Леонид Алексеев
Операция «Бангладеш»
8
1989, Новочеркасск
За три месяца Ирина освоилась в Новочеркасске, как в родном городе. По приезде, в середине августа, она, боясь заблудиться, день за днём осваивала новые улицы и переулки. Ходила кругами и радовалась, если выходила к намеченной площади, сворачивала за правильный угол, садилась в автобус на нужном маршруте. Поначалу автобус ходил только к месту работы, но Ирина не стеснялась расспрашивать коренных новочеркасцев, расширяя географию мест назначения. Для новоиспечённого педагога общение на улице – сущие пустяки. Сама она, конечно, вряд ли распределилась бы в интернат для слепых и слабовидящих детей, но и отказываться не стала. На родине, в Самаре, она жила после смерти родителей у тётки, а у той своих трое. Теперь Ирина нет-нет да и посылала ей пятёрку-другую с зарплаты.
Первого сентября Ирина с головой погрузилась в учебный процесс. Про должность воспитателя-психолога не рассказывали в институте, приходилось осваиваться с новыми обязанностями «в бою», привыкая к общению со слепыми детьми. Ирина покупала им килограммы конфет и шоколадок только бы отделаться от необъяснимого чувства вины. Особенно перед учениками классов с литерой «Б» – они, по мягкой формулировке, отставали в развитии. Правда, ранняя самостоятельность порождает обострённую практичность. Конфетами долго сыт не будешь, поэтому на сладости Ирины Григорьевны выменивалась тушёнка, картошка и брикетики лапши «Анаконда».
В своей комнате общежития Ирина часто завязывала глаза, пытаясь вести хозяйство вслепую. Потом просто отмывала пол и покупала новую посуду. В конце осени приударил морозец. В воскресенье Ирина впервые за прошедшие месяцы отправилась в Ростов купить тёплые колготки и присмотреть при случае платье. Час на автобусе, ещё сорок пять минут на маршрутке, и приехала на рынок Тимерник – ей посоветовала комендантша общежития. Идёт Ирина глаза прикрыла, представляет себя незрячим в незнакомом городе. Шаг-другой, запаниковала и поскользнулась на льду первой же лужицы. Кое-как сгруппировалась и села на корточки, опёршись о бордюр.
– Пьяная, что ли? – недовольно пробурчала старушка в зелёном пальто и сером платке. – Дети вон слепые как играют, а эта, зрячая, на ногах не стоит. Тьфу!
– Слепые дети? – опешила Ирина. – Где играют?
– Да тут, на рынке, – прохожий подал ей руку и помог встать. – Не ушиблись?
– Нет, спасибо… – Ирина, не глядя на спасителя, поспешила в проход между ларьков и палаток.
Иди на звонкий голос баяна и найдёшь или свадьбу, или другой какой праздник. Ирина нашла двух одиннадцатиклассников на центральном «перекрёстке». Несколько проходов соединялись тут, образуя подобие площади. Контейнеры с хозтоварами, «джинсой» и свадебными платьями, прилавки с пальто и куртками, стеклянный киоск с восточной едой. Деловые пузатые дядьки в коже и дорогих меховых шапках, тётки с золотыми зубами и рой разномастных горожан-покупателей. Толик Золотарёв энергично растягивал меха баяна, а Серёжа Рассельников терзал струны видавшей виды гитары. Перед ними стояла открытая спортивная сумка. Её яркий красный цвет смотрелся пятном крови на пыльном асфальте. И по этой крови гарцевал чёрный конь на жёлтой эмблеме в виде щита. В сумке россыпь мелочи стыдливо пряталась под несколькими смятыми рублями, похожими на бездомных калек.
Бодрая композиция закончилась, и полилась жалостливая мелодия. Сергей под трогательный перебор запел:
Жар пустыни, зелёные дали,
И глубины холодных морей.
Мы в мечтах и не то повидали
Средь аккордов гитары моей.
Ирина заслушалась было, но звон монет вернул её в чувства. Ей захотелось по-матерински вскрикнуть как можно громче: «Это что такое?!» и даже по-отцовски снять ремень.
– Хорошее представление, мальчики! – Ирина дотронулась до плеча Толика. Ребята перестали играть и настороженно прислушались, поворачивая головы и вытягивая шеи, будто рассматривали невидимую цель через чёрные очки. – А «Мурку» слабо? – Ирина шутила, но голос её предательски подрагивал.
– Здравствуйте, Ирина Григорьевна! – первым сообразил Толя.
– Здрасьте… – Серёжа положил гитару на колени, и ребята замерли в нерешительности.
– Собираемся, – вздохнула Ирина.
Пока Толя и Серёжа наощупь зачехляли инструменты, вокруг шипели и скалились торговцы.
– Ничем не брезгуют! На сиротах выезжают.
– Привозят, увозят…
– А ещё одета прилично…
– Такая молодая, а совести ни грамма…
Ирина расправила у Сергея на плече лямку от гитарного чехла и подняла кофр с баяном.
– Тяжёлый, – усмехнулась она.
– Подождите! – Толик наклонился и обшарил асфальт, орудуя руками как мётлами. – Сумка!
Толя застегнул молнию и как бы невзначай встряхнул сумку. Оценка заработка по весу и звону не ускользнула от Ирины. Она взяла Толика за руку, Серёжа положил ему ладонь на плечо, и они втроём отправились на автобусную остановку.
Мотаясь на задней площадке автобуса под звон «бутылок» из-под днища, Ирина спросила:
– Где инструменты взяли, у Вячеслава Андреевича?
– Да… – неохотно и не сразу ответили ребята.
– А он знает? – Ирина отшагнула, ловя равновесие на повороте.
– Нет, – встрепенулся Серёжа, и в поддержку ему Толик с готовностью замотал головой: – Нет, не знает!
– И зачем вы это придумали? – Ирина наконец собрала пацанов в одном углу, и сама нашла устойчивое положение.
– Ирина Григорьевна, – начал Толя слезоточиво.
– Мы родителям хотели на подарки заработать, – в тон товарищу заскулил Серёжа.
– Да, к Новому году, – продолжил свою «партию» Толя.
– Лучший подарок тот, – назидательно закивала Ирина, – который сделан своими руками.
Толик понурился. Сергей вздохнул и проворчал:
– Так мы же своими руками играем…
– Добираться трудно, наверное? – подобрала слова Ирина, преодолев неловкость.
– Ерунда! – просиял Толик. – Мы на попутке.
На пригородном автовокзале пересели на автобус до Новочеркасска. Ребята устроились в мягких креслах и заснули. Ирина смотрела то на мальчиков, то на пассажиров. Она мысленно уравновешивала весы в сотни раз чувствительнее аптекарских. Раскладывала на чашах и меняла местами гирьки педагогических принципов и нравственных правил, традиционных устоев и моральных прав. Наконец, пройдя через волнительную суету выхода из автобуса, Ирина усилием воли прижала стрелку весов к отметке «ноль».
– Значит так, мальчики, – твёрдость в её голосе предназначалась для мобилизации всего подросткового внимания, – сколько вам нужно?
– Ой, мы не возьмём, – испугано отшагнул назад Сергей.
– Нет-нет, мы не можем, – Толя выставил вперёд ладонь.
– Я просто так и не предлагаю, – возмутилась Ирина. – Организую вам несколько концертов, выступите – заработаете.
– А инструменты? – засомневался Толя.
– Поговорим с Вячеславом Андреевичем, – предложила Ирина, надеясь на понимание старшего коллеги.
– Не, он большую долю запросит, – сморщился Серёжа и поспешно пояснил: – Мне так кажется.
Аферистическая направленность разговора покоробила Ирину.
– Так, – строго сказала она, – мы с вами не какие-нибудь цеховики, подпольно на подарок родителям не зарабатываем. На языке ещё крутилась фраза про директорское благословение, но Ирина уже поняла, что совсем «по-белому» не выйдет. – Ладно, артисты, будут вам инструменты.
***
Сразу после новогодних каникул Ирину вызвал директор интерната. Михаил Васильевич Пауков слыл крепким хозяйственником и буквоедом.
– Ирина Григорьевна, – он не стал ходить вокруг да около, – вы зарекомендовали себя знающим специалистом, способным воспитателем. Дети к вам потянулись. Но, извините меня, эксплуатировать детский труд – это за рамками добра и зла!
– Я… – Кровь застучала в висках у Ирины. Она хотела присесть на стул у стены, но на нём стояла красная сумка с чёрным конём на эмблеме в виде жёлтого щита. Ирина опёрлась о стену.
– Что такое? Вам плохо? – Пауков вышел из-за стола, отбросил сумку и помог Ирине сесть.
– Но я не… Можно воды? – мысли прыгали тушканчиками, Ирина не могла сосредоточиться.
Пауков наполнил и подал ей стакан.
– Я позвонил и навёл справки. Золотарёв с Рассельниковым всюду выступали бесплатно. Инструменты из интерната не пропадали. Что это за хитрая схема не понимаю, Ирина Григорьевна! Может, Вы мне объясните?
Ирина выпила залпом.
– Инструменты я взяла напрокат. Кто вам рассказал, Михаил Васильевич, если не секрет?
– У нас маленький город, – Пауков замялся и присел рядом.
– Это ваша сумка? – держась за сердце, спросила Ирина.
– Сумка? – удивился Пауков. – А, нет, Слава забыл… Панченко… Ну, Вячеслав Андреевич.
Ирина встала и, держась за стену, пошла к двери.
– Сейчас вернусь.
Быстрым шагом, чуть ли не бегом, Ирина промчалась по коридору, дважды повернув направо, и оказалась в другом крыле перед кабинетом с табличкой: «Струнные инструменты». За приоткрытой дверью вполголоса напряжённо переговаривались несколько человек. После короткой стычки решимости войти и желания превратиться в ухо Ирина прислушалась.
– Нет-нет, исключено! – шипел Панченко.
– Ну, Вячеслав Андреевич! – канючил Золотарёв. – Всё же было хорошо, ну пожалуйста!
– Хватит, Толя! – упорствовал Панченко. – Второй раз вы меня не уговорите.
– Но почему нет? – вступил сладкоголосый Рассельников. – Смотрите, нам Коленка концерты устроила в доме престарелых, в военном госпитале и ещё мы в две станицы ездили, с казаками выступали…
– Кто устроил? – недоумённо прервал его Панченко.
– Ой! Ирина Григорьевна, – бросились наперебой исправляться мальчики.
– И добром это не кончится! – рявкнул Панченко. – Всё, тема закрыта!
Подростки ещё препирались, но Ирина перестала вникать в суть разговора. Она пошла обратно, обхватив себя руками и качая головой. Ей хотелось то смеяться, то ругаться. «Вот так, поступила по-взрослому, – Ирина открыла дверь своего кабинета и, оставив ключи в замке, прошла к столу, – помогла детям». Она вырвала из тетрадки листок, села и написала заявление об уходе. Объяснять, что отдала ребятам за выступления свои сбережения, она сочла уже не нужным.
9
1989, Самара
Парень у ограждения моста походил на статую. Не Аполлон, не Дионис, но и не Квазимодо. Достаточно хорош, чтобы заинтересоваться, и в меру неуклюж для жалости.
– Молодой человек! – осторожно позвала Ирина.
– Да, девушка… – Парень не обернулся, голос его прозвучал отрешённо, нараспев.
– Красивая река, правда? – Ирина облокотилась на ограждение.
– Река? Где? – Парень равнодушно вглядывался в серую даль.
– Внизу. – Ирина на полшага подвинулась к парню.
– В каком низу? – Парень медленно наклонил голову. – Да, надо же, река… Течёт…
– Это плохо? – живо поинтересовалась Ирина.
– Что именно? – Парень на пол-оборота повернул к ней голову.
– Что река течёт?
– Вроде нет… – По каменному лицу пробежала тень сомнения. – Хорошо так течёт, быстро, красиво. Почему это должно быть плохо?
Тихо зазвенели рельсы.
– А вам плохо? – Участие в голосе Ирины расплавило бы даже стальное сердце.
– Мне хорошо. Лучше не бывает. Ничтожеству не бывает лучше, – подбородок парня дрогнул.
На подъезде к мосту соловьём-разбойником свистнул локомотив.
– Завидую! – восхитилась Ирина. – Давайте тогда пойдём сейчас в одно тихое место, и вы мне расскажете чуть больше, хорошо?
– Зачем? – усомнился парень.
– Так вы же всё равно не прыгаете, – театрально расстроилась Ирина.
– Не прыгаю? – Парень подался вперёд и задумчиво посмотрел на реку. – Слушайте, хорошая мысль. И отсюда – в самый раз.
– Бежите от счастья? – Ирина придвинулась к парню ещё на полшага.
– Вы издеваетесь? – парень повернулся к Ирине, и на его лице обозначилась страдальческая мина.
По мосту загрохотал товарняк.
– Прыгнуть – надо перелезть! – Ирина едва перекрикивала стук колёс.
– Слушайте, вы смеётесь надо мной? – парень навис над Ириной. – Нет, ну, правильно, это смешно. Конечно! Я и сам хохочу внутри.
– Вас как зовут? – Ирина придержала парня за плечо и крикнула ему в самое ухо: – Меня – Ира.
– Павел, – теперь парень кричал в Ирино ухо: – Зачем вам? Это уже не важно.
Вагоны бесконечного состава плавно катились, лязгая железом. Ферма моста стонала в унисон. В оглушительной какофонии попеременно слышались гимн индустриальной мощи и юмореска о человеческом ничтожестве.
– С этой стороны ограждения, – Ирина развернула Павла спиной к реке, – можно только под поезд броситься, не интересуетесь?
Павел отшатнулся, его лицо перекосил ужас, рот искривился, как от кислятины.
– Прыгнуть в реку кажется не таким опасным. Под поезд – это… слишком жёстко: металл, масло, грязь, скрежет.
Последней проехала пустая платформа. Рельсы ещё поскуливали с облегчением, но вокруг уже разливалась благодатная тишина с запахом сирени и креозота.
– Да, некрасиво получится, – сделав вид, что взвешивает варианты, согласилась Ирина. – Знаете, Павел, вечер не лучшее время для сведения счётов, тем более с жизнью. Не надо ничего решать вечером. Недаром же: утро вечера мудренее. Сейчас мы с вами уйдём, а утром найдём вам подходящий мост.
– Почему женщины такие жестокие?
– А вы как думаете? – Ирине самой не хотелось думать, ей нравилось смотреть в глаза Павла.
– Я только что это понял, и у меня не было времени обдумать детали, – потупился Павел.
– Пусть жестокие, но мы готовы поддержать мужчину в любом его начинании. – Ирина взяла Павла под руку и слегка потянула. – Так что до завтра у нас как раз будет время разобраться в неприглядных качествах полов.
– Бред какой-то… – Павел схватился за ограждение и тряхнул головой. – Не помню, как я тут очутился.
– Бывает. Пойдёмте? Всё будет хорошо, – Ирина сжала бицепс Павла.
– Ну, если вы обещаете… – Павел смущённо улыбнулся, отпустил ограждение и пошёл следом за Ириной.
10
1993, Самара
Ирина каждый вечер накрывала на стол, будто съехался табор родственников или наступил внеочередной Новый год. Холодильник ломился от блюд в разной степени готовности и продуктов на любой вкус. Не считая сезонных закаток и сушёных грибов. Любила Ира время от времени устраивать тематические кулинарные дни – корейская кухня, итальянская, мексиканская, русская. Нажарит-напарит – пальчики оближешь. Павел удивлялся, где она брала продукты посреди всеобщей жизни впроголодь.
– Садись уже, Ир! – Павел распечатал бутылку водки.
Только что из морозилки, прозрачная жижка наполнила две хрустальные стопки тягучей ледяной струйкой. – Я, кстати, дома на выходных.
– Хорошо. – Ирина разыграла на столе блиц-партию в пятнашки, освобождая место для скворчащей сковороды – чёрная чугуняка под зелёной крышкой.
– В Германию не едем, сорвался перегон, – Павел выдвинул Ире стул.
– Отдохнёшь. – Ира кинула на спинку стула фартук и, довольная, уселась за стол. – Фух!
– Ну что, мать? – Павел подал ей запотевшую стопку. – Вздрогнули!
Павел заглотил содержимое рюмки молодцевато и жадно. Занюхал корочкой «рижского». Ирина, морщась, пригубила. Павел положил ей на тарелку селёдки с луком и плюхнул ложку салата. Ирина замычала и показала пальцем на бутылку газировки. Павел плеснул ей «Тархуна» в тонкий стакан с цветной аппликацией. Ирина пила зелёный пузырящийся напиток, будто три дня ходила по пустынным пескам. Наконец она поставила стакан, выдохнула и положила Павлу на тарелку пухлую нажористую котлету с дымящейся сковороды.
– Хотели с ребятами на дачах поработать, но мужику баню не завезли. – Павел подцепил кусок датской ветчины из гумпомощи – ватный и ненатурально розовый.
– А бани прямо целиком возят? – изумилась Ирина, нарезая селёдку.
– Не, брёвна. – Павел не стеснялся разговаривать с набитым ртом.
– Я тебе билет возьму на хоккей. В субботу. Помнишь, ты хотел?
– А чего один. Вместе пойдём. – Павел налил себе ещё водки.
– У меня ученик будет, – Ира виновато втянула голову, – надо мальчика порепетировать.
– Ир, зачем тебе ещё и репетиторство? – Павел чокнулся с Ириной недопитой стопкой и выпил так же лихо, как в первый раз.
– Паша, ты хлебушек бери, – Ира подвинула к нему хлебную корзинку.
Павел крякнул, хрустанул малосольным огурчиком и наколол разомлевшую жёлтую картофелину.
– Нет, серьёзно. В воскресенье у тебя психотерапия на дому.
– Да мне не трудно совсем. Чего бы не подзаработать? – Ирина примирительно улыбнулась и отпила «Тархуна».
– Всех денег не заработаешь! – Павел погрустнел и набычился. Ему ли говорить?! Сам-то всюду на подхвате, кругом бегом. Руки в масле, попа в мыле…
Ирина потрепала его за локоть.
– Всех и не надо, Пашенька. Ещё котлетку? Напомни, да, постирать надо вечером.
– Давай я постираю!
– Пашка, да ты чего? – рассмеялась Ира. – Машинка постирает.
– Ир, я не въезжаю, – Павел звонко положил вилку на тарелку. – Продлёнка эта в школе, психи твои, консультации бесконечные, ещё и репетиторство теперь. Что это, извини, жадность? Нам чего-то не хватает? Нет, скажи, как есть. Да, у меня заработки через пень колоду. Но налаживается же… Да, медленно. Чуть-чуть ещё заработать, и зоопарк откроем. Думаешь, не смогу? Я всё-таки кандидат наук. Несколько лет в вузе преподавал.
Ирина встала у Павла за спиной и принялась массировать ему плечи.
– Пашенька, золотой мой, ты и так трудишься не покладая рук. Отдохнуть тебе надо.
– Ира! – Павел взял бутылку, но тут боксёрским гонгом прозвучала соловьиная трель дверного звонка.
– Кто это ещё? Тоже к тебе по работе? – вдогонку съязвил Павел.
– Нет, я никого не жду. Сейчас открою.
– Сиди, я сам.
Павел, не скрывая разочарования, поставил бутылку и вышел в коридор. Ирина засуетилась – положила в тарелку Павла лоснящуюся жиром котлету, две ложки салата и наполнила стопку до краёв водкой. У входной двери слышались глухие голоса – удивлённый Павла и мальчишеский звонившего. Наконец дверь захлопнулась, и в гостиную вошёл Павел, задумчиво рассматривая жёлтый конверт формата А4.
– Курьер из банка. «СтрёмВзятьБанк». Тебе говорит о чём-нибудь?
– Да… Ерунда… Дай мне пакет, я потом посмотрю.
– Зачем же потом?! Сейчас и посмотрим, – Павел решительно надорвал конверт.
– Давай хоть после ужина, Пашенька. Ты вон не доел…
– Ириш, извини, я устал. Я не первоклассник и не говорящий попугайчик. Я тоже хочу и могу участвовать в нашей, как бы совместной, жизни.
Жёлтый бумажный завиток упал на пол. Павел извлёк сшитые скрепкой листы и прищурился, вчитываясь в мелкий текст.
– Так, что тут?.. Чукаленко Ирина Григорьевна… За три года… Два миллиона… Банк претензий не имеет… Что? – Павел кинул конверт поверх сковородки. – Три года?! Ты три года выплачивала такую сумму и молчала? Ира!
– Пашенька, я не хотела тебя волновать. У меня был долг, да. По глупости. Но, смотри, всё к лучшему: мне теперь не надо никого репетировать. Мы вместе пойдём на хоккей. Паша, это же здорово!
– Да, Ира, замечательно! Иди на хоккей, иди, куда хочешь, вообще. Ты прекрасно и без меня справляешься. Всех благ и процветания! Черепашку себе заведи.
Павел скрылся в спальне. Минут двадцать под его сопенье и неразборчивые чертыхания хлопали дверцы шкафов и елозили ящики комода.
***
Татьяна в упор посмотрела на Ирину, выражая взглядом одновременно недоумение и сочувствие:
– Ирка, ты чего?! Три года одна такую лямку тянула?
– Ой, да не о чем тут говорить, – отмахнулась Ирина. – Павлик у меня, главное, одет-обут был и накормлен. Счастье, да и только!
– М-да, – задумчиво протянула Валентина, – у вас, наверное, коты долго не живут. Сбегают, да?
– А вам, Валентина, лишь бы судить, – Ирина закрылась щитом хмурой серьёзности и тоже наставила на Валентину копьё язвительности. – У вас не буква закона, а прям целый алфавит. Я сейчас в закрытой элитной школе работаю. У нас дети депутатов и олигархов учатся. Повидала родительских адвокатов. Лоск, золото и акульи зубы. Правильно один умный поляк сказал, что незнание закона не освобождает от ответственности, а знание – легко.
– Dura lex, sed lex1, – из-за непробиваемой брони равнодушия процитировала Валентина.
– Вот-вот, и каждая дура на лексусе. – Ирина отвернулась к окну.
– Да это латынь… – разочарованно хихикнул Павел.
Ирина вдруг сняла оборону и как ни в чём не бывало поделилась озарением:
– Слушайте, девчонки, а ведь эти Марик с Жориком… – она подняла указательный палец и поправилась: – С Георгием… Наверняка по мою душу. Через меня ведь можно выйти на детей о-го-го кого.
Татьяна заёрзала, заглядывая под пакеты со снедью и тарелки:
– Я сейчас мужу позвоню. Он быстро на них управу найдёт!
– Этот найдёт, – проблеял Павел.
Валентина тоже воодушевилась:
– Тогда уж, скорее, на меня охота. Я сейчас тоже защищаю таких воротил, что вслух и не назовёшь. Много чего знаю такого, что поскорее забыть хочется.
– Сейчас, сейчас… – Татьяна наконец отыскала телефон в сумке и протиснулась в коридор.
