Леонид Андреев
Письма к Н. А. Чукмалдиной
Будьте другом, поговорите с нею сами, и при Вашей опытности и без моих слов – что она готова идти на меньший оклад, нежели Виндинг. А я со своей стороны приложу все усилия тому – как человек благородный – чтобы и на ближайший сезон не оставить Ваш театр без моей пиесы; кстати же, «Гаудеамус»[31] идет у Вас так хорошо (об этом пишет мне и Чукмалдина), что и для меня постановка у Вас является настоящим удовольствием.
Три года я уже не был в Москве, просто даже стыдно; на будущий год буду непременно и сам погляжу на старого студента.
13
<21 мая 1915 г.>
Надечка, дружочек мой милый, скоро увидимся. Я отправляюсь с Голоушевым[32] вояжировать и 5-6-го буду в Москве, дня на четыре. И по меньшей мере один цельный день хочу провести с тобой. Ладно? И как мне известить тебя, твой телефон? Где остановлюсь, еще не знаю твердо, вероятно, по обычаю в Лоскутной[33]. И очень мне хочется видеть тебя. Ах, Надечка!
Не писал тебе потому, что снова был болен, не владел рукою, но это пустяки: главное, тяжкое было настроение, при котором хотелось только молчать, быть невидимым и неслышимым. Мало-мало придавило меня к земле. С тобою буду смеяться.
Сегодня пишу Коршу[34] и формально обещаю ему дать «Младость». Он писал мне о тебе, говорит, что ты ему понравилась и вы поладили «с двух слов». Хитрая он бестия!
Можно тебя пока поцеловать? Дружочек, напиши мне твой телефон, я еще успею получить. А писать трудно, еще болит рука.
Твой Л.21 мая 1915.
14
<13 октября 1915 г.>
Откуда ты взяла, что сержусь? Молчание – не моя система. Когда я сержусь, я тотчас же и ругаюсь, кричу и безобразничаю, но не молчу. Молчал же потому, что занят анафемски, как портной под Пасху.
А Коршу поспешил написать[35], чтобы он на тебя не сердился – видишь, какой я дипломат! Теперь молись Творцу, чтобы Адамычу пришлась по душе пиеса, а то он тебя съест, за мое здоровье живьем проглотит. В «Младости» есть ролька для тебя, приятна, можно выдвинуть.
В Москве буду 18-го, остановлюсь у Добровых[36]. Позвони. А это хорошо, что я так надуваю с своим приездом: теперь меня ждут и клянут, как Наполеона, получается торжественный въезд, и извощика возьму на белой кляче.
Жму руку и очень сочувствую твоему нездоровью, ибо сам трещу головою. Скверно!
Леонид Андреев.
13 октября.
Для стиля и от важности фамилию штемпелюю.
15
Надюшечка! Это верно, что телефон испорчен и что я по-прежнему верчусь белкой. Как только телефошка выздоровеет, буду звонить актерочке.
«Тота»[37] посылаю, но только, будь друг, пришли его обратно завтра утром, нужен. Певцов[38] был отвратителен и оскорбителен.
Мои compliment… Signora![39]
Не пишу «S», спешу.
Твой Л.
Адрес: Надежде Александровне Чукмалдиной.
16
<2 апреля 1916 г.>
Наденька, лукавая женщина! Твой друг, Леонид, болен и уже два месяца в больнице[40]. Сто болезней. Совсем плох стал малый – тебе его жаль? Мне нет, я не люблю больных и кислых. Он очень изменился, как-то повыцвел, поскучнел; прежде я часами мог болтать с ним без скуки – теперь через полчаса хочется от него бежать. Ноет, жалуется на какие-то головные боли, раздражителен и даже груб. Во что превратился человек!
