Лина Черникова
Воспоминания вперемешку
Ничего, там уже подъем на нашу тропинку, буду руками трогать левую сторону горы и нащупаю дом.
Скорее, тороплю я свое лыжное скольжение. Ха! По снегу не умею, зато таким же манером двигаюсь по асфальту. Шла я так, шла и вдруг успокоилась – опять свет. А как же иначе, ведь еще рано, никто не спит. Слабый свет из окошка домика на повороте освещает дворик и негромкий слышен разговор.
– Слава тебе, Господи, я почти дома!
Третьего этапа пути бояться нечего: скальная тропинка наверх узкая, я могу на четвереньках карабкаться и не собьюсь с пути.
Еще одна неожиданна подсказка в пути: как я могла забыть об этой одинокой сакле! Она прислонилась к горе, а ее плоская крыша справа почти у моей тропки. Еще меньше света, наверное, тут горит свечка, но она и тихий говор внизу приободрили меня. Хватаюсь за сухую траву, за выступы камней и быстро лезу наверх к обжитой площадке на горе, где стоит наша школка и наше крошечное жилище с бабкой и ее дочкой.
Молодая хозяйка была тут перед мазанкой у окошка. Оглянулась на шорох камешков, которые сыпались вниз из под моих торопливых ног и рук. Увидела сначала мою голову, потом и вся я, красавица, предстала перед нею.
Ноги дрожат, запыхалась, а улыбаюсь во весь рот:
– Как вы поживали тут без меня?
– Как… Как ты дошла?! Мы думали – ты осталась опять у подруги… Мы никогда не ходим в такой темноте! Нет, нет, нет, больше так не делай!
И она глянула на небо, где по-прежнему не было ни луны, ни месяца и ни одной звездочки.
– Слава аллаху, – сказала молодая женщина.
– Слава Богу, – подумала я. – Как Ты меня спас!
Тут же в Тазбичах случилось со мной еще более страшное, потому что не одна я могла пропасть.
Заскочили в наш домик четверо моих мальчишек и, запыхавшись, стали отпрашиваться у меня сходить за елкой. Они знают, где она растет, тут не очень далеко и их отпустила учительница географии со своего урока. Надо успеть! Моя старая хозяйка что-то, видимо, уточняла по-чеченски, мальчишки ее успокоили.
– Нет, ребята, я не знаю, можно ли вам идти!
Они загалдели: – Да мы скоро и т. п.
– Хорошо, пойдемте к Али Мамедовичу, я спрошу у него, где эта елка, успеете ли вы до вечера и вообще…
Старого учителя вызвали с урока, объяснили в чем дело.
– Вы знаете то место, которое называют ребята? Как вы думаете, не опасно ли?
– Да ничего страшного… – пожал он плечами.
– Осторожно там, – кричала я вслед ускакавшим мальчишкам.
Неуверенно потопталась около школы. Я сразу чувствовала, что не надо было отпускать детей, а теперь ясно поняла, что сделала страшную ошибку. Зоя отпустила ребят с радостью, лишь бы не вести урок! А направила ко мне, как же, я классный руководитель, начальник…Ужинает себе уже дома и в ус не дует!
Вернулась в нашу хибару. Пожевала лепешку – не хочется. Открыла учебники – не думается… Какая я была, оказывается, счастливая еще час назад! Правда, что счастье – это отсутствие несчастья.
Вышла хозяйка и сразу же вернулась, ворча что-то тревожное по-чеченски. Я выскочила тоже. Откуда так сразу наплыли тяжелые мутные тучи… Бродят прямо по каменистой земле… И сразу же начался ветерок, и в те же секунды он превращается в зло гудящий ветер, а он уже выбивает снежинки из туч, окружающих меня. Паника!
Все, мальчишки погибнут и меня убить мало! Заслужила, негодница… Не смогла благополучно доработать несколько дней до конца полугодия и до окончания практики. Пробежал мимо человек, что-то покричал. Я вошла в дом. Оделась. Сняла пальто. Села, потому что ноги не держали. Еще один мужчина вскочил в сени, коротко переговорил с бабкой и спешно вышел. Я дернула подбородком вверх, округлившимися глазами спросила хозяйку:
– Что?
Она отрицательно покачала головой.
– Боже мой, Боже мой, что же делать?!
И вот открывается дверь и входит человек в пальто, моложавый, симпатичный, в красивой меховой шапке. Стал у двери. Ответил сдержанно на вопрос бабки.
Он пришел за мной! Как только он вошел, я поняла, что это отец одного из моих мальчишек. Он не сказал ни слова. Но я уже затягивала потуже платок и надевала пальто сразу же, как только он появился на пороге. Вышла в коридорчик. Он уже взялся за ручку двери, как хозяйка потянула меня за рукав. Протягивала мне веревку.
Я поняла два ее чеченских слова так:
– Надо подпоясаться этой веревкой, иначе буря расстегнет пуговицы на пальто да и его сорвет с тебя…
Я затянула и завязала веревку на поясе. Мы пошли в неизвестность. Молчали. Куда? Если бы знать… То минутное замешательство на пороге дома не позволило нам разминуться с человеком, пробегавшим мимо школы. Он прокричал что-то по-чеченски, но я уловила успокоенность в его голосе. Заглянула в лицо отца моего ученика и уточнила:
– Да?
И он подтвердил по-русски:
– Да, нашлись.
И мы разошлись, он сквозь угрожающие тучи в свой новый дом наверх, а я в свою милую хижину. Слава Богу! И отошли-то мы недалеко от нее.
Директора ни в этот день, ни на следующее утро не было. А завуч ходил по учительской и повторял одно и то же:
– Да-а, уже сейчас тут сидел бы следователь. Додуматься надо было отпустить детей! А ты, старый, ты же знаешь… А согласился – идите, идите за елочкой…
Никто меня ни о чем не спрашивал, но все события прошлого вечера были восстановлены общественным мнением по минутам.
А я думала, как бы не натворить в оставшиеся 2 дня ничего опасного… Сколько можно Богу спасать меня раззяву! Буду стараться!
И постаралась… Такая прилежная училка , лучше не назовешь, я решила провести в навязанном мне втором классе урок физкультуры по всем правилам. В конце занятия предложила поиграть, вернее, уступила просьбам детей:
– А скоро начнем играть?
Девчонки прыгали от предстоящего удовольствия, а пацаны тянули руки:
– Я медведь! Нет, я!
Так хотелось доставить детям удовольствие! Про все опасности забыла… Пригождались все мои детсадовские игры.
Мы вышагивали по « лесу» и орали:
– У медведя во бору
Грибы, ягоды беру,
А медведь
И на нас рычит!
«Медведь» рычал, как ему полагается и тянул хищные лапы к нам. Надо уже остановить бы игру! Но детям так весело! А за минуты две до конца урока я попалась… Самая быстрая девчоночка ловко увернулась от медведя, споткнулась на каменистой площадке и… кровь потекла из ее лба.
– Быстро за мамой Сациты! Спокойно, я сейчас:
– прокричала я детям и метнулась к своему жилищу, благо оно рядом. Стучащее в горле сердце и похолодевшие руки не помешали мне схватить нужный пакет с лекарствами.
– Господи, Боже мой, помоги!
Это кровь или мозг вытекает из головы?! Я паниковала, промывая ранку перекисью водорода. Помазала вокруг иодом, забинтовала лоб стерильным бинтиком.
Показалась встревоженная молодая женщина.
– Сациту нужно в медпункт, – потерянно повинилась я.
Тупо сидела в учительской, мысленно проходила путь до Итум-Кале, который я осенью проползла в темноте. А теперь гораздо страшнее… Идет ли девочка сама, несет ли ее мама… Боже мой, до чего же я грешная, что сама не могу увернуться от беды!
Мне показалось, очень быстро появилась спокойная женщина. Подвез ли их кто-то до медпункта?
– Спасибо вам, – ласково сказала она мне, ошарашенной неожиданным помилованием. Медсестра так хвалила вас: после вашей перевязки ей и делать нечего.
– Слава тебе, Господи! Бедная женщина, она меня благодарит.
– Слава Богу, что все нормально, пусть Сацита скорее выздоравливает!
Хотя все мои « заходы» закончились с Божьей помощью благополучно, я еще долго, радуясь, обещала Ангелу – хранителю быть теперь очень осторожной. Получится ли это у меня?
* * *
Мангышлак. Мы возвращаемся из летнего кинотеатра, дошли уже до клуба «Толкын». На нашем пути появился молодой парень, тяжелый взгляд, на ногах едва стоит. Наклонился, покачиваясь, и поднял огромный булыжник. Парень сделал шаг вперед.
В кого из нас попадет камень, если пьяный не промахнется? Сашка невозмутим. Про него я и забыла. Думаю, что бы мне предпринять, чтобы, главное, не пострадали деточки. Мы не останавливаемся, будто не видим зловещей ухмылки добра молодца.
Бог послал помощь: справа – фары от машины. Мой Ангел Хранитель подсказал мне: делаю пару шажков вправо и поднимаю руку. Грузовичок останавливается. Пьяный парень роняет себе под ноги камень, и он гулко приземляется на асфальт.
Из кабины высовывается приветливая физиономия.
– Молодой человек, – громко обращаюсь я к нему, – подвезите товарища! Он хочет куда-то уехать…
– Куда же мне его везти? – не сразу врубился, как говорит Володя, шофер. Улыбается смущенно.
– Он вам скажет!
И пока они перебрасывались несколькими фразами, мы уже зашли за угол нашего 36 дома.
– Сашка, – хвасталась я позже, – какая я в тот вечер оказалась находчивой!
Но это была не моя заслуга… Как и в другом случае.
* * *
Сидим мы с Наташей, уже студенткой, на морской косе. Поодаль плещется на мелководье малышня. И больше никого.
А слева от поселка надвигается группа парней. Шумят, хохочут, уже, видно «приняли на грудь» Меня всегда веселит это выражение.
Никакой связи, но оно напоминает давнее, колонское, шутливое «на моряков (именно так, а не на моряках) тельняшки рвать, пупки корябать!»
Шумная ватага приближается. Спешно натягивать платья на мокрые купальники и идти к поселку этим парням навстречу?
Нет смысла… Вообще-то в Ералиево всегда спокойно, но все же…
Наталечка вопросительно мотнула головой в их сторону.
– Ничего, – уверенно говорю я, еще не придумав способа быстрой защиты от любезностей слишком веселой оравы парней. Они, видно, из Казах-аула. Они меня не знают…
Надвинулись вплотную и самый активный, мельком взглянув на Наташку, низко наклонился надо мной, дохнув зловещим перегаром:
– Скучаете тут без нас?
«Вежливый». Договариваться надо со старшей…
Ну, что, я это придумала, что ли? Невидимая защита подсказывает и нужный тон, наступательный и в меру возмущенный, и слова говорю, как по писаному:
– Ты что, так бы вольно обращался с Дюсеновой-апой, с Нургалиевой-апой и… сыпала я фамилии матерей наших учеников из Приморского.
Предводитель отшатнулся, извиняющее поднял руку – дал знак остальным – убираемся подальше.
– Слава тебе, Господи, сколько раз ты помогал нам и опять помог.
* * *
… Оглянулась Наталечка с трапа самолета… И все. Полетела в свой Ленинград, который облюбовала для учебы еще со времен экскурсии туда со своим классом.
А я, оставшись дома одна, кричала, вопила, так, что слышали меня, наверное, и в соседних домах.
А отчего я так разошлась, спросить бы себя?
Школа, школа – на первом плане… А деточки под боком и уже жизнь благополучная. И хоть росли дети подростками, как трава в степи, а у нас в пустыне, как верблюжья колючка в песках – нет времени уже на общение ни у них, ни у нас. Не то, что в детстве…
Слишком резкое отсечение Наталечки от дома. Переход от и до. Очень выявилась быстротекучесть нашей жизни. Потому и случился со мной такой взрыв эмоций.
– Кто дома? – звучал от порога каждодневный вопрос, прибежавшей из школы дочечки.
Каждое утро я иду к Каспию. Сейчас от него слабый ветерок доносит даже до наших двухэтажек запах морюшка. Запахи соленых морских брызг, мокрых мшистых плит на побережье, редкой просоленной полыни – это мы называем запахом моря. Идти к «ближайке» – берег недалеко от поселка всего 10–15 минут, можно босиком по тропинке шероховатой от соли, идти и радоваться жизни. Если бы не частый холодок в груди от мысли, что я должна добиться – суметь упросить Бога, Единственного в таком большом деле Заступника. Тогда я еще не знала, до какой степени грешна: сама не крещеная, детей не покрестила, молитвам их не научила, всего не перечислить.
Знаю всего две молитвы от мамы, а иду и простодушно буду умолять Господа помочь. Больше некого просить.
Все Наташины экзаменационные сессии проходили с моими молитвами. Володины – тоже… Всегда дети получали стипендии, значит, не было переэкзаменовок.
Вовка поступил в институт, ясно, что только с Божье помощью, потому что в нефтяном – сплошная математика, я к ней отношу и физики, и химии, и сопроматы и им подобное, что мне недоступно в жизни. Сочинение Володя только умел писать, как и все в нашей семье. Но 4 по математике в школе – это выучка Розы Булатовны. Ему и помогла на вступительных экзаменах эта четверочка.
Нет, всего не перечислить…
А личную жизнь детей я, грешная, оставила без внимания. И их молитвам не научила. Вот так…
Только о здоровье, об учебе, о работе просила помощи. Пример удивительный: в начале 90-х в Мурманске увольняли с работы тысячами, а Володя остался и работает до сих пор. Слава тебе, Господи!
Не могу до сих пор вспоминать, как я вымолила некрещеного сыночка любимого из Афгана. Это было так долго и трудно, и ночью и днем, и в пути, и на школьной перемене, и…
Я знаю, что никогда у меня не хватит сил рассказать об этом.
И не буду начинать. Зато, Слава тебе, Господи, великая, вернул нам сына с войны!
