Лидия Чарская
Вторая Нина
Глава пятнадцатая
СНОВА ДОУРОВ. БАБУШКИНО РЕШЕНИЕ. ЖЕНИХ
Ослепительно яркое солнце заливало круглую комнату, когда я подняла отяжелевшие со сна веки.
– Наконец-то проснулась, бирюзовая! – прозвенел надо мной хорошо знакомый голосок, и Гуль-Гуль с разбега прыгнула ко мне на постель.
Все, что казалось мне ночью сном или сказкой, оставалось при свете дня самой настоящей действительностью. И какой чудной, какой яркой действительностью! Со мной был мой друг! Со мной была Гуль-Гуль!
– Джаным голубушка! Нина яхонтовая! – тараторила она, спеша и волнуясь, – вставай, солнышко! Вставай, бирюзовая! Новость! Большая, большая новость! По берегу Терека всадник скачет! Начальник!.. Прямо сюда!.. Прямо к замку! Спеши к окну, хорошенькая джаным!
Я не заставила повторять приглашения. Заслонив глаза ладонью от солнца, я силилась разглядеть, кто же это был.
Что офицер, казачий офицер – в этом я не сомневалась.
А вдруг Андро? Милый, дорогой князь Андро, которому Люда успела сообщить о нежелании бабушки принять ее? И он сразу поспешил мне на выручку…
Ах, как это было бы хорошо! Умница Андро сумел бы, конечно, найти нужные слова, чтобы убедить бабушку. Андро лучше многих знал мою вольнолюбивую натуру и почти всегда принимал мою сторону…
Но всадник, скакавший во весь опор, приближался, и скоро мне пришлось разувериться в своем, слишком заманчивом предположении. Когда путник поровнялся с башней, я разочарованно вздохнула.
Это был Доуров… Опять Доуров!
– Его не впустят. Вот увидишь, не впустят, – говорила я убежденно, обернувшись к Гуль-Гуль в то время, как всадник подскакал к воротам замка.
Но каково же было мое изумление, когда, после продолжительных переговоров со старым Николаем, ворота замка распахнулись настежь, и Доуров въехал во двор.
А через час на лестнице раздались тяжелые шаги великанши, и Гуль-Гуль едва-едва успела скрыться в своей каморке, когда немая появилась на пороге.
Она неистово мычала, хватая меня за руки и указывая куда-то вниз своим огромным пальцем.
Я решила покориться и последовала за ней. Она привела меня сначала в мою комнату, помогла умыться и одеться в одно из платьев, доставленных сюда с арбой, и повела меня к бабушке.
Старая княгиня Джаваха сидела в кресле, держась прямо и торжественно, и, похоже, поджидала меня.
– А где же Доуров? – поинтересовалась я. – Мне показалось, что я видела его из окна башни.
– Ты не ошиблась. Сергей Владимирович Доуров здесь, и ты его увидишь через несколько минут. А пока выслушай то, что я скажу тебе. Будь внимательна.
– Я охотно слушаю вас, бабушка, – поторопилась ответить я, решив покоряться до времени всем причудам этой странной старухи.
– Я не сомневаюсь в этом, – сухо уронила она, – потому что самый маленький ребенок должен понимать тех, кто делает ему добро. А ты далеко не ребенок, Нина, тебе скоро шестнадцать лет, ты уже взрослая барышня. Другие в твои годы здесь, на Кавказе, давно замужем.
– Я никогда не выйду замуж, бабушка, – прервав ее речь, воскликнула я пылко.
Она пристально посмотрела на меня, и губы ее скривились в неприятной гримасе.
– Тебя не спрашивают об этом, – сухо возразила она. – Как ты думаешь, – внезапно переменила тему разговора бабушка, – приятно мне было убедиться в том, что в мой тихий замок, вместо ожидаемой почтительной и благонравной барышни, ворвался дикий, непослушный, отчаянный мальчишка-джигит, на которого не действует ни доброе слово, ни наказание! Этот мальчишка остается тем же разбойником, тем же дикарем и нарушает спокойствие моего мирного жилья! Нечего сказать, приятную услугу оказал мне покойный племянник, поручив тебя моей опеке!
– А вы отказались бы от опеки, бабушка! – дерзко и весело взглянув в глаза старухи, предложила я, – отдали бы меня князю Андро. Право, он охотно приютил бы меня.
– Глупая девчонка! – сердито отозвалась княгиня, – ты не понимаешь, что молоденькой барышне неприлично жить в квартире чужого холостого офицера.
– Князь Андро – брат мой! – горячо воскликнула я, – а не чужой. Я люблю его больше всех в мире, после Люды, и считаю себя его сестрой.
– Мало ли что ты считаешь, глупая! – прервала меня бабушка, – надо, чтобы люди думали так. А люди так думать не будут. Значит, для тебя надо выбрать нечто иное. И я выбрала. У Сергея Владимировича Доурова есть прелестное поместье в Гурии, где живет его мать, бывшая фрейлина покойной русской царицы. Там же живут и его взрослые сестры, прекрасно воспитанные барышни, и там поселишься ты до тех пор… ну, до тех пор, словом, пока не станешь его женой.
– Женой? Чьей женой? Доурова? Вы шутите, верно, бабушка? Никогда…
– Молчать! – сурово прикрикнула старуха. – Молчать! Не сметь непочтительно говорить со мной! Вздор! Раз я говорю, что это будет так, то так оно и будет. Глупое дитя, ты не понимаешь своей пользы. Сергей Владимирович Доуров делает честь тебе, – дикой, невоспитанной провинциалке, предлагая себя в мужья. Он служил прежде в блестящем полку в столице, он уважаем в своем кругу, он самый блестящий офицер из всего Гори, Мцхета и даже Тифлиса, и тебе нечего раздумывать. Ты будешь его женой! Да, будешь, я уже дала ему слово.
– Ну, вот и отлично! – расхохоталась я, не совсем, впрочем, естественным смехом, – вот и отлично – выходите за него сами, бабушка, если он вам так нравится.
– Дерзкая! – закричала княгиня вне себя, – как ты смеешь? – однако тотчас спохватилась и продолжала подчеркнуто спокойно и веско, – ну, довольно слов и пререканий, как я сказала – так и будет. Завтра на заре ты поедешь с Сергеем Владимировичем Доуровым в его поместье, где получишь светское воспитание в его семье. А сейчас ты сможешь сама сказать Сергею Владимировичу, что согласна на его предложение.
С этими словами бабушка встала с кресла и величественно поплыла к двери.
Я осталась одна. Я была ошеломлена, уничтожена, убита. Ничего подобного я и представить себе не могла. Дело оборачивалось гораздо серьезнее, нежели я ожидала.
Завтра на заре меня отвезут в Гурию, в поместье ненавистного Доурова, к его чопорной матери и кривлякам-сестрам и… и я никогда не увижу ни милой Люды, ни дорогого Андро, ни чудных гор и бездн Бестуди, ни обоих старых дедушек… Никогда! Никогда!
Я упала головой на стол, сжала виски ладонями и невольно застонала сквозь стиснутые зубы.
– Что с вами? Вы плачете, милая княжна? – послышался надо мной вкрадчивый голос.
Я вскочила, подняла голову и отступила назад, дрожа от ненависти и отвращения.
Предо мной стоял Доуров, спокойный, холеный Доуров, человек, которого, судя по всему, не слишком интересовало мое нетерпимое отношение к нему.
– А-а, это вы? – скорее прошипела, нежели произнесла я, задыхаясь от волнения, – так вот вы какой! Вот вы…
Я захлебывалась. Я не находила подходящих слов для выражения негодования. И вдруг меня осенило…
– Слушайте, Доуров! – крикнула я неестественно звонким голосом, – сколько вы возьмете отступного из тех сумм, которые завещаны мне покойным князем, – сколько денег должна я назначить вам в пешкеш, чтобы вы оставили меня в покое?
Он вздрогнул, как под ударом хлыста. Выпрямился во весь рост и побледнел, как полотно. Оскорбление, брошенное мной, казалось, и ему было не под силу. Но в мгновение ока Доуров поборол свои чувства. Его пухлые пальцы с отполированными розовыми ногтями легли на мою руку.
– Напрасно вы такого дурного мнения обо мне, княжна Нина, – произнес он наигранно печальным голосом, – я искренно люблю вас!
– Уйдите! – закричала я не своим голосом, – не смейте трогать моей руки, не смейте говорить мне явную ложь. Вы не говорили бы так, если бы я не была самой богатой невестой в Гори!
– Нина! Нина! – театрально восклицал он, красивым жестом взявшись за голову.
Доуров все еще удерживал мою руку. Надо полагать, прикосновение самого гадкого пресмыкающегося не могло вызвать той гадливости, какую испытывала я. Я ненавидела в бывшем адъютанте отца все, решительно все: и эти лощенные ногти, и самодовольное лицо, и рассчитанные на эффект речи. С ненавистью вырвала я свою руку и крикнула, почти в упор приблизив свое пылающее лицо к его противной, самодовольной, упитанной физиономии:
– Слушайте вы, как вас… Не смейте так говорить со мной, не смейте касаться моей руки… или… или… я выцарапаю вам глаза, клянусь Богом!
И кинулась вон из комнаты.
Глава шестнадцатая
СНОВА УЗНИЦА. ИЗ МРАКА К СВЕТУ И СНОВА МРАК. ИЗБАВЛЕНИЕ
Первым моим побуждением было бежать в башню к Гуль-Гуль, рассказать ей все и просить помощи. Но пока я намеревалась исполнить это, кто-то сзади сильно сжал мои локти, поднял на плечи и понес. Разумеется, это была Мариам.
Великанша втащила меня в мою комнату и тотчас вышла, заперев за собой дверь.
Я снова очутилась в заточении. На этот раз я уже не билась, не кричала и не выходила из себя в диком неистовстве. Я хорошо понимала все безрассудство подобного поведения. Меня охватило отчаяние, тихое, молчаливое отчаяние, которое доводит человека до состояния оцепенения, небытия. Что бабушка сказала правду, и меня завтра ждет отъезд с гадким, более того – отвратительным человеком в его Гурийское поместье, в этом я уже не сомневалась. Из своего окна, я видела как старый Николай открыл дверь покосившегося от времени сарая, вывел оттуда пару вороных лошадей и выволок огромный старомодный фаэтон. Экипаж он старательно вымыл, а лошадей принялся чистить скребницей. По двору пронеслась великанша с моим чемоданом на плече. Сомнений не было – меня увезут с зарей.
Я стиснула зубы в бессильном бешенстве.
Меня поведут во двор, лишь только небо зарумянится ранним восходом, поведут и посадят в фаэтон, – может быть, одну, может быть, с Николаем или великаншей. Доуров поедет подле верхом и… и…
Дальше я не могла думать. Мне казалось ужасным это насилие над моей судьбой, моей волей… Жить в чужой семье, учиться хорошим манерам и получить воспитание у чужих людей, чтобы стать в конце-концов женой ненавистного Доурова, – о, это было уже слишком! Уж слишком несправедливо, слишком безжалостно обходилась со мной судьба…
О, как я раскаивалась, вспоминая разговор в башне… Если бы я послушалась Гуль-Гуль и согласилась, чтобы Керим выручил меня из неволи! Но я гордо отклонила ее предложение. Я сказала, что меня никто не притесняет. Да разве я знала? Разве знал покойный папа о той участи, которая постигнет меня здесь, когда решился отдать меня под опеку бабушки? О, если бы только людям был дан дар предвидения, – я никогда не очутилась бы в этих старых развалинах с этими странными бессердечными людьми. Нет! Разумеется, нет! Или я сама виновата во всем? Виновата, что была слишком шумна, непочтительна и непокорна, и бабушке захотелось как можно скорей отделаться от меня? Может быть, она права по-своему, может быть… Но какое мне дело – права она или нет, я хочу избавиться от нее, от Доурова, от поездки в Гурию, избавиться во чтобы то ни стало! Хочу и не могу! Да, не могу! Не могу! Бог всесильный, Ты видишь мою беззащитность!..
Я упала головой на окно, возле которого стояла, и забылась…
Очнулась я на холодном полу под окном. Когда я подняла голову, бледный месяц заглядывал в комнату. Была ночь, чудно-прекрасная, дивно-таинственная кавказская ночь. Облака, принимая причудливые формы гигантов-людей, странных волшебных предметов и животных, медленно проплывали по небу. Глухой рев Терека казался еще воинственнее среди спящей природы. Как завороженная, вслушивалась я в голос воды, в котором то сливаясь воедино, то перебивая друг друга, звучали ропот и клич, смех и скорбное рыдание… И вдруг чуткое, напряженное ухо уловило какой-то неясный посторонний шум – звуки, явно чуждые речным завываниям… Источник этих звуков не за стенами, а в самом замке… Неужели кто-то осторожной, крадущейся походкой пробирается к моей комнате в тишине ночи?
Сердце тревожно забилось, глаза жадно всматривались в темноту. Неужели Гуль-Гуль! Неужели милая, отважная моя подружка, тщетно прождав меня в башне и не дождавшись, почувствовала грозящую мне опасность и спешит на выручку?
Милая, смелая красавица Гуль-Гуль! Спаси ее, Боже, от встречи с Доуровым или жителями замка. Спаси ее, милосердный Господь!..
Между тем шаги все-таки приближаются… Вот кто-то остановился у двери, трогает и чуть слышно поворачивает задвижку… Мое сердце замирает, на мгновение перестав биться. Дверь бесшумно распахивается…
– Керим! – облегченно вздыхаю я.
Да, это он, Керим-ага бек-Джамала, в своем обычном наряде, со своим гордым, независимым видом вождя горных душманов, каким я его узнала в пещере Уплис-цихе в ту темную грозовую ночь.
– Керим, вы?.. Здесь?.. Как неосторожно! – в волнении прошептала я, протягивая к нему руки.
– Не бойся, княжна, ничего не бойся… Керим у жены был… У Гуль-Гуль в башне. Жена сказала: княжна несчастна, по своим тоскует, по Гори… А в полдень Керим на Тереке уруса-офицера видел… Дурной человек этот урус. Хорошего от него ждать нечего. Вот и решил Керим на выручку к княжне пробраться. Жаль, что мои абреки далеко, помочь не могут. А то бы!.. – он загадочно улыбнулся, недобро сверкнув горящими глазами. – Помогли бы Кериму напасть на замок, схватить Доура и… Счастье уруса, что Керим не за местью к нему, не для канлы пришел. Его счастье. А теперь, княжна, тебе говорю – бежим. В Гори провожу тебя, хочешь? А не хочешь, – в Мцхет, где родные есть, туда и доставлю. Что тебе здесь, в замке, жить со старыми воронами да серыми мышами. Идем на волю, княжна. На заре будешь в Гори.
– Да, да! – прервала я восторженным шепотом его речь, – да, да, спасите меня! Спасите меня, ради Бога, Керим! А то… а то…
Задыхаясь от негодования и волнения, я рассказала, как решила поступить со мной старая княгиня.
Рассказ мой произвел на Керима тяжелое впечатление. Он выпрямился, ноздри его тонкого носа гневно раздувались, глаза засверкали бешеным огнем.
– Клянусь, в другое время он поплатился бы мне за это! – вскричал он, хватаясь за рукоятку кинжала, но разом поборов волнение, Керим заговорил, сжимая мою руку своей небольшой, но сильной рукой:
– Спеши, княжна… Время не ждет… Внизу у Терека мой конь пасется… До утра надо быть в Гори… Спеши! Спеши!
И, не выпуская моей руки, Керим повлек меня к двери.
Я не осмеливалась спросить, как он пробрался сюда, оставшись незамеченным Николаем и Мариам, которая, впрочем, почему-то не выходила в последние ночи на крышу. Я еле успевала за моим избавителем, минуя одну за другой темные, как могилы, комнаты замка. Вот мы почти у цели: еще один небольшой коридорчик – и мы окажемся в столовой замка, а там останется пройти самую незначительную и наименее опасную часть пути.
– Княжна удивляется, как попал Керим в жилые помещения замка? – раздался у самого уха голос моего спутника, будто угадавшего мои мысли, и мне послышалось, что голос дрогнул от сдержанного смеха. – Подземный ход ведет из башни, – тут же пояснил он чуть слышно, – в столовую замка ведет, сейчас его увидишь, сию минуту.
И, шепнув мне это, Керим толкнул крошечную дверцу, перед которой мы остановились.
В ту же минуту дикий, бешеный крик проклятия вырвался из его груди. Следом раздался выстрел. Керим, как подкошенный, упал навзничь.
Столовая была освещена потайным ручным фонариком. Перед самыми дверями стоял Доуров с дымящимся револьвером в руке, рядом с ним Николай и великанша, оба, – вооруженные кинжалами. Несколько поодаль находилась бабушка, вся – олицетворенное бесстрашие и гнев. Очевидно, они выследили бедного Керима, когда он пробирался в башню, и устроили ему ловушку.
Страх за моего бесстрашного избавителя, отчаяние, гнев на этих людей, устроивших на Керима облаву, как на дикого зверя, – все это разом закипело в моей душе.
– Вы ранены, Керим! О Боже, вы ранены! – прошептала я, опустившись на колени перед упавшим беком, с ужасом глядя на огромную лужу крови у его ног.
Доуров, очевидно, всадил весь заряд в колени, желая преградить врагу отступление.
Керим не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Лицо его белое, как мел, было искажено нечеловеческим страданием и злостью. Огромные горящие, как уголья, глаза не сдавались, грозя гибелью своему победителю-врагу. Но рука тщетно пыталась вырвать кинжал из-за пояса. Силы покинули его.
Прежде, нежели я успела, увидев рану, понять положение несчастного, Доуров уже очутился подле Керима.
– Ага! Наконец-то попался в мои руки, разбойник! – с мстительным торжеством прошипел он, замахиваясь кинжалом.
С поразительной ясностью запечатлелась в моей памяти эта картина – поверженный Керим, а над ним ненавистный Доуров с кинжалом в поднятой руке. И тут же я вспомнила, где видела ее. Тетка Лейла-Фатьма показала мне в своем темном окне нечто подобное полтора месяца тому назад – в лезгинском ауле. Лейла-Фатьма – колдунья. Ее гаданье сбылось…
Но если Лейла-Фатьма – колдунья, я – не глупое дитя, чтобы позволить заколоть своего беззащитного друга.
– Опомнитесь, Доуров!.. Или вы окажетесь настолько подлы, что будете бить лежачего?! – воскликнула я, отводя его руку.
Доуров вспыхнул до корней волос, хотел ответить что-то, но удержался и, молча опустив оружие, заткнул его за пояс.
– Вы правы, княжна, – миролюбиво сказал он с отвратительной улыбочкой, – вы правы! Не следует пачкать рук об этого негодяя. Слишком большая честь для него – пасть от кинжала русского офицера. Его ждет виселица, и он стоит ее.
– Молчите! – закричала я вне себя от бешенства, – вы… вы сами…
Я не закончила.
Доуров снова с перекошенным от злости лицом подскочил к Кериму и, выхватив из-за пояса казацкую нагайку, пригрозил:
– Еще одно дерзкое слово, Нина, и я исполосую кнутом этого бездельника. Клянусь вам!.. А теперь связать его! – приказал он Николаю и великанше, указывая на бессильно распростертого врага.
Те бросились к раненому и – при помощи Доурова – связали. Затем стащили Керима в небольшую каморку и заперли его там на ключ.
Доуров подошел ко мне и уже не прежним вкрадчивым голосом, а жестко и сурово сказал:
– Извольте идти в вашу комнату, княжна, и постарайтесь отдохнуть и выспаться до утра. На заре мы выезжаем…
Не знаю, что стало со мной, но я не возражала, не сопротивлялась. Вид беспомощного окровавленного Керима произвел на меня ужасное, ошеломляющее впечатление. К тому же, я теперь была беззащитна и находилась во власти своего врага…
Все было кончено… Моя участь решилась.
* * *
Я засыпала, просыпалась и снова засыпала, но это был не сон, не отдых, а какой-то тягучий и мучительный кошмар. Окровавленный Керим неотступно стоял перед моими глазами. Несколько раз я порывалась вскочить и бежать к нему, освободить его – в тот же миг сильные руки Мариам, дежурившей у моей постели, укладывали меня обратно в кровать. В бессильном отчаянии я стонала от мысли, что ничем не могу помочь ни себе, ни Кериму. Эта была ужасная ночь…
Утром Мариам одела меня, причесала, приколола шляпу, опустила на лицо креповую вуаль и свела вниз, в столовую, где ждали меня бабушка и Доуров.
Я не ответила на любезное приветствие этого человека и, как бы не замечая его, обратилась к бабушке.
– Помните, княгиня, вы являетесь ответчицей за меня и за того несчастного, который заперт в вашем замке, – напомнила я сурово.
Она промолчала, словно не слышала моих слов, и как ни в чем не бывало подвинула мне завтрак.
Но я с гневом оттолкнула его от себя.
– Никогда больше я не съем ни кусочка под вашей кровлей.
– И не придется, так как ты уезжаешь сию минуту, – усмехнулась она.
Уезжаю сию минуту!..
Да, она права, эта бессердечная старуха. К сожалению, права. Все решено: я уезжаю с ненавистным человеком в ненавистную Гурию, где находится его поместье. Уезжаю сию минуту…
Он подал руку и вывел меня на крыльцо.
Да, положительно это не сон, и я уезжаю. Перед старым, покосившимся от времени крыльцом замка стоит дорожная коляска, в которую уложили мои чемоданы и сундучки, присланные из Гори. На козлах сидит старый Николай. Доуров подсаживает меня в коляску. Мариам открывает ворота. Ворота скрипят на ржавых петлях… Бабушка говорит что-то, чего я не понимаю… Впрочем, бабушка обращается не ко мне – Доуров ей отвечает:
– Да, да, вернусь, княгиня, лишь только отвезу к матери княжну.
Он любезно прикладывает руку к козырьку фуражки. Коляска трогается, и мы выезжаем из ворот замка, где я видела столько горя…
Все кончено. Я пленница. Возврата нет. Нет! Нет! Нет!..
Дорога вьется вдоль извилистого берега Терека. Я молчу. Мой спутник молчит тоже.
Наконец, он первым прерывает молчание:
– Я не зверь, княжна Нина! Напрасно вы думаете обо мне так дурно.
– Я ненавижу вас! – к сожалению, мне не удается справиться с волнением, и голос мой предательски дрожит.
– Благодарю вас. И все-таки вы едете к нам – к моей матери, к моим сестрам, чтобы стать в конце концов Ниной Доуровой. Так суждено свыше. Такова судьба!
В ответ я только стискиваю зубы и сплетаю пальцы так, что хрустят суставы.
– Что вы хотите сделать с Керимом? Зачем собираетесь вернуться в замок бабушки? – спрашиваю я через минуту.
– Очень понятно, зачем. Чтобы взять Керима, отвезти его в Тифлис и сдать властям. Надо взять казаков на обратном пути. Одному, пожалуй, не справиться с разбойником.
– Но вы не причините ему никакого вреда, Доуров? – стараюсь я взять независимый тон.
– А это будет зависеть от вас, милая княжна: если вы будете повиноваться мне и моей матери, если будете любезны с нами, – даю вам честное слово, вашего разбойника не тронут и пальцем и доставят тифлисским властям целым и невредимым. Если же… – и его глаза договорили то, о чем так красноречиво промолчал этот гнусный человек.
Он смеет еще издеваться надо мной, он!.. О! Этого я не допущу!
Я резко вскочила и выпрямилась в коляске во весь рост.
– Я выскочу сию минуту и брошусь в Терек, если вы… – выпалила я, задыхаясь от гнева.
– Но-но, не так скоро, милая княжна, – произнес он, сурово хмуря брови, – помните, что вы в моих руках и…
Но я уже не помнила и не хотела помнить ничего, кроме того, что должна спастись, должна вырваться из рук Доурова во что бы то ни стало. Не размышляя, я соскочила на подножку, оттуда – на дорогу и со всех ног понеслась к берегу Терека.
Громкий злобный крик раздался за моей спиной. Потом – свист кнута, ударившего в тощие спины коней, и коляска понеслась за мной во весь опор.
Я чувствовала, я сознавала, что в следующую же минуту она нагонит меня.
– Княжна Нина! Княжна Нина! – кричал вне себя Доуров, – остановитесь!
О, я прекрасно слышала призывы Доурова, но не собиралась подчиняться. Я знала только одно: надо уйти, убежать, во что бы то ни стало. И я бежала, бежала, сколько было сил в моих быстрых ногах.
Потом я ясно услышала, как остановилась коляска, и Доуров, выскочив из нее, устремился вслед за мной. Вот он уже настигает меня, вот хватает за руки, и вдруг – топот других лошадей и стук другой коляски доносится до меня.
По-видимому, навстречу нам, скрытая соседними утесами, направляется другая коляска. Я хочу прислушаться, хочу дождаться, но мой спутник, схватив меня под руку, тащит за собой к экипажу.
– Едем же, едем, княжна! – твердит он, – не надо быть упрямой, не надо быть ребенком.
Но я не слушаю его. Я рвусь туда, вперед, откуда слышится топот коней и стук экипажа, инстинктивно чувствуя, что там мое спасение.
– Скорей! Сюда, скорей! Спасите! – мне кажется, что весь протест и всю надежду мне удается выразить в этом крике…
– Но это безумие! Безумие! Что вы делаете? Зачем вы кричите? – шипит над ухом ненавистный голос, и Доуров старается втолкнуть меня в фаэтон…
Наша коляска поворачивает назад… Николай взмахивает кнутом, лошади прибавляют ходу! Минута… Еще минута, и желанное спасение останется далеко позади.
– Нина! Нина! Вы ли это? – раздаются голоса позади. Вне себя я вскакиваю, оборачиваюсь назад. Так и есть! Недаром я ждала спасения. Это они – они, мои дорогие! В настигающей нас коляске я вижу их: Люду и кузена Андро!.. Они здесь, за моей спиной! Я протягиваю к ним руки, откидываю вуаль и кричу во весь голос:
– Люда! Андро! Ко мне! Сюда, скорее!
Потом все как-то разом поплыло перед моими глазами – и небо, и Терек, и длинная, узкая, как змея, дорога…
Почва уходит из-под ног, небо падает на землю, земля разверзается подо мной, и я падаю навзничь, сильно ударившись головой о кузов коляски…
