Лина Николаева
Отдайте сердца
Эйнар пытался прочесть по его лицу и лицу Альдо, что могло быть в переписке, но ни одна эмоция не выдавала правды. Пульсы обоих тоже оставались умеренными, будто они вели светскую беседу.
– Вы знаете, что Алеонте не подтверждает сих слов.
– Знаю и по-прежнему считаю, что это провокация.
Вожак постарше первым ударил по наглой морде молодого зверя. Собравшиеся с жадным интересом наблюдали за ними, переводя взгляд то на одного, то на другого и пока не смели вставить свое слово.
– Знаю, сен Адван, и мой ответ тоже остается неизменным. Алеонте должен выступить защитником своих границ, богатств и самой магии.
Иган Нортван прикрыл рот, но его смешок все равно был отчетливо слышен. Фарьеса так сжал руки, что на секунду показалось: он вот-вот пустит в дело магию.
– Ваше Величество, – начал Эйнар. – Как глава Ордена жизни, я должен заметить, что за пять лет, как в Кион вернулась магия, мы тоже стали сильнее, воспользовавшись практикой наших уважаемых соседей.
Эйнар едва заметно кивнул Адвану, и тот ответил таким же движением. У них состоялся всего один разговор, начавшийся так по-светски и буднично, но закончился он единым решением. У них была общая черта: оба не хотели войны – и она оказалась решающей.
– Наделять человека магией с помощью таблеток и порошков – это нарушение всех законов природы, – процедил Фарьеса. – Алеонте не может допустить столь противоестественного вмешательства.
Лавен Мирейн, пригладив светлую бородку, которую было принято называть «козлиной», громким, так не подходящим его тщедушному телу голосом, начал:
– Насколько мне известно, партия нашего лекарства была выписана в Алеонте полтора года назад. Возможно, стоит вспомнить, кто заключал договор.
Фарьеса побагровел. Эйнар чувствовал, как бешено заколотилось сердце мага, и чуть пошевелил пальцами, заставляя его успокоиться – старик был близок к удару.
Альдо не показал ни растерянности, ни недовольства:
– Вот именно, уважаемые сены, между нашими государствами так долго длился мир, и нарушение договоров со стороны Киона грозит перечеркнуть сотрудничество в золотодобыче, торговле и медицине.
Адван подался вперед, сцепив руки в замок.
– Ваше Величество, возможно, мои слова заденут вашу особу, но я должен сказать: Кион знает о каждой провокации с вашей стороны. Однако мы не заинтересованы в войне, потому предлагаем заключить новый договор, который урегулирует наши интересы в перечисленных областях и подтвердит проложенные ранее границы.
Становилось все жарче. Солнце, казавшееся белым шаром раскаленного металла, настойчиво заглядывало в окна, нагревая поверхности до невозможного. Эйнар подумал, что Альдо собрал послов в этом зале специально: он хотел, чтобы гости мучились от непривычной жары, чтобы они чувствовали слабость и принимали неверные решения.
– Сен Адван, Кион считает себя творцом революции, так?
Лаэрт скупо кивнул.
– Король отрекся от престола, но революционерам этого показалось мало. Они боялись сторонников монархии, и правящую семью расстреляли. Без суда, в грязном подвале чужого дома. Всех: короля и королеву, вдовствующую мать, троих детей. Только одна принцесса спаслась и бежала в Алеонте. Альдо Второй женился на ней. Кион лишил мою семью наследства, а сейчас он занялся ужасными экспериментами с магией и начал беспорядки на нашей земле. Как я могу закрыть глаза и остаться в стороне?
Это была продуманная, заготовленная заранее речь – Эйнар не сомневался и ни на каплю не верил Альдо. Да, его мать действительно была беглой принцессой, но о ее правах на престол разрушенного государства вспомнили впервые. Король искал оправдания своим действиям, а для жителей придумал сладкую ложь про войну за справедливость.
– Позвольте напомнить, – Лаэрт не изменился в лице и продолжал тем же уверенным, хорошо поставленным голосом. – По пакту двести восемьдесят третьего года Алеонте был признан вольным городом, принята политика невмешательства и установлены условия передачи и укрытия беглецов. Если вы называете Кион наследником Ленгерна, то почему вы сами не готовы наследовать законы, принятые вашими предками? Четвертая статья пакта запрещает укрывать политических беглецов, к коим относится ваша мать. Мы имеем право требовать ее выдачи.
– Кто первым нарушил пакт? – начав любимую тему, Огест заговорил решительно и твердо, по очереди одаряя послов огненными взглядами. – В трехсотом году Кион в союзе с Нортом вступил в Алеонте, желая «освободить» город от королевской власти.
– Генерал Олитейра, скажите, вы участвовали в той войне? – спросил Лаэрт.
– Да, это были мои первые битвы.
– Значит, на вашу судьбу выдалось две войны, одна из которых закончилась почти годовой осадой Алеонте. А сколько стычек на границе произошло за это время? – Адван открыто посмотрел на короля, и тонкие губы того скривились. – Я буду честен: для Киона последние тридцать лет тоже не были легкими. И для вас, и для нас наконец настало мирное время, так нужно ли нашим городам становиться соперниками и развязывать новую войну?
Эйнар не смог промолчать:
– Для Алеонте действительно началось спокойное, благодатное время. Люди молятся, чтобы мир не заканчивался. Им не нужна война, так почему она нужна нам?
Альдо медленно перевел на него взгляд. Тонкие ноздри дернулись как у хищника, вдруг уловившего чужой запах. Сердце короля застучало быстрее и громче, и Эйнар чувствовал, как тот едва сдерживает гнев.
Сенора Ката дала верный совет: иногда лучше промолчать, но слова были его единственным оружием. Если показать истинные намерения короля, у Альдо останется меньше сторонников.
– Да, сены, вы правы, война не нужна никому, – согласился он, чем приковал к себе удивленные взгляды собравшихся. – Мы готовы обсудить новый договор, и вот наши условия: Гарлийский рудник переходит под контроль Алеонте, маги Киона признают верховенство нашего магического совета. В свою очередь, Алеонте обещает снизить пошлины для кораблей Киона.
– Это неприемлемо, – отчеканил Лаэрт. – Кион – вольный город, граждане которого не будут зависеть от других, какой бы сферы это ни касалось. Право же на Гарлийский рудник досталось нам раньше, чем вам.
– Сен Адван, я напомню. Ваши подстрекатели привели к восстанию на нашей половине рудника – это первое. Подвластные вам города нарушили наши границы – второе. Ваши революционеры отобрали трон моей матери – третье. Ваши эксперименты с магией нарушают равновесие сил – четвертое. Озвученные нами условия являются непоколебимыми.
– Вы же понимаете, что стоит на кону? – серые глаза Адвана сделались совсем хмурыми, чем напомнили холодное северное небо.
– Наша честь. – Альдо сдержанно улыбнулся. – Алеонте не готов терпеть подобное поведение со стороны Киона. Если вы не можете признать подоплеку ваших действий, то уже не стоит – мы все прекрасно видим.
Поднявшись, Лаэрт упер руки в стол и свысока посмотрел на Альдо:
– Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, мы ответим.
Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув двустворчатую дверь, а его министры проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.
Едва захлопнулась дверь, Альдо твердо произнес:
– Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя ждать. – Тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста: – А вы, душа Амадо, помолитесь за город.
Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, разве что – но что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн – сюда бежали ради свободы и мира, и за это люди были готовы защищать свое убежище до конца, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужно от самого города?
Кончики пальцев начало покалывать – это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест – король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или направить его кровь к груди, собрать в сгусток, который перекроет сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановится.
– Это недопустимо, – решительно произнес Эйнар. – Да, территории под протекторатом Киона граничат с нами, но до самого города армия будет добираться не меньше месяца, но бои начнутся раньше, и кампания затянется. Придут холода, однако у солдат нет достаточного оснащения, нет опыта ведения боев на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.
Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:
– Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.
– Позвольте остаться, Ваше Величество, – процедил Эйнар. – Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.
Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцев уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.
***
Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.
Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив: и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опытом и хваткой он мало кому уступал. Одного лишь не понимал Эйнар – он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.
Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.
– И это все? – Эйнар сдержал вздох.
Конечно, лидер Ордена знал, что Ортега печется не о городе – он был настоящим дельцом, и его волновали только финансовые дела. Однако поделиться страхом перед войной, перед необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.
Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, и Эйнар от раздражения скрипнул зубами. Всему полагалось находиться на своих местах, в правильной последовательности. Только так был возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.
– Сыграешь? Ты же умеешь? – Эррано повернулся с хитрой улыбкой.
У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого Эйнар знал. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, но сложись иначе, Ортега был бы первым из нарушителей. Про таких, как он, любили пошептаться, и слухи не рождались с пустого места.
– Умею, но не буду. Я говорю о городе!
Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное – как кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.
– Тебе надо расслабиться. – Эррано продолжил улыбаться, не меняя хитрого выражения. – Ты прав, король Альдо выбирает неверный путь, но не давая себе отдыха, ты не получишь город.
Ортега наполнил бокалы вином и один протянул Эйнару. Тот сделал глоток – аромат ежевики оттеняли тонкие ноты гвоздики и корицы.
– Полезно для сердца. – Эррано, усмехаясь, обошел кресло Эйнара и положил руки ему на плечи, большими пальцами надавил рядом с шейным позвонком, разминая спину.
– Ты должен предотвратить войну, – голос стал тише, он звучал решительно и непоколебимо, и в нем слышалось так многое от отца Гасты – бесконечное «Ты должен».
Сделав еще один глоток, Эйнар ответил:
– Должен. Но не будет ли мир с другим государством стоить мира в Алеонте? Я не знаю, как найти компромисс.
– Компромисс в том, чтобы прислушаться к народу. Это не только даст мир – это сделает Орден и церковь сильнее, чем когда-либо. – Пальцы Эррано опустились ниже, растирая крупные мышцы плеч. – Никому не нужна война. Пойдут за тобой, а не за королем. Город любит тебя, как бога.
Воздух с улицы пах ванилью и цветами, он был до невозможности сладким, и от этой сладости кружило голову. Эйнар помнил: столь же жаркий день, наполненный теми же запахами, был, когда на его глазах убили родителей. И когда вороны отпустили их убийцу, а еще когда он впервые переступил порог школы Ордена жизни. Когда отец Гаста сказал, что видит в нем искру Эйна и что он сможет построить в Алеонте новый мир.
Но такие жаркие дни, наполненные запахами цветов и ванили, часто наступали в городе – не стоило видеть в них нечто особенное. Да и не были они нужны, чтобы сделать что должно.
– Это мой город, не Альдо решать его судьбу, – решительно ответил Эйнар, закрывая глаза.
Даже если Эйн готов отвернуться от своего верного пса, он не потеряется и не свернет с пути. Все стало предельно ясным – довольно размениваться на гроши, выслеживая и пробираясь темными переулками. Пора навести в городе настоящий порядок.
– Да, – тихим, похожим на змеиное шипение, голосом откликнулся Ортега. – Ты нужен Алеонте, и ты знаешь, что должен делать.
8. Доверять не только чутью, но и фактам
Половину стола занимала карта Алеонте. Грей снял ее со стены в кабинете и расстелил перед собой. На ней так часто оставляли штрихи, что карандашные отметки уже не стирались, и поверху жирными точками он указывал места, где были найдены тела с примятыми сердцами, крестами – церкви и храмы Ордена жизни, а дома, где, как подозревали, собираются некроманты, обводил кругом. Коршун менял линии, наносил все новые отметки, пока карта не превратилась в бесполезный зачирканный рисунок.
По бокам лежали исписанные листы. Грей с педантичной точностью заносил каждое услышанное слово, переписывал информацию из отчетов о вскрытиях, а любую догадку превращал в огромную схему с квадратами, кругами и стрелками. Впрочем, их по-прежнему оставалось всего две: про церковника, возомнившего себя судьей и богом, и про некроманта, интересующегося тайнами жизни и смерти.
Прошло не так много дней, но Грея не покидало чувство, что он напрасно теряет время: ни посещение школы, ни посещение больницы, ни даже публичного дома Гареллы Мато не дало результатов. Будто те часы, которые он всегда показательно ставил на допросах, теперь отмеряли его время, а каждый удар стрелки превращался в «быстрее», повторяемое бессчетное количество раз.
Хорошо.
Из инспекторов, с которыми Грей делил кабинет, Ремир пришел первым. Он держался этой привычки уже лет пять, с тех пор как его семейная жизнь превратилась в сплошные скандалы и крики.
– Так, – протянул друг. – Ты что здесь делаешь? Ты же раньше девяти не являешься.
– Одриго заболел, я вышел на дежурство вместо него.
Вообще-то, инспекторов освобождали от этой обязанности, но офицеры опять начали любимую игру «кто на кого спихнет ночную службу», а Грею хотелось остаться в тишине и разложить все по полочкам. Пустые коридоры полицейской башни делали его мысли более собранными и четкими. Он призраком слонялся по этажам и перебирал в голове варианты, разговаривая сам с собой и загибая пальцы. Дежурства и прежде казались Грею благодатью – отличное время на подумать, все равно для Третьего отделения никогда не находилось срочных дел.
Хотя сегодня в размышления постоянно закрадывались мысли о грядущей войне. Объявлена она не была, но все уже знали, что ее не миновать. Впервые Алеонте не защищался – он нападал. Грей не брался судить, кто прав, но он видел, что происходит на улицах: их заполонили толпы, крича и скандируя, рабочие и крестьяне оставили работу и, возглавляемые громкоголосыми церковниками, взывали к королю, а полиция разгоняла толпы. Поговаривали, жертвы есть с обеих сторон.
Ремир уставился на светлое пятно на фоне серовато-коричневых обоев.
– Опять мучаешь карту?
– Ага, – буркнул Грей.
После бессонной ночи движения замедлились, а от количества выпитых чашек кофе сердцебиение наоборот участилось – и тут еще эти бессмысленные разговоры. Все-таки, ночью в полицейской башне было лучше, а сейчас опять захлопают двери, комиссары с видом важных гусей пройдут в свои кабинеты, офицеры и инспекторы разбегутся по делам, но перед этим наполнят коридоры сигаретным дымом, обсудят последние новости и от души поругают своих начальников, а если будет настроение – короля.
Ремир сел за свой стол и откинулся на спинку стула. Он с шумом, по-театральному втянул воздух.
– Чуешь, чем пахнет?
– Нет, чем? Опять Мильтаз оставил обед в столе?
– Пахнет дерьмом, в которое ты вляпался, уже весь кабинет провонял. Да только от того, что ты бегаешь как загнанная лошадь, пахнуть меньше не станет. На тебе же лица нет. Иди домой, а? Дежурство кончилось.
Грей устало посмотрел на Ремира, но не успел ответить, как тот воскликнул:
– Снова это постное лицо! Я переставлю стол и буду сидеть к тебе спиной.
– Ремир, прекращай. Да, конечно, схожу-ка к портному, закажу новый костюмчик, в модном красном, затем съем жареного петуха в таверне, а после пойду смотреть бычьи бои. Это ты предлагаешь? Как мне сидеть на месте, если в городе по-прежнему ходит убийца?
Положив руку на край стола, Ремир наклонился к Грею.
– Нет, я не это предлагаю, а поспать, чтобы хоть круги под глазами исчезли, и затем вернуться на службу. Если твой старик не давал тебе жизни, не значит, что ты сам не можешь себе этого позволить. Ты уже большой мальчик и заработал право не бежать все время, а иногда останавливаться для передышки.
Грея передернуло. В словах друга была доля правды, но… Но ведь пока полиция отдыхает, убийца на свободе! Дело вовсе не в воспитании – в том, что правильно. А сидеть дома и грызть булки из пекарни напротив сейчас не могло быть правильным.
Заметив выражение лица Грея, Ремир скривил губы:
– Ясно, опять думаешь, что я дурак, а ты умник и точно знаешь, как правильно.
Однако тот так не думал, с другом стоило согласиться.
Отец родился в Алеонте, но он еще в юности уехал на север, где и вырос Грей. От южного города ему досталась только фамилия, а все остальное в него впиталось от севера. Отец не брезговал поднять руку, если сын получал плохие отметки в школе или учителя жаловались на поведение. Он следил, чтобы мальчик вставал с первыми лучами, и гонял его: физические упражнения, фехтование, стрельба, ну и, конечно, не меньше ста страниц чтения в день, чтобы ум развивался тоже.
Горано-старший служил в армии и того же ждал от сына, да не просто ждал – знал, что тот должен превзойти его, поэтому с ранних лет взялся за воспитание по-своему. Грей хотел того же, но мечты обоих изменил Алеонте.
Умер дед, и отец, взяв мальчика, отправился на юг, чтобы решить вопрос с доставшимся в наследство клочком земли. Не прошло и недели, как отец погиб по ошибке мага-юнца, слишком верившего в свои силы. Так Грей остался один в чужом городе. Мать умерла десяток лет назад, собственным жильем семья не обзавелась – возвращаться было некуда и не к кому. У парня осталось крошечное наследство деда да мечта отца. Сохранив деньги, через пару лет он смог оплатить обучение в полицейской школе Алеонте.
Сейчас, спустя годы, Грею казалось, что он сам принял решение о поступлении, но червоточина сомнения была и говорила, что ему не нужны ни армия, ни полиция – то выбор отца. И он же до сих пор заставлял не спать и загнанной лошадью бегать по городу, пока дело не кончится.
– Сегодня уйду пораньше, – пообещал Грей, потянувшись к чистым листам. Он вспомнил, что почти неделю не писал Мерсаде, а накопилось много всего, что хотелось рассказать. Во время письма к нему часто приходили новые мысли – он будто разговаривал с девушкой как раньше, когда они работали вместе и помогали друг другу.
– Не уйдешь, ты же лошадь-тяжеловоз, такие всегда тащат груз. Парень, который в тринадцать остался один, но с деньгами, и не превратился ни в преступника, ни в развратника, а начал служить городу – ты что, святой?
– Только не говори псам Эйна, – улыбнувшись, Грей склонился над листом.
Пришли двое других инспекторов, и Ремир вцепился уже в них, засыпав разговорами и шутками, а те отвечали грубоватыми ухмылками.
Слова лились так естественно – в жизни Грей говорил меньше, чем писал. Буквы выходили прямые и четкие, почти как напечатанные, но правый край строки постоянно уходил вверх. Мерсада писала еще менее красиво: буквы разлетались, как птицы, и были написаны легко-легко, под стать ее непоседливому характеру. Грею хотелось думать, что она не отвечает на его письма из-за того, что не может усидеть на месте, но причина крылась в другом.
Рука наполовину вывела строку про школу Ордена жизни и замерла над листом. Отложив письмо, Грей снова посмотрел на карту, на маленькую точку рядом с набережной.
Раона Кавадо выгнали из школы восемь лет назад – не столь большой срок для учителей. Многие из них помнили смуглого черноволосого мальчика-аристократа, чья семья принадлежала к первым беглецам Алеонте. Однако учителя не скрывали своего презрения к людям короля, и даже несмотря на обязанность отвечать на вопросы полиции, не поговорили с Греем – процедили несколько слов. Он имел право любого вызвать в башню, но разговорить их, наверное, могли только инструменты, которые полицейские доставали для молчунов – этого он старался избегать.
Что если спросить того, кто не принадлежит церкви Эйна или держит обиду? Такие должны быть среди слуг. Между тем они могли знать больше учителей, ведь у учеников была жизнь вне магии, уроков и служб. Каждый слуга своим долгом считал знать о хозяине всю подноготную, что о взрослых, что о детях, и вряд ли в школе существовал иной порядок.
Итак. Нужен список тех, кто работал там восемь лет назад: воспитателей, садовников, поваров, да хоть посудомоек! В решении головоломки ключевой обычно становилась самая незначительная деталь. Это было как найти кончик нитки на катушке – нащупаешь и сразу потянешь весь клубок. Двенадцать лет службы научили находить его даже в целом ворохе.
***
От старухи шел ужасный запах кислой капусты и грязного белья. Анесса Ольяносо подслеповато щурилась и не переставала говорить. Пять кошек крутились у ее узловатых тощих ног, а на коршуна смотрели с недоверием и поворачивались к нему хвостами. Он сидел на самом краю засаленного кресла, стараясь занимать как можно меньше места и не касаться поверхностей, покрытых жиром и пылью.
– Ну конечно, конечно, как я могу не помнить своих ребят? – старушка всплеснула руками. – Они же росли при мне. Ну что учителя? Урок отведут – вот и все. А воспитатели всегда рядом. Мы же их и в церковь водили, и за домашней работой следили, и за каждый синяк переживали! Даром что маги – дети как дети.
Анессе шел восьмой десяток. Всю жизнь она посвятила воспитанию учеников Ордена, пока ей не пришлось уйти из-за слабого здоровья – Грей уже знал, что ее «попросили». У женщины остался только крошечный домик в предместьях Алеонте, за который она держалась, как за надежную крепость, хотя обычно одинокие старики переезжали в специальные дома, где за ними ухаживали.
– Слышала я, слышала, что случилось с Раоном. Не верится просто! Да и тогда я не могла поверить. Такой хороший мальчик был! Я вам скажу по секрету, – старуха доверительно наклонилась к Грею, а он едва сдержался, чтобы не зажать нос и не скривиться от резкого запаха. – Его отец – деспот! Он сыну покоя не давал, вот Раон и цеплялся за всех в школе. А в душе он добрый был. Никогда кровать не застеленной не оставлял, всегда делал уроки, а однажды, когда я приболела, пришел ко мне и пытался помочь с хозяйством, хотя у него все из рук валилось!
Ольяносо даже не требовалось разговорить: она сама была готова вылить поток воспоминаний, только успей ухватить верное. Грей обошел всех уволенных и уволившихся, выискивая человека, которой расскажет больше. Среди них действительно были и обиженные, и равнодушные, и сознательные, готовые говорить с инспектором, но они не дали нового – спасение пришло в виде болтливой старухи, с трепетом вспоминающей каждого ученика.
– Не верится, конечно. – Анесса провела рукой по щеке, будто смахивала слезу, хотя выцветшие глаза оставались сухими. – Не мог он так поступить! Да и не… – старуха осеклась.
Грей насторожился, но решил промолчать – лучше вернуться к этому позднее. Сейчас женщина будет внимательна и не скажет нужного. Если такое состояние для нее еще возможно, конечно.
– А потом… Во имя Эйна, какое же горе! Я думаю, это в больнице с ним что-то сделали, что он умом повредился. Раньше ведь Раон таким правильным мальчиком был. Чутким очень. Ему нравилось работать в церкви. Однажды, представляете, даже с учеником из другого класса сцепился за право помогать на службе! – Анесса задумалась. – С Эйнаром Амадо, да. Тоже такой хороший мальчик. Они оба подавали надежды, недаром отец Гаста выбрал их.
Грей уставился на старуху. Он проверял список одноклассников Кавадо: большинство, как и полагается, заняли должности в ордене или церкви, некоторые поступили на государственную службу. Изучать списки всех учившихся на тот момент показалось ему лишним, но, видимо, это стало ошибкой.
То, что Эйнар и Раон были одного возраста и учились вместе, еще ни о чем не говорило, но уже шептало. А «выбрал»… Слишком много подходящих слов.
– Что значит выбрал? – Грей изобразил непонимание.
Орденом жизни управляли трое: духовный лидер, организатор и директор школы. Они влияли на разные сферы, между ними не всегда был мир, но традиция сложилась так, что директор выбирал нескольких учеников, в которых видел преемников нынешних лидеров, воспитывал их, а затем они переходили в служение душе и телу, и те делали окончательный выбор наследников.
Грей знал, что Раон Кавадо был одним из сильнейших учеников, поэтому Альвардо Гаста обратил на него внимание. Тогда инспектору казалось важным не то, что происходило до убийства, а дальнейшее. Еще одна ошибка.
– Отец Гаста занимался с ними после уроков. Говорят, он лично обучал их владеть силой, но… Кто же знает теперь, где выбранные им? Трое умерли. А Эйнар – хороший мальчик, конечно – стал душой. Коли это важно, спросите у него.
– Трое? – Грей напрягся, высоко подняв плечи.
Он думал, что в городе остался один маньяк, но если их больше… Мог ли Альвардо Гаста быть тем самым отцом, который вложил в голову Кавадо мысль об убийствах?
Ольяносо начала загибать распухшие пальцы:
– Знаете, чему я дивилась? Отец Гаста воспитал Чезаре Бона. Какой шустрый мальчик был! Как ветер, а вырос, так настоящим ураганом стал, даже учителя перед ним клонились. Ему ведь всего двадцать один исполнилось, когда его выбрали душой. Так рано! Но не прошло и года, как отец Гаста снова выбрал ученика. А ведь душа Бона был так молод, зачем бы ему наследники? Чезаре я посчитала за первого, кто умер. Вторым был Раон. Третьим стал… – Сделав паузу, Анесса тоскливо вздохнула и принялась наглаживать кошку, прыгнувшую ей на колени. – Бедный мальчик! Алето Аманьеса. Тоже печальная судьба у него. Он связался с Орденом крови, и его сослали в Рицум. Такой юный был, лет шестнадцати, не старше! Он мне всегда напоминал цветок, выросший в трещине скалы. Он ведь не был аристократом, как другие, ему тяжело пришлось. С Раоном не раз дрался. Хорошо, Эйнар его защищал. Они как братья были.
– Можно я открою окно? – Грей рывком встал и распахнул ставни, впуская в комнату горячий ветер. Он простоял у окна несколько секунд, смотря на заросший сад.
Итак. Сначала Альвардо Гаста выбрал Чезаре Бона, который затем стал душой Ордена жизни. Он был достаточно молод, но директор школы уже начал готовить замену ему – почему?
Выбранными стали трое.
Раон Кавадо, сошедший с ума и убивший больше тридцати людей, чтобы что-то доказать «отцу» – не Альвардо ли?
Алето Аманьеса, которого сослали в Рицум. Человек, связанный с Орденом крови, подходил на роль того, кто может воскрешать и управлять убитыми? Однако из Рицума не сбегали – в Рицуме оставались навсегда. Но если?.. Стоило проверить.
Эйнар Амадо, ставший наследником Чезаре Бона, глава магов крови и духовный лидер церкви. Если он сумел занять должность, мог ли Раон подумать, что «отец выбрал не того сына»? Но чутье так легко успокоилось после встречи с ним. Грей видел, что Эйнар искренне хочет помогать людям, и он не отказал коршуну в помощи.
Однако все это был детский лепет. Он пошел в полицейские, а не в гадалки, значит, стоило доверять не только чутью, но и фактам. Проблема заключалась в том, что они противоречили друг другу.
– Расскажите про Эйнара и Алето. Какими они были? Как вы думаете, почему отец Гаста их выбрал?
Анесса всплеснула руками с такой силой, что кошка на коленях ответила беспокойным мяуканьем.
– Да как же я могу знать? Родителей Эйнара убили, тогда у него и проснулась магия. Как сейчас помню: его привели ко мне, такой красивый золотоволосый мальчик, попросили устроить. Ему всего семь было. Из-за возраста он не мог заниматься с другими учениками, и отец Гаста взял его на свое попечение. Они как настоящая семья стали. Эйнар все ходил за ним, ну что щеночек за хозяином, и каждое слово ловил. А что ему оставалось? Он ведь совсем один был – маленький одинокий мальчик с огромным наследством, но без семьи. Когда появился Раон, Эйнар сдружился с ним, а потом, как отец Гаста выбрал того вторым учеником, они перестали общаться. Ревновали наставника.
Ольяносо вздохнула с еще большей печалью, и кошка заботливо прижалась к ней.
– Я одно время даже удивлялась, что Эйнар с Алето сдружились. Ну какими они разными казались! Я как увидела Алето, решила, что он злобный мальчишка, уж такой взгляд был! А потом узнала, что у него мать и сестра болеют, он сам, представляете, инспектор, пришел из деревни в Алеонте, чтобы начать учиться и помочь им. Маленький одинокий мальчик в большом чужом городе. Поэтому, наверное, они и сдружились.
Грей вздохнул следом за Анессой. Чем больше человек делал плохого, тем печальнее у него была история. Это показывало каждое дело, об этом же говорили книги и обычный житейский опыт. У трех магов были равнозначные шансы опуститься до убийств.
