Вооруженные силы на Юге России
В. Ларионов112
Первая Марковская батарея в Донбассе113
Первая Марковская батарея и офицерский полк, погрузившись в теплушки при 18-градусном морозе, в середине января 1919 года проезжали станции Донецкого бассейна, миновав Таганрог и Дебальцево. Для зимнего похода все мы были слишком легко одеты, но почти у всех было кавказское оружие, у многих были белые папахи, с коими гармонировал черный бархатный погон, с нашитыми на нем буквами «Г. М.» – генерал Марков. Все еще мы были юнкерами-поручиками на солдатских должностях. Продолжали существовать те же тесные товарищеские отношения, создавшиеся у орудий. Капитан Шперлинг оставался для нас любимым старшим товарищем и боевым авторитетом. Он все так же любил покушать и бывал в злом настроении, если был голоден: он мог тогда изругать не только каждого из нас, но и неудачно подвернувшегося начальника. Вскоре капитан Шперлинг был назначен командиром 1-го взвода, а наше 1-е орудие получил капитан Михно – «Старый гренадер». Командир юнкерской батареи и потом дивизиона, полковник Миончинский, еще в районе Ставрополя был смертельно ранен большим осколком гранаты в живот и умер в течение нескольких минут. На его должность был назначен не очень любимый юнкерами бывший заведующий хозяйством батареи полковник Машин.
Марковская батарея недолго простояла в городах Донбасса на отдыхе: враг надвигался с запада и с севера. Шахтеры Донбасса были первым авангардом частей Красной армии. Осиротевшие дроздовцы (их вождь полковник Дроздовский, раненный в бою на Кубани, скончался в ростовском госпитале) были брошены западнее нас, а корниловцы пополнялись еще на Кубани.
Жутко было в те дни на Донбассе: переплет железных дорог давал широкий простор многочисленным советским бронепоездам… Шахтерское население держалось по отношению к нам недоверчиво и даже враждебно. Мы должны были бегать с пушками за отдельными ротами марковцев и за вскоре прибывшими корниловцами, передвигавшимися в разных направлениях по железным дорогам Донбасса в теплушках. Боясь окончательно загнать наших лошадей, мы решили также стать на рельсы: лошадей сдали в обоз, нашли в Дебальцеве пульмановскую платформу, втащили на нее орудие и выехали таким самодельным «бронепоездом» на позицию к северу от Дебальцева.
В это время красные начали наступление на Донбасс уже регулярными частями.
Бои на Донбассе были тяжелые. Бывших с нами корниловцев красные бронепоезда засыпали гранатами. Когда наши орудия вышли им на поддержку на линию огня, то советский бронепоезд «Черноморец», вооруженный морскими 75-мм скорострельными пушками на неподвижных установках, с наводчиками – морскими артиллеристами, открыл по нашему «бронепоезду» такой точный огонь, что мы, выстрелив два раза, вынуждены были отойти на Дебальцево, с повреждением паровоза. Наши попытки помочь корниловцам успеха не имели. Ночью мы сняли нашу пушку с платформы и, получив запряжки, рано утром заняли закрытую позицию, влево от полотна дороги, за гребнем. Ждали «Черноморца»…
Еще не было и 6 часов утра, как озаренный первыми лучами февральского солнца, выпуская клубы белого пара, блистая сталью, «Черноморец» осторожно стал продвигаться к нашей вчерашней позиции. Пушка наша подпрыгнула, выпустив первую гранату. Клуб серого дыма от разрыва встал перед бронепоездом. «Черноморец» сразу же остановился, перестав дымить. Через несколько секунд три его скорострелки заблистали вспышками. То место, где вчера стояла наша платформа, сплошь покрылось дымом разрывов. Летели лишь щепки от шпал, телеграфных столбов, деревьев и будки стрелочника. Но тут наша пушка, скрытая покатым гребнем, тявкнула снова, и теперь уже перед самым паровозом «Черноморца» вырос бурый дым. «Черноморец» снова заблистал выстрелами, но быстро пошел назад. Отойдя на пару километров, его зоркие комендоры-моряки, конечно, быстро рассмотрели, что у будки никого нет, и вот «Черноморец» вновь заблистал выстрелами своих скорострелок, посылая тучу снарядов за наш гребень. Сотни гранат и поставленной на удар шрапнели вспахали все поле вокруг, но цели из бронепоезда не видели, и у нас никто не пострадал. Зато стрельба нашего орудия, редкая, но точная, окончательно отогнала в тот день назойливого «Черноморца».
Три долгих месяца мы дрались в Донбассе против значительно превосходящих нас сил противника, наступавшего ежедневно на всех участках «фронтов». Чтобы не позволить красным развернуться и маневрировать, наши части уже с рассвета переходили в наступление и тем сковывали инициативу красного командования.
Это было нелегко – идти в бой на рассвете, зная заранее, что к вечеру придется все равно вернуться в свои хаты… усталыми, голодными и злыми. Чернухино, Ольховатка, Никишины хутора, Немецкая колония, недалеко от Дебальцева, были обычным театром наших боевых действий. Мы танцевали ежедневно взад и вперед и ругали командование, не понимая цели и смысла этих упорных, утомительных и ничего не решающих боев.
Вскоре приехал новый начальник группы Генерального штаба, полковник Сальников, назначенный командиром Марковского полка еще в декабре. Он начал заводить в полку порядки, привезенные из Екатеринодара, где Сальников работал при Главной квартире. С собой он привез двух красивых сестер и не собирался менять свои екатеринодарские привычки.
Утром 26 марта разведка сообщила о наступлении значительных сил большевиков на Ольховатку, где стоял в это время Марковский батальон полковника Булаткина, два орудия капитана Шперлинга и штаб полковника Сальникова.
Полковник Сальников в это время был «занят» своим гаремом и сказал офицеру связи, что «с этого направления наступления быть не может». Полковник Булаткин все же приказал батарее выехать на позицию. К сожалению, на окраине Ольховатки «позиции» не было. Надо было: или подниматься на высокую гору за Ольховаткой (не менее двух километров), но этот подъем в гору был бы смешон, если наступления красных не последовало бы, или оставаться на окраине села, откуда в сторону противника не было никакой видимости, ибо в этом месте был легкий подъем, не дававший вести наблюдение дальше чем на четверть километра.
Капитан Шперлинг все же выбрал эту позицию. Впереди была лишь слабая пехотная застава, вскоре начавшая стрелять по невидимому нам противнику и затем начавшая бегом отходить к селу. Пехота все еще не выходила из хат, а красные шли к селу, они шли без выстрела и почти бегом. Когда густые красные цепи широким фронтом побежали в атаку и оказались у первых хат Ольховатки, пришлось быстро сниматься с позиции. Мимо отходивших орудий, около церковной площади, проскакал полковник Булаткин навстречу отходившей заставе, тяжело, по-пехотному облегчаясь. Пехотинцы выскакивали из хат, собираясь по взводам и отделениям, и спешили к окраине села. Но было поздно: большевики уже были на окраине села и открыли сильный огонь. Пули защелкали по заборам и по стенам домов, поднимая пыль по улицам. Наши пушки поскакали в гору и, поднявшись на ее склон, стали хорошей мишенью для вошедшей уже в Ольховатку красной пехоты. Все ринулись к вершине горы. Лошади понесли орудия и ящики галопом, с передков сыпались притороченные лопаты, винтовки, вещи ездовых… Пули щелкали вокруг. Мы все же благополучно выскочили из-под жаркого обстрела и собрались уже за горой на окраине хутора. Туда же подходили и успевшие бежать из села марковцы-пехотинцы. Провожаемый нашими злобными взглядами, проехал франтоватый, испитой полковник Сальников во главе своих конных разведчиков. Среди пехотинцев поднялся ропот: «Булаткина оставили раненного на площади около церкви… Это он бросил!» Требовали контратаки, чтобы вынести полковника Булаткина, но Сальников приказал отходить.
Полковник Булаткин, герой Марковского полка, погиб в Ольховатке: оставленный на площади, он был добит красными. Когда Ольховатка была вновь занята марковцами, там был найден его труп. Не стало еще одного героя Белого движения. Мы продолжали пляску взад и вперед от Ольховатки до Никишиных хуторов, оттуда на станцию Чернухино или на Днепрорадовку, затем опять в Ольховатку или в Немецкую колонию. Так проходили дни. Дебальцево защищали корниловцы. Издалека было видно, как там кипят напряженные бои, но при более сильном артиллерийском огне. Теперь там действовали несколько советских бронепоездов, из коих некоторые имели тяжелые дальнобойные орудия.
Холода сменились оттепелью и грязью на дорогах. Лошади выдыхались. Юнкера сохраняли еще бодрое настроение, хотя одичали и огрубели, но почти никто не хотел ехать в Таганрог в хозяйственную часть, чтобы не заработать кличку «обозника», несмотря на то что одежда на многих уже висела клочьями.
Наконец, на фронт Донбасса начали прибывать долгожданные эшелоны кубанской конницы генерала Шкуро. Полные ряды в сотнях, многочисленные пулеметы на тачанках, бодрые кони – все это не походило на поредевшие ряды рот офицерского Марковского полка и утомленных бойцов. Первое наступление кубанской конницы на район Дебальцева было отбито жестоким огнем советских бронепоездов, и конница Шкуро понесла большие потери, но через несколько суток конница обошла группу красных бронепоездов и полностью разгромила тыл советского фронта. На фронте стало после этого тихо… Наступал перелом. Снова начались разговоры о походе на Москву.
Приезжающие из тыла говорили о предстоящем прибытии новых формирований, об английских танках, присланных в Новороссийск (эти слухи о прибытии танков проникли и к большевикам, и на одном участке был случай, что пехота их обратилась в паническое бегство, приняв подъезжающую к цепям кухню за английский танк), об успехах на Царицынском фронте, где гремело имя Врангеля.
Настал день общего наступления на растянутом фронте. Полковник Кутепов объезжал части и говорил о предстоящем походе. От него веяло уверенностью в победе. «Не надейтесь на танки, – говорил он, – дело не в технике, а в силе духа»… И действительно, уже на следующий день и без помощи заморских танков корниловцы, марковцы и дроздовцы отбили красных. Конница генерала Шкуро гнала красных повсюду, и корпус Кутепова быстро продвигался на Харьков.
Н. Прюц114
Донецкий бассейн115
В январе 1919 года я отправился из города Армавира, где временно пребывал, в свою батарею, находившуюся тогда в городе Дебальцево, в Донецком бассейне. Здесь я явился капитану Князеву, впоследствии убитому в одном бою в должности командира 2-й Марковской батареи, и получил от него назначение в 3-ю Марковскую батарею, которой командовал полковник Лепилин, погибший позже в Чехословакии. Шло разворачивание наших частей, и формировалась Марковская артиллерийская бригада.
Еще до нового назначения я поместился в Дебальцеве в одном доме с офицером нашей батареи Николаем Беляевым116, который много лет спустя трагически погиб в Праге, в Чехословакии. Николай Беляев тоже был из юнкеров 2-го курса Константиновского артиллерийского училища, учился в Праге на философском факультете Карлова университета. С ним и с Всеволодом Суриным117, также из юнкеров Константиновского артиллерийского училища, я встречался в Праге. Оба были первопоходниками.
Однажды мы посетили в Праге бывшего командира чехословацкого саперного батальона, принимавшего участие в Первом Кубанском походе вместе со своим батальоном. Фамилия его была Немечек118. Полковник Немечек скончался в Праге еще до Второй мировой войны. В Праге в 20-х годах, по желанию двух генералов Генерального штаба, в помещении Галлиполийского землячества имело место небольшое собеседование о Белом движении. От нас присутствовали Александр Беляев119, я и еще один первопоходник. Генералы живо интересовались историей Марковской артиллерийской бригады.
Вернусь опять к изложению нашей будничной и боевой работы в Донецком бассейне в 1919 году, в городах Дебальцеве, Енакиево, в поселках Попасная и др. Как я уже говорил, первое время в Дебальцеве я жил с Николаем Беляевым. У нас была хорошо обставленная, теплая, удобная комната с многими цветами в больших горшках. Хозяйкой была милая, симпатичная пожилая поповна. Почему уже не знаю, но она намеренно каждую ночь ставила нас в очень неудобное положение. Ее комната была проходной, и она нас двоих просто запирала на ключ. Была зима, окна были крепко закрыты, и в случае неожиданного отступления нашей батарее было бы трудно держать с нами связь.
Офицерский строевой состав 3-й Марковской батареи, в которую я был переведен, состоял из: полковника Аепилина Александра Михайловича, командира батареи, в прошлом офицера 3-й гвардейской артиллерийской бригады, первопоходника; подполковника Стадницкого-Колендо, старшего офицера батареи, первопоходника; подполковника Шемберга, командира взвода, первопоходника; поручика Макаревича Семена Петровича, младшего офицера, первопоходника; поручика Афанасьева Валентина120, младшего офицера, первопоходника; поручика Николая Прюца, младшего офицера, первопоходника; поручика Леонтьева Александра Михайловича, начальника команды разведчиков батареи; подпоручика Сорокина Леонида121, младшего офицера, из вольноопределяющихся; подпоручика Кашинцева, младшего офицера, из вольноопределяющихся.
Наша 3-я Марковская батарея работала в этот период, весной 1919 года, с Корниловским ударным полком. Помощником командира полка был полковник Пешня, у которого однажды я был в связи от батареи. Полковник, потом генерал-майор Пешня был впоследствии командиром Марковской пехотной дивизии. Противником в Донецком бассейне была 13-я советская армия. Шли длительные бои с переменным успехом.
Разрешу себе вспомнить несколько эпизодов. Однажды я был послан наблюдателем от батареи. Я выбрал себе наблюдательный пункт на небольшой гряде холмика с отличным кругозором. Рядом находился пехотный пулемет «Максим». Пулеметчиком был неизвестный мне есаул Корниловского ударного полка. Впереди нас на фронте было затишье, и я беседовал с есаулом. Затем для удобства наблюдения за противником я отполз 10–15 саженей в сторону от есаула.
Неприятель вел легкий ружейный огонь. Показалась разведывательная цепь противника. Есаул-корниловец открыл огонь из пулемета. В ответ противник покрыл нас артиллерийским огнем. Стреляли две пушки. Снаряды шли очень низко и холодили спину. Нас взяли в вилку и открыли по нам огонь на поражение. В общем, неприятель выпустил по нам 10–12 снарядов (гранат). Я увидал, как от попадания снаряда корниловский пулемет вздыбился. Пулеметчик-есаул был убит. Позже я видел тело убитого есаула в пулеметной двуколке. Осколок гранаты пробил ему сбоку голову.
От станции Попасная шло разветвление железнодорожных линий. На некотором расстоянии, где железнодорожные пути уже значительно расходились, в промежуток между ними была положена рота силой приблизительно в двадцать человек, а за ней на пахоте стояла одна пушка нашей 3-й Марковской батареи. Это была наша линия обороны на этом участке.
В одном бою у нас оказался недостаток снарядов на батарее. Командир батареи полковник Лепилин послал меня на ближайшую станцию в тылу, где были запасы снарядов в вагонах. Я поскакал туда. Мне с большим трудом удалось уговорить коменданта станции дать паровоз для отправки вагона со снарядами к батарее. Это должно было быть выполнено срочно. На станции почему-то оказался поручик Иссов Валентин122, который попросил у меня разрешения ехать со мной.
Машинист довел вагон со снарядами почти до самой батареи, которая вела огонь, стоя недалеко от железнодорожного пути. Снаряды были быстро выгружены. Противник по паровозу, великолепной цели, почему-то не стрелял. У одной станции, кажется X., наша батарея стояла в резерве. Вдоль пути тянулись кирпичные одноэтажные сплошные дома железнодорожников. В одном таком доме сидели за обедом командир батареи полковник Лепилин, капитан Харченко, я и еще два офицера, а кто именно, сейчас не могу вспомнить.
Мы услышали стрельбу из тяжелых орудий бронепоезда противника, но продолжали мирно обедать. Внезапно что-то произошло. Капитан Харченко, сидевший за столом против меня, оказался в соседней комнате на четвереньках, воздух был черный, посуда на полу. Наш обед кончился! Мы выбежали. Выяснилось, что тяжелый снаряд с бронепоезда пробил стену над нами, вышел в переднюю, где спряталась семья железнодорожников, разорвался там и вынес эту семью. С нами, кроме незначительных ушибов от кирпичей, ничего не случилось.
Проходя во время одного боя через небольшой лес с нашим взводом, я увидел тяжелую сцену. Тяжело раненный казак-корниловец лежал на спине. Вокруг него ходила сестра милосердия, чтобы перевязать его. Раненый страшно ругался, не подпуская ее к своей разбитой ноге.
Среди конных разведчиков нашей 3-й Марковской батареи было несколько кубанских казаков. Однажды приехал старый казак, тесть одного из наших казаков, и привез свою дочь, жену нашего казака. Старик нам прямо сказал, что ему дома с дочкой уже было невмоготу! Молодому казаку с женой была отведена хата, из которой они не выходили неделю. Потом старик увез свою дочь опять домой.
За период боев в Донецком бассейне ряды нашей батареи поредели, особенно от всяких болезней. Я три раза получал командировку в города Новочеркасск и Ростов за пополнением. В Новочеркасске я посетил несколько лазаретов, чтобы найти среди выздоравливающих желающих поступить в артиллерию. Я собрал человек десять. Среди них оказалась одна очень интересная фигура бывшего провинциального стражника, который потом рассказал мне много интересного из своей жизни.
В другую поездку я получил пополнение в восемь человек очень хороших солдат ставропольцев-артиллеристов. Они служили в одном артиллерийском управлении в Ростове как караульная команда. Узнал я об этом случайно. Мне с большим трудом удалось убедить служащего в этом управлении полковника в том, что эти солдаты-артиллеристы Великой войны нам очень нужны на фронте.
Во время этой поездки в Ростов я остался в городе два дня. В отделе квартирования войск мне дали разрешение ночевать в одной частной квартире, где была реквизирована одна комната. Когда я прибыл в эту квартиру, мне указали холодную комнату, где я должен был спать на полу. Хозяева немедленно заперлись от меня. Они принадлежали к интеллигентной семье. Невольно хочется сравнить такую ночевку с ночевками в крестьянских хатах, где бедные крестьяне в средней России часто разделяли с нами чуть ли не свой последний суп и отводили нам лучшие места для ночлега.
В третью поездку я увидал на одной станции большой эшелон с пополнением из Ставропольской губернии для какой-то пехотной части. Я обратился к офицеру – начальнику эшелона – с просьбой разрешить мне расспросить солдат, есть ли среди них артиллеристы. Обрисовал офицеру наше тяжелое положение на фронте из-за недостатка солдат на батарее, а также просил разрешения взять артиллеристов с собой. Я получил человек 25 солдат. К глубокому сожалению, вскоре на фронте весь этот привезенный мною взвод погиб, когда временно он был выдвинут, по необходимости, как пехотная часть. Уцелели лишь командир взвода поручик К., фельдфебель и один старший фейерверкер.
Население в Каменноугольном районе относилось к нам хорошо. Помню случай, когда к нашей группе офицеров, стоявших с батареей и ожидавших квартирьеров для размещения по квартирам, подошла пожилая женщина с просьбой поместиться у нее. Это указывало на доверие населения к нам, а также желание встать под нашу защиту. В Дебальцеве в то время был кинематограф, который я посетил и где пытался поухаживать за местными девицами.
В апреле старший офицер батареи подполковник Стадницкий-Колендо и я были командированы в город Армавир для прохождения короткого курса артиллерийской школы с целью ознакомления с английскими 18-фунтовыми пушками. За недостатком русских пушек и снарядов артиллерия перевооружалась на английские орудия. С нами в Армавир отправилось семь человек солдат батареи. Вначале подполковник Стадницкий-Колендо и я поместились в городе на одной квартире, но затем для нашего удобства мы уже жили отдельно. Солдаты были размещены в помещении школьной батареи. Сколько я помню, школьной батареей тогда командовал капитан Григорьев, а одним из младших офицеров был поручик Желковский. С последним впоследствии я встречался в Праге.
В Армавире подполковник Стадницкий-Колен до посещал курс, организованный для штабных офицеров, я же посещал курс младших офицеров. Курс был очень короткий, всего двухнедельный, но серьезный. Мы много занимались. По окончании курса я держал экзамен. Выдающимся руководителем-артиллеристом был полковник Лашков123, окончивший в свое время артиллерийскую академию. Практическую стрельбу из английских пушек с нами не проходили, но на полигон, где производилась стрельба из минометов, нас пригласили. Руководил и здесь полковник А.
Развлечений было немного, главным образом из-за отсутствия денег. Посетили один раз театр. Но в общем и свободного времени было мало, так как я должен был заниматься с нашими солдатами, дабы ознакомить их с материальной частью английской пушки. По окончании курса мы приняли четыре английские пушки, четыре снарядных ящика и полный комплект амуниции. Погрузили пушки на железнодорожной платформе, и я отправился с эшелоном в свою батарею на фронт. Наши солдаты были со мной, а подполковник Стадницкий-Колендо временно еще остался в Армавире.