Лариса Порхун
Женский клуб
– Ну узнала… А что толку? – она смотрит по сторонам и недовольно морщится, – Который сейчас час? Наташка, когда у тебя в доме часы появятся?
– Оля-а-а, – скулю я, в нетерпении притопывая ногой, пытаясь вернуть её в русло обсуждаемой темы, – И что?!
– Да ничего! – Олька о чём-то сосредоточенно думает, что явно не имеет никакого отношения к моему вопросу, – В общем, лицензия нужна на ведение образовательной деятельности, – нехотя тянет она, – особенно если на постоянной основе хотим, да ещё и платно… В этом случае свои заморочки, коммерческая деятельность, ля-ля-тополя. Ольга снова зависает, что-то прикидывая, – Можно, конечно, проводить каждый раз, как разовую акцию, но… сейчас приду, и обговорим, ладно? – Так, короче, двести рублей ещё надо, давайте или расходимся…
– Ой, я не могу, – тут же пугается Наташка.
– Кто б сомневался, – бурчит Светка и протягивает Ольке сотню. Я вздыхаю, но скорее с облегчением, от того, что наше заседание будет продолжено, и иду в прихожую за кошельком. Не то, чтобы я сомневалась, каким будет результат, но всё же конкретные действия определённо влияют на настроение. Я с удовольствием добавила немного сверху, так как у Наташки и в смысле закуски было, как всегда, негусто и уже почти не слушала её, как она щебечет, обращаясь то к одной, то к другой:
– Девочки, да это ж необязательно, правда? – заглядывала в глаза эта наивная дурёха, – Я имею в виду спиртное, да и поздновато уже, давайте, я лучше чайник поставлю. Ольга, никоим образом не реагируя на Наташкин призыв, сосредоточенно убирает в карман деньги и, не оборачиваясь, выходит, хлопая дверью.
Светка, вальяжно откидываясь на стуле, закуривает и добродушно-снисходительно смотрит на Наташку:
– Натали, – выдыхает она в её сторону струйку дыма, – не суетись под клиентом, ну какой чайник, ей-богу, – она подмигивает мне и назидательно произносит:
– Ты серьёзно думаешь, что я буду тратить драгоценное время своего отдыха, эти редкие минуты досуга на твой жидкий чай?
Наташка улыбается и пожимает плечами, – Ну как хотите, а я это пиво ваше больше не могу, я чай буду, – тряхнув головой, упрямо повторяет Наталья и включает газ.
– Да кто ж против, – растягивается в улыбке Светка, – За ради бога, как говорится, – только ведь у тебя и к чаю, наверняка, опять только мамино варенье, коим ты меня, помнится, ещё на позапрошлой неделе потчевала.
У Светки явно игривое настроение, она смотрит на Наташку масляными, плавающими глазками, как сытый деревенский кот на сосиску, как бы размышляя, проглотить сейчас, или сначала поиграть. Наташка, смеясь, отмахивается и, опускаясь на табуретку, слабо возражает:
– Тебе же оно понравилось в прошлый раз? Светка фыркнула и всплеснула руками:
– Ох, милая моя, доверчивая Натали, ты даже не представляешь, чего только не скажешь, пока ждёшь своих дорогих подруг с обещанным коньяком, – она смотрит, как я беззвучно смеюсь, прислонившись всем корпусом к стене, и начинает хохотать во весь голос, мелко подрагивая всем своим гладким и крупным телом.
Наталья среди нас самая непьющая. Практически трезвенница. Поэтому наше регулярное беспокойство на известную тему, ей часто бывает непонятно. Но, наше приподнятое настроение, а таковым оно становилось всегда, в предвкушении застолья или его продолжения, передалось и ей, а приход Ольги с булькающим пакетом в руках, добавил этому вечеру ещё больше очарования и неопровержимого смысла.
Я смотрю с неприкрытым удовольствием и почти восторгом на своих подруг, думая о том, как мне повезло, что они есть в моей жизни. И я снова считаю их самыми классными. Хотя по мере приближения к развязке, где-то там, на задворках сознания, чуть теплится, но всё же нет-нет, да и поднимет голову подленькая мысль, по поводу того, какого чёрта я тут делаю, и зачем вообще нужно было это продолжение, если завтра с утра на работу. К тому времени, когда нужно расходиться, от моего радужного настроения не остаётся ровным счётом ничего. Я вспоминаю, что транспорт уже не ходит и придётся снова вызывать такси. Или идти пешком, что вообще-то делать совсем не хочется. Но это всё равно лучше, чем нетрезвыми добираться на попутках. А такого опыта у нас со Светкой, тоже было предостаточно. И это крайне редко приводило к чему-то хорошему. Нет, конечно, изначально мы ничего такого не планировали. Идут себе поздним вечером две явно подгулявшие блондинки. Ничего особенного не делают. Ну смеются, возможно, несколько громче, обычного. Или, например, чересчур оживлённо разговаривают. Вот, пожалуй, и всё. Идут себе по краю тротуара, никого, как говорится, не трогают. Не голосуют и даже не оборачиваются, когда им сигналят проезжающие мужчины, из тех, что не прочь скоротать вечерок в приятной женской компании. Но, тем не менее, почему-то мы со Светкой очень часто оказываемся в салоне автомобиля и легко принимаем приглашение радушных и щедрых кавказских мужчин, продолжить знакомство в каком-нибудь приятном месте. И тем самым, разумеется, сделать этот вечер ещё более запоминающимся и прекрасным.
Всё это красочным видеорядом проносится в моей голове, пока мы со Светкой едем в лифте. Более того, о своём ощущении впустую потраченного времени и мерзкого послевкусия, когда придёт время расходиться по домам, я знала ещё до того, как Ольга уйдёт в магазин или, где она там доставала эту недорогую водку без акцизной марки и прочее пойло, которое мы, тем не менее, с затаённой радостью столь трепетно предвкушали. Мне прекрасно были известны плюсы домашнего вечера, когда можно провести время с дочкой, посидеть с мамой у телевизора, поговорить по душам с братом. Или просто взять и приготовить что-то вкусное на ужин, полежать в ванне, почистить пёрышки и улечься с книжкой пораньше. Отлично выспаться и встать ещё до будильника в прекрасном самочувствии и с настроением такого же цвета. И идти работать, творить и украшать собой мир.
Таких вечеров было тоже немало. Но, видимо, чего-то мне в этом времяпрепровождении всё-таки не хватало. Да и дело-то было вовсе не в нём, а во мне самой, в какой-то фундаментальной поломке или даже отсутствию нужного компонента в сознании, которая вела к постоянной, тотальной неудовлетворённости, внутреннему, сводящему с ума беспокойству и поиску множественных, разноликих причин, чтобы не оставаться дома. Наедине с собой, со своими мыслями, чувствами, переживаниями. Именно по этой причине я так ждала наших встреч, так облегчённо вздыхала, когда мы решали продолжить банкет, так охотно принимала приглашения незнакомых мужчин, прекрасно осознавая, что немного позже потребуется немало усилий, чтобы избежать ещё более тесного с ними знакомства, и так яростно отстаивала необходимость создания клуба.
Какое-то время после наших застольных встреч и дружеского общения, мы предпочитали не встречаться. На работе, с Ольгой и Светкой, перебрасывались двумя-тремя ничего не значащими фразами, да и разбегались. Через год я перешла работать из колледжа в университет, а после меня уволилась и Ольга. Так что виделись мы теперь исключительно в неформальной обстановке.
Время шло, а история с клубом продолжала буксовать. И практически не сдвинулась с того места, на котором застряла, оставаясь всё на той же нулевой отметке. Нет, окончательно от этой идеи мы не отказывались. А в каком-то смысле даже совершенствовали и развивали. Правда, снова лишь чисто теоретически. Так, Светка, например, которая среди нас совершено заслуженно считалась самой обеспеченной, за немыслимые, по нашим представлениям, деньги посещала известного в городе диетолога и предлагала ввести в женский клуб консультации этого специалиста. Причём по льготному, разумеется, тарифу, исключительно для членов клуба. Светка уверяла, что договорённость с этой женщиной уже достигнута, так как в плане дополнительной рекламы и самопрезентации это выгодно и ей самой. Ольга, внимательно слушая доводы Светки, заметила, что используя актовый зал центра, в котором планировалось размещаться нашему никак не рождавшемуся детищу-проекту, можно проводить спортивные занятия под музыку, нечто среднее между аэробикой и тренажёрным залом.
Всё это нами всерьёз рассматривалось, обсуждалось, и с восторгом принималось, обрастая всё новыми дополнительными идеями и вариациями. Уже почти готов был приблизительный список первых десяти-пятнадцати человек, составленный из лояльного нам круга знакомых: не обременённых семьёй и проблемами сотрудниц, парочки-другой скучающих домохозяек-соседок, ну и, собственно, нас самих. Мы уже обдумывали рекламный слоган: это должно было выглядеть броско, но не вульгарно, стильно, но без претенциозности и впечатляюще, но без навязчивости.
У меня уже была практически готова программа первого тренинга. Я представляла себе этот процесс, как нечто яркое, динамичное и ошеломительное. Это должно было быть то, что захватывает с первой минуты и не отпускает до самого завершения. Мы уже спорили о том, как часто будем проводить эти встречи. Девчонки говорили, что это должно быть один, максимум два раза в неделю. Я, перебивая всех, доказывала, что работу тренинговой группы прерывать нельзя, иначе нарушается целостное восприятие, появляются разрывы и в них теряется взаимосвязь каждого со всеми, общее видение и осознание себя, других, окружающего мира. Светка возразила, что не будет таскаться из-за моих говённых тренингов, которые ещё неизвестно нужны ли будут кому-то или нет, в наш женский клуб каждый день. И слушать там битых несколько часов эту самую околопсихологическую муть, которую я только что несла. А я в ответ высказалась по поводу того, что думаю про людей, которые берутся критиковать чью-то работу, ни в малейшей степени в этом не разбираясь, и не предлагая ничего конструктивного кроме проталкивания на авансцену клуба своего мифического диетолога, и организуя, таким образом, бесплатную рекламу этому специалисту, грубо говоря, за счёт нашего заведения. Светка вспыхнула, как лампа накаливания мощностью в 1000 ватт, и мне даже показалось, что у неё начали светиться недобрым светом глаза и потрескивать волосы. Она гневно смерила меня взглядом и заявила, что конкретно её диетолог никакой не мифический, а самый, что ни на есть настоящий, который совершенно не нуждается в рекламе посредством несуществующего клуба. Это востребованный профессионал, не в пример мне и моим тренингам, о которых они, дескать, все только слышали, но ни разу не удостаивались чести быть приглашёнными в качестве участников или хотя бы зрителей. И даже не знакомы с отзывами непосредственных, так сказать, живых участников этого действа. Если таковые, вообще говоря, имеются. После некоторого колебания Светка добавила, что если мне угодно говорить о мифических объектах, то самым мифическим является, если, разумеется, я готова услышать её мнение, наш чудесный, воображаемый клуб. Последняя её фраза явно застала меня врасплох и я, задохнувшись от обиды и гнева, даже забыла про заготовленное ехидное замечание, о некоторых, с позволения сказать, специалистах, которые считают, что на тренинге возможны зрители. А ещё я могла бы добавить, что по моему скромному мнению, следует делать с такими работниками образования. И публичное лишение диплома – было самое мягкое наказание из моего перечня. Но я не успела, так как она схватила сигареты и выскочила на лоджию.
Такие пикировки случались между нами время от времени, но мы, как ни странно, довольно быстро мирились. Долгие обиды или множественные претензии – это было не про нас. Любой незначительный предлог годился для того, чтобы примирение состоялось. И мы обе его принимали незамедлительно, легко и с видимым облегчением. Мне, по крайней мере, тогда казалось, что эти короткие, не слишком серьёзные размолвки исчезают, растворяются без следа. Сейчас я понимаю, что это было не так. И что всё это было предвестником, многоступенчатым, последовательным вектором, ведущим к полному и окончательному разрыву.
Наш клубный бизнес-проект, между тем, не двигался с места. Нам постоянно что-то мешало. То у меня возникнет параллельная тема создания частного психологического кабинета. И я с головой уйду во всё это. То Ольга пропадёт на неопределённый срок, без всякого даже самого элементарного уведомления и мало-мальски правдоподобного объяснения причин, и уж, тем более, без всяких там живописных подробностей и пикантных моментов. То вдруг к Наташке нагрянут родственники из Магадана и раскинут разношёрстный, матрасно-полевой лагерь в её квартире на полтора месяца. А дяди Коли к тому времени уже нет, квартира его продана и собираться нам, понятно, негде. И хотя Светке, вернее её отцу, от продажи дяди Колиной квартиры кое-что всё-таки перепало, и это кое-что, в довесок к собственным накоплениям, позволило купить ей, наконец, собственное микроскопическое жильё, радовались мы недолго. Как только поутихли все восторги и поздравления с новосельем, Светка объявила однажды внеочередное заседание в своей новенькой квартирке и вечером, оглядев нас, усевшихся за накрытым столом, долгим, нежным и каким-то благостным взглядом, сообщила, что беременна. На тот момент ей было сорок два года. Светка заявила, что очень счастлива, так как встретила достойного человека. Но что ей необходим наш совет и дружеская поддержка, в отношении её нынешнего положения. Разумеется, мы тут же загалдели, что это шанс, который ни в коем случае упускать нельзя. Что ребёнок, это счастье, что она, наконец, заслужила это. Я помню, что совершенно искренне сказала тогда, что если она испугается осуждения, нехватки денег, того, что, возможно, придётся растить малыша одной, да мало ли чего ещё, и откажется от возможности, скорей всего последней, родить, она будет жалеть об этом до конца жизни. Не знаю, имела ли я право так говорить, но тогда, во всяком случае, я сказала ровно то, что думала, что чувствовала в тот момент. У Светки в глазах блеснули слёзы. Она села ближе и взяла меня за руку. Подошли Ольга с Наташкой. Какое-то время мы сидели обнявшись, касаясь головами друг друга. Кто-то несколько раз протяжно вздохнул. Я прижала к лицу носовой платок. Светка беззвучно плакала.
А потом случился замечательный вечер. Как будто слёзные протоки открыли шлюзы для выхода и других светлых и радостных чувств. Как будто далеко и безвозвратно ушло то, что нас ограничивало, сдерживало и не находило выхода. Мы смеялись, строили планы, делились мечтами. Я чувствовала себя лёгкой, беззаботной и счастливой. Что-то подобное я ощущала только, наверное, в детстве. И ещё на заре моей юности, когда это состояние свободного полёта и беспричинной радости, явилось предтечей моей первой, огромной, поглотившей меня любви.
В этот вечер мы ни разу не вспомнили про наш женский клуб. Мы вообще больше никогда о нём не говорили. Эта тема каким-то образом закрылась сама собой. Мы не знали тогда, да, собственно, и не могли знать, что в полном составе мы уже не встретимся никогда. И что по сути – это наш последний, совместный вечер. Можно сказать проводы, ну или поминки нашей дружбы…
Сейчас мне кажется, что мы все, каким-то непостижимым образом, это чувствовали. Особенно в тот наш последний вечер. И то, как мы сидели тогда безмолвно обнявшись, с мокрыми глазами, словно прощаясь…Как были предупредительны друг к другу и нежны. И вся атмосфера того вечера была пронизана этим ощущением неосознаваемого, пугающего, но неизбежного расставания.
Сначала беда случилась с Олей. Она вдруг, в одночасье, совершенно неожиданно сошла с ума. Ложилась с вечера спать в обычном нормальном состоянии, а проснулась совсем в другом. Да так из него и не вышла. Когда мы пришли навестить Ольгу, её мать рассказала, что нечто похожее с дочерью уже происходило. Она могла уйти на несколько часов или несколько дней и совершенно не помнить, где была всё это время и с кем. На этот раз просветления так и не наступило. После психбольницы, Ольгу отвезли в село к родственникам. Оставлять её дома было опасно, мать с ней уже не справлялась. Ольга всё время куда-то собиралась бежать, кидалась из окна в воображаемых преследователей всем, что попадалось ей под руку, когда её оттаскивали, пыталась выпрыгнуть с девятого этажа. В последний раз перед её отъездом, мы пришли с Наташкой к ней домой. Оля сидела на своей кровати, едва заметно покачиваясь. Огромные, исполненные страданием, бездонные глаза, на молочно-белом лице, будто лишенном всех признаков жизни, казались и отталкивающими и невозможно прекрасными одновременно. Это особенно было заметно на фоне очень коротко подстриженной, практически обритой головы.
– Они всё так же стоят и ждут, так ведь, Алька?
– Кто? – помертвевшими губами прошептала я. Хотя это было совершенно излишне. Я сразу поняла, о чём она говорит.
– Мои родственники…под окном, – она со свистом дышала, и с видимым усилием подбирала слова, – Вы разве не заметили их, когда поднимались сюда?
– Там никого нет, Олечка, не волнуйся…– преувеличенно бодрым голосом прошелестела Наташка…
Оля недоверчиво усмехнулась, тяжело поднялась и направилась к наглухо закрытому окну.
У меня тогда отчётливо и остро мелькнула мысль, что вижу я её в последний раз. Эффект неприсутствия читался даже в её походке. На следующий день Олю увезли, и мы её больше не видели.
Примерно в то же время Светлана родила недошенного мальчика, с выраженной патологией развития. Отец ребёнка исчез в неизвестном направлении ещё в последний триместр Светкиной беременности. Никого из нас видеть она больше не хотела. Особенно меня. Никакими своими соображениями на этот счёт делиться не имеет смысла. Просто произошло то, что, видимо, должно было произойти. Отдельные мои жалкие попытки наладить общение, успеха не имели. Ни интереса к этому, ни инициативы, ни желания встретиться она не проявляла. И довольно скоро наше с ней взаимодействие сошло на нет. Угасло, растворилось и исчезло без следа. Как будто никогда и не было. Больше Светлану я не видела. Ни единого раза. Хотя и прожила в нашем маленьком городе после этого ещё несколько лет. Видимо определённый жизненный этап был полностью исчерпан и завершён.
Самой неизменной, верной себе и выбранному курсу, оставалась Наталья. Уверена, она и сегодня живёт всё в той же квартире, регулярно сообщая кому-нибудь, что собирается её продавать, как только наступит удачное для этого время. Какое-то время, видимо, по инерции, мы ещё встречались, рассказывали друг другу о текущих делах, делились новостями, вспоминали девчонок, а также наш женский клуб, который так никогда и не открылся. Хотя порой мне кажется, что он всё-таки существовал, но я в этом не очень уверена…
