Леонид Алексеев
Вирсавия
Картина шестая
1987 год. Квартира Юзиных.
Карина, Нина, братья Нины.
Бегают два пацанёнка примероно одного возраста. Звонок.
НИНА. Мам, я открою. (Пацанятам.) А ну, брысь!
Входит Карина.
КАРИНА. Привет, Юзя! Я к тебе.
НИНА. Ну привет, Крошка Ру. Понятно, что не к маме и не к ним вон…
КАРИНА. Ты знаешь, что меня обвиняют в краже часов у Миранды?
НИНА. Тоже мне новость! Вся школа знает.
КАРИНА. Уже вся?
НИНА. Дерьмо быстро растекается.
КАРИНА. Нина! Но их же ты взяла!
НИНА. Чего это?
КАРИНА. Я помню. Положила беретку сверху и… унесла.
НИНА. Ох, прям мисс Марпл. Может, Пашка твой взял. А? Точно, Пашка! На Новый год тебе их подарит, вот посмотришь!
КАРИНА. Нет, Юзь, не сходится. Паша к мирандиному столу не подходил. И пробыл-то всего минуту, а то и пол. С другой стороны он подошёл, только меня успел… Это… Ошибку у меня заметил и ушёл сразу.
НИНА. Ой-а!
КАРИНА. А ты долго была, философствовала и про часики говорила и говорила, хотя они уже под береткой твоей лежали. Как тебе не стыдно, Нина?!
НИНА. Не стыдно? А мне стыдно. Стыдно на голодных братьев смотреть. На вечно усталую больную мать. На эти грязные сырые обои. Стыдно рваные колготки прятать под длинной юбкой, пока вы с девчонками коленками да ляжками сверкаете.
КАРИНА. Нина, я, может, и не могу до конца понять тебя, но сочувствую. Я же и денег тебе на обеды давала, вспомни, и на кино тоже? Зачем ты меня-то подставляешь? Я-то чем перед тобой виновата? Шла бы в ПТУ после восьмого или работать. Чего ты в девятый пошла тогда?
НИНА. Пошла, потому что отец был жив. Могла себе позволить такую роскошь – синусы с вами зубрить. А ты нет, не виновата. Только я, видать, одна кругом виновата. Да на, забери. (Нина достаёт тряпочный свёрток.) Ты сейчас чем рискуешь? Золотую медаль не дадут? Ах ты, бедненькая! На, иди, скажи, вот, мол, пропажа, нашлась. Тебя отблагодарят! Ещё и срок дадут. Условно, конечно. Или, может, пожалеют, не дадут, но за всю жизнь не отмоешься. А так покудахтают, ничего не докажут. Свидетелей нет, часов тоже. А нам вчетвером на эти деньги месяца три жить, а то и четыре.
КАРИНА. Юзя, что, и мама твоя знает?
НИНА. Да ты дура, что ли, Крошка Ру? Мать умрёт, если узнает. Продам втихаря, буду ей давать понемногу, как будто заработала.
КАРИНА. Дай сюда. (Выхватывает у Нины свёрток.) Ты, Нина, совсем полоумная. Понимаю, трудности, тяжело тебе, но так нельзя. Нельзя, Юзя, не выход это. Это – тупик! Не обочина, не откос – пропасть, понимаешь. Упадёшь, и обратной дороги не будет. Одумайся, глупая! Если ты человек, расскажи в школе, как дело было.
НИНА. Нет уж, это дудки. Мать, если и переживет, когда узнает, не справится с братьями, если меня вдруг в тюрьму посадят.
КАРИНА. Прощай!
Карина выходит.
НИНА. (Кричит ей в след.) Иди-иди, дура! Я тебе в колонию пришлю медаль. Из картошки. (Хлопает дверью, садится под вешалкой с верхней одеждой и плачет.)
Картина седьмая
1987 год. Улица перед домом Нины Юзиной.
Карина, Павел.
Выходит Карина.
ПАВЕЛ. Ну что, отдала?
КАРИНА (всхлипывает). Отдала. Но, Паш, она права. Теперь-то что будет.
ПАВЕЛ. Ты о чём, вообще? Часы у тебя?
КАРИНА. У меня. В том-то и дело. Ты не понимаешь?
ПАВЕЛ. Нет.
КАРИНА. Они у меня теперь. То есть я их и взяла, получается. Про Юзьку никто и не узнает теперь.
ПАВЕЛ. Тьфу, ерунда. Давай, выбросим их, и вся недолга.
КАРИНА. И меня всё равно без медали оставят. Вот ведь вляпалась! Что за бред, Паш?!
ПАВЕЛ. Вот, Юзька сволочь! Кто бы подумал…
КАРИНА. И потом, вы с ней друг друга видели. Кто знает, что она теперь может рассказать. Она намекала сначала, не ты ли часы украл. Говорит: «Он тебе на Новый год их подарит», представляешь?! (Закрывает лицо руками и плачет навзрыд.)
ПАВЕЛ. Где они хоть, покажи.
Карина достаёт свёрток.
Дай-ка мне!
Хватает свёрток и убегает.
КАРИНА. Паша, ты куда?! Вернись!
Картина восьмая
1987 год. Школа. Кабинет директора.
Брун, Шатрова, Павел, Карина.
БРУН. Павел, как же вы могли?
ПАВЕЛ. Не знаю.
ШАТРОВА. Но зачем?
ПАВЕЛ. Хотел подарить на Новый год любимой девушке.
БРУН. (Смеётся.) Какой кошмар.
ШАТРОВА. Инесса Леопольдовна, у меня нет слов. (Павлу.) Так ты заходил в мой кабинет, когда Рунец писала работу?
ПАВЕЛ. Да.
ШАТРОВА. И она тебя видела?
ПАВЕЛ. Не знаю. Она увлеклась решением, могла и не заметить.
ШАТРОВА. Да, тригонометрия – увлекательный раздел, оторваться невозможно.
БРУН. Мирра Андреевна, будьте добры, пригласите Карину Рунец, спросим у неё.
Шатрова выходит.
БРУН. Павел, что происходит? Подарить девушке? Что вы говорите? Если бы на вашем месте стоял другой молодой человек, я бы задумалась, но вы! Что за цирк, объясните мне!
ПАВЕЛ. Не знаю. «Бес попутал» лучше звучит?
БРУН. Ёрничаете? Понятно, что попутал. Вы кого-то выгораживаете?
ПАВЕЛ. Нет.
БРУН. Карину?
ПАВЕЛ. Нет.
БРУН. А кого? Это Карина?
ПАВЕЛ. Нет, Инесса Леопольдовна, Карина точно не при делах.
БРУН. Боже мой! Быстро вы сменили стиль речи. Значит, она этого не делала?
ПАВЕЛ. Нет.
БРУН. А кто?
ПАВЕЛ. Я.
БРУН. Угу, вижу… Вы понимаете, что Строгоновское училище для вас теперь закроется, может быть, даже навсегда? Ваш талант пропадёт даром, вы это понимаете?
ПАВЕЛ. Ничего, пойду в оформительское ПТУ.
Входят Шатрова и Карина.
ШАТРОВА. Вот наша красавица.
БРУН. Карина, скажите, Павел заходил в кабинет, когда вы писали работу?
Карина удивлённо смотрит на Павла, он кивает.
КАРИНА. Паша?
ПАВЕЛ. Заходил я, заходил.
КАРИНА. Да… Заходил.
ШАТРОВА. Что ж ты сразу не сказала? Это же уголовное преступление – недонесение о правонарушении.
КАРИНА. Заходить в ваш кабинет – правонарушение?
БРУН. Мирра Андреевна, что вы в самом деле?.. Карина, почему вы не сказали при нашем первом разговоре?
КАРИНА. Я испугалась. Мирра Андреевна решила бы, что Павел мне помог. А он заходил всего на несколько секунд. Просто сказал, что ждёт меня на улице.
БРУН. И больше никто не заходил?
Павел и Карина переглядываются, отвечают быстро и одновременно.
ПАВЕЛ и КАРИНА. Нет! Никто не заходил!
БРУН. Ну, яс-сно… Идите, подумайте, глядишь, вспомнятся ещё какие подробности.
ШАТРОВА. Тригонометрию, Рунец, пересдашь. В моём присутствии, и дверь закроем на ключ.
Картина девятая
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Карина, Павел, Юрий, Бова, Дергобузов, Пётр, Мудива.
Бова, Дергобузов, Юрий и Павел суетятся, собираясь покинуть гостиную. Входит Мудива в сопровождении Петра.
ПЁТР. Вот, Карина Эдуардовна… Имя, правда, я так и не запомнил.
Все застывают, разглядывая высокую стройную чернокожую женщину.
МУДИВА. Добрий дэн. Жё мапель Мудива́ Мадаки́-Фили́н.
ПЁТР. Её зовут Мудива Мадаки-Филин.
ДЕРГОБУЗОВ. (Бове.) Я правильно расслышал? Это точно французский?
БОВА. На твоём месте, я бы не спешил повторять вслух.
КАРИНА. Господи! Этот кошмар никогда не закончится!
МУДИВА. На ваш язик – Люба Мадакова.
БОВА. Лучше, но не намного.
КАРИНА. И чего вы хотите?
МУДИВА. Жё сьюи жина Аркады Филин.
ПЁТР. Она жена Аркадия Филина.
КАРИНА. Я догадалась. Документы у вас есть?
МУДИВА. Уи. Документ. Делат… нуво… в амбасад.
ПЁТР. В посольстве. Сделала новые, что ли…
КАРИНА. Петь, и без тебя понятно, помолчи!
Мудива даёт Карине папку.
МУДИВА. Я хотеть… асюранс…
ПЁТР. Страховка.
МУДИВА. Э ма туаль.
ПЁТР. И картина.
Действие второе
Картина первая
2008 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Эдуард Викторович, Карина, Юрий, Пётр, Филин (голос по телефону).
РУНЕЦ. Так, Петя, сегодня последний день выставки. Пометь себе: картины Синещёкова и Заикина в галерею, импрессионистов – в хранилище.
ПЁТР. Записал.
РУНЕЦ. Завтра забери копии у Павла.
ПЁТР (неодобрительно качает головой). Конечно, Эдуард Викторович.
РУНЕЦ. Да, и такси мне вызови сегодня, на восемь вечера.
ПЁТР. Куда поедете?
РУНЕЦ. Как обычно. Отдохнём немного с Бовой Карловичем и Дергобузовым.
ПЁТР. Эдуард Викторович, дорого вам обходится отдых в их тёплой компании.
РУНЕЦ. Так, Пётр!
ПЁТР. Да, Эдуард Викторович?
РУНЕЦ. Займись.
ПЁТР. Как скажете, Эдуард Викторович.
Входит Карина.
КАРИНА. Папа, включай телевизор.
РУНЕЦ. Я думал, ты не смотришь телевизор. Что-то стоящее?
КАРИНА. Новости. (Борется с пультом.) Включайся! Ну же!
Телевизор включается. Идут новости. Голос диктора: «А теперь о погоде…»
Эх, опоздали.
Входит Юрий.
ЮРИЙ. Вы слышали? В Конго переворот.
КАРИНА. Да вот, не успела включить новости.
РУНЕЦ. Переворот в Конго? И что? В Африке, по-моему, каждый день перевороты. За всеми не уследишь. Да и нам-то что за беда?
КАРИНА. Жеро, папа. Владелец уехал как раз в Конго. Ты забыл?
РУНЕЦ. А, да-да-да, конечно. Аркадий Ильич. Вылетело из головы. И что там, и что? О Филине есть известия?
ЮРИЙ. О Филине? Думаю, им сейчас не до орнитологии.
КАРИНА (Петру). Петь, узнай, будь ласка, что к чему. В интернете наверняка уже говорят об этом.
ПЁТР. Хорошо, Карина Эдуардовна, сейчас разузнаю и доложу.
Пётр выходит.
ЮРИЙ. Нам, собственно, нечего бояться? Картина целёхонька. Сколько уже?.. Четыре года она у нас. От хозяев ни слуху ни духу.
КАРИНА. Филин не только картину, он и жизнь застраховал.
РУНЕЦ. Нет-нет, мы надеемся, он жив, и его алмазные родственники тоже. Интересно, в России у него остались… в смысле, есть у него дети, родственники?
КАРИНА. В России нет.
РУНЕЦ. Тогда получается… Так, чисто гипотетически… Если обстоятельства сложатся не так успешно, как я того желаю, картина останется у меня?
КАРИНА. Пап, у него ещё жена, её родственники и какие-то ещё, припоминаю сейчас, он говорил.
ЮРИЙ. (Карине.) Эта картина у папы, как любовница – пользуется, но не владеет. Но готов драться за свою любовь. Прям семьями хоронить. Хотя, если серьёзно, страшно представить эти африканские ужасы. Если Филин не дурак, догадается спрятаться в нашем посольстве.
Входит Пётр.
КАРИНА. Узнал что-нибудь?
ПЁТР. Да, переворот в Конго произошёл уже три дня назад. Много жертв. Заводы, фабрики и средства связи национализированы. Объявлено, что, за небольшим исключением, все семьи промышленников казнены. В том числе и в полном составе семья алмазного магната Мадаки́.
ЮРИЙ. Да, жалко Мадаков. А про россиян что, слышно что-нибудь?
ПЁТР. Да… Слышно…
РУНЕЦ. Петя, не тяни! Что там?
ПЁТР. Самолёт с работниками посольства сбили на взлёте. Никто не выжил. Ещё на борту были беженцы. Много.
РУНЕЦ. Какое горе! Какое горе! (Постепенно отходит к двери и выходит.)
ЮРИЙ. Спасибо, Петь! Принёс дурную весть, но теперь картина проясняется. Хотя с картиной-то как раз дело по-прежнему тёмное.
КАРИНА. Пойду посмотрю в его деле телефон. Попробую связаться с Филином.
Карина выходит.
ЮРИЙ. Пётр, ты уже несколько лет у Эдуарда Викторовича… служишь. Сколько тебя помню, ты не меняешься, такой же молодой – прям вчерашний студент.
ПЁТР. Конституция такая.
ЮРИЙ. Ты, кстати, что заканчивал?
ПЁТР. Академию управления. С отличием.
ЮРИЙ. В этом я не сомневался. Слушай, видел тут краем глаза, что ты картины вывозил из дома, потом привозил. Это зачем?
ПЁТР. Вам лучше спросить Эдуарда Викторовича. Я ничего не делаю в доме без ведома…
ЮРИЙ. Ну-ну-ну, Петя, не волнуйся. Я не хочу усложнять тебе жизнь. Идём угощу тябя пирожным. Привёз свежих вот только.
ПЁТР. От пирожных портятся зубы.
ЮРИЙ. Идём-идём, заодно расскажу, от чего зубы портятся.
Уходят. Входит Карина. Она набирает номер на мобильном. Гудки. На другом конце взволнованный голос Филина.
ФИЛИН. Алло! Алло! Карина, это вы! Алло! Мне нужна помощь!
КАРИНА. Да! Да! Аркадий, вы где? Что происходит?
ФИЛИН. Я…
Слышны возбуждённые голоса, крики и выстрелы.
(Говорит нападающим.) Нет, нет, пожалуйста! Ноу, плиз! Стоп! Донт ду ит!
Слышна автоматная очередь. Некто берёт трубку.
КАРИНА. Алло! Что случилось?
Голос в трубке: «Фак ю!»
Карина брезгливо отдёргивает мобильник от уха. Входит Эдуард Викторович. Он несёт картину Филина.
КАРИНА. Папа…
РУНЕЦ. Нет, а что такого? Востребуют – отдадим.
КАРИНА. Аркадия только что застрелили.
РУНЕЦ. Вот и… Пусть здесь повесит.
Рунец вешает картину на стену гостиной.
КАРИНА. Папа, его убили, ты не понимаешь?!
РУНЕЦ. Убили. Очень печально. Понимаю, Кариночка, понимаю.
Входят Юрий и Пётр. Пётр пошатывается, его белая рубашка выпачкана шоколадом, кремом и вареньем. Он жует, в руке держит блюдце с пирожным. Юрий тщетно сдерживает смех. В руке у него початая бутылка коньяка.
ЮРИЙ. Двадцать грамм коньяка – волшебная доза для нашего Пети: он превратился в другого человека.
Пятя пытается что-то сказать, но только мотает головой и давится пирожным.
КАРИНА. Да чёрт вас подери! Люди гибнут… Филина при мне застрелили.
ЮРИЙ. Наверное, в лося промахнулись. (Заливается смехом.)
КАРИНА. Идите вы… Свиньи!
Карина уходит.
РУНЕЦ. Юрочка, разливай коньячок, есть повод!
ЮРИЙ (Разом перестаёт смеяться. Вслед Карине.) Риночка! То есть как при тебе? Подожди!
РУНЕЦ. Впрочем, не важно, дай-ка…
Забирает бутылку у Юрия, открывает её и пьёт из горлышка.
И этого (показывает на Петра) впредь не пои. Окочурится ещё не ровён час. Только добро переводить. Тащи его в гараж, на просушку.
Картина вторая
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Карина, Павел, Юрий, Бова, Дергобузов, Пётр, Мудива.
ЮРИЙ. А мы думали, все Мадаки погибли во время переворота в Конго.
КАРИНА. Запольский, ты ещё здесь?
ЮРИЙ. Нет, я счастлив… Хотя… Бес его знает…
КАРИНА. Ну вот и заткнись. Из-за тебя её картина теперь вон… У Дергозубова.
БОВА. Дергобузова.
КАРИНА. (Кричит.) Да какая, к чёрту, разница! Зубова, бузова, обузова! Как теперь вернуть картину? Вон у него глаза – огнём горят! Почуял волк баранину.
ДЕРГОБУЗОВ. Наглый мошенник волк. Какой я, однако, колоритный персонаж. (Бове.) Нет, а почему, собственно, надо отказываться от желания заработать? А когда, кроме желания, есть ещё и возможность, бездействовать просто грех.
МУДИВА. Малёрэзман… К зожалениу… Маю семьу убилы. Тогда ми быть с Акады в… амбасад дё Руси́.
ПЁТР. В посольстве России.
КАРИНА. Пётр… (Мудиве.) От вас два года ни звука, ни… Вы сначала числились прапавшей без вести, потом – погибшей.
МУДИВА. Ми бежат аэропорт… Мэ… Но… опаздат. Ёрэзман… К счастье для мы… для нас. Нас взят… эликоптэ́р франсэ́.
ПЁТР. Французский вертолёт.
МУДИВА. Вэртольот, уи. Мэ… Но быт… эксплозьён.
ПЁТР. Взрыв.
МУДИВА. Уи… Да… Взрив. Фуми.
ПЁТР. Дым.
МУДИВА. Аркады… Иль рэста́… Э… И… Жё лэ пердю дё ву.
Все смотрят на Петра.
ПЁТР. А… Он остался, и… Она потеряла его из виду.
КАРИНА. Господа, а чего вы ждёте? Давайте уже, теряйтесь из виду. (Мудиве.) Свидетельство о смерти Аркадия есть?
МУДИВА. Да. Ест. Там. (Показывает на папку, которую она передала Карине.)
КАРИНА. Что ж, Дергозубов… Ваш звёздный час… Дождались!
ЮРИЙ. Дергобузов.
КАРИНА. Да замолчи, ты, Запольский. И Дегропузов дождётся… (Дергобузову.) Так сколько вы хотите за картину?
ДЕРГОБУЗОВ. Не привык я, Карина Эдуардовна, такие вопросы решать на бегу, в нервозной обстановке…
КАРИНА. Так не бегите. Стойте и решайте. Или вон сядьте… Я не знаю. Лягте, полежите. Всё для вас!
БОВА. Давай, Вань, и правда… Что ты ломаешься как копеешный карандаш. Противно смотреть.
ДЕРГОБУЗОВ. Карлыч! Отвернись. Думаю, с учётом нанесённых мне оскорблений, я обменяю Жеро на всю остальную коллекцию Эдика.
КАРИНА. Вы шутите?
ДЕРГОБУЗОВ. Нет, шутки кончились.
КАРИНА. Нет, это невозможно.
ПЁТР. Да, это невозможно.
КАРИНА. Петя! Ты-то ещё что?
ПЁТР. Эдуард Викторович завещал часть картин передать в музей, а оставшиеся распродать, и вырученные средства направить на борьбу с онкологическими заболеваниями. Некоторые картины в коллекции Эдуард Викторович заменил копиями. Что стало с подлинниками, даже мне не известно.
КАРИНА. Ну вот и всё… Теперь она подаст на меня в суд.
ПАВЕЛ. Господа, секунду.
БОВА. Павел Сергеевич?
ПАВЕЛ. Всё несколько сложнее.
КАРИНА. Ещё сложнее… Куда ещё-то? И так всё кончено…
ПАВЕЛ. У Ивана Глебовича тоже копия.
ДЕРГОБУЗОВ. Ну знаете! Эксперт вы хренов! То подлинник, то подделка…
БОВА. Копия.
ДЕРГОБУЗОВ. Да наплевать. Я вам что тут, мальчик?
Юрий крадётся к двери и выходит.
БОВА. (Павлу.) А у меня?
ПАВЕЛ. Не волнуйтесь, Бова Карлович, у вас по-прежнему копия.
БОВА. Нет, Павел Сергеевич, в самом деле, всему есть передел, знаете ли. Где же подлинник?
ПАВЕЛ. Если вы говорите о картине Эдуарда Викторовича, или, точнее, об оставленной и застрахованной Филином, то она у меня.
КАРИНА. Ничего уже не понимаю. Получается, Паша, хорошо, что ты тоже сволочь?
БОВА. Возмутительно! Что вы себе позволяете, Павел, понимаешь, Сергеевич. Лет десять назад я бы…
ПАВЕЛ. Ни секунды не сомневаюсь, Бова Карлович.
БОВА. Я вас засужу за присвоение чужого имущества и за подделку…
ПАВЕЛ. Как и десять лет назад, вы рубите с плеча, вместо того чтобы дослушать до конца.
БОВА. Давайте, что там у вас за конец?
ПАВЕЛ. Когда… А где он, кстати?
БОВА. Кто?
ПАВЕЛ. Юра.
ДЕРГОБУЗОВ. Сбежал, собака. Пусть попрячется, так даже интереснее.
МУДИВА. У вас проблем? У э ма туаль?
ПЁТР. «Где моя картина?» – спрашивает.
ПАВЕЛ. Сейчас-сейчас! Найдём! Когда приснопоминаемый Юрий Лукич принёс мне Жеро и заказал копию, я тщательно изучил картину и навёл справки – поговорил с коллегами, посмотрел в каталогах.
БОВА. Сейчас не лучшее время набивать себе цену. Что дальше? Что вы узнали?
ПАВЕЛ. Это была тоже копия.
БОВА. Как-то мне от этого легче не становится. Павел Сергеевич, ответьте же наконец, где оригинал!
ПАВЕЛ. Оригинал Филин тайно вывез в Конго. Скорее всего, дипломатической почтой. Во время переворота полотно сгорело во французском посольстве.
КАРИНА. Зачем же он копию застраховал на… Неприлично даже говорить вслух.
ПАВЕЛ. Вот, и мне стало интересно, в чём же ценность картины.
БОВА. Нет, слушайте, нагревательные электроприборы раньше экономили уйму времени. В чём, в чём ценность?!
ПАВЕЛ. Для вас, Бова-из-Ростова, ни в чём. А вот для госпожи Мадаки́-Фили́н – это огромный, просто гигантский кусок пирога.
ДЕРГОБУЗОВ. Этот сопляк издевается! Теперь пошли кулинарные метафоры.
ПАВЕЛ. На картину нанесены мельчайшие штрихи – тайный код. Видимо, зашифрованная информация об активах Филина в России. Я не ошибся, мадам Филин?
МУДИВА. Да, не ошибся.
ПЁТР. Да, не ошибся.
КАРИНА. Пётр!
ПАВЕЛ. У алмазных промышленников, разумеется, кубышек предостаточно по всему миру наделано. Но стоит набрать в Яндексе фамилию «Мадаки», как выяснится, что самые вожделенные из них, как то в США, и большинство счетов в Европе, либо национализированы, либо заморожены. Так что Филинская, по-простому говоря, заначка Любе жизненно необходима. Так, Люба?
МУДИВА. Ещё дедушка предупреждать, не связывайся с русский. Что вы предлагать?
ПЁТР. О, неплохой русский.
МУДИВА. Спасибо!
ДЕРГОБУЗОВ. Мадам, у меня есть деловое предложение.
МУДИВА. Ва донке, вьей ом авид!
ПЁТР. Э… Подите прочь, алчный старикашка!
ДЕРГОБУЗОВ. Эй, ты, полегче! Переводчик!
ПЁТР. Божественный язык!
ПАВЕЛ. На ваши копии я код, разумеется, не перенёс, Иван Глебыч. Вам ничего не светит.
ДЕРГАБУЗОВ. Да я не об этом вовсе…
БОВА. Ладно, Глебыч, тебя послали, вот и пойдём подышим.
КАРИНА. Только сейчас поняла, как мне было душно всё это время.
МУДИВА. (Петру.) Гарсон, Пьер, проводить меня, жё ву при.
Картина третья
1993 год. Дом Эдуарда Викторовича. Гостиная.
Эдуард Викторович, Карина, Люся Гедич, Павел.
РУНЕЦ. Замуж не для любви выходят, Кариночка.
КАРИНА. А для чего же?
РУНЕЦ. Для жизни.
КАРИНА. Что ж за жизнь без любви?
РУНЕЦ. Ой, только не начинай, прошу. Любовь – это мука, стремишься и не достигаешь, страдаешь и исцеляешься, жаждешь и не напиваешься, алчешь…
КАРИНА. Пап!
РУНЕЦ. Разве это жизнь? Жизнь – это развитие, рост, созидание фундамента для будущих поколений, не каждый же раз им с нуля начинать. И вообще любовь, как говорят французы…
КАРИНА. Пап, можно без этих пошлостей! Русские придумали, чтобы денег не платить… Сколько можно?!
В дверях появляется Люся Гедич.
ГЕДИЧ. Ой, извините, Эдуард Викторович, вы не один.
КАРИНА. Девочка, ты планетой не ошиблась?
РУНЕЦ. Да-да, Люсенька, подождите меня в кабинете.
КАРИНА. Ага, в прихожей, на коврике подожди.
ГЕДИЧ. (Строит Карине рожу.) Хорошо, Эдуард Викторович, я подожду.
Гедич уходит.
КАРИНА. А это что, пап? Кирпичик из фундамента?
РУНЕЦ. Карина, откуда такая грубость! Людмила, моя практикантка. Из архивного института. Изучает тонкости хранения картин в частных коллекциях.
КАРИНА. Научить гвозди в стену забивать одного дня – во! (Проводит ладонью над головой.)
РУНЕЦ. Со стороны любое дело кажется не сложнее таблицы умножения.
КАРИНА. Со стороны – эта Гадич каждый день тут ошивается, пока мама в больнице. Тебе, вообще, не стыдно, пап? Неизвестно ещё, что обследование покажет. А ты тут развёл… практику со студентками.
РУНЕЦ. Гедич, Карина, Люда Гедич. И за что стыдно? Семья семьёй, но у мамы своя жизнь, у меня своя.
КАРИНА. Какая это у мамы своя. У неё в жизни ничего нет, кроме тебя.
РУНЕЦ. Так это и есть – своя. Чья ж ещё?!
Входит Павел.
ПАВЕЛ. Здравствуйте, Эдуард Викторович! Привет, Карина, ты готова?
РУНЕЦ. Приветствую тебя, ведущий мою дочь… Куда вы нынче-то намылились?
ПАВЕЛ. В Центральный дом художника, там…
КАРИНА. А я, Паша, никуда не иду.
ПАВЕЛ. Почему это?
КАРИНА. Понимаешь, папа против нашей с тобой женитьбы.
РУНЕЦ. Кари-ина!..
ПАВЕЛ. В принципе, я догадывался. Чем же я вам не подхожу, Эдуард Викторович?
РУНЕЦ. Подходишь – это ты, положим, не мне, а Карине. Но она моя дочь, если ты не забыл. И её судьба мне не безразлична, само собой.
ПАВЕЛ. Это естественно, я понимаю.
РУНЕЦ. И замужество тоже… Свадьба – это начало жизни, веха, открывающая эпоху! А не праздник окончания охоты.
ПАВЕЛ. Мы можем и без свадьбы.
КАРИНА. Как это? Вот ещё?
РУНЕЦ. Конечно, ты можешь. А надо, чтобы мог со свадьбой. Хорошо, а потом что? Где жить, чем детей кормить?
ПАВЕЛ. Какой-никакой заработок имеется. И потом, у меня планы?
РУНЕЦ. Ключевое слово: «никакой». Планы! Тебе сколько лет, Паш?
ПАВЕЛ. Двадцать три.
РУНЕЦ. Двадцать три, а ты только поступать собрался. Пять лет в студентах. На чью шею семью посадить собираешься?
ПАВЕЛ. Я в гранитной мастерской подрабатываю на Хованском. На жизнь хватает.
РУНЕЦ. Вот, Кариночка, будет кому памятник на папину могилку поставить.
КАРИНА. Ага, будь спокоен.
РУНЕЦ. А школьная история с кражей? Возьмут ли в Строгановку – ещё вопрос.
КАРИНА. Папа! Ты же знаешь!
ПАВЕЛ. Возьмут. У меня профильное среднее образование и рекомендация с характеристикой.
РУНЕЦ. Профильное? Это вот то пэ-тэ-у в Подмосковье? И кто ж тебе на кладбище рекомендацию выдал? Боюсь даже предположить…
ПАВЕЛ. Я когда в Мурманске служил, писал портреты командования. Мне командующий флотом дал рекомендацию.
РУНЕЦ. Ох, не знаю, не знаю, Пашка. Что-то как-то жиденько. С адмиральской рекомендацией у могилок подвизаться.
ПАВЕЛ. Мы с Кариной любим друг друга. А жизни без трудностей не бывает, особенно в начале.
РУНЕЦ. Конечно-конечно, особенно, если их нарочно собирать.
КАРИНА. Ладно, Паш, хватит. С любовью ты не по адресу обратился. Тут душа дешевле гроша. Идём, я готова.
Звонит телефон. Рунец снимает трубку.
РУНЕЦ. Да, слушаю! Да-да, доктор, здравствуйте! Так-так! Угу… Даже так?
КАРИНА. (Павлу.) Из больницы звонят. Мамин лечащий.
РУНЕЦ. Третья стадия… Да-да, понимаю. Сколько? Ага… И каковы шансы?
КАРИНА. Рак…
ПАВЕЛ. Погоди ты, может, у Анна Осиповны всё ещё обойдётся. Она ж всегда такая, о-го-го!
РУНЕЦ. Ясно, ясно, доктор. Конечно, да. До скорого!
Рунец вешает трубку.
КАРИНА. Ну, что там, пап?
РУНЕЦ. Рак. Третья стадия. Нужда срочная пересадка.
КАРИНА. Насколько срочная?
РУНЕЦ. Неделя-две. Сделают, как только заплатим.
КАРИНА. Сколько?
РУНЕЦ. Много. Вместе с лечением выйдет около двадцати миллионов.
КАРИНА. Господи… Можно продать картины.
РУНЕЦ. Картины… Картины почти все в Германии на выставке. Так быстро их не вернуть…
КАРИНА. Прямо в Германии и продать.
РУНЕЦ. Нет… Это не вариант… Не вариант… Надо подумать… Подумать…
Рунец выходит.
ПАВЕЛ. Кариша…
КАРИНА. Паш, давай не пойдём в ЦДХ, мне что-то не хочется.
ПАВЕЛ. Хочешь побыть одна?
КАРИНА. Нет, одна тоже не хочу. Погуляем?
ПАВЕЛ. Пойдём в гости, хочешь? К одному моему приятелю.
КАРИНА. Там будет шумно?
ПАВЕЛ. Можем ещё позвать людей – будет шумно.
КАРИНА. Нет, шума как раз не хочется. Он тоже художник?
ПАВЕЛ. Нет… Он аукционист.
КАРИНА. Ого! Сколько же ему лет?
ПАВЕЛ. Молодой. Немного старше нас с тобой....
КАРИНА. Вместе взятых?
ПАВЕЛ. Да. Начинающий. Ему родители помогли стартовать, и кто-то из близких друзей, я точно не знаю, правда.
КАРИНА. Скучный наверняка. Или, как папа, будет зудеть про картины. А, ладно, пошли.
Павел и Карина выходят.
