Ланиус Андрей
Звездочеты
Я помял футляр в руках, посмотрел его на свет.
Кожа была тонкой, как шелк, и настолько мягкой, что футляр свободно умещался в кулаке. По его периметру на просвет виднелась цепочка еле заметных дырочек.
– Документ был вложен в этот футляр и прошит вместе с ним по краям крепкой нитью, а может, и жилой, – пояснил с победоносным видом Надыбин. – В свою очередь, футляр был пришит изнутри к халату, возможно, даже под подкладкой. Вот почему документу не причинили вреда ни время, ни насекомые, ни вода… Очевидно, кожаный футляр крепился к халату менее прочными нитями, чтобы их можно было быстро сорвать при необходимости. За пятьсот лет эти нити истлели, и футляр отделился от одежды. Притом, тело ведь лежало в особой позе, с приподнятым правым плечом, и, вероятно, футляр проглядывал каким-то краешком сквозь прорехи в истлевшем халате… Ну, я вас убедил?
Что я мог ему ответить?
– Сам футляр вы отдавали на экспертизу?
– Конечно! И тоже разным, независимым друг от друга специалистам. Все, без исключения, датировали его серединой 15-го века, а регионом происхождения материала назвали Среднюю Азию. Те же повреждения, что все-таки имеются на документе, возникли в результате менее щадящих условий для хранения в течение последних десятилетий, то есть, уже после извлечения документа из саркофага…
Признаться, Надыбин уложил меня на обе лопатки.
И, знаете, что я вам скажу?
В глубине души я был только рад этому. Я ведь не из вредности с ним спорил. Мне тоже хотелось узреть чудо, но настоящее, без обмана!
Неужели оно, настоящее чудо, действительно передо мной?!
– Ладно, – сказал я. – Не буду изображать из себя непреклонного адепта махровой официальщины, каковым никогда не являлся. Готов даже допустить, что вашей версии не откажешь в логике. Но меня сильно смущает одно обстоятельство, о котором я уже упоминал. С момента вскрытия гробницы прошло более 70 лет. Почему за это время древние книги из библиотеки Улугбека так и не выплыли хоть где-нибудь. Почему этот наш мистер Икс, этот таинственный советский расхититель гробниц, не воспользовался богатыми плодами своей бесчестной акции? Уж не он ли является продавцом документа? Сколько же тогда ему лет? Сто или больше?
– Попробуйте взглянуть на дело под другим углом и тогда, быть может, простые ответы придут к вам сами собой, – продолжал дожимать меня Надыбин. – Гробница Улугбека была вскрыта накануне войны. Документ, как вы изволили видеть, написан на фарси, то есть, по-таджикски, а наш персонаж этой письменности, наверняка, не знал, поскольку принадлежал к европейской части населения города. Возможно, он планировал постепенно найти надежного переводчика, затем отыскать тайник и уже видел себя в мечтах обладателем несметных сокровищ. Он ведь, скорее всего, не догадывался, что речь идет лишь о старинных книгах. Но тут вмешались форс-мажорные обстоятельства: война! Нетрудно предположить, что наш мистер Икс, этот расхититель гробниц, как вы его назвали, имел, вероятнее всего, призывной возраст. То есть, вскоре он был мобилизован и отправлен на фронт, где, надо полагать, погиб. Похищенный же им документ остался лежать в тайнике, но теперь уже в другом.
– Вот тут и начинаются детали, в которых, быть может, скрывается пресловутый дьявол, – не сдавался я.
– Тут не детали, а подлинная житейская история.
– Что ж, давайте я послушаю.
Надыбин отрицательно покачал головой:
– К сожалению, это территория чужой семейной тайны. Я дал продавцу слово молчать, и не могу нарушить своей клятвы. Уверяю, однако, что меня лично объяснения продавца удовлетворили вполне. Со своей стороны, обещаю свести вас с этим человеком в ближайшее время. Полагаю, он ответит на все ваши вопросы и завоюет ваше доверие, как завоевал мое.
– Ладно, – притворно вздохнул я, чувствуя, однако, как меня тоже охватывает некая эйфория. – Не будем трогать чужих семейных тайн. Но я силюсь понять: почему этот продавец сам не возжелал добраться до тайника, где, как он полагает, хранится золото тимуридов?
– Потому что ему известен перевод, из которого ясно следует, что в тайнике не золото, а книги.
– Древние книги, – уточнил я, – за которые могут дать хорошую цену. Очень хорошую!
– Это всё равно, что торговать шедеврами, украденными из прославленного музея, -хмыкнул Надыбин. – Впрочем, не буду касаться этической стороны дела. Замечу только, что всякая попытка заключить крупную сделку на черном рынке коллекционных вещей, связана с огромным риском, где ставкой может быть жизнь. А наш продавец – человек простой и скромный, вдобавок, довольно боязливый. Случайно сделавшись обладателем древней тайны, он оказался перед дилеммой: либо передать документ в государственный орган, что тоже могло бы навлечь на его голову немало неприятностей, хотя и другого рода, либо найти состоятельного коллекционера и негласно продать ему древний ярлык. Он выбрал второе, и я, зная все обстоятельства этого решения, его вовсе не осуждаю.
– Он сразу же вышел на вас?
– Ну, почему же на меня? Он обратился к букинистам, к антикварам, и, в конце концов, один из них назвал ему мое имя. Он позвонил мне по телефону. Мы встретились. Он передал мне первую страницу документа, чтобы я мог проверить ее подлинность, а вторую страницу, на точно такой же бумаге, где указаны координаты тайника и изображена его схема, оставил у себя, показав мне ее и даже дав подержать в руках.
– Стало быть, проверка подтвердила подлинность документа? Во всяком случае, этой первой страницы?
– Абсолютно! Как и кожаного футляра. Я вам уже говорил, и могу повторить еще тысячу раз.
– Продавец знает, где находится тайник? Он был там?
– Да. Он сообщил мне об этом. В самых общих чертах, разумеется.
– Он видел там книги, касался их, держал их в руках?
– Этот вопрос мы выносим за скобки.
– Но лично вас его версия удовлетворила?
– Вполне! – не довольствуясь этим энергичным восклицанием, он повторил еще раз: – Вполне.
– Простите за нескромность, но хотелось бы знать, как дорого он запросил?
– Терпимо. – Надыбин тонко улыбнулся: – Признаюсь вам откровенно, между нами, разумеется. Я без колебаний заплатил бы и в пять, и в десять раз больше.
– А в чем причина задержки? Почему вторая страница до сих пор не у вас?
Надыбин горестно вздохнул:
– Обычная людская недоверчивость.
– Вы всё же опасаетесь обмана с его стороны?
– Нет-нет! Я опасаюсь, что, получив деньги, он, может быть, по неосторожности, проболтается кому-нибудь о нашей сделке, и она получит огласку, после чего тайна перестанет существовать. И тогда у меня просто перехватят пальму первенства, как это случалось уже не раз в истории археологии, да и науки в целом. Я тяну с выплатой только по этой причине, ибо не получаю от него ясных сигналов о том, что он будет нем, как рыба. Хотя, по моему впечатлению, это весьма осторожный и порядочный человек. Но ведь тут дело не в порядочности, а в элементарной беспечности, которая свойственна, увы, даже очень приличным людям. Пока он не получил денег – он молчит, но едва чек окажется у него в кармане, как я уже не смогу поручиться за его язык. – Новый вздох. – А он, со своей стороны, тоже, похоже, беспокоится, что я, получив документ, не переведу ему всей обещанной суммы. Словом, ситуация зашла в небольшой тупик, и я пока не представляю, как из этого тупика выбраться. – Вдруг он пронзительно глянул на меня: – Послушайте, может, у вас есть какая-нибудь свежая идея на этот счет?
– Просто откройте ему свои карты, – сказал я первое, что мне пришло в голову. – Предложите, так сказать, дополнительный протокол к основному договору. Растолкуйте ему, что не собираетесь делать бизнес на библиотеке Улугбека. Мол, вам нужна только слава первооткрывателя, что требует на данном этапе завесы полной секретности. А чтобы стимулировать его интерес, пообещайте ему к основной сумме дополнительные премиальные, гарантируя выплату, например, после завершения экспедиции. Вы же сами признались, что готовы заплатить за документ вдесятеро больше. Стало быть, в накладе не останетесь. Такого рода соглашение, как мне кажется, развеет дымку подозрительности между вами.
Он какое-то время молча смотрел на меня, затем воскликнул:
– А, пожалуй, я так и сделаю!
– Вот и чудесно. Разрешите мне еще взглянуть?
– Пожалуйста, – он придвинул свое сокровище ко мне.
Я осмотрел не столько документ, как футляр. Неудивительно, что я принял его за конверт: толщиной кожа не превосходила обычную почтовую бумагу, будучи при этом несравненно прочнее.
Что ж, такой футляр, да еще основательно зашитый со всех сторон, мог служить надежной защитой для содержимого.
– Благодарю вас, – я вернул ему и ярлык, и футляр.
– Я чувствую, наша встреча оказалась более плодотворной, чем можно было предположить, – он остановился напротив, слегка наклонившись ко мне: – Послушайте, вот о чем хочу вас спросить: Улугбек действительно пал от руки собственного сына?
– Честно говоря, это довольно темный и запутанный исторический детектив, где все точки над «и» еще не расставлены.
– Вы не могли бы рассказать мне об этом, хотя бы в самых общих чертах? Стыдно признаться, но я почти ничего не знаю о тимуридах. Заглянул в Интернет, но там слишком большой, а главное, сухой и противоречивый массив сведений.
– Могу вам дать список действительно полезной литературы.
– С благодарностью приму, но, поймите, сейчас у меня масса дел и на чтение просто не остается времени. Волей-неволей, я должен восполнять недостаток знаний на ходу.
– Похоже, у нас еще будут возможности побеседовать на эту тему, – ответил я. – Учтите только, что я не доктор исторических наук, я просто дотошный любитель старины.
– Это именно то, что мне нужно. Полагаю, наша очередная встреча не за горами? Но вы, Краснослав Иванович, еще не дали мне своего согласия на наше сотрудничество. Мы могли бы подготовить договор по всей форме, текст я уже набросал. А вместе с договором я подпишу и авансовый чек.
– Вы сделали мне интересное предложение, – ответил я. – Но я должен поразмыслить. Притом, у меня еще есть обязательства перед моими творческими партнерами.
– О, конечно, конечно! Сколько времени вам понадобиться на то, чтобы уладить дела?
– Я вам сам позвоню, – мне, признаться, не хотелось связывать себя никакими обещаниями.
Он вручил мне свою визитку и проводил на крыльцо, возле которого уже стояла та же машина.
– Наше поселение охраняется довольно плотно по всему периметру, – сказал напоследок Надыбин. – Но я внесу вашу фамилию в список, и вас будут пропускать свободно. Приходите в любое время. – Следом он махнул водителю: – Анатолий! Отвези нашего гостя, куда он пожелает.
Глава 6. УЧЕНИК ЧИНГИСХАНА
Все источники утверждают, что великий полководец и завоеватель, «сотрясатель вселенной», любимец счастливых расположений звезд Тимур был неграмотен, то есть, не умел ни читать, ни писать.
При этом даже самые ярые его хулители, в частности, его заклятый враг историк Ибн Арабшах, сообщают, что Тимур обладал феноменальной памятью, свободно говорил на трех-четырех языках и успешно участвовал в религиозных диспутах, разбираясь в тончайших нюансах вероучения.
Знаменитый арабский философ и историк Ибн Хальдун, с которым Тимур подробно беседовал в марте 1401 года после взятия Дамаска, был поражен глубиной исторических познаний великого эмира.
Ценил Тимур и поэзию и неплохо разбирался в ней. Он без натуги мог процитировать подходящее четверостишие по тому или иному поводу.
Словом, утверждение о безграмотности восточного властелина выглядит построенным на песке.
Скорее всего, Железный Хромец считал, что публичная демонстрация умения читать и писать – «не царское дело».
Особенно хорошо Тимур знал историю создателей мировых империй Александра Македонского – Искандера Двурогого и Темучина – Чингисхана.
Он, Тамерлан, и сам ведь встал с ними вровень, завоевав полмира. Разве его гигантская держава, раскинувшаяся от Эгейского моря до Восточного Туркестана, не потрясала воображение своими размерами?
Завоевав полмира, он, так же, как и они, выполнил половину задачи.
Однако вторая, самая трудная ее часть, заключалась вовсе не в том, чтобы завоевать другую половину мира.
Тимур уже знал, что ни один смертный не в силах сделать это, ибо человеческая жизнь слишком коротка.
Вторая половина задачи состояла в том, чтобы подготовить и оставить после себя достойного наследника, способного продолжить и завершить начатое.
Достойного же наследника могла дать только большая, крепкая и дружная Семья, сплоченная кровными узами.
Искандер Двурогий, похоже, так и не понял этого.
Он вообще не имел Семьи, в привычном понимании этого слова.
Потому-то его империя развалилась сразу после его смерти, был убежден Тимур.
С потомством Чингисхана дело обстояло гораздо сложнее.
Летописи говорили, и Тимур знал это наизусть, что общее число мужских потомков великого кагана к концу его жизни достигло примерно ста человек – это пятеро сыновей, порядка сорока взрослых внуков, а еще много дюжин подрастающих правнуков.
Но только первые четыре сына Чингисхана от его старшей жены Борте из племени кунграт стали родоначальниками «золотого рода», оставив заметный след в истории.
Все эти четыре сына – Джучи, Чагатай, Угедей и Тулуй – были умны, отважны, находчивы, решительны и влиятельны. Каждый из них пользовался авторитетом и в армии, и среди простого народа.
Почему же столь достойная смена не смогла завершить начатое отцом, спрашивал Тимур себя и сам же давал ответ.
Беда в том, что не было между старшими сыновьями великого кагана ощущения единой Семьи.
В дни молодости Темучина – Чингисхана воины враждебного племени меркитов совершили внезапный налет на его стойбище и увели в плен его молодую жену Борте, которая в ту пору будто бы была беременной. Позднее, когда ее отбили, Борте родила мальчика, которого Темучин признал перед всеми своим сыном и назвал Джучи.
Время шло, однако нездоровые слухи среди монголов о происхождении Джучи не только не прекращались, но даже усиливались.
В нагнетании этих порочащих пересудов участвовали даже его младшие братья, особенно Чагатай.
Это приводило к частым ссорам и размолвкам, принимавшим порой весьма острую форму.
Безобразные сценки разыгрывались даже в присутствии самого Чингисхана.
Как-то раз, на важном совещании, когда Чингисхан дал первое слово, как положено, старшему сыну, Чагатай, не удержавшись, вскочил с места и закричал: «Почему мы должны повиноваться этому наследнику меркитского плена!» (Другие источники утверждают, что он выразился гораздо резче, назвав старшего брата «меркитским выродком».)
Можно только догадываться, какие выражения употреблял Чагатай, склонный к крепкому слову, в кругу своих подчиненных. Он словно не понимал, что этими подозрениями оскорбляет еще и собственную мать.
Джучи в ответ схватил Чагатая за воротник и, в свою очередь, принялся осыпать его оскорблениями, предлагая немедленно устроить борцовский поединок, если только будет на то воля их родителя и государя.
Слово за слово, разгорячившиеся братья едва не вцепились друг в друга.
Чингисхан строго отчитал обоих и запретил им ссориться впредь, да только это мало повлияло на степень кипения их вражды, пустившей глубокие корни.
Так или иначе, но Чингисхан, размышляя о том, кого объявить своим наследником, вынужден был отвергнуть кандидатуры обоих старших сыновей, и мог делать выбор только между двумя младшими. А это все-таки был не самый лучший выбор, вот какая штука!
Наконец, Чингисхан принял тяжелое, но политически неизбежное решение.
На рубеже 1227 года его старший сын Джучи погиб якобы во время охоты.
Мало кто в монгольских степях сомневался, что эта смерть не была случайной, и что убийц подослал сам великий каган.
Позднее историки сочинили, будто Джучи замышлял отложиться от отца, за что, мол, и поплатился.
Пустые выдумки все это, считал Тимур.
Чингисхан пытался разрядить, наконец, обстановку в своей Семье, устранить источник неутихающего раздора.
Отец принес сына в жертву ради грядущего единства Семьи!
Вот только ничего хорошего из этого не получилось, ибо семена раздора уже дали ядовитые всходы в Доме великого кагана.
Отец ненадолго пережил старшего сына, назвав перед смертью своим наследником все-таки Угедея.
Хан Угедей правил неполных 13 лет.
Он поддерживал прежний порядок и даже расширил Монгольскую империю, как на Востоке, так и на Западе.
Вместе с тем, он слыл запойным пьяницей, особенно в последние годы жизни.
Так и умер после очередного пира, перебрав хмельного.
И хотя он тоже оставил завещание, в котором назвал имя наследника, но власть в империи перехватила, пользуясь «дырами» в монгольских законах, его главная жена Туракина-хатун, женщина некрасивая, властолюбивая, взбалмошная и мстительная, а вдобавок ко всему еще интриганка, отравительница и колдунья.
За пять лет своего правления она смертельно перессорила между собой едва ли не всех представителей «золотого рода», внесла в Семью раскол и смуту.
Чингисхан завещал своим потомкам согласие и единодушие, но все ли возможное он сам сделал для этого?
Похоже, что великий каган положился кое в чем на волю небес, вместо того, чтобы строже прописать законы престолонаследия.
Потому-то его империя быстро дала трещины и, спустя всего несколько десятилетий, распалась на обломки, часть которых, наследство Чагатая, снова объединил он, Железный Хромец.
Тимур был полон решимости избежать тех ошибок, которые совершили его учителя, Искандер и Чингисхан.
Недаром же его, Тимура, прозвали Сахибкиран, что означает «обладатель счастливого сочетания звезд».
Но ведь звезды благоприятствуют ему лишь по той причине, что он сам заранее старается все предусмотреть, изучая опыт неудач своих предшественников.
Железный Хромец был уверен, что открыл секрет бессмертия для своей державы, разгадал тот единственно правильный порядок, при котором семьсот поколений его потомков будут править счастливо и безмятежно, чтя память о нем, Тимуре, основателе нового «золотого рода».
Глава 7. ЗАБЫТЫЙ РЕПОРТАЖ
Вернувшись домой, я первым делом налил себе стопку из последних запасов и промочил горло. В холодильнике было пусто, в кармане тоже. На моей пластиковой карточке висела последняя тысяча рубликов. Еще полторы тысячи я сам похоронил в компьютере. Материал был практически готов, и на его доводку требовался какой-то час. Но никакая сила в мире уже не могла меня заставить уткнуться в экран монитора.
Радужные горизонты манили в неизведанную дорогу, виртуальный праздничный фейерверк гремел и сиял где-то над головой, предвещая новую жизнь.
Сказать по правде, рассказ Надыбина покорил меня своей безыскусной логикой, против которой не сработал ни один из моих аргументов.
У меня богатая, необузданная фантазия, сочинять сюжеты – моя профессия, но, пожалуй, такого поворота я не смог бы вообразить. Рукопись, которая более 500 лет пролежала в гробу, а затем обрела второе дыхание на волне невероятного стечения обстоятельств, ну, как такое можно придумать! Ценнейший исторический документ похищается неким неприметным субъектом фактически на глазах у большой группы археологов, историков и работников СМИ!
И я держал этот документ, по крайней мере, часть его, в собственных руках!
Каково!
А ведь я и сам знал, что Улугбека похоронили как шахида, только не придавал значения этому аспекту. И вот выясняется, что за этой традиционалистской подробностью скрывается колоссальная сенсация, которая может привести к поистине эпохальному археологическому открытию.
Знал я и о том, что при вскрытии гробниц Гур-Эмира необъяснимо гас свет, происходили всякие странности, но мне и в голову не приходило связывать всё это воедино.
Погоди-ка, сказал я себе. Не суетись. Задачи надо решать последовательно. Ты всегда руководствовался этим правилом, вот и сейчас не отступай от него.
Давай-ка проверим версию господина Надыбина на прочность еще раз, прямо сейчас, не сходя с места.
Тем более что такие возможности у нас имеются.
Вообще, вокруг вскрытия гробниц мавзолея сложилось уже немало собственных легенд и всякого рода баек. Самая популярная гласит, что из саркофага Тимура, вскрытого якобы именно в 4 часа утра 22 июня 1941 года, вырвался дух войны, который и стал причиной нападения Гитлера на Советский Союз.
Комментировать тут нечего. Придерживаясь строгих фактов, я могу лишь отметить, что мраморная плита с гробницы Тимура была снята 19 июня в 19.30 по местному времени. Если дух войны и вырвался на волю, то именно в тот момент.
Впрочем, сейчас все мои мысли были направлены на проверку некоторых запомнившихся мне положений и тезисов из аргументации Надыбина.
Мне показалось, что я назвал ему еще не на все противоречия этой истории.
Я достал из ниши пухлую папку, в которой у меня были собраны вырезки, ксерокопии материалов и разрозненные записи, касавшиеся деятельности Большой археологической экспедиции 1941 года.
Где-то среди этой бумажной массы должна была находиться подборка ксерокопий, которые я сделал в свое время по материалам газет «Правда» и «Правда Востока» за июнь 1941 года.
Эти газеты я заказывал в библиотечном корпусе на Фонтанке еще лет пять назад, когда прочитал в какой-то интернетовской статейке, что власти скрывали от советских людей сам факт раскопок в Гур-Эмире.
Скрывали или нет, я и сам тогда не ведал, вот и решил проверить, так ли оно было, тем более что эта информация могла пригодиться мне при подготовке других материалов.
Когда старые подшивки за июнь 1941 года впервые оказались передо мной, я не смог удержаться от того, чтобы просто не перелистать их от начала до конца для общего впечатления.
Странное, почти нереальное ощущение духа минувшей эпохи возникало при беглом взгляде на международную страницу, которая появлялась в каждом номере «Правды».
«Сообщения германского командования»… «Коммюнике английского командования»… «Сообщения итальянского командования»… Карта боевых действий в Сирии… Карта высадки десанта на острове Крит… Бои в Африке… Боевые действия японцев в Тихом океане…
Весь мир воевал, словно сошел с ума, и только наша страна жила своей мирной жизнью, строила, созидала и даже проводила конкурсы художественной самодеятельности.
Причем, по общему тону публикаций даже мысли не возникало, что Советский Союз в ближайшее время может вступить в войну.
Очевидно, именно таким было и мироощущение большинства читателей того времени.
Лишь в номере от 14 июня появилось известное сообщение ТАСС, где все же содержались тревожные нотки, да изредка встречались лаконичные заметки о передвижениях к нашей границе финских войск.
Номер от 22 июня своим содержанием мало отличался от предыдущих.
Да иначе и быть не могло. Ведь газету верстали вечером, тираж печатали, очевидно, ночью, а по торговым точкам развозили уже под утро.
И лишь следующий номер, от 23 июня, был целиком военным.
Здесь публиковалось выступление Молотова, которое он делал, как было отмечено, по поручению Сталина. Рядом размещался большой портрет Сталина: рисунок, а не фотография. Кажется, это было единственное изображение вождя в газете за весь предыдущий период с начала месяца.
Посмотрел я и первые сводки Совинформбюро.
Практически все сообщения до конца месяца носили строго-спокойный характер. Утверждалось, что на всех участках фронта враг отброшен за линию государственной границы, и лишь на Гродненском направлении сумел закрепиться на занятых рубежах, но будет, несомненно, выбит, как только подойдут наши подкрепления… Пленные немецкие летчики утверждали, что фашисты гонят солдат в бой под угрозой оружия, и что простой народ ненавидит Гитлера…
Можно допустить, что те, кто читал июньскую «Правду» в далеком Самарканде, действительно верили в нашу не просто скорую, а в моментальную и триумфальную победу…
Затем я перешел к предмету своих изысканий.
Информацию о раскопках в Гур-Эмире «Правда» начала давать с 10-го июня. Это были, в основном, небольшие, хотя и весьма емкие заметки без подписи.
Куда более обширные репортажи публиковала издававшаяся в Ташкенте «Правда Востока».
И вот тут-то, когда я перешел к материалам этой газеты, которых за период с 18 по 25 июня было напечатано шесть, меня ожидал сюрприз.
Под всеми репортажами стояла подпись специального корреспондента Михаила Шевердина.
Дело в том, что я знал этого человека, видел его вживую!
Михаил Шевердин был народным писателем Узбекистана, широко, огромными тиражами издавался в Средней Азии, начиная с 60-х годов прошлого века, и пользовался определенной популярностью среди русскоязычных читателей региона.
Писал он, в основном, о борьбе с басмачеством, но по его книгам чувствовалось, что он хорошо знает историю края, местные обычаи и традиции, особенности менталитета коренных народов.
Притом, Самарканд был для него родным городом: здесь он окончил школу, а позднее, уже после революции, снова вернулся сюда.
Если мне не изменяет память, то Шевердин, проживший долгую жизнь, был ровесником века.
Следовательно, к моменту начала раскопок Гур-Эмира ему слегка перевалило за сорок.
То есть, это был не зеленый новичок, а журналист в расцвете сил, наблюдательный, въедливый и дотошный, умевший выделять главное в потоке информации.
Я сразу поверил, что он в своих репортажах не упустил ничего существенного, детально отразил общую атмосферу экспедиции. Фактически его репортажи являлись в моих глазах оперативным историческим документом.
Потому-то я и сделал, не задумываясь, ксерокопии, посчитав полезным для себя держать эти тексты под рукой.
Что ж, сейчас они могли снова сослужить мне определенную службу.
Я разложил ксерокопии на столе перед собой, заглядывая то в одну, то в другую.
Вот репортаж о вскрытии гробницы Улугбека:
“Скелет покрыт шелковой тканью савана, настолько хорошо сохранившегося, что видны до мельчайших подробностей все складки и следы не то рисунка, не то строения ткани. Кроме того, бросаются в глаза остатки темно-синего покрывала или, быть может, плаща…Это – шелковая ткань исключительно высокого качества, великолепно выделанная… Выясняется, что Улугбек был одет в рубаху и шаровары, примерно такого же покроя, как и у современного узбекского населения. Сохранилась даже поясная перевязь – “иштонбог”.
Так-так-так…
А вот еще один весьма любопытный аспект.
18 июня, когда вскрывали могилу Улугбека, в подземелье было особенно многолюдно. Одновременно работали в трех местах. Одна группа продолжала расчистку погребения Мираншаха, вскрытого ранее; оказалось, что внутренняя камера завалена землей. Вторая группа, как уже отмечалось, сдвигала массивную плиту с саркофага Улугбека. Наконец, третья группа вела подготовку к вскрытию гробницы Тимура.
Именно с ней, с тимуровой могилой, были связаны будоражащие, нервные ожидания, навеянные легендами и слухами. А вдруг там, внутри, действительно есть что-то необычное, разгадка какой-то тайны?
Я почти уверен, что мысли об этом одолевали всех без исключения: и простых рабочих, и академиков.
Иными словами, внимание каждого из участников экспедиции уже было невольно сконцентрировано на саркофаге Тимура, что, естественно, отвлекало от других захоронений, облегчая гипотетическому расхитителю его задачу.
Кстати говоря, в репортаже о вскрытии саркофага Тимура тоже содержится информация к размышлению:
«…Плита весом до 240 пудов… Под нее подводят деревянные катки… После перерыва экспедиция снова собирается у гробницы»…
После перерыва…
Ну, конечно, они устраивали перекуры!
А как же иначе, если приходилось с предельной аккуратностью и с полным напряжением сил вручную, буквально по сантиметрам, двигать тяжеленные мраморные плиты.
240 пудов – это почти четыре тонны…
Как же тут обойтись без перекура?
Я откинулся на спинку кресла и закурил.
Что ж, все складывалось одно к одному.
Мое воображение ожило, воссоздавая картину нижнего этажа мавзолея в тот беспокойный день.
Глухой склеп. Включены софиты, но тень от предметов кажется еще гуще.
Здесь, в подземелье, собралось много народу. Археологи, историки, антропологи, инженеры, народные мастера, врачи, коллекторы, журналисты, кинооператоры, художник Татевосян с мольбертом… Все чего-то ждут…
Рабочие жалуются на тесноту, ведь нужно поднимать, притом со всеми предосторожностями, тяжеленную плиту, а тут не повернуться.
Руководитель работ просит всех, кто не связан с конкретной операцией, ненадолго подняться наверх.
И вот в склепе остается только бригада коллекторов во главе с техником.
Наконец, после долгих усилий под слегка приподнятую плиту удается подвести катки.
Между боковинами саркофага и крышкой образовалась щель величиной с ладонь.
Определенный этап работы завершен, да и люди устали.
– Перекур! – отдает команду техник.
Рабочие друг за другом потянулись наверх.
Но один из них наклоняется и смотрит через щель в саркофаг. Просто так, из «детского» любопытства.
А там, из-под полуистлевшей ткани выступает сквозь прореху желтый краешек какой-то бумаги, едва заметный в бледном свете, проникающем через узкую щель.
Человек озирается по сторонам. В склепе он один.
Ему невольно припоминаются слухи о кладе, ради которого будто бы и затеяна эта экспедиция.
Его взгляд падает на кусок проволоки в такелажном ящике…
Бумагу в саркофаге никто еще не заметил, а достать ее так просто…
Картинка словно ожила в моем воображении, и я понял, что никаких противоречивых деталей в ней нет.
Тем более что независимые эксперты признали документ подлинным.
Да, тонкий кожаный футляр был изначально пришит к халату (или плащу) изнутри, под подкладку!
За пять с половиной веков эти нитки истлели, и футляр сам собой отделился от ткани…
В вышине словно бы зазвучала таинственная музыка невидимых сфер.
Нет, слава Шлимана меня лично не манила, я видел здесь некий литературный сюжет, и он меня увлекал.
Именно в этот момент я тоже поверил окончательно в подлинность древнего самаркандского документа.
Но можно ли верить обещаниям самого Надыбина?
Что он за тип?
Богач, который не заработал собственным трудом ни копейки. Увлекается археологией, но почему-то в него стреляли. Изображает из себя простака, рубаху-парня, но сумел собрать обо мне и моих привычках весьма подробные и точные справки.
Почему бы не ответить ему тем же?
Благо, у меня есть свои информаторы, о которых господин Надыбин вряд ли догадывается.
Я подумал о Жанне и Юле.
Было времечко, лет этак пять, нет, семь назад, когда я крутил одновременно два романа, которые не должны были пересечься в одной плоскости. Одна дама была классической блондинкой, вторая – яркой брюнеткой-вамп. Обе столь разнились и по внешности, и по темпераменту, что мне в большей степени было любопытно само течение этой истории, как некоего познавательного литературного процесса. Так уж сложилось.
