Лина Николаева
Отдайте сердца
Нет, Истар сразу все понял и испугался Ордена. Как бы то ни было, теперь Грей твердо знал, что где-то ходит еще один «сын», служащий своему богу не только молитвами, но и кровью. И даже если впереди снова восемь месяцев поисков и погонь – хорошо. Все-таки, это его работа, и ее он выбрал сам.
– До завтра мне нужен список людей с «помятым» сердцем. Сделаешь или направить официальную бумагу?
– Сделаю, – буркнул Истар.
Кивнув, Грей опустил часы в карман и вышел.
3. В их жизнях не осталось места сказке
Эйнар любил улицы Алеонте. Каждый раз, как в первый, он взглядом влюбленного осматривал идеально симметричные башни, дворцы и соборы, любовался куполами, арочными галереями, колоннадами. С удовольствием вдыхал запах листвы и цветов, такой яркий, островато-сладкий, и чувствовал на губах соль, принесенную с Эйнского моря теплым ветром.
Но в Алеонте были и те улицы, о которых большинство старалось не думать. Стоило ступить на одну из таких, воздух сделался более плотным, пропахшим грязью, дешевым алкоголем и рыбой, казалось, он лип к лицу, рукам, одежде и оставлял на них следы. Величественные здания так резко, словно стараясь отодвинуться как можно дальше, сменились простыми домами в один или два этажа из камня, выщербленного временем.
Эйнар прошел под аркой. За ней к стене жалась женщина, робко протягивая чашу для подаяний. Он тут же выгреб из карманов все, что у него было – слишком мало! Нищенка хотела ответить, но зашлась в хриплом кашле, похожем на лай, и не смогла выдавить ни слова.
– Сестра, идем со мной, тебе нельзя оставаться здесь. – Эйнар протянул ей руку.
Женщина ответила диковатым взглядом.
– Куда? – выдавила она.
– В приют. Там тебе дадут одежду, еду и лечение.
Нищенка стыдливо отвернулась.
– Нет, сен. Меня не примут, не надо.
– Почему?
Вместо ответа она опять зашлась в приступе кашля. Эйнар положил руку ей на плечи, помогая подняться. Стоило их бокам соприкоснуться, на его белом сюртуке появилось грязное серое пятно.
– Не бойся. Идем, я знаю, где тебе помогут.
Ведя за собой больную, тяжело опирающуюся на его плечо, Эйнар дошел до высокого коричневого здания, толкнул кованые ворота и остановился во внутреннем дворе.
Это был кусочек рая, так не подходящий улицам, которые остались позади. Стены увивали лианы с мелкими бутонами красного цвета. Статуя юного Эйна-Дарителя высилась в центре фонтана. Его выключили, и опавшие листья не двигались в стоячей воде. На краю чаши сидела девушка в длинном платье, подстригающая листья растения в горшке. Увидев зашедших, Амика с шумом поставила его на мозаичный пол и всплеснула руками.
– Душа Амадо, мы не ждали вас так рано.
Услышав обращение, женщина отскочила от Эйнара с неожиданной силой и залепетала:
– Извините, я не хотела мешать вам, я не должна была, извините…
Вот поэтому он не любил, когда называли его должность! Даже фамилию не любил – простым людям она говорила слишком о многом.
– Сестра, я сделал, что должен был, вот и все. – Эйнар уверенно взял женщину под руку. – Идем, тебе нужна помощь. Амика, скажи, что я пришел.
– Да, душа Амадо. – Девушка поклонилась.
– Неужели меня здесь примут? – прошептала нищенка, с недоверием оглядываясь.
Старые стены приюта осыпались, витражи по большей части были выломаны, а мозаики и гравюры давно потеряли цвета и контуры. Он держался, держался из последних сил, и былое величие прикрывало разруху только для тех, кто не умел видеть. Когда-то это была огромная богадельня, где принимали нуждающихся со всех уголков, но сейчас от нее остались только приют да маленький лазарет. Церковь старалась помогать: людьми, материалами, деньгами – но королю и его свите давно уже не было дела до таких мест.
Эйнар довел бродяжку до лазарета, и пока вокруг нее суетились сестры, он прошел между кроватями, внимательно вглядываясь в лица лежащих. Еще несколько месяцев назад зал был разделен ширмами на женскую и мужскую части, но сейчас людей стало так много, что перегородки убрали – это позволило поставить дополнительную койку.
Большинство он уже знал по именам. Рыбак Питеро, которого сын выгнал из дома, и старик заболел, ночуя под мостом. Оника, ей едва исполнилось четырнадцать, но она чуть не погибла, попав в руки бабки, которая должна была сделать аборт, да только изрезала девчонку и наспех зашила. Дильяна – женщина угодила под карету какого-то богача, переломала кости и от удара потеряла память, но никто, никто ее не искал.
Их было много. Они кашляли, стонали, ворочались, а некоторые лежали без движения и стеклянными взглядами пялились в потолок. Вступая в должность, Эйнар был уверен, что сможет помочь всем. Жизнь быстро показала, что это наивная юношеская мечта. Помочь всем нельзя, невозможно. Но та мысль не уходила и напоминала, что надо стремиться к большему.
У Ордена жизни и церкви Эйна были одни предводители. Духовного лидера называли «душой», а «телом» – защитника, хотя на самом деле тот отвечал за организацию и материальную сторону. Да, вступая в должность, Эйнар действительно верил, что если он станет главой самой многочисленной и богатой церкви, самого сильного Ордена, то и сделать сможет многое. Его ведь готовили к этому. Но в замысел вмешались деньги, отношения с королем и двором и бесконечные внутренние противоречия, которых оказалось слишком много.
– Душа Амадо, – послышался приятный женский голос, тихий, чтобы не потревожить лежащих.
– Сенора Ката. – Эйнар поклонился.
Среди прихожан было принято обращаться «отец» или «мать», «брат», «сестра», но он никак не мог назвать подошедшую «матерью» и использовал «сенору», как было принято в Алеонте обращаться к замужним женщинам.
Как и многие, она не родилась в городе, а приехала сюда в поисках новой жизни. Уже больше десяти лет Ката Меха возглавляла приют, для обездоленных став настоящей матерью. Эйнар не вел с ней откровенных разговоров, но ему казалось, что она сама когда-то была на их месте и поэтому так яро сражалась за чужие судьбы.
– Вы прекрасны, – честно сказал Эйнар.
Ей было лет сорок пять, и она действительно хорошо выглядела, но он говорил из-за другого: вид этой красивой богатой женщины, так легко тянувшей руки к нищим, вдохновлял его и помогал верить, что город скоро изменится.
Пряча улыбку, Ката поделилась:
– Вы оказались правы, тот благотворительный вечер действительно имел успех. Мы начнем восстанавливать оранжерею. Жаль, что вас не было.
– Конечно же! – фыркнул Эйнар. – Чтобы аристократы так открыто показали свою жадность?
Женщина посмотрела с осуждением, как мать на ребенка, сказавшего грубое слово. Такое сравнение часто приходило на ум – наверное, потому что мать умерла так давно, что Эйнар едва ее помнил, но с Катой они были бы одного возраста.
– Позвольте сказать, – начала женщина после заминки. – Вы хоть и возглавляете орден и церковь, но еще очень молоды. Уметь говорить – это важно, но иногда важнее промолчать. Если вы хотите договориться с королем, не будьте так резки. Не война дает результат, а мир.
Эйнар улыбнулся вместо ответа. В ее словах был резон. Даже не так – она говорила верно, да, но одно лишь молчание не могло примирить королевскую власть с религией, их сражение началось не год и даже не десять лет назад. Власть обвиняла церковь в том, что та лезет в управление городом, дурит головы, обманывает, а церковь ставила в укор закрепощение народа, бесправие – как тут договориться о мире?
– Душа Амадо, – совсем мягко проговорила Ката. Эйнару показалось, что она хочет продолжить начатую мысль, но вместо этого женщина сказала: – Я соберу детей, они ждали вас.
– Хорошо. – Он кивнул и, осмотрев лежащих и переговорив с некоторыми, прошел в зал.
Это была большая комната с простыми светлыми обоями. По стенам стояли скамейки, на которых расселись приютские дети, а воспитательницы нависали над ними, как стражницы. Единственным украшением комнаты была икона Эйна. Когда Эйнар увидел его изображение – будто самого себя в зеркале, в голове снова появилась предательская мысль, что его выбрали не из-за того, что он мог, каким был – из-за внешности, из-за имени. Он оказался на своем месте случайно.
Эйнар вздохнул и улыбнулся собравшимся, садясь на стул. Оказался же – надо соответствовать.
Это взрослые нуждались в тихой гавани и искали ее в любимом деле, в другом человеке или в религии. Дети хотели иного, но и у них рано или поздно наступит сложное время, когда потребуется опора. Пусть знают, что Эйн примет их любыми, что бы ни произошло.
Прибежали еще четверо ребят. Воспитательницы постарались принарядить их, но Эйнар все равно видел, сколько же заплат на их одежде, как потерты ботинки. И грязь под ногтями из-за того, что большинство помогали на огороде.
Дети расселись, мать Анка произнесла короткую сбивчивую речь, представив Эйнара. На последних словах девочка лет четырех на вид – даже самых маленьких привели! – неуверенно подошла к нему и неожиданно схватила за длинные волосы.
– Золото, – она широко улыбнулась.
– Мерса, так нельзя! – Анка с обеспокоенным лицом подскочила к ним. – Извините, душа Амадо.
– Все в порядке. У тебя же такие же скоро вырастут. – Эйнар ласково погладил девочку по коротким пшеничного цвета волосам. – Отпустишь?
– Хе, – малышка издала странный звук и, подгоняемая Анкой, вернулась на свое место.
В Алеонте север встречался с югом, и обе стороны света наложили отпечаток на жителей города. Здесь можно было увидеть и черноволосых, черноглазых мужчин и женщин, а наравне с ними – светлокожих, с волосами, как золото. Город принимал всех независимо от цвета кожи, религии, вкусов и тайн прошлого. Некоторые пренебрежительно называли Алеонте приютом бродяг, но так или иначе, Эйнар знал, что у города есть своя душа, и он заслуживает того, чтобы бороться за него – всеми способами.
– Хорошо. – Лидер церкви кивнул и снова пробежался взглядом по лицам детей. Все они были не старше четырнадцати, такие худые, нескладные. – Я расскажу вам историю, – голос стал тише, словно он решил доверить секрет.
Эйнар поерзал на стуле. Приходя к детям, он всегда нервничал. Наверное, потому что у него самого детство закончилось рано. Со смертью родителей разом прекратились игры и смех, уступив учебе в школе при Ордене, ежедневным службам и помощи в церкви.
– Есть место, – начал Эйнар, – которого не найти на картах, и зовется оно Краем Времен. Там живет Лаар-создатель, Творец, Отец тысячи миров, Лаар, стоящий на Перекрестке – у него множество имен. Это бог, сотворивший каждый из миров. Там, где он оставил искру, потекли реки, выросли деревья, появились люди, животные, птицы. Там же, где ее не было, царили мрак, холод и камень.
Однажды в одном из пустых миров все равно появились люди. Это был наш мир. Каждый день жители боролись с тьмой и холодом, и жизнь их была тяжела и опасна. Один из детей Лаара, Эйн, заметил их. Он молил отца подарить искру, но тому не было дела до мира, появившегося против его воли. Тогда Эйн похитил искру и передал людям. Мир наполнился светом и теплом, и они смогли жить свободно и спокойно, не боясь тьмы. Но узнав о краже, Лаар разгневался и отправился вернуть украденное. Юный бог не хотел оставлять людей, он вышел на защиту нашего мира и сразился с Творцом. Эйн одолел Лаара, искра по-прежнему освещала мир, но отец не простил сына и вырвал его душу, обрекая на земную жизнь.
Эйн стал обычным человеком, его век не был долог, но он не стоял в стороне: вместе с людьми он строил новый мир, мир тепла и света, где не нужно бороться за свою жизнь. После смерти Эйна Лаар простил мятежного сына и согласился даровать ему второй шанс, однако тот отказался от божественных сил, от Края Времен и выбрал родиться в теле человека, но в своем мире, рядом со своими людьми и продолжив бороться вместе с ними.
Эйнар оглядел детей: одни слушали раскрыв рот, другие усиленно рассматривали потолок и окна, едва обращая внимания на слова. Обычно после окончания истории они наперебой задавали вопросы – большинство хотели найти трещину в рассказе. В их жизнях не осталась места сказке, и они усиленно пытались подвергнуть сомнению все хорошее.
Это было нормально, Эйнар сам знал, сколько в истории слабых мест. Он не пытался делать вид, что верит, что все так и было – нет, он видел в ней островок, где можно задержаться во время бури. Все ведь нуждались в надежде. История Эйна была создана беглецами, которые хотели верить, что где-то есть бог, понимающий, принимающий и готовый жить с ними общей жизнью. Церковь пыталась дать надежду и сказать: «Ты не один».
Парень лет тринадцати, держась с высокомерным видом и поджимая тонкие губы, громко спросил:
– А почему вас называют псами Эйна?
Одна из воспитательниц дернулась, но Эйнар остановил ее взмахом руки.
– А разве псы плохие животные? – Мальчик промолчал. – Нет, они самые преданные и чуткие. Если нас так называют, я рад носить это прозвище. Мы действительно верим, а где-то закрываем глаза и все равно продолжаем верить. Я вам так скажу: задавать вопросы – это нормально. Я и сам не понимаю: ну как могут существовать боги, а кто создал их самих? И как это они всемогущи?
Дети постарше начали переглядываться и улыбаться.
– Мы не запрещаем спрашивать и сомневаться. И даже ругать можно! Мы только говорим: если грустно или одиноко, или холодно, и хочется сбежать от всего, мы примем. Мы вместе найдем вашу искру.
Наверное, это были не те слова, которые нужны малышам, но как сказать иначе, Эйнар не знал. Такой он видел свою церковь.
– А искра – что это?
Душа улыбнулся. Вопрос задавали из раза в раз, и всегда он находил для ответа разные слова.
– Искра, в которой нуждался мир – это огонь, а вот искра внутри человека – то, что заставляет просыпаться по утрам. Ее не ощутить телом, но вы все можете быть уверены, что она у вас есть или скоро появится. Это самое важное в нас: у одних – любовь, у других – вера, а у кого-то – призвание. Мы не рождаемся с искрой, но находим ее в течение жизни, что и делает нас людьми.
В детстве Эйнар услышал, что Алеонте лишился своей искры, и он должен вернуть ее городу. Тогда он никак не мог понять, что это значит, что ему нужно сделать. Но уроки продолжались, и спустя годы он нашел ответ – тот стал его собственной искрой.
Эйнар уже задавал детям новый вопрос, как с улицы послышался шум: громкий женский голос, переходящий в крик. Воспитательницы начали взволнованно озираться, дети – вытягивать шеи, пытаясь что-то разглядеть сквозь окно. Эйнар быстрым шагом вышел.
– Нет, мне нужно сюда! – кричала темноволосая незнакомка в песочного цвета платье.
Заслышав шаги, женщина обернулась. Синяки под глазами выдавали бессонную ночь, один уголок рта беспокойно дергался, в остальном же у нее было красивое лицо с тонкими аристократичными чертами.
Эйнар стоял, не находя в себе силы сделать шаг. Она не могла прийти сюда. Он убил ее вчера.
Сестра Анжи виновато глянула на главу Церкви, оправдываясь за шум, и настойчиво повторила:
– Мы не можем вам ничем помочь!
– Если этой женщине нужен ночлег, предоставьте его, – через силу произнес Эйнар. – Требуется врачебная помощь – позовите доктора Тинье. Мы должны помочь.
«Во имя Эйна…» Нельзя так просто вернуться. Нельзя при всех убить ее вновь. И нельзя прогнать – от него ждали другого. Эйнар вздохнул. Пусть остается, а после он поговорит с ней.
В голове появлялось все больше предательских мыслей: что магия перестала действовать, что кто-то узнал его тайну, что Эйн отвернулся от него. Этой женщины не могло быть здесь, сейчас. Но она пришла, живая – Эйнар чувствовал, как течет кровь по ее венам. Достаточно густая, застоявшаяся, она двигалась медленно, подобно лениво накатывающим на берег волнам, но все же сердце качало жидкость. Как вчера, пока он не сжал пальцы, заставляя его остановиться.
Эйнар кивнул сестре Анжи и вернулся в зал. Он разберется. Этой встречи мало, чтобы сбить его с пути. Город слишком нуждается в нем.
4. Почувствовать себя живой
Грей взглянул на часы на столе – почти девять, вот-вот сенора Габ начнет разносить письма. Не прошло и пяти минут, как в коридоре послышался ее голос, который то и дело сменялся стуком в дверь и довольными ответами получателей. Шаги становились все ближе, пока не затихли. Вытянувшись, Грей настойчиво уставился на вход – вот сейчас постучит! Но дверь открыл сосед слева, а затем шаги начали удаляться. Письма от Мерсады снова не было.
Коршун взялся за отчет и уже который раз пробежался по нему глазами. Всего Истар смог вспомнить два женских и четыре мужских имени. Им было около тридцати, и они принадлежали тому типу респектабельных людей, которые сами поднялись из грязи, не побоявшись пойти по головам.
Грей пролистал другой отчет, с информацией на шестерку. В их смерти не обнаружили ничего подозрительного, поэтому дела оказались тонкими, но в каждом из них был абзац «Подозревается…» Ни у одного из отделений не накопилось достаточно свидетельств для ареста, хотя поговорив на работе, инспектор узнал, что коршуны подозревают воронов из Первого, а вороны – коршунов, что доказательств было больше, но они «затерялись».
Грей простучал по столу короткую мелодию и спросил сам себя:
– Что дальше?
Слова Истара были лишь косвенным доказательством того, что в Алеонте есть второй маньяк. Болтовня Кавадо об «отцах» и «сыновьях» не слишком убедила комиссара Гона. Можно действовать неофициально, но…
Грей взял со стола сигареты и закурил. Сенора Габ, хозяйка дома, не любила, когда ее жильцы курили, и жаловалась, что от дыма темнеют обои, но если говорить честно, они и так были не слишком красивы. Да и вся комната, совмещающая гостиную, кабинет и спальню, маленькая кухня не отличались дружелюбием. Только цветок в красном горшке, оставленный Мерсадой, вносил капельку цвета в мрачное жилище.
Потянувшись к нижнему шкафчику, Грей замер. Захотелось перечитать последнее письмо Мерсады, но не стоило. Это было даже не письмо – рабочая записка, написанная перед их последним общим делом.
Итак. Необходимо срочно найти аргументы, чтобы расследование возобновили. И не зацепки и домыслы, а реальные доказательства. Если завтрашний день не принесет новых дел, стоит посетить больницу, где лечился Кавадо, и школу Ордена жизни, чтобы поискать «отца» и «паршивого сына».
Грей погасил лампу и лег спать. Проклятое чутье все не унималось и твердило, что доказательства сами найдут его, но вряд ли эта встреча будет такой, как он хочет.
***
– Во имя Эйна, Горано, почему так долго?
Комиссар Гон явно был не в духе – как и каждый день, впрочем. Ему требовалось не меньше двух сигарет и столько же чашек кофе, чтобы прийти в себя, но передышка длилась не больше часа, а потом он снова терял равновесие. На столе лежала газета, раскрытая на середине – не успел дочитать, еще один плохой знак.
– Ты, значит, все никак не хочешь оставить дело о «похитителе сердец»?
Грей крепко сцепил руки за спиной. Вот и все, что осталось от похвалы. В отделениях ходили легенды о том, как блистательно Маньоса Гон раскрывал дела будучи офицером, затем инспектором. Но став комиссаром, он слишком полюбил высокую зарплату и власть. Все, что могло затянуть дело, доводило его до зубовного скрежета, а история Раона Кавадо как раз подходила под этот пункт. Грей знал, что комиссар точно вызовет его к себе, но надеялся, это произойдет, когда у него появятся неопровержимые доказательства существования второго маньяка.
Мерсада не раз говорила, что ему нужно перейти в отдел, возглавляемый другим комиссаром, да хотя бы в тот, где работала она. Грей сам знал, что совет резонный, но Гон мог многому научить, а также он обладал нюхом на дела. Для комиссара это выглядело как «отобрать у другого отдела, чтобы получить прибавку побольше», Грей же видел возможность сделать что-то полезное. Помочь городу, как бы глупо ни звучало.
– Я направлял вам отчет Истара Мирилье. У шестерых сердца были примяты, как если бы… – осторожно начал Грей.
– И в их смерти не обнаружили ничего преступного! Я не об этом, Горано. Если тебе так хочется взяться за мертвецов, я дам шанс.
Грей вытянулся и недоверчиво посмотрел на комиссара. Что-то здесь не так. Может быть, отчет, где сказано об «отцах» и «сыновьях» дошел до верхов, и Маньосе приказали продолжить расследование? Тогда комиссар бы уже кричал и брызгал слюной. Возможно, в нем проснулся долг, и он поверил во второго маньяка? Тогда бы Гон не взял насмешливый тон в начале – между раздраженным и раздраженным, конечно.
– Ты сейчас же возьмешь своих офицеров и поедешь в больницу святой Атрианы. После осмотра женщина заперлась, схватив сестру милосердия. Она угрожает убить ее.
– Но ведь это дело для воронов.
Первое занималось «повседневными» преступлениями и считало, что коршуны задвигают их, а те, в свою очередь, пренебрежительно называли воронов «дворниками». Хотя оба отделения объединялись против второго – грифов. Те расследовали дела, связанные с магией: от злоупотребления до убийств.
– Во имя Эйна, Горано, нашел время перекидывать задания! Она мертва. Так сказал врач, который осмотрел ее.
– Что?!
– Ты знаешь, на чью работу это указывает. Ты же хотел влезть в грязное белье магов крови. Вот тебе. Вороны уже едут, но они медлили, решив, что какая-то нищенка сошла с ума. Грифы тоже выехали. Мы должны опередить всех, ясно, Горано?
– Я выезжаю.
– Держи, я кое-что успел собрать. – Гон бросил на край стола папку с небрежно торчащими листами.
Грей взял ее и вышел, на ходу раскрывая. Снова магия крови? Чересчур много совпадений для пары дней.
***
Меньше чем через час Грей с двумя офицерами поехали в больницу. Карета двигалась слишком медленно, пробираясь по проспекту, как улитка. Обе стороны окружали толпы – отмечался день святого Гидерио. Это был церковный праздник в память о соратнике Эйна, но традиционно в Алеонте устраивали всеобщий выходной, и люди шли по улицам с зажженными свечами в руках, приносили церквям в дар первые плоды, а затем смотрели театрализованные представления и слушали музыкантов.
Женщины и мужчины двигались в единой процессии, держа пиалы со свечами – считалось, что если пламя не погаснет во время шествия, год будет удачным. Дети бегали по дороге с веселым гомоном – иногда родители хватали их и с ворчанием притягивали к себе, но в основном это были беспризорники, до которых никому не осталось дела.
Толпа вокруг выглядела пестро и красочно. В моду вошли яркие цвета, и жители будто вторили самому Алеонте, выстроенному в красных и коричневых тонах с добавлением белого, серебряного и золотого.
Грей снова уткнулся в отчет – это был даже не отчет, а, скорее, записка на двух листах, заполненных лишь на четверть. В ней рассказывалось, что около трех в больницу святой Атрианы пришла женщина и пожаловалась на самочувствие. Ее осмотрел врач и вынес странный вердикт: «Вы мертвы». Тогда она начала крушить приемную, затем схватила помощницу врача и заперлась, угрожая ее убить.
Вопросов возникло много.
Во-первых, чего хотела напавшая? Такое хаотичное действие объяснялось только страхом и растерянностью, вряд ли у нее были настоящие требования – в первую очередь ей требовалась помощь.
Во-вторых, могло ли это быть спектаклем? Что если врач и женщина сговорились, они пытаются отвлечь внимание других, пока… Пока что? Денег в больнице не найти, но лекарства, опиум? Нет, слишком нелепый план.
В-третьих, была ли здесь замешана магия крови? Стоило ли связывать маньяка и появление сумасшедшей незнакомки? Если слова врача, что она мертва, верны, но женщина ходит и говорит – это работа некроманта.
Наконец, карета свернула с проспекта на боковую улицу и поехала быстрее. Одноэтажное здание лечебницы тянулось во все стороны, по-паучьи разбросав лапы-корпуса. Это была самая старая, самая крупная больница города. Здесь лечили глаза и зубы, печень, легкие, почки, но настоящие специалисты работали только в области болезней сердца и крови.
У дороги стояла другая полицейская карета, и одинокий ворон в черной куртке топтался перед ней, покуривая. Грей выбрался первым, следом – офицеры, Одриго и Эрике. Те сразу схлестнулись взглядами с курящим, а он ответил презрительно скривленными губами.
Грей двинулся к главному зданию. Он не знал, где заперлась женщина, но если она жаловалась на плохое самочувствие, ей было не миновать общего осмотра.
Корпус встретил приятной прохладой и гудением голосов. В большом зале, выложенном коричнево-серыми плитами, уже не осталось пациентов, но врачи и сестры милосердия, разделившись на группы, переговаривались: одни – испуганно и взволнованно, другие – с возбуждением, словно на их глазах разыгрывался интереснейший спектакль.
Грей строго оглядел собравшихся. Он ненавидел подобные моменты: люди слетались на происшествия, как глупые мотыльки на огонь, забыв об опасности, о своих делах, они пялились и слушали, и никакие заграждения, грозные слова и даже приказы не остужали их интереса.
Один из врачей скупо произнес:
– Ваши уже приехали. – Он ткнул рукой в сторону закрытой двери.
– Хорошо. Кто из вас осматривал эту женщину?
Врач с противным крысиным лицом повернулся к коршуну:
– Я.
– Ваше имя, на чем вы специализируетесь?
– Мерхио Аркина, я врач общего профиля.
– Сен Аркина, расскажите о пришедшей к вам женщине. Как ее зовут? На что она жаловалась, что показал осмотр?
Бегая взглядом по сторонам, Мерхио сбивчиво рассказал:
– Она назвалась Гареллой Мато. Вообще-то, мы принимаем по записи, но она кричала, и ее приняли вне очереди. Можете спросить Орисию, это она привела пациентку ко мне. Та жаловалась на онемение конечностей, слабость и головную боль. И на голоса. Видите ли, ей кто-то сказал, что она скоро умрет. Я измерил температуру, послушал сердце. По всем показателям она должна быть мертва.
Слушающие рассказ врачи и медсестры разом присмирели. Грей переглянулся с Одриго и Эрике. Он мог поклясться, что вердикт офицеров прост – сумасшедшая. Однако инспектор Горано видел слишком много того, что указывало на магию крови. Он уже сталкивался с ней и знал, как она работает.
Грей под пристальными взглядами собравшихся миновал зал и открыл двустворчатую дверь. Солнце так ярко заливало коридор, что пришлось зажмуриться. По правую руку шло несколько дверей – кабинетов врачей, где они принимали больных, затем начинались комнаты без указателей. Должно быть, подсобные помещения.
Коршуны подошли к воронам: двое мужчин топтались под дверью с таким видом, словно ждали очереди в туалет. Один и вовсе подпирал стену плечом и лениво глазел по сторонам.
– Где ваш инспектор? – гаркнул на них Грей, и те сразу вытянулись, но уже через секунду вспомнили о вражде между отделениями, и на лицах появилось неприкрытое недовольство.
Один из них буркнул:
– Разговаривает с врачами. Это дело передали нам.
– Сколько вы здесь находитесь? Что уже сделали?
– Два часа, – неохотно ответил ворон.
Одриго хмыкнул:
– То есть, какая-то сумасшедшая баба два часа вам угрожает, а вы топчитесь под дверью?
Грей посмотрел на офицера, давая понять, что надо заткнуться, и спросил:
– Где она?
Не успели вороны дать ответ, как хлопнула дверь, в коридоре появился Иегель Арсе. Грей сразу заметил, что нашивка на его куртке сменилась с офицерской на инспекторскую. Мужчины хмуро переглянулись.
– И ты здесь, Грей.
Они дружили когда-то. Вместе окончив полицейскую школу, оба начали служить в Первом отделении. Через три года Грей перешел во Второе, и Арсе принял это за удар в спину, а переход в Третье – за контрольный выстрел.
– Как видишь. Иегель, расскажи обо всем по порядку. Что вы уже сделали?
– Хочешь, чтобы я отдал тебе наше дело? – Арсе изогнул одну бровь, на смуглом лице появилась откровенная насмешка.
– Иегель, что важнее: жизнь человека или «молодец» от своего комиссара? Ты когда таким стал?
Сделав шаг к Грею, Арсе тихо спросил:
– Инспекторская куртка не жмет? – он улыбнулся, будто удачно пошутил. – Она пришла с револьвером. Угрожает убить сестру милосердия.
– А требования?
– Никаких. Просто никого не подпускает.
– Кто-то смог подтвердить ее имя и фамилию? Вы пытались найти родных?
Хотелось влепить Арсе смачную затрещину, какой отцы награждают нерадивых сыновей. Иегель ведь раньше не был таким: он мечтал служить в полиции и рьяно брался за каждое дело. Но в равнодушных ублюдков со временем превращались многие. Разговаривая с ними, Грей думал, что стучится в закрытые двери, которые уже не открыть, скорее руки в кровь собьешь.
– Пока не успели.
Но это же первое, что требовалось сделать! Как рассказывали в полицейской школе, взятие пленных – последняя попытка спасти свою шкуру, если дело пошло не по плану. Нападающие пугались и терялись, и чтобы достучаться до них, требовалось как можно больше узнать об этом человеке. Хорошими помощниками выступали родственники преступников, чаще всего мирные люди, которые не знали о тайной жизни близких. Ради них те открывали двери и складывали оружие.
– Вы пытались поговорить, или это все со слов врачей? – После вопроса Грея Одриго и Эрике одинаково ухмыльнулись.
– Пытались. – Арсе скрестил руки на худой груди – не профессиональный жест, лишающий защиты. – Что, хочешь сам попробовать?
– А для чего я здесь, по-твоему? Где она?
Иегель сделал такое лицо, что Грею показалось, инспектор не ответит и будет смотреть, как коршун стучится во все двери, но Арсе все же сказал:
– Третья комната с конца.
– Инспектор Горано, – начал Эрике, но Грей остановил его взмахом руки.
– Стойте здесь. Я сам поговорю с ней.
– Но…
– Это просто испуганная женщина, тут нет «но». – Грей зашагал в конец коридора.
Даже если в деле была замешана магия, вела себя «преступница» как жертва. Инспектор думал не о револьвере, с которым она пришла, а о голосе в ее голове. Это так походило на результат работы магов крови. Он хорошо знал, на что они способны, и слишком многих потерял из-за них, чтобы сейчас оставить дело незаконченным.
Нужная дверь была деревянной и казалась достаточно хлипкой – такую можно выломать с ноги. Сначала Грей зашел в соседнюю комнату, чтобы оценить размеры помещения и планировку, затем осторожно постучал к Гарелле.
В школе научили общим правилам. Во-первых, никогда не опускать и не бросать оружие, иначе есть риск попасться самому. Во-вторых, преступник знает, что взятый в плен – единственная защита, и последнее, что он сделает – убьет его. Нельзя поддаваться на угрозы. Впрочем, женщина могла оказаться сумасшедшей – тогда разговор будет иным. В-третьих, необходимо выслушать требования.
Хотя не существовало ни одного правила, учившего стучаться к преступникам в двери. Грей предполагал, что если выломать створку, он успеет схватить револьвер, да и вряд ли женщина по-настоящему готова стрелять, но чтобы добиться от нее правды, следовало говорить.
