Пальцы Лавчайлд скользнули по подбородку Квинна.
– Ну зачем было нужно преувеличивать?
Гарольд Янг появился только к середине вечера. Выглядел он хуже, чем неделю назад, когда Лавчайлд впервые его увидела: перестал бриться, и, хоть кое-как попробовал придать недобороде изысканный вид, не преуспел в том. Очки отбрасывали блики и прятали мешки под глазами. Молодому человеку явно можно было посоветовать больше спать.
Янг шел под руку с Тамсин, но даже не смотрел на нее. Он чувствовал, как движется по залу запах рыжей танцовщицы из его снов, как след: по нему можно было идти, задирая нос, словно ищейка.
Со спины он ее не узнал: вместо рыжих волн на платье, скрывая розы, лился водопад гладких каштановых прядей. Но вот смеющаяся девушка обернулась, и Янг узнал в ней свою мечту. Несмотря на дорогое платье, серьги и иной цвет волос, девушка снова показалась ему нежной и наивной.
– Гарольд?
Он озадаченно и неуверенно улыбнулся, бережно пожимая ее ладонь:
– Вы знаете мое имя?
Лавчайлд потупилась… и прежде, чем успела сообразить, что делает, пробормотала извинения, вырвала свою руку из его и поспешила – насколько это было возможно на каблуках – к выходу.
На улице ее за считаные минуты до нитки вымочил дождь. Лавчайлд забилась под козырек ближайшей пристройки и закурила. Она сбежала от маленького мистера Янга потому, что после близости с Квинном почувствовала себя грязной. А рядом с этим мальчиком такой быть было нельзя. Решительно невозможно.
Лавчайлд поскребла ногтями плечи. Даже дождь не смоет с нее скверну. И этот запах.
Глава третья. Отравленные губы и секреты
Звери и куклы равно подходят цепям. Укоренившись в душе, под
трагическими бутонами разума прячется жажда иллюзий – колдовское искусство.
Джеймс Хэвок, «Тринадцать»
После того вечера Лавчайлд почти до утра отмокала в ванне, потом царапала до красноты тело мочалкой, пытаясь отскоблить с кожи ощущение пальцев Квинна. Когда-то они были любовниками и тогда это не вызывало в девушке отторжения или возмущения, но теперь… Глядя в уголки глаз Патрика, можно было понять, как чудовищно много он пьет, а по переносице любой догадался бы, как часто тот лжет. Или же только казалось, что лицо его выдает – Лавчайлд так или иначе всё это знала наверняка.
Вылезая из ванны, Лавчайлд пошатнулась и чуть было не упала, но вовремя схватилась за бортик. Она смыла с себя афродизиаки, однако стены, пол и потолок давно впитали в себя запах ее тела, а потому, порой забываясь, включив воду погорячее, так что по кафелю сбегали вниз крохотные капельки, после часа-двух водных процедур девушка чувствовала себя не лучшим образом – голова кружилась от желания, причем, такого, какое вполне могло бы и убить. А в эту ночь она заново наливала ванну четыре раза. Должно быть, за окном даже успело встать солнце. Сердце колотилось в груди, как неисправный механизм, оборвавший сдерживающий ремешок. Лавчайлд с усилием открыла дверь, навалившись на ручку, и вдохнула холодный воздух коридора. В нем мешались тысячи запахов – она чувствовала их все. От соседей просачивались тонкие нотки пряностей и китайских благовоний, дешевой еды быстрого приготовления, еще яснее ощущались обонянием ее туфли, стоящие у двери, с ароматом натуральной кожи и – слабым – ее собственным запахом сладкого пота.
Афродизиаки, смешиваемые и наносимые Лавчайлд на свое тело, действовали на нее не меньше, чем на ее жертв: она так же сходила с ума и становилась подобна мартовской кошке, как и они. Но со своим собственным запахом она жила вот уже больше пятнадцати лет – с тех пор, как у нее начались месячные – и научилась его игнорировать. Поэтому, даже, казалось бы, одуревшая от страсти, она могла сосредоточиться, чтобы вытянуть из клиента информацию. Или убить его. Несмотря на то, что такая работа была крайне выматывающей, у Лавчайлд не бывало осечек. И немалые деньги с лихвой восполняли все затраты на операции. Можно было даже сказать, что Лавчайлд влюблялась на время операций – несильно, но достаточно крепко, чтобы испытывать удовольствие от происходящего. Не только от секса, но и романтической атмосферы, которую ей предоставляли ничего не подозревающие жертвы. И, в отличие от механически взвинчивающего ее привычного запаха собственной кожи, наслаждение от легкой жалости к очередному мужчине, которому «просто не повезло» и возможности упиваться своей властью над ним, своей роковой ложью, преподносимой как лучшее лакомство, ударяло в голову гораздо сильнее. Будто дорогое шампанское…
В то же время она понимала, что перед очередным свиданием с Гарольдом Янгом будет должна как-то сбросить обуявшее ее напряжение, чтобы голова была пояснее. От одной мысли о Мартине или Максе ее разобрал смех, при воспоминании о Квинне – почти затошнило. Но секс с Янгом не должен был ее увлечь, ни под каким предлогом! Горячая кровь – но холодная голова, как говорил ее Учитель. Конечно, можно было попробовать обойтись своими силами, чтобы потом не пахнуть чужой кожей, но это все же было бы менее эффективно.
Однако никакой другой вариант не проходил ей на ум.
Когда Лавчайлд вышла из ванной, в квартире раздался звонок. Почтальон принес посылку на ее имя – средних размеров сверкающую розовую коробку, перевязанную пышным атласным бантом. Лавчайлд редко получала подарки от поклонников, мало кто знал, где она живет, так что посылка насторожила ее. Девушка аккуратно встряхнула презент, понюхала и просветила мощным фонариком. И уж только потом развязала ленту, уверившись, что там всего лишь плюшевая игрушка и открытка.
Это был подарок от Квинна – мягкий набивной мишка с умильной мордочкой и бантиком на шее. В прилагающейся записке молодой человек выражал свои благодарности за чудесный реверанс на вечере у Янга.
Лавчайлд отбросила открытку в сторону и потерла лоб. Разумеется, Квинн имел в виду их безумство в кабинете. При этом он не мог не заметить, что она сбежала раньше, чем перебросилась с их клиентом едва ли десятком слов. То есть, их совокупление казалось Патрику большей ценностью, чем успех операции? И тут Лавчайлд вспомнила, как безучастен был Квинн к бумагам, которые они сбросили со стола, когда взобрались на него перепихнуться. Лавчайлд знала себе цену – равно как и Патрику. Ее очарование не перебило бы алчность Квинна. Если б его интересовали деньги или информация, он бы отложил секс с напарницей ради того, чтобы сделать копии. Или хотя бы просто просмотреть документы…
Лавчайлд прижала холодные руки к щекам.
– Господи, да я только сейчас начала как следует понимать, что все это чертовски опасно!
До нее дошло, чего именно добивается от нее Квинн. Он сказал, что ей не придется быть ни убийцей, ни проституткой, но это означало – если ты придумаешь, как иначе все сделать. Не мог же он рассчитывать на то, что Лавчайлд даже за самые баснословные гонорары согласится выйти замуж (пусть и за такого милого парня, как Янг) и увезти его в трущобы или вовсе – на природу, чтобы он отступился от идеи занять пост президента компании? О нет. Она должна была соблазнить и убить. Как всегда. Утешало одно – деньги ей полагались немалые.
А еще… Лавчайлд мысленно удерживала перед внутренним взором лица Квинна и Гарольда Янга. И понимала, что если при взгляде вживую не замечала этого, то теперь могла кое-о-чем догадаться.
– О, коварный Эдмунд4, – девушка закрыла глаза, – с кем я связалась!
Ей стало тошно. В зеркале она поймала свое отражение – пусть и еще ненакрашенная, с плохо просушенными разметавшимися по плечам волосами, она показалась себе отвратительно пошлой, развратной. Девушка плюхнулась на стул, отчего грудь ее колыхнулась, и это движение пробудило в ней предельное отвращение к себе. Так противно ее тело еще никогда ей не было.
Впрочем, была ли виновата плоть? Не она несла на себе печать порока, а дух, вся натура.
Лавчайлд вынула мишку из коробки и повертела в руках. «О, Квинн, какая глупость…» – девушка покачала головой. Он дарит ей плюшевые игрушки, как своей девушке! Женатый человек – проститутке, которую он нанял, чтобы уничтожить врага!
– Это просто смешно, – пробормотала Лавчайлд, кусая губы. И в тот же момент ее накрыло ностальгической тоской по дому и потерянной чистоте. Ее вожделели – но не любили. Просто путали это чувство с любовью. После ночи с Лавчайлд мужчины не испытывали к ней отвращения и принимали это за знак чего-то большего, чем просто секс. А с теми, кто не верил в любовь, Лавчайлд, к своему удовольствию, редко спала.
Но Гарольд увидел в ней что-то, чего ему всегда недоставало – уверенности в завтрашнем дне, незыблемости. Весь вид Лавчайлд будто говорил: что бы ни случилось, какая бы казнь египетская меня ни постигла, я все выдержу и из всего выкарабкаюсь. Янг-младший (очень-очень младший, самый младший) тянулся именно к этой ее черте, словно мог подхватить ее, как венерическую болезнь. Они договорились с Лавчайлд о встрече в баре. Девушка нервничала, как будто явилась на первое свидание – и словно ей было лет пятнадцать, она еще не знала мужчин и верила в вечную любовь. Однако она до сих пор верила в любовь настоящую. И молилась, чтобы никогда ее не познать.
Она узнала шаги Гарольда из сотни прочих и вздрогнула всем телом, нежный ток прошил ее от затылка до пят. Это должно было ее насторожить – если бы сознание девушки не поплыло от ее собственных флюидов.
– Я не опоздал?
Он сел рядом с ней и смущенно потер запотевшие очки о рукав пиджака. В этом жесте было что-то такое, что в мгновение ока переменило желание Лавчайлд быть с этим мальчиком грубой и повелительной, как со всеми. Она потянулась вперед, налегая грудью на стол, и поцеловала Янга коротко и невинно.
Переспали они в тот же день – едва выпив по бокалу, поспешили в туалет, чтобы напиться уже друг другом. После Лавчайлд оставила Гарольду свою визитку: пластиковый белый прямоугольник с золотыми завитушками по краям. На нем значился только номер ее мобильного. Имени не было.
Они встречались еще несколько раз, немного говорили, сидя в ресторанчиках и парках, ели – обязательно ели… «В совместной трапезе непосредственно перед предполагающимся сексом всегда есть что-то порочное», – говорил Лавчайлд ее Учитель. И помогал использовать это также в своих целях. Лавчайлд обожала вкусную еду. Она не была полноватой или тем более толстой с медицинской точки зрения, но большинство знакомых женщин считали ее «уродливо нехудой». Те женщины, что истязали сами себя, не в силах поверить, что актрисы вроде Туры Сатаны когда-то действительно считались сексуальными. Лавчайлд же не собиралась сидеть на диетах: она знала, как внушить любовь к своему богатому телу, причем, даже на фотографии, не применяя запаха. Лавчайлд поражала той красотой, которая шла изнутри. Может быть, не совсем из души – но то ощущение полного здоровья и потрясающей жизнестойкости, которое она излучала каждой, пусть и не вполне идеальной, черточкой лица и тела, манило очень многих мужчин.
И Янга в том числе. Они ели неторопливо, но жадно, никогда не гуляли после – быстро мчались в какое-нибудь уединенное место и предавались любви. Лавчайлд не чувствовала ничего особенного – на физическом, земном уровне, и в то же время понимала, что полностью теряет разум от нового, неизвестного ощущения нежности и умиления. Она рассматривала нависшее над нею лицо Гарольда с закрытыми от удовольствия глазами, отмечала вздувшуюся на шее жилку… Несмотря на то, что их отношения не были целомудренными – больше того, подобное времяпровождение вовсе с трудом можно было так именовать, Лавчайлд верила, что между ними происходит что-то особенное, что-то чистое и светлое. То, что потом обернется страшным и темным, кровью и крахом всего.
Тихой ночью Лавчайлд задумчиво водила по губам прядью волос, глядя, как высвечивается на фоне окна силуэт Гарольда: ссутулившийся, рассеянно заведший руку на затылок, он что-то полушепотом объяснял кому-то по телефону, не зная, что его возлюбленная проснулась. Это была их первая ночь, в которую она осталась. Отчасти потому, что уже не могла уйти незаметно, отчасти потому, что не хотела. Лавчайлд вздохнула.
Да, в жизни каждой шпионки и проститутки случается этот момент – когда она влюбляется. И становится непригодна для дальнейшей работы.
Янг тоже был по уши влюблен. Гарольд, словно Эшли Уилкс5, хвалил хороший аппетит Лавчайлд, каждый раз забывая, что уже говорил об этом в прошлую их встречу, но собеседница неизменно наводила его на мысли о древних изваяниях – еще не палеотических венерах, но каких-то языческих богинях плодородного дождя. Лавчайлд только усмехалась в ответ на такие сравнения. Она не хотела любить Гарольда еще потому, что знала – ее любовь будет похожа на раковую опухоль для нее, на демонические лианы для него. Она, Лавчайлд, вся истощится, изойдет на это чувство, рассыпется прахом – или физически, или только морально, но после этой любви будет уже не собой. А он задохнется в ее чувстве, быть может, даже с улыбкой на устах – бедняжка богомол.
***
– Существуют стратегии, позволяющие самцу посмертно обеспечить успешность оплодотворения самки его спермой. Так, шаровые пауки, погибая, оставляют половой орган в теле самки, исключая возможность последующего её спаривания с другим самцом.6 – Лавчайлд с громким хлопком закрыла книгу и протянула ее Мартину, – возьми.
Парень то ли покачал, то ли судорожно дернул головой: рядом с Лавчайлд он чувствовал себя более чем странно. Она была не в его вкусе, но в то же время – отчаянно волновала. Мартин был готов бить себя по рукам, чтобы они только не тянулись к ней.
– Ты не собираешься уходить?
– Я подожду Квинна, – Лавчайлд положила книгу на журнальный столик, раз уж Мартин так и не взял ее. – Если, разумеется, ты мне не скажешь его домашний адрес. Только не подумай, пожалуйста, что я интересуюсь его женой, – девушка вздохнула, – во всяком случае, больше, чем делом.
Мартин фыркнул, откинул голову на спинку кресла. Он больше не видел Лавчайлд, но чувствовал ее до малейшей черточки, складочки на платье.
– Значит, дело вдруг стало для тебя важно… Дело, не деньги. Я так и знал, что ты размякнешь, еще тогда, когда ты ляпнула, что придурок Янг «симпатичный»… Или что ты там сказала…
– Сама не знаю, почему у меня так екнуло сердце, когда я его вновь увидала. – Лавчайлд улыбнулась, глядя в окно, но ничего не видя, кроме возникающих в ее мозгу воспоминаний. Она понизила голос к концу фразы, так что он сперва упал до шепота и после – до одного беззвучного движения губами.
– Может быть, все-таки трахнемся? – Нетерпеливо брякнул Мартин, не выдержав. – Ты же шлюха, для тебя это ничего не значит.
Лавчайлд оскорбленно вздохнула и повернулась к молодому человеку:
– Ты любишь классику французской литературы? Читал Ги де Мопассана?
– Что?
Лавчайлд покачала головой, поднялась с кресла и пошла прочь. И сделала это с радостью: стоило ей передумать, как от мысли, что не нужно больше дожидаться Квинна, на душе внезапно полегчало. И вместе с тем сердце кольнуло невеселое осознание.
Выйдя на улицу, Лавчайлд закрыла лицо руками. Она действительно стала непригодна – даже если она исчезнет из жизни Гарольда, она больше не сможет с такой легкостью отдаваться другим мужчинам.
Однако Квинн нашел ее сам. Когда Лавчайлд услышала звонок в дверь, она уже знала, что это Патрик. Поэтому подготовилась: как только он, услышав щелчок отпираемого замка, рывком распахнул дверь, в лицо ему полетел плюшевый мишка.
– Убирайся. Я не хочу участвовать в твоих грязных делишках!
Квинн поднял мишку с порога и шагнул в квартиру, заставив Лавчайлд отступить. Она могла не двинуться с места и ей вполне хватило б сил не впускать нахала, если бы внезапно не почувствовала отвращение к Патрику. Его кожа представилась ей настолько отвратительной, что хозяйка квартиры всеми силами постаралась избежать соприкосновения с гостем.
– Наш договор расторгнут. Я больше тебе ничего не должна, – жестко сказала девушка. Она знала, как найти управу на таких мужиков, как Квинн – самовлюбленных индюков, рассчитывающих, что любая женщина должна им подчиняться.
– Неужели? А мне кажется, ты движешься именно в том направлении, в каком мне нужно…
Тепло рук Гарольда еще не до конца остыло на теле Лавчайлд, когда Квинн шагнул вперед, провел ладонью по ее спине. В комнате еще остался аромат пиджака и одеколона Янга, теперь постепенно растворяющийся в удушливом запахе тяжелого квиннова парфюма.
– Я больше не буду видеться с Гарри. И с тобой тоже. Сделаю исключение только для того, – Лавчайлд отступила от Квинна на шаг. – чтобы получить деньги, которые мне причитаются.
И раньше, чем мужчина успел спросить или возразить, она добавила, упиваясь своим ядом и не скрывая этого:
– За секс в поместье Янга. Я пришлю счет тебе в офис.
Квинн взмахнул рукой, желая ударить девушку, но Лавчайлд поднырнула под его руку.
– И не трудись приходить сюда. Я съезжаю завтра же.
Патрика трясло от ярости, так что Лавчайлд подумала, будто вот-вот раздастся гул и скрежет от его напряженных мышц.
– Ты… ты и Гарри – неплохая пара. Знаешь, я всегда ненавидел его бабский голос. И твой девчачий писк. Как будто трахаешь малолетку… Надеюсь, у вас тоже уши кровью изойдут, если будете друг с другом разговаривать.
Он шагнул за порог.
– Мне есть, с кем повеселиться и без чумной семейки Янгов, Патрик.
Лавчайлд закрыла дверь медленно – чтобы он увидел, что в ее глазах нет раскаяния.
***
Лавчайлд действительно собиралась дать себе зарок не искать больше встреч ни с Гарольдом, ни с Квинном, но они оба, следуя своим генам гончих и равно неспокойным разумам, сами нашли ее. И, встретившись у афиши с изображением кокетливо прикрывшейся розовым боа Лавчайлд, братья наигранно-сердечно поприветствовали друг друга и пожали руки. Только Янг скривился, когда Квинн с силой сжал его пальцы, намеренно причиняя боль.
– Я вижу, Вы с дамой, – попробовал быть учтивым Гарольд, кивнув на спутницу Квинна. Но Патрик только грубо хохотнул в ответ:
– А ты, я вижу, нет. Один.
И, подхватив свою подружку под локоть, увел ее в клуб. А Гарри еще остался покурить на улице до начала выступления Лавчайлд. Он рассматривал до боли знакомые черты, приобретшие на афише только еще большую прелесть, но и, одновременно с тем, стервозность, надменность. Над изображением алела надпись: «Программа с трюками. Леди Благоухающая Роза: Я обману Вас так, что Вам понравится.»
Гарольд бросил сигарету в лужу и вошел в клуб.
Гарри выбрал место на некотором удалении от сцены, чтобы его лица нельзя было различить в темноте, если Лавчайлд вдруг случайно взглянет на него. Янгу несколько мгновений казалось, что он устроился идеально. Пока его не окликнул с соседнего столика Квинн. Гарольд едва поборол желание фыркнуть или застонать с досады. Они с Патриком последний раз виделись лет пять назад, когда Гарри еще учился в колледже. Но стоило ему выйти «в мир», как отец мгновенно отписал на младшего отпрыска все деньги и привилегии, ранее обещанные Патрику. А старший брат бесследно пропал. Что произошло раньше, Янг-младший не брался гадать, страшась задавать отцу вопросы на эту тему. Патрик весь пошел в родителя – яростный, жесткий. А Гарри не повезло. Он не хотел всей этой жизни. И чем дальше, тем больше.
