Леа Ри
Танго под звуки пианино
IV
Дождь стучал в окно; телевизор работал фоном. Аня иногда посматривала на экран, но особо не вникала, что там происходит. Она грызла ручку и задумчиво смотрела на стекающие по окну струйки дождя. Вечер был прохладным, поэтому иногда по рукам Ани бегали мурашки. В конце концов, ей надоело чувствовать себя неуютно, и она накинула на плечи шаль, любимую, связанную мамой, серую, с крупным кружевом, большую и теплую.
Скучная работа с цифрами, ненужными строчками на белой бумаге, стекалась в мозгу в бензинную пленку на лужах, в конце концов, перетекая в толстые струи краски. В виде краски это выглядело привлекательнее. Даже стали образовываться сами собой цветные яркие полотна. Будто взяли несколько тюбиков гуаши, выдавили на белый лист пластмассы и чуть разбавили водой. Завитушки, спирали и круги, линии из разноцветных полосок.
Аня встала из-за стола и оперлась о него руками, чтобы посмотреть в окно. Ничего интересного кроме двух слоняющихся по двору собак. Пустая детская площадка с высоким тополем посередине.
Аня вздохнула.
– Никогда бы не подумала, что я это сделаю, – пробормотала она, выключив телевизор…
Алик встретил ее в забавной белой теплой пижаме с широкими бледно-голубыми полосками, стоптанных тапочках и с попкорном в руках. Как всегда беспорядочная озорная прическа из русых с рыжиной волос.
– Какие люди. Что ж, заходите.
Аня всегда представляла квартиры творческих людей, а в частности художников, именно такими: как они называют это – «творческий беспорядок». Большие куски ткани на валиках кресла и мольберт с красками у голого окна без штор – первое, что увидела Аня в левой от себя комнате. Прямо перед ней была более приличная обстановка – в этой комнате стоял телевизор, сервант с посудой (на некоторых предметах были пятна масляной краски, а на некоторых отбиты края) и длинный удобный диван цвета дождевых грязно-синих туч, но этот цвет материала в качестве обивки смотрелся симпатично. Справа тянулся коридорчик в кухню.
Картины висели не так уж часто, места хватало, как Ане показалось с первого взгляда. Но когда Алик пригласил ее в ту комнату, где стояли мольберт и пианино – по сути, больше ничего бы и не поместилось, она увидела, что в той части, что была за дверью и не видна раньше, стояли многочисленные холсты, прислоненные друг к другу, в два ряда. Занимали эти два ряда в среднем чуть больше половины комнаты.
– Садитесь, – пригласил Алик, и Аня приземлилась на мягкий диван. – Хотите? – предложил он попкорна.
Аня отрицательно покачала головой.
– Да ладно вам, не стесняйтесь так. Вы же у меня, нечего церемониться, – сказал Алик и положил ноги на пуфик, стоящий перед диваном.
Аня все равно неуютно себя чувствовала.
Алик хрустел попкорном несколько минут и смотрел телевизор, иногда посматривая еле заметно на гостью. Не выдержав такой жутко несуразной атмосферы, он нетерпеливо выключил у телевизора звук.
– Так, в чем дело?
– А что?
– Я что, убивать тебя собрался? Я же не сижу с топором в руках. Не стоит так съеживаться.
– Знаете, я, пожалуй, пойду.
– А зачем тогда приходила?
– Просто… просто стало скучно…
– И? В чем проблема? У меня никогда не бывает скучно! Так что давай как-нибудь развлечемся. В шахматы играешь? Раз уж телевизор ты не любишь… Или вот хочешь, ко мне завтра должна натурщица прийти, я покажу, какую красавицу я из нее делаю…
Аня вдруг вспомнила:
– Ой, я совсем забыла! Боюсь, я вас расстрою…
– Ну? – нахмурил брови Алик.
– Тот парень, что принес посылку…
– Что еще натворил этот Денежный Мальчик?
– Он просил передать, что натурщица не придет.
– Почему?
– Не знаю, сказал, что она уже занята.
– Оттяпали все-таки, – причмокнул Алик, и Аня искренне по-доброму усмехнулась. – А чего смешного? Ничего. Я без натурщицы остался… Хотя нет. Смейтесь, все правильно. Вы ж для этого сюда и пришли, что же это я. Может, вы мне попозируете? Из вас-то точно красавица получится, и подправлять ничего не надо.
– Нет, – категорически помотала Аня головой и улыбнулась.
– Вы подумали, обнаженной, да?
– Да.
– Что, думали, раз художник, значит, обязательно обнаженная натура?
– Ну, да.
– Нет, не угадали… – сказал Алик и захрустел попкорном. Аня так пристально и недоверчиво на него смотрела, что Алик не выдержал. – Ладно, успокойтесь, угадали. Да, обнаженная, и что? Но поверьте, я ничего нового там не увижу, художнику важно совсем другое, – нетерпеливо пожал плечом Алик. – А одетой хоть согласитесь?
– Одетой соглашусь.
V
– Когда?
– Только не в семь утра, – вспомнила Аня про утреннюю встречу и чуть улыбнулась.
– А сейчас? – отставил Алик картонное ведерко с попкорном на диван и живо посмотрел на гостью.
– Сейчас?
– Да, сейчас. Как вы… не заняты? Все-таки это тоже развлечение, раз уж в шашки не хотите.
Алик отряхнул руки, встал с дивана и поспешил в ту комнату, где стоял мольберт.
– Я даже не знаю… – промямлила Аня, поправив сползшую шаль, и тоже встала, заглядывая в ту комнату.
– Проходите, – громко сказал Алик, подвигая стул.
Аня вошла в маленькую комнату-мастерскую и огляделась. Черное пианино слева за дверью мешало открываться ей до конца, за пианино стояли все те же ряды многочисленных холстов. Паркет у мольберта был заляпан краской.
– Почему вы не подстилаете клеенку?
– Мастерская должна иметь лицо, – ответил Алик, приготавливая место. – У меня это лицо уже есть. Оно перед вами. Не нравится?
– Нравится, в этом что-то есть, но не думаю, что понравится вашей жене.
– Именно поэтому у меня ее нет. Садитесь.
Аня опять осмотрелась, увидела сзади себя кресло, на котором лежала та самая книжка, которая была в посылке, судя по размерам, переложила ее на пианино и скромно присела, чуть опустив с плеча шаль. Книжка о художниках классической школы.
– Вам так удобно?
– Да.
Алик сомнительно повел бровью и принялся за работу.
Он писал красками, хоть и думал вначале сделать портрет углем или тушью. Что-то подтолкнуло его сразу начать серьезную работу.
Алик не славился среди знакомых многочисленными заказами, но если они все же приходили, то праздник был неописуемый. Теперь он, конечно, реагировал на такие события с прохладцей, но радость оставалась.
Аня оказалась хорошей моделью. Сидела смирно, даже ничуть не изменив позу.
– Ты не устала?
– Нет. Мне даже нравится. Я раньше никому не позировала.
– Может, поэтому ты так стараешься.
Холст немного дрожал на мольберте, и этот звук добавлял работе усердности, как показалось Ане. Натянутый холст Алика, как часто бывало, немного пошел пропеллером, но он уже к этому привык и не замечал.
– Шаль фактурная очень. Да и само лицо необычное. Сложно рисовать. Может, вы кушать хотите?
– Нет. Не хочу, спасибо. Только у меня одна просьба… Не будите меня больше по утрам. Я не бегаю.
– Жаль… Да это я, честно говоря, из вредности.
– Я так и поняла.
– Не обижайтесь. Просто я очень расстроился, когда узнал, что мне не достанется квартира. Это была последняя надежда на место. Видите же, что делается? – указал он кивком на холсты.
– Играете? – спросила спустя несколько секунд Аня, намекая на пианино.
– Немного.
– Здорово.
– А вы нет?
– Нет. Меня мама пробовала научить, но так и не смогла.
– Почему?
– Я сказала, что уже все умею после двух занятий.
– Да, – засмеялся Алик, – это на вас похоже.
– Я вынуждена принять это как оскорбление.
– Вы тоже вредная, как и я.
– Не парируйте.
– А вы не грубите.
– Я сейчас уйду, и у вас не останется ни одной модели.
Алик перестал рисовать и пристально посмотрел на Аню, держа одну из кисточек во рту и поставив руку на пояс.
– Ладно, больше не буду, – сказала она.
Алик снова стал рисовать.
– А до которого часа вы можете мне позировать? – спросил он с кисточкой во рту.
– Только не очень допоздна.
– А «очень допоздна» это для вас сколько?
– Час-два ночи.
– Ох ты! – оценил Алик, уже освободив зубы от кисточки. – Вы сова, да?
– Да. А вы нет?
– Если я бегаю в семь, значит, наверное, нет. Надо же когда-то спать.
– А я не могу спать так рано. Подождите… значит, вы скоро уже ляжете?
– Вы хотите со мной? – Алик игриво сверкнул слегка прищуренными глазами на Аню.
Она нахмурилась.
– Не шутите так больше. Я не люблю пошлые шутки.
– Как хотите… Может, я и не шутил вовсе, откуда вы знаете…
Совсем обескуражив Аню подобным диалогом, он замолчал и где-то полчаса писал молча, иногда комментируя то, что получалось на холсте.
– Ладно, на сегодня пока хватит. Спасибо. Я с ног валюсь.
Алик промыл кисточки в банке от маслин, которую приспособил под уайт-спирит, критично косясь на картину.
– Можете посмотреть, но предупреждаю, что еще не закончено.
Аня встала и с трепетом подошла к мольберту. Портрет произвел впечатление. Можно было даже не заканчивать. Характер Ани Алик уловил прекрасно, а размашистые сочные мазки придали портрету смелости и живости. Теплая коричнево-бежевая гамма с вкраплениями зеленого, серая шаль, написанная легко и небрежно, но важные акценты на лице, руках и крупной вязке дорисовывали в воображении настолько уютную сцену, что хотелось любоваться картиной еще очень долго.
– Да. Мне самому странно. Никогда еще не получалось так хорошо. Даже критиковать нечего. Вы меня вдохновили, – по-дружески коснулся он плеч Ани и чуть сжал.
Она неудобно себя почувствовала и отошла от мольберта:
– Пойду я.
– Может, все же выпьете чай?
– Вы приглашали меня на завтрак, так что сейчас приглашение не принимается.
– Вертится шутка, которая вам не понравится, но… я не стану ее озвучивать.
– Да, лучше не надо.
Алик немного подумал, задумчиво глядя на Аню.
– Вот, сейчас, – и он ушел на кухню, а через пару секунд принес две шоколадки.
– Возьмите. Чтоб я не чувствовал себя невежливым. И чтоб вам было вкусно. И к завтраку…
Алик открыл ей дверь, все еще держа тряпку, о которую он вытирал руки. Аня повернулась к нему.
– Спасибо, – сказал Алик и поцеловал ей руку. – Вы мне очень помогли. Завтра придете? Все-таки дорисовать надо.
Аня кивнула.
– Заходите в любое время, – сказал Алик.
– Только после работы.
– Хорошо. А вы где работаете?
– Тут недалеко. Собственно это одна из причин, почему я выбрала эту квартиру – близко от работы. Я бухгалтер. В здании напротив.
– То, что за углом?
– Да.
– Понятно.
И они расстались.
