Леони Вебер
Идеальные
Новый лист
Кристина зашла в детскую и протянула Даше чашку чая.
– Спасибо. Может, присядешь? Нужно поговорить, – Даша выписалась пять дней назад, но все еще была бледна. Врач сказал ей, что сейчас она здорова, но какими будут последствия отравления такими сильными таблетками, никто не знает.
Кристине было неудобно отказывать, и она села на край кровати.
– Я хотела тебе сказать, чтобы ты не винила себя. Ну, за мой поступок. Только я за него в ответе.
Переиначенные Юлины слова взбесили Кристину. Она вскочила.
– Винить? Ты что, себя пупом земли считаешь? Прости, забыла, что так и есть. С чего это ты взяла, что я думаю о тебе, и виню себя? Ты нафиг мне не сдалась.
– Кристин, успокойся. Я не считаю, что ты обязательно должна себя корить. Но вдруг так, чтобы ты знала, что это полностью моя ответственность.
– Спасибо, блин. Пошла ты.
– Господи, ну почему ты такая?! – сама того не сознавая, Даша повторила любимые слова мамы и тети Тани. Она поняла, что сестра еще сильнее разозлилась и попыталась исправиться. – Такая резкая.
– Ну конечно, я тебя не устраиваю. Так не говори со мной тогда, только ржи и обзывай, ты это умеешь.
– Да перестань! – Даша закричала. – Почему нельзя сесть и просто поговорить? Без моей маски крутости и твоей бунтарской.
Кристина взялась за ручку двери, но передумала и развернулась.
– Знаешь, я удивилась, что семья не обвинила меня в твоем суициде.
– Честно, я тоже, – Даша не знала, как на эти слова отреагирует Кристина, но та, вроде, не обиделась.
– Они не знали о нашем разговоре, поэтому ничего не сказали. А если бы и знали, то не факт, что не выставили бы меня умницей, что тебе отказала. Хотя нет, на такое они не способны. Но мне было бы легче, если бы они обвинили меня.
– Почему?
– Не знаю. Это впервые за всю историю обвинений меня в семья было бы справедливо. И я была бы наказана.
– Я хотела рассказать тебе, как это было. Как я пыталась покончить с собой.
– Ну?
– После нашего разговора я была в отчаянии. Я решила выпить, потому что не могла без этого, мне хотелось умереть от боли без спиртного. Я поклялась себе, что это в последний раз, а потом я буду искать другие варианты. Но все пошло не так. Я напилась, зачем-то пришла домой, поняла, что никого нет, прошлась по квартире, вспомнила все, на меня накатило. Я поняла, что это слишком больно, все, что со мной было: родители, Андрей, универ, опять родители. Я увидела твои таблетки. А потом уже ничего не помню. Не помню, как набрала ванну, не помню, как пила. Очнулась в больнице.
– И все равно выходит, что я тебя подтолкнула.
– Да нет же. Это алкоголь. Поверь, трезвой мне бы и в голову не пришло такое сотворить. Короче, просто знай, что дело не в тебе.
– Ладно, – Кристина покачала головой.
Даша боялась оставаться наедине с родителями, но уйти на улицу не могла, слишком много соблазна в виде спиртного и заведений с ним. Она закрылась в своей комнате, надеясь, что родители сделают то, что делали все дни: не будут с ней разговаривать.
Серьезно, они и словом не обмолвились. Я ждала их в больнице, думала, навестят, но нет. И в день выписки не забрали меня. А теперь игнорируют дома. Это у них такой способ наказания с детства, но во мне и чувства, как в детстве. С трудом сдерживаю себя, чтобы не молить их о прощении, как тогда, хотя ничего такого и не делала плохого.
Закрытые двери не помогли. Мама с папой вошли, как обычно, без стука.
– Даша, пора нарушить эту молчанку, – сказала мама.
– Будто я ее начала.
– Уже и говорит, как Кристина, – прошептал папа.
Они сели рядом с Дашей. Она вспомнила шнур от фена, и стала оглядываться в поиске орудия. Потом поняла, что это не поможет. Родители не дадут ей даже выйти из комнаты и найдут другую вещь, чтобы ее побить.
– Мы просто хотим сказать, что тебе пора выздороветь и выйти в университет. Ты еще можешь начать учиться, чтобы отлично сдать сессию. Мы сделаем тебе справку, что все это время ты серьезно болела. Никто не узнает. Все будет хорошо, милая, – мама фальшиво улыбнулась.
– Нет, я не выйду. Вчера я уже забрала из него документы. Вон они лежат, посмотрите, если не верите, – Даша действительно сходила в универ с Асей, которая проводила ее туда и назад под самый подъезд.
Родители с ужасом глянули на бумаги на столе.
– Даша, ты не имеешь права… – лицо мамы побелело от ярости.
– Имею. Я имею право жить так, как мне надо, а не вам. Вы можете меня побить, лишить ваших денег и подарков, даже вашей любви, но мне все равно. Потому что я смогу себя поставить на ноги, а такая любовь мне не нужна.
– А какая тебе нужна? – закричала мама. – Эти розовые истории о всепринимающей родительской любви? Это бред сивой кобылы. Мы сделали из тебя что-то, сама бы ты не стала такой, как сейчас.
– Сделать из меня что-то можно было бы по-другому. Без побоев, унижений, угроз. Вы разрушили мою жизнь, – Даша тоже заразилась криком от мамы.
– Мы делали все для тебя!
– Вы делали это для себя. В каждой вашей фразе, в каждом наказании вы упоминали себя: «опозорила нас», « нас уничтожишь», «нам должна». Мне не нужна была такая жизнь, она нужна была вам. Вам нужно было иметь идеальную дочь. И я пыталась. Я почти ею стала. Но я больше не хочу.
– Да, мы не смогли бы хорошо относиться к тебе, если бы ты была другой. Как Кристина, например. Я не верю в принятие таким, какой ты есть, это чушь. Такой, какой ты есть, это всегда…
– Плохой, я поняла. Мам, ты сломала мне руку. Ты била меня, унижала, кричала, наказывала, говорила и делала то, чего я не заслуживала. Потому что я не была плохой. Я была обычной маленькой девочкой. Но ты клала меня на диван и избивала до крови, а ты, папа, держал и поддакивал. Это тот фундамент, на котором все держалось. Мое желание заслужить вашу любовь и одновременно дикий страх. Но я так больше не могу. Это неправильно. Это нужно прекратить.
– Даже сейчас, когда ты пала на дно, мы делали все для тебя, – мама, казалось, ее не слышала.
– И что же?
– Тебе отправляли к психиатру в больнице?
– Что? Нет.
– А должны были. Мы дали денег врачу, чтобы все выглядело, как простое отравление. Чтобы не было позора на весь мир.
Так вот чего со мной в больнице, как с хрустальной обращались.
– И снова вы сделали это для себя. Потому что мой психиатр опозорил бы вас, – Даша встала. – Я не хочу продолжать этот разговор.
– Сядь! – мама схватила Дашу за руки. Она хотела ее ударить, это было видно. Девушка вырвалась.
– Этот рубец, – она задрала футболку и показала белый шрам, – от того, как в тринадцать лет ты побила меня пластиковым шнуром. А этот – от шланга от стиральной машины.
– Такого не было, – попытался защититься папа.
– Было. Хватит уверять меня, Кристину, всех, будто они ненормальные и выдумщики. Все было. И ты меня держал, и сам подбавлял. С такой яростью, будто видел во мне кого-то другого, не свою дочь, а, может, родителей – алкоголиков. Я знаю, что это было, как бы вы не переубеждали. Однажды следы заметила учительница, но она ничего не сделала. Не удивительно, ведь вы создали имидж идеальности своим богатством и инвестициями в школу. Хотя, знаете, не стоило так стараться. Ребенку все равно не верят, когда он говорит, что родители его обижают. И никогда не помогают. Я помню, как ты сказала папе, что если дети совершенны, то вся семья совершенна, так что надо меня и дальше дрессировать. Это было не так давно. В том году, когда я оканчивала школу, и вам нужно было, чтобы я поступила на экономиста. Я не знаю, почему вы так жестоки, не знаю вашей истории, но что бы то ни было, я никогда не пойму. Я была ребенком. Вы забрали у меня детство.
– Детство заканчивается с началом школы. Мы никогда тебе и слова поперек не говорили до первого класса.
– А потом превратились в тиранов, – снова закричала Даша.
– Мы не тираны. Мы учили тебя жизни. Ты говоришь, что не понимаешь, но, поверь, будут свои дети – поймешь, – сказала мама.
– Тогда их у меня не будет. Я больше не часть вашей идеальной семьи, – Даша развернулась и вышла из комнаты. Она думала, что папа схватит ее, а мама ударит, но родители просто смотрели ей в спину.
Кристина неторопливой походкой шла с Юлей к метро. Девушка рассказала подруге о разговоре с Дашей.
– Мне кажется, она хочет наладить с тобой отношения.
– Ну да, наверное, многое переосмыслила. Я думаю, может, она и не была такой заносчивой и стервозной по характеру. В детстве она была доброй, играла со мной. Только потом начала меняться. Родители вбили ей в голову, что нужно утверждаться за счет других. Да и она защищалась так, скорее всего. Чтобы скрыть свои чувства, что ее идеальность это фальшивка, – Кристина вздохнула.
– Не знаю ее, но подозреваю, что ты права. Самозащита и родительское воспитание сделало ее такой.
– Как ты думаешь, можно ли оправдывать плохие поступки, равнодушие, жестокость, таким отношением родителей к тебе? Как у дяди Вити. И… – Кристина таки рассказала о том, что узнала о маме и тете Свете.
– Нет, не может. Понятное дело, что все они травмированы или типа того, но куча людей в мире пострадали, если не от родителей, так еще от чего-то. Если каждый будет издеваться над другими, тем более над своими детьми, которые от них зависят и беззащитны, и оправдывать это плохими родителями, то будет хаос. Нужно самому нести ответственность за свои поступки. Да, родители виноваты, они тебя обидели, ты имеешь право на них злиться, страдать, но другие люди ни в чем не виноваты. Тем более дети.
– Но по любому так будет всегда. Мало кто думает о том, что нельзя так поступать. Тетя Света и мама считают себя самыми правыми в мире. А еще я прочитала недавно в интернете, что некоторые матери рожают под пропагандой, что дети – это счастье, потом разочаровываются и ненавидят этих детей. И их как бы можно оправдать, мол, им же не рассказывали, что дети – это тяжело. Вот как понять, что правильно? Когда обиженные своими родителями заводят детей, ведут себя с ними плохо, но их нельзя винить, потому что они сами жертвы. Что делать с этой путаницей?
– Палка о двух концах, как говорит одна моя подруга. Мы никогда в этом не разберемся, потому что жизнь слишком сложная штука, каждый случай уникален. С одной стороны сочувствуешь, но с другой не можешь не презирать, ведь мог быть другой выход, но люди мало думают. А ты не хочешь написать об этом заметку?
– Куда?
– Ну, в нашей газете еженедельная рубрика, где разбирают воспитание детей, проблемы их. Следующая тема как раз про необходимость телесных наказаний. И там есть как вложение, называется «Личное мнение». Его всегда дает подросток, столкнувшийся с этой проблемой. Ты вполне можешь стать таким экспертом, поделиться своим опытом.
– Какое совпадение! Прямо как с работой для меня.
– Вообще-то темы стоят в очереди еще до того, как ты пришла сюда.
– Наверное, я согласна. Я что-то накалякаю, а вы скажете, как вам. Вдруг фигня выйдет.
– Ты всегда думаешь, что ничего не получится, но это не так, – Юля улыбнулась своей широкой искренней улыбкой.
Светлана вышла из лифта и увидела на площадке Валентину. Она прокляла свою голову, в которую стукнула мысль подняться на лифте, а не пешком. Теперь пути к отступлению нет. Женщина сделала вид, что ищет в сумочке ключи.
– Как там Даша? – Валентина лукаво улыбалась.
– Прекрасно, – Светлана вставила ключ в замок.
– А я слышала, что где-то дней десять назад она попала в больницу.
– Просто отравилась.
– Интересно. Ирина, – она кивнула в сторону квартиры соседки, – сказала, что врачи, когда Дашу выносили, упомянули о попытке суицида.
– Я смотрю, Ирине заняться нечем, кроме как с тобой общаться и под дверью подслушивать.
– Вообще-то она курила у мусоропровода. Вы ее не заметили. И с кем же ей еще общаться? Я-то получше ненормальной Тани.
– Слушай, это не твое дело, так что замолчи и иди по своим делам, – Светлана шагнула в квартиру.
– Конечно. Просто так забавно получается: ты идеальная, семья ваша идеальная, и вдруг дочка кончает с собой. Как-то выбивается из картины.
– Заткнись, или я тебе покажу… – процедила Светлана сквозь зубы.
– Да что ты можешь показать? Побить, как свою дочь? Это все, на что ты способна. И аккуратнее с угрозами, я и в полицию могу пойти, – Валентина презрительно усмехнулась и пошла вниз по лестнице.
– Да, да, я помню, как ты уже ходила. В итоге выяснилось, что ты мне ножом угрожала, и ты быстренько сбежала, пока тебя не засадили, – прошептала Светлана.
Она разулась в прихожей и села на диван. Даша тихо шуршала чем-то в своей комнате. Остальных не было дома.
Ох и тварь же эта Валька. Вот какой ей толк от разговора со мной? Просто хотела надавить на больное. Зря я ей так много рассказывала, когда мы дружили. Но моя жизнь действительно скатывается из-за Даши. Сволочь она такая неблагодарная. Я столько добилась: школу на отлично закончила, красный диплом, карьерный успех, лучший экономист, муж, который меня не бросит и не сделает разведенкой, идеальная дочь. Все лучше, чем у других, лучше, чем у Тани. И вот поступки Даши все перечеркивают. Но ничего. Я так просто не сдамся. Триумф Тани продлиться недолго. Скоро она снова станет неудачницей с неудачными детьми. Надо уже потихоньку остужать ее пыл, пока окончательно не решу проблему. Как бы меня не осуждали люди типа Валентины, я знаю, что я права. Помню, в университете я дружила с девчонкой. Она уже выучилась и начала работать психологом. Я ей много рассказывала, как и Вале, сама не понимаю, почему я такая доверчивая. Пора зарубить на носу, что все вокруг враги, абсолютно все без исключений, которые я делала на этих двух-трех подружек. Так вот, этой недо-психологине я многое рассказывала, и она возомнила, что имеет право мне советовать. Рассказывала про травму от родителей, что у меня все признаки какого-то нарциссического расстройства, как и у моей сестры, судя по описаниям. Когда она сказала мне про это расстройство, которое я выговариваю с трудом, я ее послала. Кто она такая, чтобы меня судить? Да и не верю я в эти травмы, психологию. Я абсолютно здоровый человек. Да, мои родители неидеальны, но я знаю, что они меня любят. После Кости, естественно. И однажды я добьюсь их признания. Потому что я делаю все для этого с детства. Они меня не замечают до сих пор, это правда, ведь у Кости все еще лучше, первый ребенок у него мальчик. Родители от такого были в восторге. Этому малышу ничего не нужно делать, чтобы его обожали. Как и Косте. Но на Таню им в принципе наплевать. Они всегда ее ненавидели, как бы она не боролась со мной. Она проиграла с самого начала, но наблюдать за ней забавно. Я все делаю правильно, чтобы не говорили. Я решу проблему и снова буду идеальной матерью, женой, дочерью. Однажды я приду к родителям в гости, и они заговорят обо мне. Скажут, что любят. Нужно просто решить эту проблему.
Кристина сидела на диване счастливая. Ее заметку опубликовали в газете. Юля дала ей бесплатный экземпляр и сказала, что редактор в восторге. Только они трое знали, что автор – Кристина. Заметка была подписана анонимом, и девушка очень надеялась, что никто из знакомых или семьи не узнает ее стиль. Она сидела и улыбалась. Впервые ее писанину напечатали.
– Чего это ты лыбишься? – в комнату вошла тетя Света.
Кристина заметила, что мама оторвалась от ноутбука и напряглась.
– А что, радоваться нельзя?
– Тебе нечему радоваться, дорогуша. Я видела, как ты разбила чашку, как бы быстро ты не убралась. Это, между прочим, была моя любимая. Кошмар какой-то. Мало того, что ты тупая, так еще и криворукая. Даже в посудомойки не сможешь пойти после школы.
– Это же просто чашка, – Кристина хотела спросить, чего так накидываться из-за пустяка, но потом вспомнила, что это же ее тетя.
– Моя любимая! И не просто. Это еще одно подтверждение того, что ты ни на что не способна. Хороших детей не бьют, – женщина кивнула на Кристинины синяки. – А теперь вставай, я тут сесть хочу.
– В гостиной есть куда сесть, – Кристина не сдвинулась с места.
– Встала, увалень. Нигде от тебя пользы нет.
Кристина решила, что лучше ей правда уйти. Она вернулась в детскую, но вспомнила, что забыла в гостиной газету со своей заметкой. Девушка вышла в темную прихожую и остановилась, заметив странное поведение мамы.
– Это же не твоя любимая чашка, – Татьяна прокрутилась на кресле к сестре.
Неужели мама за меня заступится?
– Моя дочь, конечно, неудачница. Но и твоя не лучше, не забывай, – продолжила женщина.
А нет, это то, о чем говорил дядя Витя.
– Моя дочь – не вся моя жизнь. А она у меня явно удалась, – злобно процедила Светлана, наклонившись к сестре.
– Но ведь без прекрасной дочери все не то? – Татьяна усмехалась так, словно перед ней стоял был ребенок, хватающийся крутой игрушкой.
– Я решу эту проблему, так что лучше позаботься о себе.
– И как же решишь, если не секрет?
– Я думаю об усыновлении.
Кристина поперхнулась и отступила назад, чтобы ее не заметили.
– Да ну?
– У меня все условия. Только тебя бы с твоим потомством куда-то выселить.
– Но нам некуда съезжать.
– Ничего, и это решим. Усыновление – моя давняя мечта, я не отступлю.
– Не знала о таких твоих планах. Хотя, давняя, – это последний месяц, когда твоя дочь пошла по кривой?
Светлана еще ниже наклонилась к сестре, теперь их лица почти соприкасались.
– Следи за собой, милая, потому что я разнесу всех, чтобы доказать. А тебя и разносить-то не надо.
Кристина метнулась в детскую, но Светлана пошла не к ней, а в спальню.
Даша писала мейл подруге, к которой собралась бежать, когда в комнату вошла Кристина. Она положила на стол перед Дашей деньги.
– Покупай билет и собирай вещи. Это все, что у меня есть.
Даша взглянула на сестру, поняла, что не может ничего сказать. Она взяла деньги.
– Спасибо.
Кристина вышла из комнаты.
Все произошло так неожиданно. Даша выбрала утренний поезд, чтобы уехать, когда родители на работе. Она написала родителям записку от руки, своим почерком, потому что так они не смогут доказать полиции, что с ней что-то случилось, и ее не станут искать. Девушка боролась с мыслями о том, что семья будет за нее волноваться. Разумная ее часть говорила, что им она нужна только для своих целей.
Кристина притворилась больной, чтобы проводить сестру.
И вот в десять утра Даша стояла с небольшой сумкой в руках на перроне у своего вагона.
– Спасибо, Кристин, – еще раз поблагодарила она.
– Не за что. Надеюсь, ты там все наладишь. Не пиши мне, вдруг родители прочтут, выследят тебя.
– Да, конечно. Я уже сменила SIM-карту, удалилась из соцсетей. Создала левый аккаунт. Если что, буду через него связываться. Почему ты решила мне помочь?
Кристина рассказала правду про Светлану, Татьяну и Виктора.
– Это их не оправдывает, но, думаю, ты должна знать. Еще твоя мама хочет усыновить ребенка.
– Что, блин? Это же просто ужас. Усыновленный ребенок не сможет ей перечить из-за чувства долга перед ней.
– Поэтому она и хочет взять малыша из детдома.
– Нельзя этого допустить.
– Не думаю, что смогу что-то сделать, но постараюсь.
– Спасибо за все, Кристина. И за правду.
– Береги себя.
Даша кивнула и поднялась в вагон. Поезд тронулся. Кристина смотрела ему вслед, по ее щеке скатились слезы, то ли от прощания с сестрой, то ли от грусти, что она не сможет тоже уехать. Девушка повернулась и побрела к надземному переходу.
Ничего. Сейчас я приду домой, потом пойду в редакцию. Когда я вернусь, все узнают, что Даша уехала. Я сделаю вид, что ничего не знаю, вряд ли они меня заподозрят. А если и да, то я ничего не скажу. Или скажу другой город. Все равно они не имеют право ее забрать силой. Арина будет расстроена, но ей я тоже не проболтаюсь. Хорошо, что у меня есть редакция.
Даша села на свою нижнюю полку и прижалась лицом к стеклу. Она смотрела на пролетающие мимо высотки, которые на выезде из города сменились лесом.
Я знаю, что вопреки всему я смогу, что бы мне не говорили. Сейчас я больше всего хочу прыгнуть из поезда, побежать к родителям, молить их, чтобы они меня простили, не заменяли другим ребенком, но я этого не сделаю. Это как ломка от алкоголя, а с ней я почти справилась. Я начну новую жизнь. У меня есть шанс, и я им воспользуюсь.
Она достала мобильный, и с нового номера позвонила подруге, к которой ехала. Подруга сообщила, что все готово для приема Даши, и они немного поболтали о всяком. Потом девушка легла и принялась мечтать о другом городе и учебе на повара. Она справиться. Все будет хорошо.
Заметка Кристины
Я не знаю, что написать, потому что мне кажется, что моя семья права, и я несу бред. По крайней мере, если бы я сказала им то, что сейчас тут опишу, они бы смеялись до колик и говорили, что я дура, а они правы. Я не буду говорить о том, что детей бить нельзя, что это не правильно. Я просто замечу одну штуку. Никакие избиения не поощряются так, как семейные. Если взрослый ударит взрослого, ребенок ребенка, подросток подростка, это осудят. По большей части такое осуждают. За такое наказывают в школе, подают заявления в полицию, выписывают штраф или сажают в тюрьму. И ты не сможешь это оправдать, потому что есть истина – нельзя поднимать руку на другого, что бы там ни было. Но когда родитель бьет ребенка, оказывается, что это правильно. Да, я знаю, что за насилие над детьми родителей наказывают, есть статья, есть уголовная и административная ответственность, есть органы опеки. Только мало кто отвечает за свои действия. Потому что бить ребенка в обществе считается нормой. Он ведь плохой, он ужасный, если на него подняли руку, значит заслужил. Да и вообще, воспитывать-то надо. Многих надо воспитывать, многие люди действительно плохие. Но если взрослый ударит взрослого, то его не оправдают тем, что он так вставлял мозги. Никого не оправдают за удары. Но все почему-то считают, что дети ужасны и их можно бить. Эти родители никогда не ударят коллегу или друга, хама на улице или заносчивую продавщицу. Но они всегда отлупят ребенка. Потому что почему-то именно он заслуживает такого, он хуже всех. Это несправедливо. Я не понимаю, почему так. Почему общество считает, что бить детей нормально, а бить кого-то другого – нет. Почему если кто-то ударит прохожего, они на него накинутся, а если ребенка – скажут, мол, так и надо, достал уже родителей. Я против любого насилия. Но больше всего меня злит, когда сильный бьет слабого. Мужчина женщину, юноша кота, родитель ребенка. Они не могут дать отпор. И в этом все дело. Они все равно вас любят. На этом у меня все. Спасибо.
Киев, 2017-2018
