Лина Николаева
Отдайте сердца

Последовали аккуратные приветствия, вежливые вопросы – обе стороны прощупывали соперников, как два зверя, ходящие по кругу в ожидании, кто нападет первым. Альдо решился – чуть тронул противника лапой:

– Сен Адван, во время нашей последней встречи вы обещали посетить Гарлийский рудник и лично разобраться в происходящем. Скажите, что дало ваше расследование?

– То, что я писал вам, подтвердилось, – сдержанно ответил кионец. Эйнар пытался прочесть по его лицу и лицу Альдо, что могло быть в переписке, но ни одна эмоция не выдавала правды. Пульсы обоих тоже оставались умеренными, будто они вели светскую беседу.

– Вы знаете, что Алеонте не подтверждает сих слов.

– Знаю и по-прежнему отвечаю, что это провокация.

Вожак постарше первым ударил по наглой морде молодого зверя. Собравшиеся с жадным интересом наблюдали за ними, переводя взгляд то на одного, то на другого, и никто пока не смел вставить ни слова.

– Знаю, сен Адван, и мой ответ тоже остается неизменным. Алеонте должен выступить защитником своих границ, богатств и самой магии.

Иеген Нортван прикрыл рот, но его смешок все равно был отчетливо слышен. Фарьеса так сжал руки, что на секунду показалось, он вот-вот пустит в дело магию.

– Ваше Величество, – начал Эйнар. – Как глава Ордена жизни, я должен заметить, что за пять лет, как в Кион вернулась магия, мы тоже стали сильнее, воспользовавшись практикой наших уважаемых соседей.

Эйнар едва заметно склонил голову перед Адваном, и тот ответил таким же движением. Это была чистейшая ложь, что понимали оба. У них состоялся всего один разговор, начавшийся так по-светски и буднично, но закончился он единым решением. У них была всего одна общая черта: оба не хотели войны – она оказалась решающей.

– Наделять человека магией с помощью таблеток и порошков – это нарушение всех законов природы, – процедил Фарьеса. – Алеонте не может допустить столь противоестественного вмешательства.

Лавен Мирейн, пригладив аккуратную бородку, громким, так не подходящим его тщедушному телу голосом, начал:

– Насколько мне известно, партия нашего лекарства была выписана в Алеонте полтора года назад. Возможно, стоит вспомнить, кто заключал договор.

Фарьеса побагровел. Эйнар чувствовал, как бешено заколотилось сердце мага, и чуть пошевелил пальцами, заставляя его успокоиться – старик был близок к удару.

Альдо не показал растерянности или недовольства:

– Вот именно, уважаемые сены, между нашими государствами так долго длился мир, и нарушение договоров со стороны Киона грозит перечеркнуть сотрудничество в золотодобыче, торговле, медицине.

Адван подался вперед, сцепив руки в замок.

– Ваше Величество, возможно, мои слова заденут вашу особу, но я должен сказать: Кион знает о каждой провокации с вашей стороны. Однако мы не заинтересованы в войне, потому предлагаем заключить новый договор, который урегулирует наши интересы в перечисленных областях и подтвердит проложенные ранее границы.

Становилось все жарче. Солнце, казавшееся белым шаром раскаленного металла, настойчиво заглядывало в окна, нагревая поверхности до невозможного. Эйнар подумал, что Альдо собрал послов в этом зале специально – он хотел, чтобы гости мучились от непривычной жары, чтобы они чувствовали слабость и принимали неверные решения.

– Сен Адван, Кион считает себя творцом революции, так?

Мужчина скупо кивнул.

– Король отрекся от престола, но революционерам этого показалось мало. Они боялись сторонников монархии, и тогда правящую семью схватили и расстреляли – без суда, в грязном подвале чужого дома. Всех: короля и королеву, вдовствующую мать, троих детей. Только одна принцесса спаслась и бежала в Алеонте. Альдо Второй женился на ней. Кион лишил мою семью наследства, а сейчас он занялся ужасными экспериментами с магией и начал беспорядки на нашей земле. Как я могу закрыть глаза и остаться в стороне?

Это была продуманная, заготовленная заранее речь – Эйнар не сомневался и ни на каплю не поверил Альдо. Да, его мать действительно была беглой принцессой, но о ее правах на престол разрушенного государства не вспоминали. Нет, король искал поводы, чтобы оправдать свои действия, а для жителей придумал сладкую ложь про войну за справедливость.

– Позвольте напомнить, – Лаэрт не изменился в лице и продолжал тем же уверенным, хорошо поставленным голосом. – По пакту двести восемьдесят третьего года Алеонте был признан вольным городом, принята политика невмешательства и установлены условия передачи и укрытия беглецов. Если вы называете Кион наследником Ленгерна, то почему же сами не готовы наследовать законы, принятые вашими предками? Четвертая статья пакта запрещает принимать политических беглецов, к которым относится ваша мать. Мы имеем право потребовать ее выдачи.

– Кто первым нарушил пакт? – начав любимую тему, Огест заговорил твердо, по очереди одаряя послов огненными взглядами. – В трехсотом году Кион в союзе с Нортом вступил в Алеонте, желая «освободить» город от королевской власти.

– Генерал Олитейра, скажите, вы участвовали в той войне? – спросил Лаэрт.

– Да, это были мои первые битвы.

– Значит, на вашу судьбу выдалось две войны, одна из которых закончилась почти годовой осадой Алеонте. А сколько стычек на границе произошло за это время? – Адван открыто посмотрел на короля, и тонкие губы того недовольно скривились. – Я буду честен: в Кионе последние тридцать лет тоже не были легкими. И для вас, и для нас настало мирное время, нужно ли нашим городам становиться соперниками и развязывать новую войну?

Эйнар не смог промолчать:

– Для Алеонте действительно началось спокойное, благодатное время. Люди молятся, чтобы мир не заканчивался. Им не нужна война, так почему она нужна нам?

Альдо медленно перевел на него взгляд. Тонкие ноздри дернулись как у хищника, вдруг уловившего чужой запах. Сердце короля застучало громче и быстрее, и Эйнар чувствовал, как тот едва сдерживает гнев.

Сенора была Ката права, говоря, что иногда лучше промолчать, но слова остались единственным оружием – если показать истинные намерения короля, у него останется меньше сторонников.

– Да, сены, вы правы, война не нужна никому. Мы готовы обсудить новый договор, и вот наши условия: Гарлийский рудник переходит под контроль Алеонте, маги Киона признают верховенство нашего магического совета. В свою очередь, Алеонте обещает снизить пошлины для кораблей Киона.

– Ваше Величество, это неприемлемо. Кион – вольный город, граждане которого не будут зависеть от других, какой бы сферы это ни касалось. Право же на Гарлийский рудник досталось нам раньше, чем вам.

– Сен Адван, я напомню. Ваши подстрекатели привели к восстанию на нашей половине рудника – это первое. Подвластные вам города преступили наши границы – это второе. Ваши революционеры отобрали трон моей матери – это третье. Ваши эксперименты с магией нарушают равновесие сил – это четвертое. Озвученные нами условия являются непоколебимыми.

– Вы же понимаете, что стоит на кону? – серые глаза Адвана сделались совсем хмурыми, напомнив холодное северное небо.

– Наша честь, – Альдо не сдержал улыбки. – Алеонте не готов терпеть столь наглое поведение со стороны Киона. Если вы не можете признать ваши попытки подстрекательства, то и не стоит – мы их прекрасно видим.

Поднявшись, Лаэрт упер руки в стол и свысока посмотрел на Альдо:

– Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, город ответит.

Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув перед собой двустворчатую дверь, а его двое министров проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.

Едва захлопнулась дверь, Альдо твердым голосом произнес:

– Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя долго ждать, – тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста. – А вы, душа Амадо, помолитесь за город.

Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, но что это, что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн – сюда бежали все, кто хотел свободной мирной жизни, и люди всегда были готовы верно защищать свое убежище, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужно от самого города?

Кончики пальцев начало покалывать – это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест – король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или нет, направить его кровь к груди, собрать в сгусток, чтобы тот перекрыл сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановилось.

– Это недопустимо, – решительно произнес Эйнар. – Вооруженный отряд будет добираться не меньше месяца. Придут холода, однако у армии нет достаточного оснащения, нет опыта войны на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.

Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:

– Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.

– Позвольте остаться, ваше Величество, – процедил Эйнар. – Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.

Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцем уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.

Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом, как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.

Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив – и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опыта и хватки у него, казалось, как у старика, который работал десятилетиями. Одного лишь не понимал Эйнар – он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.

Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.

– И это все? – Эйнар сдержал вздох.

Конечно, он знал, что Ортега печется не о городе – тот был настоящим дельцом, и только финансовые дела его волновали. Но поделиться страхом войны, необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.

Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, Эйнар видел зазор и от раздражения скрипнул зубами. Все должно было находиться на своих местах, в правильной последовательности, только так возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.

– Сыграешь? Ты же умеешь? – Эррано повернулся с хитрой улыбкой.

У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого знал Эйнар. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, и Ортега нарушал их первым. Он был из тех, про кого любят пошептаться, но ни один слух не был пущен зря.

– Умею, но не буду. Я говорю о городе!

Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное – это был кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.

– Тебе надо расслабиться, – Эррано продолжил улыбаться, не теряя хитрого выражения. – Ты прав, король Альдо выбирает неверный путь, но не давая себе отдыха, ты не получишь город.

Ортега наполнил бокалы вином, услужливо принесенным послушницей, и протянул один из них Эйнару. Тот сделал едва заметный глоток – аромат ежевики оттеняли тонкие ноты гвоздики и корицы.

– Полезно для сердца, – Эррано усмехнулся и обошел кресло, на котором сидел Эйнар.

Ортега положил руки тому на плечи, большими пальцами надавил рядом с шейным позвонком, разминая спину.

– Ты должен предотвратить войну, – голос стал тише, он прозвучал так, словно в словах не было ни капли сомнения, и в нем слышалось так многое от Альвардо – бесконечное «Ты должен».

Эйнар сделал еще один глоток.

– Должен. Но не будет ли мир с другим государством стоить мира в Алеонте? Я не знаю, как найти компромисс.

– Компромисс в том, чтобы прислушаться к народу. Это не только даст мир – это сделает Орден и церковь сильнее, чем когда-либо.

Пальцы Эррано опустились чуть ниже, растирая крупные мышцы плеч.

– Никому не нужна война, – продолжал он. – Пойдут за тобой, а не за королем. Город любит тебя, как бога.

Воздух с улицы пах ванилью и цветами, он был до невозможности сладким, и от этой сладости кружило голову. Эйнар помнил: столь же жаркий день, наполненный теми же запахами, был, когда на его глазах убили родителей. И когда вороны отпустили их убийцу, а еще когда он впервые переступил порог школы Ордена жизни. Когда Альвардо сказал, что видит в нем искру Эйна и что тот единственный сможет построить в Алеонте новый мир.

Наверное, такие жаркие дни, наполненные запахами цветов и ванили, всегда стояли в городе – не стоило видеть в них ничего особенного. Да и не нужны они были, чтобы сделать то, что должен.

– Это мой город, не Альдо решать его судьбу, – жестким голосом ответил Эйнар, прикрывая глаза.

Даже если Эйн готов отвернуться от своего верного пса, он чувствовал, что не потеряется и не свернет с пути. Все стало таким предельно ясным – довольно размениваться на гроши, выслеживая и пробираясь темными переулками. Пора навести в городе настоящий порядок.

– Да, – тихо откликнулся Ортега. – Ты нужен Алеонте, и ты знаешь, что должен делать.

8. Доверять не только чутью, но и фактам

На столе не осталось свободных островков. Половину места занимала карта Алеонте. Грей снял ее со стены в кабинете и расстелил перед собой. На ней так часто оставляли штрихи, что карандашные отметки уже не стирались, и поверху жирными точками он указывал места, где были найдены тела с примятыми сердцами, крестами – церкви и храмы Ордена жизни, а дома, где, как подозревали, собираются некроманты, обводил кругом. Коршун менял линии, наносил все новые отметки, пока карта не превратилась в бесполезный зачирканный рисунок.

По бокам лежали листы бумаги, исписанные бесконечными строками. Грей с педантичной точностью заносил каждое услышанное слово, переписывал информацию из отчетов о вскрытиях, а любую догадку превращал в огромную схему с квадратами, кругами и стрелками. Впрочем, их по-прежнему оставалось всего две – про церковника, возомнившего себя судьей и богом, и про некроманта, интересующегося тайнами жизни и смерти.

Прошло не так много времени, но Грея не покидало чувство, что он напрасно теряет время: ни посещение школы, ни посещение больницы, ни даже публичного дома Гареллы Мато не дало результатов. Будто те часы, которые он всегда показательно ставил на допросах, теперь отмеряли его время, а каждый удар стрелки превращался в «быстрее», повторяемое бессчетное количество раз.

Ладно.

Из инспекторов, с которыми Грей делил кабинет, Ремир пришел первым. Он держался этой привычки уже лет пять, с тех пор как его семейная жизнь превратилась в сплошные крики и скандалы.

– Так, – протянул друг. – Ты что здесь делаешь? Ты же раньше девяти не являешься.

– Одриго заболел, я вышел на дежурство вместо него. Зато было время подумать.

Вообще-то, инспекторов освобождали от дежурств, но офицеры опять начали любимую игру «кто на кого спихнет ночную службу», а Грею хотелось остаться в тишине и подумать. Пустые коридоры полицейской башни делали его мысли более собранными и четкими. Он призраком слонялся по этажам и перебирал в голове варианты один за другим, разговаривая сам с собой и загибая пальцы. Дежурства и прежде казались Грею благодатью – отличное время на подумать, все равно для Третьего отделения никогда не находилось срочных дел.

Хотя сегодня в размышления о деле постоянно закрадывались мысли о грядущей войне. Объявлена она не была, но все уже знали, что ее не миновать. Впервые в истории Алеонте не защищался – он нападал. Грей не брался судить, кто прав, но он видел, что происходит на улицах: их заполонили толпы, крича и скандируя, рабочие и крестьяне оставили работу и, возглавляемые громкоголосыми церковниками, взывали к королю, а полиция и гвардия пытались разгонять толпы. Поговаривали, что жертвы есть с обеих сторон.

Ремир уставился на светлое пятно на фоне серовато-коричневых обоев.

– Опять забрал карту?

– Ага, – буркнул Грей.

После бессонной ночи движения казались замедленными, а от количества выпитых чашек кофе участилось сердцебиение – и тут еще эти бессмысленные разговоры.

Все-таки ночью в полицейской башне было лучше, а сейчас опять захлопают двери, комиссары с видом важных гусей протопают в свои кабинеты, офицеры и инспекторы разбегутся по делам, но перед этим наполнят коридоры сигаретным дымом, обсудят последние новости и от души поругают своих начальников, а если будет настроение – короля.

Ремир сел за свой стол и откинулся на спинку стула. Он с шумом, по-театральному, втянул воздух.

– Чуешь, чем пахнет?

– Нет, чем? Опять Мильтаз оставил обед в столе?

– Пахнет дерьмом, в которое ты вляпался, уже весь кабинет провонял. Да только от того, что ты бегаешь как загнанная лошадь, пахнуть меньше не станет. На тебе же лица нет. Иди домой, а? Дежурство кончилось.

Грей устало посмотрел на Ремира, но не успел ничего сказать, как тот воскликнул:

– Снова это постное лицо! Я переставлю стол и буду сидеть к тебе спиной.

– Ремир, прекращай. Да, конечно, схожу-ка к портному, закажу новый костюмчик, в модном красном, затем съем жареного петуха в таверне, а после пойду смотреть бычьи бои. Это ты предлагаешь? Как мне сидеть на месте, если в городе по-прежнему ходит убийца?

Положив руку на край стола, Ремир наклонился к Грею.

– Нет, не это я предлагаю – поспать, чтобы хоть круги под глазами исчезли, а затем вернуться на службу. Если твой старик не давал тебе жизни, не значит, что ты сам не можешь себе этого позволить. Ты уже большой мальчик и заработал право не бежать все время, а иногда останавливаться для передышки.

Грея передернуло. В словах друга была доля правды, но… Но ведь пока полиция отдыхает, убийца на свободе! Дело вовсе не в воспитании – в том, что правильно. А сидеть дома и грызть булки из пекарни напротив сейчас не может быть правильным.

Взглянув на лицо Грея, Ремир уверенно произнес

– Ясно, опять думаешь, я – дурак, а ты – умник и точно знаешь, как правильно.

Однако тот так не думал, в словах друга действительно звучала истина.

Отец родился в Алеонте, но еще в юности уехал на север, где и вырос Грей – от южного города ему досталась только фамилия, а все остальное в него впиталось от севера. Отец не брезговал поднять руку, если сын получал плохие отметки в школе, или учителя жаловались на его поведение. Он следил, чтобы мальчик вставал с первыми лучами, и гонял его: физические упражнения, фехтование, стрельба, ну и, конечно, не меньше ста страниц чтения в день, чтобы ум развивался тоже.

Горано-старший служил в армии и того же ждал от сына, да не просто ждал – знал, что тот должен превзойти его, поэтому с ранних лет взялся за воспитание по-своему. Грей хотел того же, но мечты обоих изменил Алеонте.

Умер дед, и отец, взяв мальчика, отправился на юг, чтобы решить вопрос с клочком земли, доставшимся в наследство. Не прошло и недели, как отец погиб по ошибке мага-юнца, слишком верившего в свои силы. Так Грей остался один в чужом городе. Мать умерла десяток лет назад, собственным жильем семья не обзавелась – возвращаться было незачем. У парня осталось небольшое наследство деда да мечта отца – через пару лет он смог воспользоваться деньгами и оплатить обучение в полицейской школе Алеонте.

Сейчас, спустя года, Грею казалось, что он сам искренне хотел поступить, но червоточина сомнения говорила, что не нужны ему ни армия, ни полиция – то был выбор отца. И он же до сих пор заставлял не спать и загнанной лошадью бегать по городу, пока дело не будет закончено.

– Сегодня уйду пораньше, – пообещал Грей, потянувшись к чистым листам. Он вспомнил, что уже почти неделю не писал Мерсаде – накопилось много всего, что хотелось рассказать. Во время письма к нему часто приходили новые мысли – он будто разговаривал с девушкой как раньше, когда они работали вместе и помогали друг другу.

– Не уйдешь, ты же лошадь-тяжеловоз, такие всегда тащат груз. Парень, который в тринадцать остается один, но с деньгами и не становится ни преступником, ни развратником, а затем служит городу – ты что, святой?

– Только не говори это псам Эйна, – быстро улыбнувшись, Грей склонился над листом.

Пришли двое других инспекторов, и Ремир вцепился уже в них, засыпав разговорами и шутками, а те отвечали грубоватыми ухмылками.

Слова лились так естественно – в жизни Грей говорил меньше, чем писал. Буквы выходили прямые и четкие, почти как напечатанные, но правый край строки постоянно уходил вверх. Мерсада писала еще менее красиво – буквы разлетались как птицы и были написаны легко-легко, под стать ее непоседливому характеру. Она никогда не могла усидеть на месте. Грей хотел думать, что именно из-за этого она не отвечает на его письма, но причина была в другом.

Рука наполовину вывела строку про школу Ордена жизни и замерла над листом. Отложив письмо, Грей снова посмотрел на карту, на маленькую точку рядом с набережной.

Раона Кавадо выгнали из школы восемь лет назад – не столь большой срок для учителей. Многие из них помнили смуглого черноволосого мальчика-аристократа, чья семья принадлежала к первым беглецам Алеонте. Однако учителя не скрывали своего презрения к людям короля, и даже несмотря на обязанность отвечать на вопросы полиции, не поговорили с Греем – процедили несколько слов. Он имел право вызвать их в башню, но думал, что разговорят их только инструменты, которые полицейские достают для молчунов – этого не хотелось.

А если поговорить с тем, кто не принадлежит церкви Эйна или держит обиду? Такие должны быть среди слуг. Между тем они могли знать больше учителей, ведь у учеников была жизнь вне магии, уроков и служб. Каждый слуга своим долгом считал знать о хозяине всю подноготную, вряд ли в школе существовал другой порядок. Что дети, что взрослые – слуги стремились знать про каждого.

Итак. Нужен список тех, кто работал в школе восемь лет назад: воспитателей, садовников, поваров, да хоть посудомоек! В решении головоломки ключевой обычно становилась самая крошечная деталь. Это было как найти кончик нитки на катушке – нащупаешь, и сразу потянется весь клубок. Девять лет службы научили находить его даже в целом ворохе.

От старухи шел ужасный запах кислой капусты и грязного белья. Анесса Ольяносо подслеповато щурилась и не переставала говорить. Пять кошек постоянно крутились у ее узловатых тощих ног, а на коршуна смотрели с недоверием и поворачивались к нему хвостами. Он сидел на самом краю засаленного кресла, стараясь занимать как можно меньше места и не касаться поверхностей, покрытых жиром и пылью.

– Ну конечно, конечно, как я могу не помнить своих ребят? – старушка всплеснула руками. – Они же росли при мне. Ну что учителя? Урок отведут – вот и все. А воспитатели всегда рядом. Мы же их и в церковь водили, и за домашней работой следили, и за каждый синяк переживали! Даром что маги – дети как дети.

Анессе шел седьмой десяток. Всю жизнь она посвятила воспитанию учеников Ордена, пока ей не пришлось уйти из-за слабого здоровья – Грей уже знал, что ее «попросили». У женщины остался только крошечный домик в предместьях Алеонте, за который она держалась, как за надежную крепость, хотя обычно одинокие старики переезжали в специальные дома, где за ними ухаживали.

– Слышала я, слышала, что случилось с Раоном. Не верится просто! Да и тогда я не могла поверить. Такой хороший мальчик был! Я вам скажу по секрету, – старуха доверительно наклонилась к Грею, а он едва сдержался, чтобы не зажать нос и не скривиться от резкого запаха. – Его отец – настоящий деспот! Он сыну покоя не давал, вот Раон и цеплялся за всех в школе. А на самом деле он такой милый и добрый был. Никогда кровать не застеленной не оставлял, всегда делал уроки, а однажды, когда я приболела, пришел ко мне и пытался помочь с хозяйством, хотя у него все из рук валилось!

Ольяносо даже не требовалось разговорить: она сама была готова вылить поток воспоминаний, лишь успей ухватить верное. Грей обошел всех уволенных и уволившихся, выискивая человека, которой расскажет больше. Среди них действительно были и обиженные, и равнодушные, и сознательные, готовые говорить с инспектором, но они не дали нового – спасение пришло в виде болтливой старухи, с трепетом вспоминавшей каждого ученика.

– Не верится, конечно, – Анесса провела рукой по щеке, будто смахивала слезу, хотя выцветшие глаза оставались сухими. – Не мог он так поступить! Да и не… – внезапно старуха осеклась.

Грей насторожился, но решил пока не цепляться – лучше вернуться к этому позднее. Сейчас женщина будет внимательна и не скажет нужного. Если такое состояние для нее еще возможно, конечно.

– А потом… Во имя Эйна, какое же горе! Я думаю, это в больнице с ним такое сделали, что он умом повредился. Раньше ведь Раон таким сознательным мальчиком был. Чутким очень. Ему нравилось работать в церкви. Однажды, представляете, даже с учеником из другого класса сцепился за право помогать на службе! – Анесса задумалась. – С Эйнаром Амадо, да. Тоже такой хороший мальчик. Они оба подавали большие надежды, недаром отец Гаста выбрал их.

Грей уставился на старуху. Он проверял список одноклассников Кавадо: большинство, как и полагается, заняли должности в церкви, некоторые поступили на королевскую службу. Изучать списки всех учившихся на тот момент показалось ему лишним, но, видимо, это стало ошибкой.

То, что Эйнар и Раон были одного возраста и учились вместе, еще ни о чем не говорило, но уже шептало. А «выбор»… Слишком много подходящих слов.

– Что значит выбрал? – Грей изобразил непонимание.

Орденом жизни управляли трое – духовный лидер, организатор и директор школы. Они влияли на разные сферы, не всегда между ними был мир, но традиция сложилась так, что директор выбирал несколько учеников, в которых видел преемников нынешних лидеров, воспитывал их, а затем они переходили в служение душе и телу, и те делали окончательный выбор наследников.

Грей знал, что Раон Кавадо был одним из сильнейших учеников, поэтому Альвардо Гаста обратил на него внимание. Однако тогда инспектору казалось важным не то, что происходило до убийства, а дальнейшее – еще одна ошибка.

– Отец Гаста занимался с ними после уроков. Говорят, он лично обучал их владеть силой, но… Кто же знает теперь, где выбранные им? Трое умерли. А Эйнар – хороший мальчик, конечно – стал душой. Коли это важно, спросите у него.

– Трое? – Грей напрягся, высоко подняв плечи.

Он думал, что в городе остался один маньяк, но если их больше… Мог ли Альвардо Гаста быть тем самым отцом, который вложил в голову Кавадо мысль об убийствах?

Ольяносо начала загибать распухшие пальцы.

– Знаете, чему я дивилась? Отец Гаста воспитал Чезаре Бона. Какой шустрый мальчик был! Как ветер, а вырос, так настоящим ураганом стал, даже учителя перед ним клонились. Ему ведь всего двадцать один исполнилось, когда его выбрали душой, так рано! Но не прошло и года, как отец Гаста снова выбрал ученика. А ведь душа Бона был так молод, зачем ему наследники? Чезаре я посчитала за первого, кто умер. Вторым был Раон. Третьим стал, – сделав паузу, Анесса с тоскливым вздохом положила руки на кошку, прыгнувшую ей на колени, и принялась наглаживать. – Бедный мальчик! Алето Аманьеса. Тоже печальная судьба у него. Он связался с Орденом крови, и его сослали в Рицум. Такой маленький был! Он мне всегда напоминал цветок, выросший в трещине скалы. Он ведь не был аристократом, как другие, тяжело ему пришлось. С Раоном не раз дрался. Хорошо, что Эйнар его защищал. Они вместе, как братья были.

– Можно я открою окно? – Грей рывком встал и распахнул ставни, впуская в комнату горячий ветер. Он простоял у окна несколько секунд, смотря на заросший сад.

Итак. Сначала Альвардо Гаста выбрал Чезаре Бона, который затем стал душой Ордена жизни. Он был достаточно молод, но директор школы уже начал готовить наследника – почему так рано?

Выбранными стали сразу трое.

Раон Кавадо, сошедший с ума и убивший больше тридцати людей, чтобы что-то доказать «отцу» – не Альвардо ли?

Алето Аманьеса, нарушивший закон и сосланный в Рицум. Человек, связанный с Орденом крови, подходил на роль того, кто может воскрешать и управлять убитыми – не он ли второй маньяк? Однако из Рицума не сбегали – в Рицуме оставались навсегда. А если?.. Нужно проверить.

Эйнар Амадо, ставший наследником Чезаре Бона, глава магов крови и духовный лидер церкви. Если он сумел занять должность, мог ли Раон подумать, что «отец выбрал не того сына»? Но чутье так легко успокоилось после встречи. Грей видел, что Эйнар искренне хочет помогать людям, не отказал душа и в помощи коршуну.

Однако все это был детский лепет. Он пошел в полицейские, а не в гадалки, значит, стоит доверять не только чутью, но и фактам. Проблема заключалась в том, что они противоречили друг другу.

– Расскажите про Эйнара и Алето, какими они были? Как вы думаете, почему отец Гаста их выбрал?

Анесса всплеснула руками с такой силой, что кошка на коленях ответила беспокойным мяуканьем.

– Да как же я могу знать? Родителей Эйнара убили, тогда у него и проснулась магия. Как сейчас помню: ко мне привели его, такой красивый золотоволосый мальчик семи лет, попросили устроить. Из-за возраста он не мог заниматься вместе с другими учениками, и отец Гаста взял его на свое попечение. Они как настоящая семья стали. Эйнар все ходил за ним, как щеночек за хозяином, и каждое слово ловил. А что ему оставалось? Он ведь совсем один был – маленький одинокий мальчик с огромным наследством, но без семьи. Когда появился Раон, Эйнар сдружился с ним, а потом, как отец Гаста выбрал того вторым учеником, они перестали общаться. Ревновали наставника.