Леонид Алексеев
Операция «Бангладеш»
11
1993, Москва-Самарканд-Самара
Сколько дней гудела общага на Вернадского, отмечая окончание обучения Валентининого курса, доподлинно не известно. Юрфак МГУ наконец избавился от коктейля из дотошных зубрил и обнаглевших «сынков» и «дочек», концентрация коих на потоке зашкаливала. Бутылки шампанского, водки и пива перестали считать уже к вечеру первого дня. Веселье затухло само по себе, как пожар, который некому было тушить. Просто бывшие сокурсники перестали друг друга узнавать, и настала пора разъезжаться. Направления в похмельных головах путались, и, поскольку у пьяных юристов плохо с географией, одним прекрасным утром Валя нашла себя в поезде Москва-Самарканд. Она, полулёжа в углу на нижней полке плацкартного вагона, открыла глаза и увидела напротив себя лица узбекской семьи, полные то ли сочувствия, то ли скорби. Валя ощупала сумочку и сипло уточнила дату. Вялая радиосеть поезда транслировала ритмичную, но однообразную музыку с преобладанием ударных. Барабаны отбивали по вискам национальные ритмы. За окном тянулись раскалённые ослепительным солнцем пески. Один взгляд на них, и жажда становилась смертельной. Девочка в тюбетейке, разноцветном платье и штанишках сардельками держала ополовиненную бутылку с водой. Валя промычала, протягивая руку, – простая мысль о воде скрючилась в голове и не влезала в слова. Девочка отдала бутылку. Вода быстро кончилась, но Валя ещё долго держала бутылку у рта перевёрнутой. Поезд уверенно отстукивал километры среднеазиатской земли, унося Валю всё дальше от Самары, где её ждали родители, хорошая работа и белый автомобиль «девятка» – подарок на окончание университета. Валин отец занимал серьёзный пост в прокуратуре области. Он и «сосватал» дочу на место помощника прокурора Советского района города.
В Самарканде Валя первым делом купила воды и узнала когда обратный поезд. Она стояла под расписанием, пила, и в голове зарождался гениальный по своей простоте и эффективности план. Первым делом привести себя в порядок, затем позвонить родителям и попросить выслать денег на обратный билет и на ночлег в гостинице. Валя, следуя наставлениям указателей, отыскала путь к туалету. В узком коридоре пёстрая восточная экзотика закончилась. Типичные для вокзальных задворок обшарпанные стены со штукатурными заплатками, грязный пол и моргающие тусклые лампы. Внезапно первый этап Валиного плана закончился рывком за ремень сумки и россыпью ярких искр в глазах. Когда сознание вернулось, Валя нашла себя в туалетной кабинке. Ни сумки, ни денег, ни документов. Только боль в голове – внутри, где-то под макушкой, и снаружи – на скуле под глазом. Валя потрогала шею. Цепочка с янтарным кулоном тоже исчезла.
Валя недолго думая отправилась в линейное отделение милиции. Скучающие молодые милиционеры встретили измученную красотку без энтузиазма, но узнав, что она в некотором роде их коллега, оживились и стали названивать начальству. Сочувствие и участие правоохранителей трогало Валю. Ей нравилось ощущать собственный вес, пусть и небольшой. Смущало только сомнение, мелькавшее в глазах черноволосых стройных парней в форме, когда они смотрели на синяк, разлившийся по Валиной щеке.
Валя созвонилась с родителями. Мать попричитала, но успокоила, мол, отец уже связывается с кем надо. Он и правда позвонил в Ташкент прокурору республики, объяснил, что к чему, кое-что пообещал, на кое-чём настоял. Прокурор дипломатично предложения и посулы выслушал, требования выдвинул, радостно на всё согласился и позвонил Каримову. Так-де и так, молодой специалист с московским образованием, потомственный юрист, отпускать нельзя. Ислам Абдуганиевич – президент и бывший первый секретарь республики Узбекистан – дал добро запрягать. Диплом восстановили быстро, а с паспортом дело зависло на месяцы. Тянула Валя ярмо за трёх битюгов, но зато и зубы отрастила – иной хищник позавидует. В Самаре её так и прозвали потом: «Самаркандская львица». Но как только Союз затрещал по швам, и треск стал слышен невооружённым ухом, Валентина из Самарканда сбежала.
В ожидании серьёзного дела Валя точила зубы о всякую мелкую сволочь – районные банды, наркодилеров, авторитетов средней руки и приблатнённую шушеру. Крупная дичь сама вылезла из логова. Нарисовалась, что называется, не сотрёшь. Примерно через год работы в прокуратуре, Валентина почувствовала осторожное прощупывание извне в поиске слабых звеньев. Тонкий, еле ощутимый интерес к нуждам и «болевым точкам» сотрудников прокуратуры остался бы незамеченным, не пройди Валентина школу среднеазиатских подковёрных игр. В обществе правовых обычаев и «пустынной казуистики» интуиция, а проще – «чуйка», быстро становится отзывчивой, как нерв под сточенным ногтем медвежатника.
Валя изящно вписалась в игру, определилась с правилами и вскоре сквозь «туман войны» проступил профиль Газизова Фердинанда Гаязовича – начальника таможни самарского аэропорта Курумоч. Валентина не торопясь выжидала, наблюдала, собирала сведения. Через полгода Газизов напоминал муху на затянутом паутиной чердаке. Взмах руки, и мухе уже не выбраться. И повод подходящий появился. Валентина узнала о претензиях таможни к директору частного зоопарка Павлу Сергеевичу Юсенкову.
12
1997, Самарская область, посёлок городского типа Берёза
Павел, не доезжая аэропорта, свернул в Берёзу.
– И зачем мы сюда? – поинтересовался он, паркуя свою Волгу-сарай рядом с храмом.
– Куда бы вы, Павел, побежали на их месте? – Валентина отстегнула ремень безопасности. – Я бы, например, туда, где есть деревья. А тут как раз ближайший лес.
– Я бы тоже… с вами побежал. – Павел дёрнул ручник.
– Сейчас и проверим. Есть идея. – Валентина открыла дверцу и, грациозно выпорхнув из машины, захрустела сапожками по снегу.
Павел покряхтел, вышел и закрыл двери, дёргая по нескольку раз за ручки.
– Спасибо, конечно, Валентина, за компанию, вы очень добры, но сдаётся мне, всё это бессмысленно.
– Доброта – тоже вклад. Думаете, не найдём? – Валентина взяла Павла под руку, опустив на его предплечье невесомую ладошку в кожаной перчатке цвета беж.
Павел растрогался и растерялся.
– Нет. В смысле, да, думаю, что нет.
– Я бы наказывала за пессимизм, – Валентина отвернулась, но Павел успел заметить её улыбку и поспешил исправиться:
– Нет-нет, я реалист всё же больше.
– Это хорошо, – Валентина едва ощутимо прижалась к руке Павла, – но оптимизм – это, как известно, недостаток осведомлённости – тоже наказуемо.
Павел, чувствуя, что его позиции укрепились, посетовал:
– Вообще, мне даже не потери жалко, а… Пропадут же зимой – замёрзнут. Хотя и деньги большие, конечно. Эх!
– Я тут взяла на себя ответственность подготовить кое-что, попросила знакомых ребят. – Валентина отпустила руку Павла, сложила ладошки рупором и крикнула: – Сержант! Ребята, несите тыкву!
Откуда ни возьмись появились трое молодых людей в камуфляже. Один нёс тыкву, а два других – клетки.
– Да вы и правда, Валя, оптимистка! – Вооружение парней обескуражило Павла.
– Клетки ещё есть. – Мелкова, покрутив в воздухе пальцем, указала на ветвистый тополь. Сержант утвердил тыкву у комля дерева и привязал её скотчем к стволу. Сверху тыквы, на месте хвостика, виднелось заткнутое тряпкой отверстие. Сержант переглянулся с Мелковой и вытащил тряпку. Валентина подняла большой палец:
– Не приглашать же охотников из Индии. Попробуем сами…
– Что вы задумали? Я заинтригован! – недоумевал Павел.
– Идите сюда, – Валентина увлекла Павла за пышную ель.
Солдаты подхватили клетки и растворились в осиннике.
Близость Валентины, её беззащитность и терпкий аромат духов одурманили Павла. Он по инерции, следуя за ней в их импровизированный наблюдательный пункт, обнял её за талию и наслаждался стремительным сближением их губ.
– Смотрите, Павел, смотрите! – зашептала Валентина.
Павел чуть присел и всмотрелся между еловых лап. К тыкве, тревожно оглядываясь, подходила обезьяна. Она села рядом с тыквой, в нерешительности погрызла ногти и запустила руку в отверстие.
– И что дальше? – Павел выбирал ракурс поудобнее. – Увидит нас и убежит.
– Идёмте, – Валентина решительно вышла из-за ели.
Обезьяна запрыгала, заверещала, но в тыкве её будто держала за руку неведомая сила.
– Мальчики! – весело крикнула Валентина.
Солдаты снова появились, как будто из воздуха материализовались. Бряцнула дверца клетки. В мгновение ока обезьяна оказалась взаперти.
– Смотрите, Павел, сработало! – Глаза Валентины светились счастьем.
– Обалдеть! – Павел разулыбался, видя её по-детски искреннюю радость. – Почему же она не вынула руку?
– Алчность, жадность и глупость ещё никто не отменял, – кашлянула Валентина и посерьёзнела.
– У обезьян они тоже есть? – Павел напустил на себя картинную озабоченность.
– Даже если и есть, им они простительны. – Валентина поправила платок на шее. – Обезьянка просто хотела банан. А люди так и бегают всю жизнь со своими тыквами… Сколько ещё?
– Тыкв? – Павел остановился.
– Обезьян! – засмеялась Валентина и хлопнула Павла ладошкой по груди.
– Девятнадцать, – Павел даже не пытался скрыть скорбь.
– Ничего, думаю, заставим таможню заплатить за поимку, – в голосе Валентины лязгнуло железо, в глазах блеснул лёд, она сосредоточилась, но тут же вновь потеплела: – Ещё есть способ с пивом. Человек пьёт на глазах у обезьяны, оставляет полную кружку, чтобы обезьяна видела, а сам прячется. Обезьяна «обезьянничает» – пьёт тоже, и падает пьяная. Тут её и ловят.
– Не, – разочарованно протянул Павел, нам такое не подходит. Во-первых, после девятнадцати кружек я сам стану бабуином, а во-вторых, обезьяне вряд ли дадут подойти к пиву.
***
Ирина восхищённо посмотрела на Павла:
– Так ты всё-таки открыл зоопарк?! Здорово! Молодец!
– Открыл, Ира, открыл, – устало понурился Павел.
– Мог бы и пригласить как-нибудь, – передёрнула плечами Татьяна.
Павел недоумённо втянул голову в плечи и развёл руками:
– У нас с восьми утра и до девяти вечера открыто. Дети до семи лет – бесплатно.
– Ну, мои-то постарше. Ничего, мы заплатим, – успокоила Татьяна.
– А мои в самый раз проходят, – рассмеялась Ирина.
13
1997, Самара, аэропорт «Курумоч»
Валентина вошла в кабинет начальника таможни, не здороваясь. Её каблуки, как метрономом, отбивали зловещий ритм.
– Я вас предупреждала, Фердинанд Гаязович, просто признайте по-хорошему вину таможни за разбежавшихся обезьян. Но вам так, хотелось взятки получать от Юсенкова, да?
Газизов снял очки и откинулся в кресле.
– Вы такая молодая, Валентина Александровна, и уже такая вредная. Какие взятки? Я вас привлеку за клевету.
Валентина, чуть присев, театрально прикрылась руками.
– Ой, что вы, Фердинанд Гаязович! Никаких взяток, нет-нет!
– То-то же, – осторожно улыбнулся Газизов.
– И без них у вас нарушений едва ли не на пожизненное, – Валентина выпрямилась и накачала интонацию эпическим драматизмом.
– Что вы мелете?! – Газизов кинул очки на стол.
– Я-то? – Валентина состроила гнев глупой блондинки. – А вот почитайте. Некоторые пикантные выдержки из расследования.
Валентина кинула на стол Газизова папку. Газизов, читая первые файлы, ухмылялся, но ближе к середине занервничал и вытер лоб платком.
– Вы же только про обезьян говорили! – Маска дружелюбия далась ему с явным трудом.
Валентина присела на край стола и проникновенно произнесла:
– Это вы, как макака, схватили щепотку риса в тыкве и с голой обезьяньей задницей строили из себя великого борца за права животных и поборника законности.
– Да что вы себе позволяете?! – запыхтел Газизов.
– А вы перечитайте, раз память короткая. Впрочем, я и рассчитывала на Юсенкова. Приманка – высший сорт. Знала, что вцепитесь в него мёртвой хваткой.
Газизов притих и пошёл на попятную:
– С обезьянами Павла Сергеевича вышло недоразумение, признаю…
– Поздно пить боржоми, гражданин Газизов. – Валентина решительно встала и отняла у него папку.
– Я ещё не гражданин, – нахмурился Газизов.
– Чего? – Валентина взглянула на начальника таможни с брезгливым удивлением.
– Ай, не путайте меня! – махнул он рукой. – Собаки же нашли наркотики.
– Они вам их показывали?
– Они сели у клетки с мартышками этими. Сели, как будто там героин, – Газизов затряс над столом перевёрнутой ладонью, будто там сейчас стояли клетки.
Валентина упёрла руки в боки, и сама себе напомнила учительницу начальных классов.
– Они сели, – назидательно начала она, – потому что обезьян перед вылетом кормили экзотическим фруктом тошнир-блеванг. Они после него хорошо полёт переносят и долго сыты. Собаки часто путают запах этих плодов с героином. А вы теперь тоже в клетку сядете. И хорошо, если вас хоть так будут кормить. Всего-то надо было извиниться за обезьянок и оплатить их поимку. Всё!
Нервы Газизова сдали. Он вскочил и затараторил:
– Я всё оплачу!
– Теперь-то – само собой, – Валентина заговорила баском и развела руками, будто обнимая надувающийся шар.
Лицо Газизова пошло злыми морщинами и посерело.
– Стерва ты зелёная! Знаю я про вас с Юсенковым! – Из перекошенного рта на стол брызнули слюни.
– Вовремя я папочку убрала, – хмыкнул Валентина, брезгливо разглядывая начальника таможни. – Ну, знаете, никто не свят. – Она одёрнула блузку.
– Святое вспомнила? – шипел Газизов. – Ты хоть знаешь, что это слово значит?
– Святой – это тот, кто никому не должен, – чеканя слова, парировала Валентина. – Среди живых таких не бывает.
Газизов дёрнулся, обозначая намерение выскочить из-за стола.
– Ты теперь мне должна. Я с тебя взыщу. Взыщу! – Он потряс кулаком над головой.
– Вы мне, Фердинанд Гаязович, наскучили, – Валентина взялась за ручку двери и томно, впологляда, потрясла папкой. – Тут полсрока примерно. Возместите Юсенкову десять миллионов, и папка ваша с оригиналами всех материалов. Прощайте!
***
Татьяна протиснулась от двери на своё место.
– Крутая ты баба, Валька! – Она, кряхтя, уселась на полку. – Только получается, разменяла ты Пашку в своей игре.
Павел обиженно поддакнул:
– Ага, звонил мне Газизов потом, рассказывал, как ты меня наживкой выставила.
– Чего теперь горевать? – Валентина подсунула Павлу свой пустой стакан. – А тогда лучше и придумать нельзя было. Твои обезьянки им дорого обошлись. И ты под контролем, на глазах всё время. Расследование прошло с блеском. Приятно вспомнить.
– Ну, это кому как, знаешь. – Павел с остервенением плеснул из бутылки, даже брызги полетели.
Татьяна оживилась и села к остальным вполоборота.
– Короче, слушайте. Дозвонилась я до мужа, рассказала ему в двух словах. Он сказал, что в нашем поезде сотрудники ФСБ едут, они нас в обиду не дадут. Тебе, Пал Сергеич, персональный привет.
– Угу, спасибо персональное! – Павел хлебнул из горлышка и надкусил пирожок.
Татьяна понизила голос и заговорщицки зашептала, подавшись вперёд:
– Надо собрать этих… Грыжемелика с Вахмуркой2. Где Жорик? Пусть пойдёт и поторопит своего Марика.
14
2005, поезд Москва-Самара
Вагон ресторан походил на красивый школьный пенал – разноцветный и с отделениями. Буфет, вдоль одной стены – барная полка – стойкой её не назовёшь – с высокими табуретами, под окнами противоположной стены – столики. В конце вагона за буфетом – пендельтюр на кухню. Тихая попса из поездной радиосети настраивала на романтику. В грязных потёках на стёклах полуденное солнце радостно играло с тенями мелькающих за окнами опор контактной сети. До «полной посадки» ещё часа два – считай, только тронулись. За первым от буфета столиком питалась молодёжь – парень в чёрной майке и девушка в жёлтом топике сидели, а их друзья стояли у стойки буфета – парень в тёмно-синих брюках и розовой рубашке и девушка не пойми в чём красном, заправленном в белые джинсы в обтяжку. Марик вошёл, шагая по-хозяйски широко и твёрдо.
– Прости, красавица, мне только спросить… – он звонко шлёпнул по обтянутой белой джинсой девичьей корме и позвал буфетчицу: – Сердце моё!
Поезд прогрохотал по стальному мосту. Девушка оценила галантность Марка, взвизгнула и ответно-звонко ударила его ладонью по щеке.
– Нахал! Убери руки!
– Да чё ты?! – искренне удивился Марик, но понял, что к обмену пощёчинами сейчас подключится парень в розовой рубашке.
– Ты чего-то хочешь, мужик? – парень задрал голову и с наглым вызовом открыл рот.
Марик пошёл ва-банк:
– Чё б я пришёл тогда, если б не хотел?
Парень потянулся к нему, но Марик резко толкнул девушку к стойке буфета. Девушка сбила руку парня, и они оба оказались лицом к буфетчице. Та выпучила глаза:
– Ребята, только спокойно!
– Ах ты… – взбеленился защитник девушки.
Он развернулся к Марику и хотел, видно, подвинуть девушку, но не рассчитал: бедная, взмахнув рукавами красного не пойми чего, плюхнулась задом на столик обалдевших чёрной майки и жёлтого топика. Марик присел, и над ним пролетел кулак – второй рукой, продолжая вращение корпусом, парень целился Марку в голову. Парень крутанул туловище в обратную сторону и отмахнулся вытянутой рукой, надеясь на обратном движении поразить-таки цель. Марик правой рукой блокировал локоть противника, а левой, зайдя ему за спину, обхватил его шею и сдавил горло. Обладательница жёлтого топика прикрыла рот ладонью и завизжала. Чёрная майка вскочил, являя миру красные бермуды.
– Наших бьют! – истерично крикнул он и повис сзади на Марике.
Буфетчица с видом человека, знающего технологию до секунды, толкнула официанта в плечо:
– Зови милицию! Петровича – он в соседнем вагоне!
Официант кивнул и на рысях выбежал из ресторана.
Марик отпустил шею розовой рубашки и под весом чёрной майки попятился назад по дуге. От удара об стену кинетическая энергия, накопленная чёрной майкой, вырвалась из его горла зычным кряком. Чёрная майка ослабил хватку, но розовая рубашка успел ударить Марика одной рукой в живот, второй – в лицо.
Упруго отыграл пендельтюр, выпуская на сцену повара при всём кухонном параде и с будёновскими усами. На фоне могучей груди едва различались скалка и кухонный топорик.
– А ну! – пробасил повар и сердито нахмурился, явно переигрывая.
– Стой! – буфетчица, подняв и растопырив руки, бросилась ему наперерез. – Рано ещё!
Марик пнул розовую рубашку в живот, сбросил вращением корпуса чёрную майку и успел пробежать пару шагов. Но жёлтый топик выставила в проход голую ногу в шлёпанце, Марик споткнулся и растянулся на полу. Розовая рубашка, чёрная майка и джинсы в обтяжку уселись на Марка верхом и принялись мутузить почём зря.
Между столиков вполоборота прогарцевал официант. Он услужливо кланялся ковыляющему следом Петровичу. Милиционер с ходу ткнул дубинкой в грудь розовой рубашке и одышливо просипел:
– Ты. Встал бегом!
Наездники неохотно поднялись с Марика и отступили к буфету. Девушка, сюсюкая, принялась оглаживать розовую рубашку. Он отдёргивал руки дамы и, пыхтя, вертел головой. Чёрная майка, морщась, разминал спину. Жёлтый топик ойкала, рассматривая отдавленные Мариком пальцы на ноге.
– Никому не расходиться! – рявкнул отдышавшийся Петрович и персонально озадачил официанта: – Двери закрой, бегом, не пускать никого! Официант услужливой иноходью метнулся к двери. – Расследовать будем, – в голосе Петровича послышалась нежность. – Кофейку мне свари, – подмигнул он буфетчице.
Та вытянулась во фрунт:
– Петрович, будет сделано! – И тут же потрепала его по руке: – Расследуй, не волнуйся.
Милиционер втиснулся за столик рядом с жёлтым топиком. Марк сел на полу и сплюнул кровавую слюну. За окном промелькнул мостовой переход через пути пригородной станции.
– Вставай давай! Расселся… – глаза Петровича блеснули над пухлыми щеками.
Марик изящным разворотом поднялся с пола и уселся напротив Петровича за столик. Розовая рубашка рванулся вперёд:
– Куда?! Это наш стол!
– Рот закрыл! – осадил его Петрович. – Сейчас все столы мои. Документы приготовили. Бегом!
У дальней двери в вагон загомонили. Жорик толкал перед собой официанта, как маневровый тепловоз сошедшую с рельсов вагонетку. Малый наконец сдался и виновато прогнусавил:
– Петрович, тут это…
– Сказал же… – милиционер тяжело выдохнул и опустил голову. – Н-е-п-у-с-к-а-т-ь. Ты «не» с глаголами не доучил, что ли?
– Петрович, это к тебе, – заскулил официант. – Ты взгляни, а потом уж… Ну, вы тут сами, ага?
Петрович грозно и с подозрением зыркнул на Жорика:
– Кто такой? Ещё один искатель приключений?
– Да, бать. Отойдём-ка на секунду, – дружелюбно предложил Жорик.
– Дабать на нарах будешь, – отрезал Петрович. – Настоящие милиционеры не отходят – стоят на своём.
Жорик склонился к Петровичу и, глядя ему в глаза, подпустил в тон металла:
– Идём, батя, карту покажу. С крестиком, где сокровища. Потом спасибо скажешь. А то и у тебя приключения начнутся.
– Ну, смотри, малахольный… – нехотя поднялся Петрович.
– Вот и ладушки. – Жорик направился к кухне и толкнул кулаком пендельтюр.
Глубокая кубическая мойка для посуды блестела начищенной с утра нержавейкой. Поезд побежал по стрелочным переводам промежуточной станции. Вагон закачался и застонал усталым железом. Жорик для устойчивости припал бедром к мойке и показал Петровичу удостоверение. Петрович суетливо нахлобучил фуражку, встал по стойке смирно и отдал честь:
– Виноват, товарищ капитан!
– Тише-тише, батя, – Жорик похлопал милиционера по отколесившемуся животу.
– Сами видите… – виновато сощурил глаз Петрович. – Сразу и не поймёшь, с кого сколько… Кто где, то есть…
Жорик осмотрел кухню и распорядился:
– Так, давай сейчас по-тихому. Мы уйдём, а ты тут вздрючь молодёжь… На твоё усмотрение, короче.
– А с вами потом?.. – глаза Петровича блеснули, и он потёр несуществующую купюру между большим и указательным пальцами.
– От-ставить! – грозно осадил милиционера Жорик.
– Есть! Понял! – Петрович разве что каблуками не щёлкнул.
Пендельтюр жалобно скрипнул, пропуская повара.
– Коньяк есть? – Жорик посмотрел на повара снизу вверх.
Повар брезгливо отвернулся:
– Крепкого алкоголя не держим. Нам не положено.
– Бегом! – вмешался Петрович.
Повар вздрогнул, проворно достал из рундука бутылку и протянул её Жорику.
В салоне стояла напряжённая тишина, срываемая время от времени нервным перешёптыванием молодых людей. Жорик хлопнул Марика по лопатке:
– Вставай, пошли.
– А коньяк? – разочарованно протянул Марик.
Жорик взвесил на ладони бутылку:
– Взял. Безалкогольного.
***
Марик с Жориком покинули театр боевых действий, и Петрович снова развернулся по-маршальски.
– Кто главный? – прокряхтел он многозначительно, втискиваясь на прежнее место.
– Вы? – нерешительно предположил розовая рубашка.
– Из вас, дурень.
– Я, – приосанился парень.
– А чего ты-то? – возмутился чёрная майка.
Петрович указал пальцем на розовую рубаху:
– Остался, остальные на выход. Бегом!
Массовка пришла в движение. Официант и буфетчица исчезли на кухне. Чёрная майка и джинсы в обтяжку лихорадочно собрали мелкие пожитки и с жалостливой нерешительностью смотрели на жёлтый топик, запертую Петровичем в западне. Девушка не осмелилась обратиться к милиционеру и просто перелезла через стол – Петрович едва успел убрать чашку с кофе. Молодёжь испарились, бросив товарища.
– А со мной что? – Розовую рубашку больше не тянуло на ратные подвиги.
Петрович не спеша достал из планшета бланки протокола и ручку.
– Это ты, сынок, у психиатра спросишь, что с тобой. Моё дело протокол составить, по месту службы или учёбы сообщить, с поезда снять, может, даже задержать.
– А нельзя… – парень стёр со лба пот. – Ну… как с ними…
– Не, сынок, как с ними точно нельзя. – Петрович расписал ручку на старом чеке. – Другие предложения есть?
– Ну… пятьсот. – Глаза парня округлились от напряжённого ожидания исхода попытки.
– Не темни, сынок. – Петрович отхлебнул кофе и с отеческим пониманием склонил голову набок: – Показывай бумаги.
В руках парня появилась пятисотрублёвая купюра:
