Леонид Алексеев
Вирсавия
Картина четвёртая
1993 год. Дом Юрия.
Карина, Юрий, Павел.
Звонок. Юрий открывает дверь. Входят Карина и Павел.
ПАВЕЛ. Привет, Юр! Ты чего не спрашиваешь?
ЮРИЙ. Так это же вы. Вопросов нет.
ПАВЕЛ. Ты ещё и экстрасенс, почувствовал?
ЮРИЙ. (Протягивает Карине руку.) Такую красоту невозможно не почувствовать. Юрий.
КАРИНА. (Протягивает руку Юрию.) Карина.
Юрий целует Карине руку.
ЮРИЙ. Прошу, проходите. Располагайтесь. Вы какую музыку любите, Карина?
КАРИНА. Зази́ мне нравится. Но у вас, наверное, нет.
ЮРИЙ. Для вас, мадемуазель, у меня есть всё.
Юрий ставит пластинку. Звучит музыка.
ПАВЕЛ. Ловелас. Девушку с тобой рядом опасно оставлять.
ЮРИЙ. Такую девушку ни с кем рядом нельзя оставлять. Она кого угодно превратит в Ловеласа и Дона Жуана.
КАРИНА. Нет-нет, зачем это?! Вы мне и Юрием нравитесь.
ПАВЕЛ. Так-так! Аккуратней! Вообще-то, Карина моя невеста.
ЮРИЙ. Ого! Невеста! Так это же надо отметить! У меня есть «Кати Сарк». Тяпнем по тяпочке?
Юрий достаёт бутылку и рюмки.
ПАВЕЛ. Не помешало бы, да, Кариш?
КАРИНА. Я «Кати Сарк» не люблю.
ЮРИЙ. «Бейлиз»? «Бесквит»? Тэкила?
ПАВЕЛ. Будь здоров запасец.
КАРИНА. «Бейлиз» можно.
ЮРИЙ. Мадемуазель, как пожелаете.
Юрий разливает. Выпивают.
(Карине.) И чем занимаетесь в свободное от досуга время, если не секрет?
КАРИНА. У меня страховое агентство.
ЮРИЙ. Во как? И много агентов?
КАРИНА. Хватает.
ЮРИЙ. Есть какая-то специализация, или всё подряд?
КАРИНА. Произведения искусства в приоритете.
ЮРИЙ. Да вы что?! Смотрите-ка, мы с вами близки интересами. За это надо выпить.
Юрий наливает. Все выпивают.
И как вам на этом рынке, не сильно толкают?
ПАВЕЛ. Папа, к счастью, помогает.
КАРИНА. Ой, Паш!
ЮРИЙ. А кто папа?
ПАВЕЛ. Рунец Эдуард Викторович, коллекционер, может слышал.
ЮРИЙ. Эдуа-ард Руне-ец? Ваш отец?! Ну, за это просто грех стопочку не опрокинуть.
Юрий наливает. Выпивают.
КАРИНА. Юра, где у вас дамы пудрят носики?
Юрий провожает Карину.
ЮРИЙ. По коридору и направо, третья дверь. Мы вас ждём, Кариночка!
Карина выходит. Юрий возвращается.
(Павлу.) Пашка, чума, это плод не по твоим зубам.
ПАВЕЛ. Ты что, Юр?
ЮРИЙ. (Встаёт на колени.) Паша, отдай её мне.
ПАВЕЛ. (Встаёт.) Больной ты, что ли?
ЮРИЙ. Больной, да, больной, Паша.
ПАВЕЛ. Мы с ней вместе с детства. Я люблю её.
ЮРИЙ. (Встаёт и хватает Павла за грудки.) Что ты как маленький: люблю-люблю! Что ты ей можешь дать?
ПАВЕЛ. (Вцепляется в одежду Юрия.) Что же у вас всё по бартеру-то?!
ЮРИЙ. Ты же как мельничный жёрнов у неё на шее будешь. А я тебе выставки буду устраивать, картины твои через мой аукционный дом будем продавать.
ПАВЕЛ. Да слушай, ты… А впрочем… (Отпускает Юрия.) Не нужно мне от тебя ничего. Пусть она сама решает.
ЮРИЙ. Вот и молоток, Пашка, мужчина!
Входит Карина. Юрий отскакивает к холодильнику.
КАРИНА. Вы чего тут шумите? Подрались, что ли?
ЮРИЙ. Что вы, Кариночка! Вспомнил, что у меня пирожные свежие есть. Сейчас кофейку сообразим.
ПАВЕЛ. Ой, слушайте, забыл совсем. Мне надо отойти ненадолго.
КАРИНА. Куда ты?
ПАВЕЛ. Есть дело… Вернусь… Скоро…
Павел выходит.
Картина пятая
1993 год. Дом Эдуарда Викторовича.
Эдуард Викторович, Карина, Юрий, Павел.
Павел сидит в гостиной на диване. Входит Рунец.
ПАВЕЛ. (Встаёт.) Здравствуйте, Эдуард Викторович!
РУНЕЦ. И тебе, Павлик, не хворать.
ПАВЕЛ. Как Анна Осиповна себя чувствует?
РУНЕЦ. Лучше, спасибо! Прооперировали её. Динамика, как говорят, положительная. Ты за этим пришёл? Мог бы позвонить.
ПАВЕЛ. Я что-то Карину потерял. Несколько дней ни по телефону её не поймать, ни встретить не могу. У неё всё хорошо?
РУНЕЦ. Всё хорошо, Павлик, ни у кого не бывает. Хорошесть – она же от критериев зависит.
ПАВЕЛ. Вашу жену спасли, а вы будто и не рады, Эдуард Викторович. Какие у вас лично критерии?
РУНЕЦ. Рад я, Паша, рад. И радовался бы ещё больше, если бы знал, кто оплатил Анину операцию.
ПАВЕЛ. Я думал, вам удалось-таки продать картины.
РУНЕЦ. Да нет, картины не пришлось продавать. Слава Богу! Нервируют меня такие загадки. И Каринка малахольная который день ходит.
Входят Карина и Юрий.
РУНЕЦ. Вот, сейчас она тебе сама расскажет, с чем у неё хорошо, со щами или с жемчугом.
ПАВЕЛ. Привет!
ЮРИЙ. Здорово, старичок!
РУНЕЦ. Это вы сейчас кого имели в виду, молодой человек?
ЮРИЙ. Ой, извините, Эдуард Викторович! Разрешите представиться: Юрий. Знакомство с вами большая честь для меня.
РУНЕЦ. Даже и не знаю, приятно мне или нет. Вы с какого кладбища будете?
ЮРИЙ. Ну что вы, Эдуард Викторович! С кладбищами повременим пока.
РУНЕЦ. Так вы не очередной оформитель могилок?
ЮРИЙ. Нет, но имею некоторое отношение к искусству. И по большей части к изобразительному.
РУНЕЦ. По подъездам малюешь?
ЮРИЙ. Между прочим, граффити сейчас растёт в цене, вам ли не знать Эдуард Викторович.
РУНЕЦ. Начинается… Так и знал! Растёт в цене! Через сто лет до рубля за квадратный метр дотянет.
ЮРИЙ. Нет-нет, Эдуард Викторович, я всё же надеялся вас не разочаровать. У меня аукционный дом, «Запольский и партнёры», наверняка слышали.
РУНЕЦ. Слышал… Кое-что. Да вы проходите, присаживайтесь. А банкир Лука Запольский не родственник, нет?
ЮРИЙ. Батюшка мой родный.
РУНЕЦ. (Павлу.) Паш, пойди, скажи на кухне, чтоб чайку нам принесли.
КАРИНА. Папа, я выхожу за Юрия замуж.
ПАВЕЛ. Значит, сделала выбор.
РУНЕЦ. Что ж, Кариночка, тебе виднее, конечно. Но хорошо ли ты знаешь Юрия Лукича? Смотри, с человеком жить, а не с положением.
ЮРИЙ. Да и в положении проще жить с человеком.
РУНЕЦ. О чём это ты?
ЮРИЙ. Шучу, шучу.
ПАВЕЛ. Кариш, ты хорошо подумала?
КАРИНА. Не знаю, о чём речь. Мы с Юрой любим друг друга и хотим всегда быть вместе. Жизнь – она задачки быстро решает. И карты тасует масть в масть и фигуры по своим клеткам расставляет.
ЮРИЙ. И чем лучше фигура, тем быстрее…
ПАВЕЛ. Юра, можно тебя на пару слов?
ЮРИЙ. Старик…
КАРИНА. Перестаньте. Все слова в прошлом. В них много красоты, но мало толку. Дела полезней и красноречивей, не в пример словам. В словах намерения, в делах – свершения.
ПАВЕЛ. Тогда… Совет вам да любовь!
Павел выходит.
Картина шестая
2010 год, Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Павел, Пётр.
ПЁТР. У вас, Павел Сергеевич, сегодня бенефис ни дать ни взять.
ПАВЕЛ. О чём ты говоришь, Петя? Какой ещё бенефис?
ПЁТР. Такие страсти кипят. И вы в центре. Всё знаете. Все ниточки к вам тянутся.
ПАВЕЛ. А что толку? Мало знать, надо мочь.
ПЁТР. Вы чего больше боитесь, судов или Дергобузова с Бовой. Юрию Лукичу я, например, совсем не завидую.
ПАВЕЛ. Я тоже больше ему не завидую. И ничего не боюсь. А вот Карина пострадает очень сильно. И финансово, и морально. В её бизнесе репутация – это всё.
ПЁТР. Зато, наконец, вы с Кариной Эдуардовной сможете быть вместе.
ПАВЕЛ. Всё-то ты знаешь… Близко же тебя Эдуард Викторович подпустил.
ПЁТР. Знал, что не укушу. Не то что некоторые…
ПАВЕЛ. Это что ещё за намёки?
ПЁТР. Вы поселитесь с любимой женщиной где-нибудь в сказочной глуши, на маленьком озере. Романтика! Дергобузов отхватит на халяву дом, Мудива получит богатства Филина…
ПАВЕЛ. Петь, ты никак завидуешь.
ПЁТР. Не завидую, но по справедливости, мне от этого пирога хоть маленький кусочек, но полагается.
ПАВЕЛ. И ты туда же? Лучше быть грязным, но сытым?
ПЁТР. Павел Сергеевич, ведь это вы приходили к Эдуарду Викторовичу. И умер он после разговора с вами.
ПАВЕЛ. Ах, вон чего… Что же ты хочешь?
ПЁТР. Решим ещё, обсудим. Смотря, что вы решите с Муди… С Любой с этой.
ПАВЕЛ. Ну Петька, ты мудёр.
ПЁТР. Вы человек богатый, а мне особо много не надо.
ПАВЕЛ. Такие крысята, как ты, Петя, вечно строят умные морды в лакеях. Потому что знают что, но не знают когда и с кем.
ПЁТР. А такие, как вы, Павел Сергеевич, вечно думают, что у них каменная мошонка. Всё-то они знают, всё-то они могут, всех-то они учат.
ПАВЕЛ. Тут ты меня с кем-то путаешь.
ПЁТР. Эдуард Викторович собирался сам со своими долгами разобраться. Продал бы картины и расплатился бы с Дергобузовым. Потом и с Бовой заодно… А вы пришли и неизвестно что ему наговорили. Теперь, по завещанию, картины уходят музеям и на продажу.
ПАВЕЛ. Да он же сам Бове проиграл Жеро.
ПЁТР. Вот я и говорю, кроме вас никто ничего не понял. Да, про шифр мы с Эдуардом Викторовичем не догадались. Но что это копия, я как только пришёл к нему работать, сразу понял. А теперь и сам без работы остался по вашей милости. И я всё расскажу Карине Эдуардовне.
ПАВЕЛ. Ишь ты, ябеда-корябеда турецкий барабан.
Картина седьмая
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича.
Эдуард Викторович, Павел.
Входит Павел.
ПАВЕЛ. Эдуард Викторович, добрый вечер!
РУНЕЦ. Проходи, Паша. Что это ты в такую позднь.
ПАВЕЛ. Да вот, прождал всю жизнь.
РУНЕЦ. О чём ты? Выпьешь? Или чаю? Сливовое варенье есть, свежее – этого года. Два дерева плодоносили, будто и не горели эти чёртовы торфяники.
ПАВЕЛ. Варенье? Будь вы моей бабушкой, я бы растрогался. Но от вас про варенье. Коробит…
РУНЕЦ. Ну, продолжай… А я выпью.
Выпивает рюмку коньяка и закусывает ложкой варенья.
Ты же пришёл меня распять. Показывай свои гвозди.
ПАВЕЛ. Не во что вбивать. Вы со своими алчностью и жадностью превратились в…
РУНЕЦ. Ого, подготовился! Так-так…
ПАВЕЛ. Сами просидели, как паук, в своих картинах и нам с Кариной жизнь испортили.
РУНЕЦ. Я так и знал! А ты, Пашка, не поздновато с этим, нет?
ПАВЕЛ. Это вы, Эдуард Викторович, подгадываете и выгадываете по подлости душевной…
РУНЕЦ. Паш, иди ты отсюда по добру. Трясёшь тут своей испорченной жизнью. У тебя выставки каждый месяц, заказы на годы вперёд, ты эксперт мирового уровня. И всё ноешь! Чего тебе надо от меня? Да, вот такая я сволочь! Такое чёрствое… Во что там меня превратили, как ты говорил только что? Выбрала Карина Юрку, я что ли виноват. Ты, кстати, сам её с ним познакомил.
ПАВЕЛ. А кто ж ещё-то виноват? Вы же отказались картины продавать, когда Анна Осиповна болела.
РУНЕЦ. Огулял-таки ниже пояса, гадёныш. Не удержался.
ПАВЕЛ. Моя б воля, я бы вас…
РУНЕЦ. Не в воле дело, в уголовном кодексе. Слишком много теряешь. Вот и ходим мы, такие, безнаказанно.
ПАВЕЛ. Вы думаете вам всё как с гуся вода?
РУНЕЦ. Пашка, ты прям чистенький такой, да, беленький, безгрешный? Завидую! Тогда ясно, отчего ты жизнь свою не ценишь. Что ты знаешь? Да мне каждое воспоминание о том времени – нож в сердце. Меня выворачивает наизнанку, как вспомню, что похоть за любовь принял, Анюту, которая жила ради меня, дочь вырастила, хотел в могилу свести, чтобы с этой Люськой малолетней… (Держится за сердце, садится.)
ПАВЕЛ. Хороший рассказ для священника. Придёт время – расскажете. Особенно про малолеток после смерти жены… Но я, собственно, вот чего пришёл.
РУНЕЦ. Сразу бы так, прокурор республики. Зачем душу мотал? Давай ближе к делу. Фух… (Убирает руку от сердца.)
ПАВЕЛ. Да тут всё одно. Короче. Обратился ко мне Бова-из-Ростова. Крако́вский…
РУНЕЦ. Я прекрасно знаю, кто это.
ПАВЕЛ. Само собой, раз вы подарили ему Жеро.
РУНЕЦ. Не подарил, вообще-то, но не суть. И что Бова?
ПАВЕЛ. Это та копия, которую вы мне заказывали.
РУНЕЦ. Паша, я знаю! Что у Бовы?
ПАВЕЛ. У Бовы Карловича две такие картины.
РУНЕЦ. Две? Интересно. И откуда?
ПАВЕЛ. Дергобузов ему подарил на день варенья… Рождения. Дергобузова же вы… Знаете такого тоже?
РУНЕЦ. Ну как не знать…
ПАВЕЛ. И вот с двумя картинами наперевес, Бова задаётся вопросом: «Которая из них подделка?»
РУНЕЦ. Понятно же, что не моя.
ПАВЕЛ. Кому понятно, простите?
РУНЕЦ. Чёрт тебя, Павлик… Нам с тобой хотя бы понятно?
ПАВЕЛ. Не знаю, не знаю… Смотря сколько вам не жалко отдать за понимание.
РУНЕЦ. Ах ты ж… Строил тут из себя… Убирайся из моего дома. Пошёл вон! Найдём и других экспертов.
ПАВЕЛ. Конечно, найдёте, Эдуард Викторович. Я вам сам и порекомендую. Вы, главное, историю картины им рассказать не забудьте.
РУНЕЦ. Вот поганец… Ну змеёныш…
ПАВЕЛ. А Бова Карлович очень недоволен. Как начнёт говорить о картине, шея у него багровеет, а через итальянские костюмы будто чешуя драконья проступает.
РУНЕЦ. Господи, что ты несёшь, Павлик… Слушай, а у Дергобузова-то… У Дергобузова-то откуда Жеро взялся?
ПАВЕЛ. О, это отдельная история.
РУНЕЦ. Расскажи, я её и послушаю отдельно.
ПАВЕЛ. Где-то за полгода до вас, пришёл ко мне Юра.
РУНЕЦ. Юра?
ПАВЕЛ. Юра-Юра, зять ваш. Вы с Кариной болтались по Европам, а он завёз мне Жеро и заказал, догадайтесь что?
РУНЕЦ. Подлец… И ведь за это я его и любил.
ПАВЕЛ. Таких не любят, им завидуют, потому что сами так не могут.
РУНЕЦ. И что, философ, ты написал копию?
ПАВЕЛ. А чего ж не написать? Написал. Причём, как и вам, со всей душой – без рентгена не отличишь.
РУНЕЦ. Ясно. То есть у Ивана и у Бовы – копии, так?
ПАВЕЛ. Нет.
РУНЕЦ. Паш, хватит глумиться, а? Просто скажи, где и у кого подлинник?
ПАВЕЛ. Эдуард Викторович, я же вам объяснил, что не понятно? Хотите, чтобы ваша картина была подлинником? Небольшое усилие – и нет проблем.
РУНЕЦ. (Хватается за сердце и начинает задыхаться.) Петя… Петя… Пашенька… Позови Петю…
ПАВЕЛ. Эй, Эдуард Викторович! Вы что это? Стойте-стойте! Нет-нет-нет! (Бежит к двери.) Пётр! Петя, сюда, бегом!
РУНЕЦ. Скорую… Кариночка… Анюта… (Замирает.)
ПАВЕЛ. Только этого не хватало.
Павел выходит.
Картина восьмая
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Карина, Бова, Дергобузов, Павел и Мудива.
Возвращается Мудива в окружении Дергобузова и Бовы. Вслед за ними заходит Карина и прислоняется к стене у двери.
БОВА. (Дергобузову.) Вань, не выдумывай, не нужна тебе эта дурацкая альпийская горка перед домом.
ДЕРГОБУЗОВ. Карлыч, я всё продумал, вот увидишь.
ПЁТР. Карина Эдуардовна, думаю, вам будет интересно узнать, что в день смерти, а вернее сказать, перед самой смертью, Эдуард Викторович встречался с Павлом Сергеевичем.
БОВА. Это всем интересно.
ПАВЕЛ. Любопытство – порок, Бова Карлович.
ПЁТР. Павел Сергеевич и есть тот неизвестный.
КАРИНА. Паша, и ты молчал? И ты,.. Паша?
ПАВЕЛ. (Петру.) Молодец! Что ж, во всяком случае ноль больше минус одного. А я-то думал, мы тебя на работу возьмём.
ПЁТР. Кто это, «вы»? Вам, Павел Сергеевич, самому бы теперь на улице не остаться.
ПАВЕЛ. Мы с Любой.
КАРИНА. Да, Петя… Не ожидала от тебя. Но на этом дереве любая зелень быстро становится гнилью.
МУДИВА. (Павлу.) Какой работа для этот малчик? Когда я мочь забрат картина?
ПАВЕЛ. Когда угодно. Вам всего лишь надо жениться на мне, и картина ваша.
МУДИВА. На вас? У вас так не говорить.
ПАВЕЛ. А мы не говорить, мы делать. У кого приданое, тот и невеста.
БОВА. Ишь, чего выдумал!
ДЕРГОБУЗОВ. Вечно везёт всякой сволочи.
ПЁТР. Македонский отдыхает…
КАРИНА. Паша… Это что же, опять?
ПАВЕЛ. Значит, ещё не все долги мы оплатили.
МУДИВА. Ж’э па лё шуа.
Все смотрят на Петра.
ПЁТР. Ну что? У неё нет выбора, говорит.
ПАВЕЛ. Так вы согласны, или я уничтожаю картину?
МУДИВА. Жё панс кё уи… Мэ… Но… Натандэ па лямур.
БОВА. (Петру.) Что там с лямуром?
ПЁТР. Да пошли вы все.
Пётр выходит.
ПАВЕЛ. Само самбой, вы откажетесь от всех претензий к госпоже Запольской и рассчитаетесь по её долгам с этими господами.
МУДИВА. Дакёр. Согласен.
В дверях слышится шум. Пятеро ребятишек – двое чёрных и трое белых – заталкивают Петра в гостиную.
ПЁТР. Стойте! Стойте, куда вы? Шпана!
МУДИВА. Се сон мезанфан.
ПЁТР. Все пятеро?
МУДИВА. А… Как сказать? Дузанфан дю премьер марьяж.
БОВА. Вот такой, говорит, марьяж в прикупе.
ДЕРГОБУЗОВ. Нет, Карлыч, это не марьяж, это чистый преферанс.
ПЁТР. Будьте счастливы, Павел Сергеевич!
Занавес.
Вирсавия
Трагедия в одном действии
Действующие лица
Багаева Виолетта Аркадьевна, 39 лет, врач.
Багаев Сергей Авдеевич, 40 лет, бухгалтер, муж Виолетты.
Багаев Анатолий Сергеевич, 17 лет, учащийся, сын Сергея и Виолетты.
Гедейко Борис Борисович, 45 лет, полковник, военный комиссар Саульска, прозвище «Абэвэгэдейка».
Кутафина Полина, 17 лет, подруга Анатолия
Удолин Артём Александрович, 17 лет, друг Анатолия
Алдунин Трофим, 21-25 лет, главарь местной шпаны, кличка «Алдун».
Ангел.
Фельдшер, медбрат, сослуживцы Сергея, больные, призраки умерших больных.
Местная шпана, разновозрастный несовершеннолетний сброд.
Место действия: вымышленный город Саульск.
Время действия: наши дни.
Действие первое
Картина первая
Лето. Июнь. Саульск. Двор между малоэтажными домами.
Толя, Полина, Алдун, шпана.
Турник. Толя в тельняшке. Рядом на бревне сидит Полина.
ПОЛЯ. Глупый ты, Толя. Что, если хорошо подтягиваешься, сразу в армию идти надо?
ТОЛЯ. Не в подтягивании же дело.
ПОЛЯ. Ты же отличник. Ещё и спортсмен. Чем только не занимаешься! Тебя в любой универ возьмут в радостью. А ты – в армию!
ТОЛЯ. Я после армии в училище военное пойду. В армии тоже умные нужны.
ПОЛЯ. Ты с родителями посоветуйся хотя бы.
ТОЛЯ. Чего советоваться-то? Я им сказал…
ПОЛЯ. И чего они? Прям «за»? «Иди, – говорят, – сыночек… С глаз долой». Да?
ТОЛЯ. Нет. Против они.
ПОЛЯ. Даже не сомневалась. Ты им на зло, что ли, хочешь, не пойму?
ТОЛЯ. Да какое же в этом зло. Настоящее мужское дело. Интересно, и польза от тебя настоящая.
ПОЛЯ. А на гражданке, значит, пользы никакой, по-твоему получается?
ТОЛЯ. Ну почему никакой… И на гражданке польза, конечно… Я завтра пойду поговорю с Абэвэгэдэйкой.
ПОЛЯ. С кем?
ТОЛЯ. С военкомом.
ПОЛЯ. А, ну, пойди, пойди. Он-то уж железобетонно тебя поддержит.
Входит Алдун со шпаной.
Мамочки! Алдун! Толя, я боюсь.
ТОЛЯ. Не бойся, Поля. Нечего всяких тараканов боятся.
Шпана встаёт у турника полукругом.
АЛДУН. Что, Толян, не забрили ещё в солдаты?
КТО-ТО ИЗ ШПАНЫ. Он ещё молодой, не бреется.
КТО-ТО ИЗ ШПАНЫ. Школу закончил, теперь можно биксу по-взрослому выгуливать.
АЛДУН. Хорошо лежать на поле в жаркий летний день, да, Толян?
Толя бьёт Алдуна наотмашь по лицу. Алдун отворачивается, хватается за щёку. Шпана бросается на Толю, но Алдун их останавливает.
АЛДУН. Стоять! Назад все! Молодец, Толян!
Алдун хлопает Толю по плечу, поворачивается к нему спиной и бьёт его локтём в грудь. Толя сгибается, начинает задыхаться и опирается рукой на стойку турника.
ПОЛЯ. Толя!
АЛДУН. (Шпане.) Кыш! Толян – правильный мужик. Дурак, конечно. Но уважаю. Идейные – они такие, нашурупят себе и вспыхивают, не потушишь. Но, пока горят, остальным хоть видно, куда рулить. И в нашем болоте, вишь, такая лампочка нашлась.
КТО-ТО ИЗ ШПАНЫ. Повезло тебе сегодня, матросик.
Вбегает Артём. Он тоже в тельняшке.
АРТЁМ. Толян, я здесь!
АЛДУН. Ещё один стойкий оловянный.
ТОЛЯ. Тём, стой, не надо.
АЛДУН. (Шпане.) Пошли, пусть сидят в своей песочнице. Прошвырнёмся по городу, посшибаем на пивас.
Алдун со шпаной уходят.
ТОЛЯ. Придурки!
ПОЛЯ. Тебе больно?
ТОЛЯ. Ерунда.
АРТЁМ. Извини, Толян, задержался, маме помогал.
ПОЛЯ. Идите, посидим.
Поля и Толя садятся на бревно, Артём встаёт рядом.
Вот вы уйдёте с Тёмой в армию, потом ты в училище поступишь, а как же… как же я? Кто за меня заступится? Мы как же?
АРТЁМ. Я тоже в училище. Мы с Толяном вместе.
ТОЛЯ. (Поле.) Ты учиться поедешь. Потом встретимся… Ну и…
ПОЛЯ. Это «потом» таким далеким кажется, будто и вовсе его быть не может. Найдёшь себе там, в училище… Девчонки военных любят.
АРТЁМ. Это точно!
ТОЛЯ. Не найду. И ты не ищи. Хотя… Как хочешь, твоё дело.
ПОЛЯ. Я думала, наше дело.
АРТЁМ. Что, Толян? (Показывает на турник.) Давай? По четыре подхода? И три километра потом, как договаривались?
Картина вторая
Лето. Июнь. Военкомат Саульска.
Гедейко, Толя.
Гедейко в противогазе разбирает и собирает пистолет, засекая время по секундомеру на мобильном телефоне. Стук в дверь. Гедейко снимает противогаз.
БОРИС. Войдите!
Входит Толя.
ТОЛЯ. Можно?
БОРИС. Можно Ваньку за встаньку и Леночку за коленочку, а мы «разрешите» говорим.
ТОЛЯ. Разрешите?
БОРИС. Разрешаю, боец.
ТОЛЯ. Моя фамилия Багаев. Толя.
БОРИС. Толя не знал пароля.
ТОЛЯ. Что?
БОРИС. Как ты докладываешь?
ТОЛЯ. А что?
БОРИС. Встал по стойке смирно и: «Товарищ полковник, призывник… – как там тебя? – Прибыл!»
ТОЛЯ. А, понятно.
БОРИС. Проверим и закрепим. Иди-ка, давай.
Толя выходит и стучит.
БОРИС. Да!
ТОЛЯ. Можно?
БОРИС. Что?!
ТОЛЯ. Ой! Разрешите?
БОРИС. То-то! Разрешаю, заходи.
Толя входит неуверенным шагом, напоминающим строевой, останавливается и мнётся.
БОРИС. Ну?
ТОЛЯ. Товарищ полковник, призывник Багаев прибыл!
БОРИС. Во, это по-человечески. Как, говоришь, зовут?
ТОЛЯ. Толя.
БОРИС. Надо говорить: «Анатолий».
ТОЛЯ. Анатолий, да.
БОРИС. Так точно…
ТОЛЯ. Так точно! Призывник Анатолий Багаев прибыл.
БОРИС. О, красаве́ц! А чего ты прибыл-то? Вызывал я тебя?
Гедейко ворошит на столе папки с делами призывников.
Что-то не припоминаю.
ТОЛЯ. Да нет, товарищ полковник…
БОРИС. Никак нет…
ТОЛЯ. Так точно, никак нет, не вызывали.
БОРИС. Зачем же ты пришёл? Ко мне сами не ходят. По повестке только или с милицией.
ТОЛЯ. Товарищ полковник, понимаете, я в армию хочу.
БОРИС. Не понимаю. Вернее, я-то понимаю, но, это совершенно непонятно.
ТОЛЯ. Вот и родители не понимают.
БОРИС. Это понятно. Ты как учишься? Двоечник, небось?
ТОЛЯ. Никак нет. Отличник. И спортом занимаюсь – бегаю, самбо, бокс и гири ещё.
БОРИС. Вот молодец! Растут ещё, значит, кое-где настоящие мужики. Отличник, говоришь? Так давай в училище тебя определим. В военное.
ТОЛЯ. В училище я после армии хочу. Чтоб всё пройти. От и до, чтоб то есть.
БОРИС. Похвально. И в какие же войска хочешь?
ТОЛЯ. В десант или в морскую пехоту. Что б уже по-настоящему. Служить если, то уж научиться воевать.
БОРИС. Ишь ты, какой швыдкий. А родители отговаривают, значит?
ТОЛЯ. Ну, да…
БОРИС. Что за «нуда»?
ТОЛЯ. Так точно, отговаривают.
БОРИС. Ты, давай это, с родителями-то особо не воюй. Восемнадцать стукнет, никто тебе уже не указ. Но родители – вещь полезная, ты их побереги.
ТОЛЯ. Я-то не воюю. А они меня могут обходным манёвром поступать заставить, как я только школу кончу.
БОРИС. Знаешь чего, Анатолий, пусть они ко мне зайдут на днях. Так им и передай. Полковник Гедейко просил. Лучше – батя, батя пусть зайдёт. Вводная понятна?
ТОЛЯ. Да, понятна.
БОРИС. То-оля!
ТОЛЯ. Так точно, товарищ полковник!
БОРИС. Хорошо, боец! Действуй!
ТОЛЯ. Спасибо! Тогда я пойду?
БОРИС. «Разрешите идти?»
ТОЛЯ. Разрешите идти, товарищ полковник?
БОРИС. Свободен!
ТОЛЯ. Ага.
БОРИС. «Есть!»
ТОЛЯ. Ага… Есть! До свидания!
Толя выходит.
