Леонид Алексеев
Главный герой 2
Фигурат
Профессор Кунда прохаживался среди криостатов и дьюаров, силясь припомнить, не было ли у него видений и до ремонта в клинике? По наблюдениям профессора, подкреплённым робкими жалобами персонала, хранилище эмбрионов превратилось в «кинотеатр». Тысячи оттенков сочных цветов, внятная речь персонажей и осмысленный сюжет доставляли эстетическое удовольствие и затмевали действительность, что беспокоило профессора больше прочего. Пока он осторожно придерживался термина «образы», хотя два семестра психиатрии – двадцатилетней давности – настойчиво призывали сразу перейти к диагнозу «галлюцинации».
Кунда хотел поделиться тревожными мыслями с женой, но та, сказав, что «слушает-слушает», легла в косметический пенал, дверца с издевательским шорохом закрылась, а индикатор внешней связи так и не стал зелёным. Не будь жена химиком-селенологом, Кунда не так обиделся бы. Подумаешь, пустышка-иждивенка не стала слушать. Зато красивая! Как говорится, мы её не за это любим. А тут… Месяцами сидит на Луне в экспедициях, а на Земле сидит на конференциях. Лежит, вернее. Залезет в пенал связи и лежит, присутствуя иногда в нескольких местах одновременно.
Кунда и сам любил возлечь и «помотаться» по конференциям и заседаниям. На днях его так прямо и распирало обсудить свои «образы» на ассамблее в Академии со старым другом – робопсихологом из Токио, – но теперь радовался, что промолчал. А что бы он рассказал? Как не во сне, не под наркозом, не употребляя ни запрещённого, ни разрешённого, просматривает видеофрагменты литературных произведений – отрывки из классики и дребедени, сочинённой за последние двести лет? Которые в придачу могут перемешиваться между собой. Это же пожизненное клеймо!
«Нет, до ремонта ничего похожего не было, – сосредоточенно подумал профессор, поглаживая холодный алюминиевый бок дьюара. – Точно!» Он сделал два неуверенных шага вглубь хранилища: «Вот, сейчас начнётся… Должно начаться! Ага, вот! Опять этот малахольный Родион… И следователь этот… Не помню фамилию…»
«– Вы хотите меня официально допрашивать, со всею обстановкой?
– Зачем же-с? Покамест это вовсе не требуется. Вы не так поняли. Я, видите ли, не упускаю случая и… и со всеми закладчиками уже разговаривал… от иных отбирал показания… а вы, как последний… Да вот, кстати же!..»
– Фес Кунда, – от входа в хранилище послышался женский голос, – Василь Лучанович, вы тут?
Кунда зажмурился и попятился, мотая головой. Он развернулся и у двери открыл глаза, пытаясь проморгаться и высмотреть за унылым интерьером Петербургской квартиры трёхвековой давности молодую лаборантку в таком же, как у него, антитаминовом халате салатового цвета.
– Мюр Ааль, помогите, будьте любезны, – Кунда щурился и протягивал вперёд руку, растопырив пальцы.
– Опять, Василь Лучанович?! – испуганно округлила глаза лаборантка, выводя профессора из хранилища.
– Да, Верочка, – спустя секунды три подтвердил профессор, когда изображение поблёкло и стало растворяться. – Это происходит снова и снова. Вы же и сами видели… м… это… это кино? Эти образы? – Кунда быстро закончил фразу, покрутив в воздухе открытой ладонью. – Что вы видели, а? Конкретно!
– Анимашки, – смутилась девушка. – Про мальчика деревянного… с носом.
– С носом, значит, – Кунда задумчиво дотронулся до стены коридора и вокруг места прикосновения она стала прозрачной. Лучи разъярённого солнца жгли стилобат пятью этажами ниже, по которому от безделья, видимо, маршировало небольшое подразделение «косматых», в наглухо застёгнутых вместе с капюшонами белых рамантелях. – У, погодка-то! – Кунда убрал руку. – А у меня Достоевский.
– Нет-нет, фес Кунда, – спохватилась Вера, – у вас супруги Камачо.
– Камачо и Хомут? – рассеяно переспросил Кунда, разглядывая лицо лаборантки. «На этот блеск первобытной глупости в глазах молоденьких ассистенток и клюют директора клиник, вроде меня, надеясь бесплатно самоутвердиться, оплодотворяя ослепительно девственный интеллект искрами опытной премудрости, – скептически подумал он. – Хорошо, что это не мой случай. Будет с меня и Ульки. Хм, даром, что роботесса…»
Профессор звал Улью роботессой только про себя. Вслух называть искусственных людей роботами считалось неполиткорректным. Такие экспериментальные бионизмы, как ижэн Улья, выпускались штучно и жили на тестировании у больших учёных, чем Кунда тайно гордился, хотя и предпочитал заниматься настоящими людьми. Поэтому, собственно, будучи генетиком и репродуктологом, держал клинику, где совершенствовал технологии экстракорпорального оплодотворения для нужд Министерства по делам эвакуации.
– Мюр Ааль, – профессор взял Веру под локоть и повёл по коридору, – а не может быть дело в аласкопе? Вы не проверяли свой? Мой явно барахлит.
Кунда снял с уха аласкоп, встряхнул его и, едва касаясь, провёл большим пальцем по торцу гибкого многогранника. Как обычно, в воздухе появилось изображение экрана личного информационно-диагностического коммуникатора.
– Ничего же необычного, Василь Лучанович, – Вера вопросительно посмотрела на профессора.
– Да вы послушайте! Он же мне всякий раз выдаёт календарь и начинает читать справочник для космических туристов… этих мифических!
Когда были открыты навигационные поля, казалось, что вот-вот начнётся эра межзвёздных контактов и межпланетного туризма. Но довольно скоро выяснилось, что физиологические ограничения не дают человеку путешествовать, используя новые физические принципы перемещения в пространстве, а отправленные к ближайшим звёздам и за пределы галактики бионизмы так никого и не нашли. Но заливать в аласкопы справочники для туристов, стало доброй традицией.
«Две тысячи сто восемьдесят третий год. Лето. Пятьдесят седьмой день, – текст, проецируемый аласкопом профессора, комментировал проникновенный женский голос. – Краткий словарь. Имэн – искусственный мужчина. Ижэн – искусственная женщина. Фес – обращение к мужчине. Мюр – обращение к женщине. Мил – обращение роботов и искусственных людей к естественным людям обоих полов. Естественные люди по отношению к искусственным и роботам специальных обращений не используют. Аласкоп – персональный ИДК…»
– Ну? Видите, что делается? – возмутился Кунда и снова провёл пальцем по торцу аласкопа. – Сейчас она начнёт расшифровывать, и это никогда не кончится. Приходится переключать вручную.
– Так вам надо просто обратиться в паспортное бюро, – радостно подсказала Вера лёгкий путь решения проблемы. – Или лучше ещё! Покажите вашей Улье, она мигом разберётся!
– Отправил я, знаете ли, Улью… – поведал Кунда полушёпотом, склонившись к уху лаборантки, – подальше. У неё, видите ли, привязанность ко мне… обострилась.
– Да вы что?! – Вера открыла рот и слегка присела. – Она же ро… ижэн.
– Хм, ижэн! Девятнадцатое поколение – это вам, знаете, не шутка. Шутка… Плакать хочется от шуток таких… Ладно, Камачо в приёмной?
– Нет, они в стационаре уже. Идёмте, фес Кунда, я провожу.
…
Раз. Два. Три. По-одъём! Как и последние десять лет службы, ровно в шесть утра Рондо выскочил из рекренала, одетый в повседневную мабуту корпуса Космической полиции. Потянулся, растягивая намятые массажёрами мускулы, запрыгнул на аэротабуретку и свистнул повару. Нацепил на ухо аласкоп и, пока подкреплялся кроличьей сосиской, запивая её отваром иван-чая, просмотрел новости и свежие сводки по округу.
«Контрабанда, контрабанда, самоубийство, – Рондо разочарованно выпятил губы и чиркнул пальцем по одной из граней аласкопа. – Опять скучища!»
– Здрапо1, старшина! – приветствовал Рондо возникшее перед ним изображение пожилого полицейского в парадке.
– Здрапо, Рондо! Ты ещё дома? – безразлично поинтересовалось изображение.
– А что-то случилось? – обнадёжился Рондо, наклоняясь вперёд.
– Опять книжные галлюцинации.
– «Книжниками» же гопники занимаются, нет разве? – Рондо коснулся другой грани аласкопа, и рядом с проекцией полицейского развернулись архивы следственных записей. Рондо отыскал дела «книжников» и запустил слайд-просмотр с ускоренным усвоением.
– Да, ими занимается, городская полиция. Но по одному делу почему-то хотят именно тебя.
– Меня?! – воодушевился Рондо. – Сейчас буду!
– Не трудись. Записи и адреса у тебя в аласкопе. Код – название того пива, – полицейский показал большим пальцем в сторону и брезгливо поморщился, – которое вы тут… ну ты понял.
– Да-да, старшина, давай… побед! – Рондо отключил связь с окружным штабом, допил иван-чай и, заложив свой любимый вираж на аэротабуретке, оказался в шлюз-прихожей: – Акик, лови! И не вздумай распрозрачнивать стены днём! Ослепнешь и устроишь пожар!
– Я всё помню, мил Рондо, – повар едва успел подлететь и подставить поднос под стакан и салфетки, а Рондо уже накинул белый рамантель и отшлюзовался в атриум. Лифтовые капсулы сновали вверх-вниз и от балкона к балкону, развозя спешащих укрыться от дневного солнца людей и роботов. Рондо оглядел их с презрением, как дезертиров. Из соседнего шлюза вышел невысокий кудрявый старик в сером пенсионерском рамантеле и приветственно поднял руку:
– А, фес Роддо! – старик явно был простужен. – Да службу? Вы часто дежурите днёб, я забетил.
– С прошедшей ночью, фес Жатски! Кто-то и днём должен работать, – Рондо сдвинул капюшон на затылок и подошёл к соседу.
– Фес Роддо, де зайдёте да бидуту? – старик улыбнулся, глядя снизу вверх на Рондо, и показал рукой на свой шлюз.
– Я с удовольствием, фес Жатски, но только на минуту. Служба!
Внутри старик включил оломоделер и комнату заполнила уменьшенная копия огромного здания. На обширном стилобате, поднятом над землёй десятками арок, громоздились жилые блоки правильной геометрической формы.
– Кубики, кубики, кубики. Один на другом. Один за другим. Под. Перед. Везде! Похоже на наши дома, – Рондо обошёл проекцию вокруг и обрадовался, что узнал в изображении знакомые черты. – Брутализм! Кажется…
– Да. Это и есть даш доб. Перестроеддый. Бедя пригласили для кодсультаций. Вы же здаете, поток биградтов возрастает.
– Угу, из-за вулкана этого американского. Как его там… Азурсенд – посерьёзнев, кивнул Рондо.
– Совершеддо вердо. Такие доба дачали строить пядьсят лет дазад. Когда солдце ещё увеличилось и дарод подался да север. Оди уже сейчас буравейдики. Что же будет, если их дачдут укрупдять? Что ваше дачальство, фес Роддо, дубает о росте преступдости в такоб скопледдии расдошёрстдой публики?
– Не волнуйтесь, фес Жатски, мы дадим отпор любой преступности. Наберём ещё крепких ребят, как я, и дадим. Нас сейчас больше интересуют новые наркотики. «Книжные» мы их называем. Слыхали о таких?
– Ещё бы! В Акадебии даже был доклад по этобу поводу. В кодтексте глобальдой эвакуации. И дас – педсиодеров – пригласили. Бде рассказал друг – тоже старый архитектор да педсии, – что у дего вдук увлекается этиби порошкаби. Э… Как же это оди?.. Фигураты, во!
– Хм, надо будет пообщаться с этим внуком. Я бы вас, фес Жатски, взял в секретные агенты, не будь вы пенсионером.
– Да-да, в хорошей страде все жители – сотруддики, – архитектор подмигнул Рондо.
– Так точно. И что же говорят академики, будет эта эвакуация? А то ведь… Либо солнце, либо вулкан. Работы же, и правда, прибавляется, – Рондо надул щёки и направился к выходу.
– Я де специалист, фес Роддо, но у дих очедь бдого проблеб. Успееб де успееб. Вопрос! – старик жалобно смотрел Рондо в глаза, запрокинув голову.
– А до фигуратов академикам что за дело?
– Из-за дих у людей искажаются представления о самых простых вещах. Говоря об оддом и тоб же, каждый будет представлять себе предбет разговора по-своебу. Подибаете? Бы и так-то де особеддо вдикаеб в идею собеседдика, а тут даже де будет сбысла дачидать беседу. Учитывая также, что виртуальдое общедие ведёт ко всё большей деградации языка, мы утратиб способдость договариваться и вообще подибать друг друга. У каждого будет персодальдая Вавилодская башдя!
– Вави… что? – Рондо нагнулся к старику.
– Другиби словаби, каждый умрёт в своёб кидотеатре.
– Да уж, перспективка. Фес Жатски, – Рондо остановился в шлюз-прихожей, – а вы ведь знаете моих родителей?
Не дав услышать ответ старика, шлюз выплюнул Рондо в атриум. «Хм, что я сделал не так? Ну и… В другой раз», – он поднёс кулак с оттопыренным большим пальцем к объективу аласкопа, и к пластиковому ограждению балкона притулилась лифтовая капсула. Рондо, не дожидаясь окончания церемонии подачи лесенки-трапа, запрыгнул внутрь и приложил к служебному сканеру оранживый металлический шеврон с буквами КОП, пришитый к рукаву рамантеля. Капсула устремилась по широкой дуге вниз с восемдесят третьего этажа, красными отблесками маячка на крыше заставляя другие капсулы прибиваться к балконам и смиренно пропускать «важную персону».
Рондо отыскал в аласкопе упомянутое старшиной предписание провести расследование в одной из клиник ЭКО и евгеники. Прицепом шёл архив с материалами дела. По дороге Рондо зачитался и не заметил, как очутился перед нужным двойным шлюзом. Внутри симпатичная девушка представилась как мюр Ааль и провела Рондо через круглую приёмную в просторный кабинет.
– Профессор Кунда, Василь Лучанович, – поприветствовал Рондо директор клиники, поправляя жёлтый галстук под зеленовато-голубым халатом.
– Поручик… – Рондо будто споткнулся о собственное звание, – Рондо, Космопол.
– А… – недоумённо протянул директор.
Рондо смутился и указал на шеврон:
– Личный номер 1КAД377183.
– Видите ли, фес Рондо… – директор, задрав голову, оглядел его лицо, – м-да… мы одна из двух клиник, разработки которых финансирует государство. Наша работа жизненно важна для человечества. Мы занимаемся модификацией естественного человека, чтобы дать ему возможность перемещаться по навигационным полям. Вы понимаете, о чём я?
– Конечно, – стал паясничать Рондо, – это чтобы не заселить вселенную одними бионизмами прежде, чем мы зажаримся на солнце или на вулканической лаве.
– Раз уж вас, дорогой поручик, такая альтернатива забавляет, я могу надеяться, что вы трезво разберётесь в нашей проблеме.
– Ваша проблема, фес Кунда, в порошке под названием фигурат. А вот откуда он берётся, мы выясним. Где, вы сказали, нападают галлюцинации?
– В хранилище эмбрионов. Идёмте.
– Профессор! – Рондо наклонил голову и укоризненно скривил рот. – Покажите на карте. – Аласкоп Рондо построил на уровне глаз Кунды план помещения.
– Здесь! – Кунда ткнул пальцем в красные кружки и квадратики внутри длинного синего прямоугольника.
– Угу, – кивнул Рондо и тронул аласкоп, связываясь со штабом. – Здрапо, старшина!
– Здравия и побед, Рондо! – ответила проекция молодцеватого старшины.
– Клиника профессора Кунды. Нужен артнос с визуализатором.
– Есть! Принял! Расчётное время пятнадцать минут!
– Принял! Отбой! Так, профессор, сейчас понюхаем и поймём, где источник. – Рондо качнулся с пяток на носки.
Кунда в очередной раз посмотрел на Рондо; на лице профессора читалось причудливое сочетание удивления с восхищением.
– Я сначала, фес Рондо, предполагал наличие некой связи между… эм… видениями и нашими экспериментами по евгенике на фоне повышенной солнечной активности. Но когда я узнал, что нечто похожее происходит по всему городу, я, знаете, испугался. Подумал, что кто-то из персонала подсел на этот наркотик и приносит его в клинику. А у нас, видите ли, некоторые эксперименты идут годами. Только представьте: потерять результаты из-за какого-то упоротого олуха! – профессор пожал плечами и развёл руки в стороны. – Немыслимо!
– Фес Кунда, скажите, когда это началось?
– У нас? Так с месяц. Может, с небольшим, – профессор повернулся к ассистентке.
– Да-да, фес Кунда, месяц и двенадцать дней. Сразу после ремонта, – уточнила она.
– А, так был ремонт? – оживился Рондо. – В хранилище тоже?
– Да. И в хранилище, и во всём помещении. Мы – я уже упоминал – уполномочены правительством вести важные исследования, – Кунда приосанился, – нам даны некоторые льготы. Вы, вероятно, слышали об этом по линии вашего Космопола, – профессор перешёл на доверительный тон.
– Слышали, – ухмыльнулся Рондо. – Вы поэтому не захотели, чтобы это дело вела городская полиция?
– Гопники же не умеют держать язык за зубами, – Кунда поморщился, – если хочешь оповестить город, скажи на ушко инспектору Горпола.
– А мы, косматые, значит… – Рондо показал, будто застёгивает молнию на губах.
Профессор застыл на секунду, сдвинув брови.
– Фес Рондо, вернёмся к делу. Мне кое-что удалось разузнать об этих веществах, фигуратах, – он, определённо, пытался искупить допущенную бестактность, дав ценную информацию.
– Неужели? – недоверчиво прищурился Рондо. – У вас свои источники? – ему понравилось подтрунивать над профессором.
– Я, видите ли, имею некоторый вес среди учёных, и у меня периодически живут бионизмы экспериментальных моделей. Одна из них – ижэн Улья…
– Я всё это читал в делах, – холодно отрезал Рондо.
– Этого вы не читали, – лицо профессора окаменело. – Я отправил Улью, можно сказать, на улицу, искать фигураты.
– Что же это вы, фес Кунда, выбросили на улицу бионизм с неотлаженной психомеханикой? Это статья… – Рондо насупился, тщетно пытаясь вспомнить номер.
– И она их нашла, дорогой поручик. Правда, пока только следы.
– У внука друга архитектора Жатски? – Рондо расхохотался.
– О чём вы? Не понимаю! Фес Жатски уважаемый человек, и он здесь ни при чём!
– Нет, нет, ни при чём, – Рондо кашлянул и посерьёзнел. – Извините, профессор, продолжайте. И что же она узнала?
– Идея этих наркотиков принадлежит одному писателю. Он, знаете, апологет короткого слога и борец с деепричастными оборотами, апеллирует к воображению читателя. Ну, Улья так сказала. Вот он и принялся выдумывать. Галлюциногены, дающие конкретные формы давно известны. Но их действия недостаточно, и эффекта взаимодействия эпизодов они не дают. Так вот писатель этот, уж не знаю по счастливой или по злой случайности, повстречался с одним химиком. Неизвестный он… Никакой… Но ему, химику этому, вроде как, бионизмы – кстати, чьи тоже неизвестно – контрабандой возят вещества, способные связывать те галлюциногены так, что картинка становится вполне осмысленной. И более того, можно даже задавать последовательность воздействия веществ на организм. Вы понимаете, фес Рондо?
– Это несложно для понимания.
– Как производят фигураты технологически, пока неясно. И с какой планеты или планет везут ингредиенты этой дури – тоже. Распространяется наркотик порошком в заклеенных эппендорфах, по книжке на пробирку. Правда, прошёл слушок, что для больших интеллектуалов, – профессор ввинтил в воздух указательный палец, – специально готовят полные собрания сочинений в литровых баклажках. Причём, есть одна особенность… Разумеется, одна из известных нам на сегодняшний день: фигурат действует правильно, если можно так выразиться, только если интеллект человека достаточно высок для понимания данного произведения. Чувствуете? То есть что видят люди с недостаточным интеллектом, даже страшно представить!
– Ясно, ладно. И где сейчас ваша ижэн, фес Кунда?
– Она пытается…
– Здравия и побед! – вклинился в разговор бодрый худощавый парень со щёточками чёрных усиков на остром лице, одетый в бледно-жёлтый рамантель городской полиции.
– Здравия и побед, корнет! – Рондо неловко отшагнул назад. «Что ещё за корнет?» – он слегка тряхнул головой и разочарованно поинтересовался: – А наших-то не было, что ли?
– Про ваших спросите у ваших, поручик, – парень добродушно улыбнулся и подмигнул мюр Ааль. – Ваши попросили наших прислать нашего криминалиста к вашему искачу, потому что у ваших ваши закончились – ни людей, ни роботов, – а нас у наших ещё есть. Поэтому на сегодня я ваш, хоть и не ваш. – За разговором криминалист успел собрать установку. Он, как фокусник, показал присутствующим пустые ладони, потом провёл пальцем по одной из затёртых выпуклостей на приборе, а второй рукой коснулся своего аласкопа. Над выпуклостью возникло серое облако. – Ну вот, здесь ничем не пахнет, кроме кроличьей сосиски, которую поручик съел… м… два часа назад. – Криминалист широко улыбался, приподняв брови и разглядывая реакцию «зрителей».
– Вы точно не из цирка, корнет? – презрительно спросил Рондо. «Клоун!» – зло подумал он. Ему не нравилось, что парень бесцеремонно ворвался и, очевидно, производит впечатление на мюр Ааль.
– По долгу службы, поручик, меня каждый день откомандировывают в какой-нибудь цирк. Где арена на сей раз? – парень озирался, продолжая улыбаться.
– Идёмте, – Кунда решительно направился в сторону хранилища эмбрионов.
– Стойте-стойте, профессор! – Рондо поймал его за локоть. – Дальше мы сами. Откройте шлюз для полиции. И, скажите, этот этаж весь занят лабораториями, клиниками и всяким таким?
– Во всём здании одни научные организации. – Профессор поманипулировал аласкопом. – Идите, шлюз распознает вас по шевронам.
Около шлюза Рондо охватило недоумение:
– Корнет, нам разве не требуется никакая защита?
– Да что ты, поручик! Мы ж здесь как дома!
Шлюз пропустил их внутрь. Криминалист снова включил свою бандуру и заугукал, всматриваясь в результаты:
– Ага, зашкаливают, так называемые, прочие вещества. Есть многократное превышение по известным веществам. Читать список? – кисло спросил он.
– Нет, не надо. А где источник, можешь определить?
– Сейчас включим объёмную визуализацию. Так, смотрим. Похоже, что источник не здесь.
– А это что за точка? Вот, в дальнем углу.
– Хм, увеличиваем. Смотри-ка, в стене микроскопическое отверстие. Нормально! Артнос, вообще-то, с такой точностью не работает.
– Ясно! – Рондо уже химичил с аласкопом. – Здравия и побед, старшина! Клиника профессора Кунды, помещение за внешним периметром. Схему я выслал. Код – ноль!
– Есть! Принял! Расчётное время пять минут!
– Принял! Отбой! Корнет? – Рондо посмотрел по сторонам. – Куда ты делся, клоун?
«Как это он так быстро смотал удочки? – изумился Рондо. – Удочки? Что это – «удочки»?» – Рондо вышел в коридор и вернулся к профессору:
– Как попасть в помещение за стеной хранилища?
– Ох, это долго, – профессор задумался.
– Сколько? В обозримом будущем можно добраться?
– Вход туда через соседнее крыло. И до него ещё… Полчаса, не меньше.
– Опоздаю. Тогда уже всё закончится. Ладно, отсюда посмотрим.
– Поручик! Приём! Мопкоманда на связи! – доложил командира мопкоманды, и аласкоп Рондо спроецировал изображение коридора и шлюза.
– Здравия и побед, бойцы! Командир, транслируйте видео на меня! – приказал Рондо.
– Принял! – Мопкоманда двинулась к шлюзу.
Рондо подозвал профессора и молча показал на проекцию. Шлюз приближался. Индикатор шлюзования переключился в крайнее, служебное, положение «всегда открыто». Бойцы проникли в помещение.
– Поручик! Отсюда кто-то бежал, такое впечатление, – доложил командир мопкоманды, пнув пустой пластиковый контейнер.
– Вижу, – Рондо сжал кулак и переводил взгляд с изображения помещения на проекцию карты. – Сейчас направо, вторая дверь налево и пять комнат насквозь.
– Принял! На месте!
– Что там у стены?
– Ничего.
– Постучите по стене.
– Точно, декорация, не капитал.
– Как убрать?
– Можно новый стахгель потестить. Но под вашу ответственность, поручик.
– Действуйте! Под мою ответственность.
Показался гофрированный рукав динококона. Из массивной перчатки брызнула бесцветная вязкая жидкость. В местах, куда попадали капли, декоративная стенка на глазах превращалась в пепел и осыпалась под ноги бойцов.
– Ну? Что там? – Рондо потирал ладони.
– Что-то по типу бокса биобезопасности, во всю стену. Внутри… канистры, что ли… Сейчас вскроем, посмотрим.
– Нет… Не надо… – Рондо разволновался и запаниковал. – Стойте!
Белые стены коридора и нежно-голубой потолок проваливались в бездонное чёрное пространство.
– Фес Кунда, что это! – Рондо пытался докричаться до удалявшегося вместе со светом профессора. – Мюр Ааль! – Изогнутая труба с прозрачными стенками то ли засасывала Рондо, то ли исторгала всех остальных, клинику и всё-всё вокруг.
– Это твоя мама! Вот! 1КAД377183! – будто из космоса ласково говорил профессор.
Мгновение спустя голоса превратились в неразборчивый бубнёж, потом в ровный гул, а после и вовсе стихли. Стало темно.
…
– Здравствуйте! – Кунда натянул улыбку и пожал руки супругам. – Мюр Хомут! Фес Камачо!
– Здравствуйте, фес Кунда! – оба благоговейно смотрели на профессора.
– Мюр Хомут, прошу вас, пройдите с мюр Ааль. Она вас подготовит, и мы проведём процедуру.
Женщины скрылись за внутренней дверью, за которой сию же секунду вспыхнул яркий свет. Кунда включил свой аласкоп и вывел медкарту.
– Фес Камачо, взгляните, все анализы в норме, противопоказаний никаких. – Камачо кивал и на глазах у него навернулись слёзы. – Мы провели генетическую ревизию и внесли коррективы, которые мы с вами согласовали. Вы всё помните? У вас два эмбриона. Одного мы имплантируем мюр Хомут, а другого заморозим на всякий случай.
– Да-да, профессор, всё помню, всё помню! – снова закивал Камачо.
– Тогда пройдите в палату, пожалуйста. Мюр Хомут минут через сорок присоединится к вам.
Кунда раскланялся и вышел в ту же ярко освещённую дверь. Миновав два шлюза, в аппаратной оперблока профессор остановился у прозрачной стены операционной и взглянул на зелёный индикатор внутренней связи.
– Мюр Ааль, готовы? Далия? – окликнул он женщин за стеклом.
– Да, профессор, – откликнулась Вера, – сонологию Вам на аласкоп?
– Нет, давайте, сразу модель.
– Аппаратура – да. Анализы – норма. Замечания – нет, – объявила ассистентка Веры. – Далия готова, мил Кунда.
– Далия, начинайте. Мюр Хомут, сейчас Далия введёт вам зеркало и имплантирует эмбрион. Всё под контролем. Как слышите? – Кунда следил за показаниями над трёхмерной оломоделью внутренних органов пациентки.
– Слышу хорошо, фес Кунда, спасибо! А ошибки быть не может? Это мой, точно?
– Что вы, что вы, мюр Хомут! Там на соломинке – и номер, и фамилия, и, плюс ко всему, я им всем даю прозвища. Так что не волнуйтесь, это 1КAД377183, Камачо. Просто потрясающий экземпляр! Не перестаю им восхищаться! Ваш Рондо. А Клоуна мы заморозили.
