Ланиус Андрей
Звездочеты
Он рассмеялся:
– Пока могу вам указать только на один из этих источников. Это моя, так сказать, мачеха, Лариса Леонардовна Крутикова, которая считает себя профессиональной журналисткой.
– Вы сказали – Крутикова? Что-то не приходилось встречать эту фамилию на страницах нашей прессы.
– Когда-то она публиковала свои опусы под псевдонимом «Жемчужная», но, по-моему, давно уже не пишет. С тех самых пор, когда пришла брать интервью у моего тогда еще здравствовавшего родителя, после чего уже назавтра он сделал ей предложение, – с едва заметным оттенком осуждения произнес Надыбин. – Но связь с миром журналистики Лариса Леонардовна поддерживает по-прежнему. По крайней мере, себя она позиционирует именно так. Убедитесь сами. Я обязательно познакомлю вас с ней. В ближайшее время… – тут он рубанул воздух ладонью: – Ладно, в сторону мелочи быта! Я предлагаю вам прямо с сегодняшнего дня стать летописцем экспедиции. Экспедиции, формирование которой я рассчитываю завершить в ближайшие две недели. Вы будете получать зарплату, ну, скажем, превосходящую ваши нынешние доходы в семикратном размере. И это – после вычета налогов. Разумеется, все переезды, питание, гостиницы – за счет организации. Плюс премиальные. Плюс крупная премия по итогам нашего совместного поиска.
– Звучит заманчиво, – я откинулся на спинку кресла. – Но хотелось бы уточнить, что конкретно будет вменено мне в обязанность?
– Вам поручается вести ежедневный дневник, фиксируя в нем не только всё наиболее важное, но также и второстепенное. Я обязуюсь не вмешиваться в вашу работу. Хотя, конечно, иной раз попрошу внести в дневник те или иные соображения. Но в целом вы будете обладать неограниченной свободой для творчества. Даже гонорар за грядущую книгу целиком ваш, – он наклонился ко мне. – Я ведь знаю, что и вас гложет демон неудовлетворенного честолюбия. Кто знает, может, эта книга сделает вам имя.
Что-то уж слишком он поверил, этот мятущийся баловень судьбы, что держит меня на коротком поводке.
В свою очередь, я наклонился к нему:
– Благодарю за заботу о моем будущем. Я тронут. Почти до слез. Но если уж вы решили доверить мне столь ответственную роль, то давайте начнем первую главу с того, что вы поведаете мне всё-всё о той информации, которая позволит вам, как вы уверены, найти библиотеку. Вдруг ваш документ покажется мне сомнительным? Только после ознакомления с ним я решу, стоит ли соглашаться на ваше предложение.
Я был уверен, что он сейчас начнет брыкаться.
К моему удивлению, он покладисто кивнул:
– Сейчас я посвящу вас в эту историю. Полагаю, излишне напоминать, что на данном отрезке времени она не предназначена для посторонних ушей.
Он подошел к стене, где-то провел рукой, и портрет Шлимана вдруг повернулся ко мне ребром, открыв вид на дверцу сейфа, вмонтированного в стену.
Почти не заслоняя циферблата, Надыбин набрал комбинацию, открыл сейф и достал изнутри нечто, похожее на большой конверт темно-желтого цвета.
– Здесь лежит бумага, которой более 560 лет! – в его голосе слышалось благоговение. – Но рассказать о ней мне хотелось бы в другой обстановке. – Он оглядел каминный зал: – А давайте перейдем в мой кабинет.
Глава 4. ДРЕВНИЙ ДОКУМЕНТ
Надыбин распахнул одну из внутренних дверей, и мы оказались в небольшом коридорчике без окон, отделанном дубовыми панелями и освещенном светильниками в виде факелов.
В торце коридорчика, за другой дверью, находилось, как я вскоре смог убедиться, отдельное помещение, являвшееся кабинетом моего увлекающегося собеседника.
Это была средних размеров комната, всю дальнюю стену которой занимало широкое окно, выходившее в сад. По обе стороны окна топорщились собранные в складки плотные шторы. Сейчас вся комната была наполнена солнечным светом. Однако не составляло труда представить, что при закрытых шторах она даже ярким днем погружается в полумрак.
Как и в гостиной, здесь тоже имелся камин, только меньших размеров.
Письменный стол, несмотря на свою солидность, также уступал габаритами тому, что стоял в гостиной. Сбоку от него из аккуратно закамуфлированной под нагромождение камней кадки поднимался гигантский кактус, почти достигавший своей колючей макушкой потолка.
Я уже не удивился, увидев на стене портрет Шлимана. Рядом висел еще один портрет – Гомера. Чуть сбоку красовалась древнегреческая маска. Полагаю, это была копия так называемой посмертной золотой маски Агамемнона, найденной Шлиманом при раскопках Микен.
Еще левее висела небольшая миниатюра в рамке.
– Вот! – с гордостью сообщил мне Надыбин. – Гравюра из книги Яна Гевелия. Вытащил вчера из компьютера. Улугбек в кругу виднейших астрономов мира, рядом с музой Уранией – покровительницей астрономии.
– Это всего лишь аллегория, причем довольно поздняя, – заметил я. – Кажется, 17-й век. Улугбек изображен здесь автором-поляком в виде условного восточного мудреца. О каком-либо сходстве с оригиналом говорить, конечно, не приходится.
– Но ведь его прижизненных изображений не сохранилось, так? – сощурился хозяин. – Известный скульптурный портрет Улугбека – это работа нашего антрополога Герасимова, выполненная по черепу. Я слышал, что не все специалисты согласны с его интерпретацией этого образа.
– Существует, по крайней мере, одно прижизненное изображение, – возразил я. – Это миниатюра очень высокого художественного достоинства, подлинник которой хранится в так называемой Фрировской галерее искусств в Вашингтоне. Улугбек изображен на ней в кругу семьи и придворных в момент подготовки к охоте. По мнению специалистов, эта миниатюра выполнена неизвестным автором лет за шесть-семь до гибели Улугбека. На ней он запечатлен цветущим и полным сил мужчиной, тогда как Герасимов показал его глубоким стариком. Впрочем, логично допустить, что верны оба изображения. Просто последние годы жизни были для Улугбека весьма тяжкими во всех отношениях, они-то и привели его к нервному истощению и преждевременному упадку жизненной энергии.
– Как вы сказали? – переспросил Надыбин. – Фрировская галерея искусств? Полагаю, это изображение есть в Интернете?
– Скорее всего, да.
– А вы разве не смотрели?
– Я работаю, в основном, с текстами, – ответил я. – Во всем же, что касается рисунков, а тем более компьютерной графики, увы, не силен.
– Там нет ничего сложного! Хотите, я вас немного натаскаю?
– Как-нибудь потом.
– Ладно, к этой теме мы вернемся на досуге. А за подсказку спасибо! Сегодня же поищу эту миниатюру!
Радушным жестом хозяин указал мне на кресло за столом, в коем я и расположился.
Отсюда моему взору предстала противоположная стена, увешанная коллекционным оружием – саблями, кинжалами, дуэльными пистолетами, африканскими копьями и щитами… На фоне лезвий и стволов выделялась гетманская булава, набалдашник которой густо усеивали конические шипы.
В углу, где сходились оружейная стена и широкое окно, на постаменте стояла еще одна древнегреческая ваза. Приглядевшись, я приметил, что она покрыта паутиной трещин, как бы выбегающих из круглого отверстия в ее серединной части.
– Что это за дырочка в вазе? – поинтересовался я.
– Это знак того, что судьба хранит меня для выполнения некой важной миссии, – не без доли напыщенности возвестил он. – Я стоял возле этой вазы, когда в меня со стороны сада выстрелил один нехороший человек. Он был профессиональным киллером, но почему-то промахнулся. Юрий, мой племянник, уверен, что того ослепил блик солнца. Но я-то знаю, что это был перст судьбы, благоволящей к моей мечте.
– И после этого вы повесили плотные шторы, – догадался я.
– Дела давно минувших дней, – отмахнулся он. – Не будем об этом.
Усаживаясь удобнее, я перевел взгляд на письменный стол, где меня ожидал еще один сюрприз.
Сбоку от монитора, так что не сразу и заметишь, скалился в ухмылке изящный хрустальный череп весьма тонкой работы.
Перехватив мой взгляд, Надыбин пояснил:
– Это память о еще одном моем нереализованном проекте. Возможно, вам известно, что в середине 20-х годов прошлого века американец Митчелл-Хеджес, кстати, археолог-самоучка, нашел в джунглях Центральной Америки древний город майя, а в его развалинах хрустальный череп, изготовленный будто бы с применением неведомых на Земле технологий. Оказалось, что у древних майя существовала легенда, согласно которой боги еще в незапамятные времена подарили людям тринадцать хрустальных черепов. Якобы с их помощью можно проникать в будущее. Позднее такие же черепа нашли в других местах планеты. Одно время я всерьез заинтересовался этой версией. Но потом понял: нет, это не мое. Слишком уж отдает мистикой. В память о том увлечении и остался этот череп, который, конечно же, является обыкновенной поделкой. Эх, дела давно минувших дней!
– Я смотрю, вы не теряли времени даром.
– Именно, что терял, – вздохнул он и снова глянул на меня: – Послушайте, может, вам неприятно соседство с этой штуковиной? Есть люди, которые испытывают неодолимый ужас при одном виде черепа, даже хрустального.
– Лично я смотрю на подобные предметы без всякого трепета. Что же касается неодолимого ужаса, то, признаюсь, я испытываю его перед ползающими тварями. Как-то лет пять назад ездил за грибами и уже потянулся за ядреным моховиком, когда из-под моей руки вдруг шарахнулась в сторону змея. С тех пор я в лес ни ногой, хотя всегда был страстным поклонником грибной охоты.
– А чего их бояться-то, наших змей? – пожал плечами Надыбин. – Они сами, едва завидев человека, готовы спрятаться в первой же норке.
– Вот и мой знакомый Геннадий, профессиональный серпентолог, между прочим, говорит то же самое. Но доводы разума плохо помогают, когда речь заходит о загадках психики. Наши фобии, а они у каждого свои, гнездятся где-то на генном уровне.
– Чай, кофе, сок? – спросил Надыбин после непродолжительной паузы.
– Расскажите лучше о содержимом конверта, который вы так бережно сжимаете в своих могучих руках.
– И вправду, давно пора переходить к делу, – спохватился Надыбин.
Из бокового разреза в «конверте» (беру это слово в кавычки, потому что это был все-таки не конверт) он достал некий артефакт, который выложил, как хрупкую драгоценность, на середину стола.
Это была старинная рукопись. Точнее, один лист из рукописи, исписанный каллиграфической восточной вязью.
С той же осторожностью я взял его и повертел в руках.
Лист был очень плотным, мягким на ощупь с обратной стороны, оба верхних угла имели повреждения, причиненные то ли мышами, то ли временем. Но нижняя часть листа была ровной. Что касается ярко-черных букв, то они казались такими свежими, словно их написали только вчера. На полях стояло несколько круглых и овальных печатей. Буквы на оттисках почти выцвели, хотя их конфигурацию местами еще можно было различить. Несмотря на необычайную плотность бумаги, кое-где виднелись потертости и небольшие дырочки, впрочем, незначительные. Основная часть текста, процентов примерно на девяносто, сохранилась прекрасно.
– Перед вами так называемый ярлык – подлинный самаркандский документ 15-го века, – торжественным голосом возвестил Надыбин. – Это жалованная грамота, выданная мирзой Улугбеком одному из его учеников, как свидетельство освобождения имущества подданного от налогов. Написан ярлык на таджикском языке, которым Улугбек владел в совершенстве. Верхняя часть первого листа документа, к сожалению, испорчена. Сохранившийся текст мне перевели.
– И о чем же в нем идет речь?
– Текст начинается с так называемой инвокации – традиционной для всякого старинного восточного документа хвалы Аллаху. Далее торжественно провозглашаются имена мирзы с цитатами из Корана и обращение к визирам и чиновникам финансового ведомства, в чьем ведении находилось налогообложение: «Да будет им ведомо…» Именно эта часть, наименее существенная для исследователя, пострадала сильнее всего. Ну, затем объясняются причины написания ярлыка: дескать, до сведения правителя дошло, что некто, вопреки законам, чинит неудобство его ученику. Далее указано на освобождение от налогов пожалованного лица и строгий приказ не трогать его близких и родственников. Еще ниже перечисляются конкретные налоги, а их число достигало нескольких десятков, но эта часть уже переходит на отсутствующий второй лист.
– Вы сами решили, что это документ именно 15-го века? – осведомился я. – Буквы уж слишком свежие.
– Послушайте, я же не давал повода считать себя самонадеянным ослом, – с некоторой обидой парировал он. – Эту рукопись я передал по отдельности трем экспертам, которые, изучив ее, независимо друг от друга пришли к схожим выводам. Итак, они констатируют, что документ написан специальными черными чернилами на так называемой самаркандской «султанской» трехслойной бумаге кремового цвета и наклеен на полотно, как обычно поступали в старину с особо ценными документами для их лучшей сохранности.
– Ах, вот почему он такой странный на ощупь с оборотной стороны!
– Эксперты указали, что изгибы букв типичны для 15-го века. Буквы на печатях, а некоторые из них, как видите, можно разобрать, имеют прямоугольную форму, которая на печатях позже 16-го века нигде не встречается. Не буду вас утомлять перечислением других деталей, тем более что их немало. Общий вывод однозначен: перед нами документ именно 15-го века, определенно прошедший через канцелярию мирзы Улугбека, накануне его смещения с престола.
– Прекрасно, – кивнул я. – Освобождение от налогов. Мечта каждого подданного великого государя. Но причем тут пропавшая библиотека?
Надыбин снисходительно улыбнулся:
– Этот текст, по сути, является шифрограммой. Лист, первый лист, который вы держите перед собой, служит всего лишь для отвода глаз. А вот на втором листе, который находится у владельца документа, подробно описано местоположение тайника, где спрятана библиотека, а также изображена схема местности. И этот недостающий второй лист будет у меня не позднее следующей недели. Ну, что скажете? – в его бледно-голубых глазках светилось упоение старателя, почуявшего близость золотой жилы.
Некоторое время я хранил молчание, стараясь так сформулировать ответ, чтобы мой визави не обиделся.
– Если всё обстоит столь просто, то где же этот документ мог храниться пять с половиной столетий? Почему за все истекшие века никто не воспользовался заключенной в нем информацией? Почему о его существовании совершенно не известно науке? Наконец, каким чудесным образом этот самаркандский документ, сохранившийся в лучшем виде, попал в ваши руки? Если вы ответите на все эти вопросы без запинки, я, пожалуй, соглашусь, при всем своем скептицизме, разделить вашу бурную радость.
Он сердито зыркнул на меня, но буквально следом по его мясистому лицу вновь разлилось блаженство.
– Вы незамедлительно получите исчерпывающие ответы на все свои вопросы, – возвестил он в духе триумфатора. – Я уже вижу мысленно, как вы начнете чесать свою репу, повторяя: «До чего же всё просто! И почему только я сам об этом не догадался при моем-то богатом воображении!» Но, полагаю, будет лучше, если мы снова переместимся в гостиную. С моим рабочим кабинетом вы ознакомились, и этого пока достаточно. Признаться, я испытываю некоторое чувство вины, осознавая, что недостаточно настойчиво предлагал вам вторую чашку кофе.
– Что ж, давайте вернемся к нашим баранам, – не стал возражать я.
Глава 5. БОЛЬШАЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Мы вернулись в гостиную.
– Можете курить, если есть желание, – он поставил передо мной стерильно чистую пепельницу. – А я пока заварю напиток.
Вскоре просторное помещение наполнилось кофейным ароматом.
Надыбин, так и не присев, принялся кружить по свободному пространству гостиной, то хмыкая, то просветленно улыбаясь, то бросая молниеносные взгляды на портрет Шлимана.
– Что вам известно о Большой археологической экспедиции, работавшей в Самарканде в июне 1941 года? – неожиданно спросил он.
– Кое-что известно, – ответил я, – поскольку тимуриды – это одна из тех тем, которыми я интересуюсь особо. Приходилось, в частности, заниматься изучением событий вокруг вскрытия гробниц в Гур-Эмире, событий, породивших новую волну легенд. Правда, в ту свою папку я давно уже не заглядывал, и многое успел подзабыть, но, полагаю, в общих чертах кое-что припомнить смогу.
– Отлично, – кивнул он с многозначительной улыбкой. – Тогда вам будет проще следить за моей мыслью и даже поправлять меня, если я допущу какие-либо неточности. Итак, в середине июня 1941 года в Самарканде началась, чуть ли не по прямому распоряжению вождя и учителя, раскопка захоронений в мавзолее Гур-Эмир. Ученым предстояло вскрыть саркофаги с останками Тимура и Улугбека, чтобы убедиться, действительно ли Тимур был калекой и действительно ли Улугбек был обезглавлен перед смертью.
– Минуту! – перебил я. – Что касается истинных целей экспедиции, то по этому поводу у специалистов всегда существовал широкий спектр мнений. Если же говорить о конкретных захоронениях, то в Гур-Эмире намечалось вскрытие пяти саркофагов, и этот план был полностью выполнен. То есть, были вскрыты гробницы самого Тимура, двух его сыновей – Мираншаха и Шахруха, и двух внуков – Мухаммед-Султана, сына его первенца Джахангира, и Улугбека, сына Шахруха. Кроме того, в другом самаркандском мавзолее – Биби-Ханым – была вскрыта гробница старшей жены Тимура Сарай-Мульк-Ханум. Между прочим, могила Мухаммед-Султана – любимого внука Тимура, на которого он возлагал большие надежды, рассчитывая передать свою державу именно ему, была вскрыта 24 июня, то есть, уже после начала войны. По плану экспедиции намечалось также вскрытие гробниц ученых-астрономов, учителей Улугбека, якобы тоже погребенных в Самарканде, но эта работа по понятным причинам была отложена, и, как оказалось, навсегда.
– Ну, вот, а еще жаловались на плохую память! – воскликнул он.
– Я не запоминаю с первого раза, – разъяснил я. – Но после многократного повторения нужное имя, как и число, застревает в моей памяти так прочно, словно их выжгли там лазером.
– Позвольте мне взять свою неуместную реплику обратно, а главное, поблагодарить вас за
своевременную поправку, – рассыпался он в любезностях. – Теперь я вижу, что вы знаток вопроса, в отличие от меня. Я же знаком лишь с отдельными вехами биографии Улугбека, да и то поверхностно. Кое-что успел прочитать за последние две недели у Герасимова, кое-что выудил из Интернета, где, увы, много мусора, и непосвященному требуется потратить уйму времени, чтобы отделить зерна от плевел. Но если рассуждать с прагматической точки зрения, имея в виду конечную цель, то нас должны интересовать, прежде всего, обстоятельства, связанные с захоронением Улугбека. Вам, конечно, известно, что этот государь-астроном был погребен по другому обряду, чем остальные его царственные родственники?
– Что вы имеете в виду?
– Улугбек был злодейски умерщвлен подосланным убийцей, то есть, умер насильственной смертью, но не в бою. Поэтому его хоронили как мученика, шахида.
– Признаться, я не помню, в чем там разница?
– О, разница велика. В ней-то вся суть! – воскликнул он, определенно радуясь, что и сам получил возможность блеснуть эрудицией. – Тимура, например, хоронили в соответствии с бытовавшей мусульманской традицией. Его тело обмыли, набальзамировали, умастили благовониями, а затем облачили в саван. Улугбека же, как и всякого шахида, хоронили в той одежде, в какой он встретил смерть. Такой существовал ритуал, понимаете? Согласно бытовавшей уже тогда традиции, погибшего в результате насильственной смерти, но не в бою, перед погребением нельзя было ни переодевать, ни обмывать, ни бальзамировать. Поэтому тело вместе с головой, отделенной от туловища, завернули в плотную ткань, после чего поместили в гроб. Но тут-то и возникает ключевой вопрос: в какой же одежде Улугбек встретил свою смерть?
– Постойте, что-то я не пойму, куда вы клоните…
А он с каким-то упоением продолжал:
– Убийство произошло в окрестностях Самарканда, в конце октября, когда по ночам в Средней Азии уже прохладно. Притом Улугбек как раз отправился в долгое путешествие в Мекку. Во что же должен облачиться перед дальней дорогой путник на исходе второго осеннего месяца, зная, что в пути его ожидают холода? Очевидно, одежда должна была быть по сезону, то есть, достаточно теплой и плотной. Согласны?
Интригующая нотка в его интонации снова кольнула меня, и от внезапной догадки у меня мороз пробежал по коже. Нет, это было бы слишком дерзко, чтобы оказаться правдой!
Я даже забыл про кофе.
– Не хотите же вы сказать, что если бы Улугбек спрятал в своих одеждах нечто, например, некую записку, то она перекочевала бы, никем не обнаруженная, вместе с его останками в склеп?
– Именно это я и собираюсь вам втолковать, мой недоверчивый друг! – напыщенно воскликнул он.
Тут уж я и сам начал заводиться.
– Да известно ли вам, господин Звездочет, что Улугбека хоронили дважды?! Сначала, согласно одной из версий, верные ему нукеры нашли его обезглавленное тело на околице пригородного кишлака, завернули в кусок ткани и тайно доставили в Самарканд, где похоронили в углу двора медресе, носившего его имя. И только через полгода, когда власть в Самарканде опять сменилась, останки Улугбека были ритуально перезахоронены в Гур-Эмире, где они покоятся и ныне?!
– Как раз эту часть истории я усвоил, – кивнул Надыбин. – И хочу вас заверить, что сам факт перезахоронения ничего не меняет. Ибо перезахоранивали Учителя, опять же, как шахида. Лишь завернули в новый кусок ткани. И если документ на его груди, то есть, под одеждами, был скрыт еще ранее, то он, естественным образом, перекочевал вместе с останками в саркофаг мавзолея!
– Пускай даже так, – кивнул я, прикидывая, как бы врезать по его несусветной гипотезе пожестче. – Но, видите ли, почтенный мэтр… Ваше любопытное предположение с треском рушится в свете событий июня 1941 года, о которых вы сами же и упомянули. Профессор Герасимов, наш знаменитый антрополог, фактически являвшийся главным действующим лицом экспедиции, дотошно описал каждую косточку, извлеченную из саркофага, каждый оказавшийся там предмет, каждый обрывок ткани и даже каждый случайный камешек. Группа кинооператоров-хроникеров под руководством орденоносца Каюмова снимала весь процесс на пленку. Рядом находились корреспонденты газет «Правда» и «Правда Востока», а также ТАСС, которые повсюду совали свой нос и фиксировали все самое интересное. Однако ни они, ни другие участники экспедиции в своих воспоминаниях ни словом не обмолвились о каком-либо документе из гробницы Улугбека. Или вы считаете, что мы имеем дело, ха-ха, с заговором молчания?
«Ну, что, получил на орехи?!» – мог бы вопросить я.
Улыбка Надыбина стала издевательской. Он знал что-то такое, чего не знал я.
– Полагаю, господин Голубев, вы невнимательно читали воспоминания этих людей, – заявил он. – Неужели не помните, что участники экспедиции жаловались, мол, в подземелье время от времени гас свет? Причем опытный, знающий электрик, прикомандированный к коллективу, так и не мог понять, что тому причиной. Так или иначе, людям волей-неволей приходилось периодически подниматься из темного склепа наверх. Второй момент: при вскрытии саркофагов всё помещение наполнялось резким запахом благовоний, отчего археологи испытывали сильное головокружение, и были вынуждены опять же выходить на свежий воздух. Добавьте сюда наши обязательные в любом деле перекуры, и вы без труда поймете, что даже в разгар работ возникало немало моментов, когда внутри склепа не оставалось ни одной живой души. Вы не исключаете, что кто-то из участников экспедиции, а ведь там перебывало много всякого народу, включая подсобных рабочих и даже случайных персонажей, мог, несмотря на царившую вокруг сутолоку, совершенно спокойно и незаметно для других извлечь из саркофага и утаить уже на своей груди этот документ?
– Постойте-постойте! Вы всерьез верите в реальность некоего советского расхитителя гробниц?
– Почему бы и нет! – запальчиво воскликнул он. – Вам ли не знать, что расхитители гробниц, а также скифских курганов и всяческих царских могил были всегда, во все времена, при всех режимах. Без расхитителей не обходилась ни одна археологическая экспедиция. Читайте Шлимана.
– Ладно, пусть так, – не стал спорить я. – Но вопросы все равно возникают.
– Например?
– Например, такой: почему ваш ярлык всплыл только сейчас, почти через семь десятилетий после его гипотетического похищения из саркофага?
– Не гоните лошадей, дорогой друг, – повторил в своей манере Надыбин. – Возможно, всё было гораздо проще, чем это представляется таким искушенным скептикам, как вы.
– С интересом готов выслушать ваши аргументы.
– Ну, так навострите уши! Известно, что еще накануне работ весь Самарканд был наполнен самыми фантастическими слухами. На базарах и в чайханах люди хоть и с оглядкой, но всё же говорили, что под гробницей Тимура спрятаны его сокровища, и теперь Сталин решил их достать, чтобы лучше подготовиться к войне с Гитлером. А еще говорили, что там лежит чудо-сабля Тимура, приносящая победу, сабля, которая разрубает человека на три части с одного удара, и опять же Сталин решил достать ее, пока не началась война, потому что эта сабля приносит ее обладателю победу. Молва утверждала также, что в саркофаге ждет своего часа некий манускрипт, где обозначены все тайники великого эмира. Понимаете, мой друг, мало кто из простых граждан верил, что гробницы вскрывают лишь для того, чтобы по черепам восстановить облики давно умерших деятелей. А теперь представьте, что нашелся достаточно решительный человек, знакомый с местными обычаями. Возможно, он ничего не вычислял заранее. Но когда с помощью талей над саркофагом Улугбека приподняли край тяжелой мраморной плиты, он был единственным, кто через узкую щелочку заметил бумажный уголок, выглядывавший из-под полуистлевшего куска ткани. Просто этот человек стоял под тем единственным углом, откуда можно было разглядеть манускрипт в саркофаге. Он, этот субъект, был в курсе гулявших по городу слухов, и в его мозгу в единый миг вспыхнула ослепительная догадка: ага, карта сокровищ действительно существует, только спрятана она не в гробнице Тамерлана, как утверждали многие жители, а в захоронении Улугбека! Включите черт возьми, воображение, ведь вы – литератор… Впереди еще много тяжелой физической работы, плита весит без малого полторы тонны, и тут старший техник объявляет перекур. Ученые и рабочие, а также все ваши коллеги-корреспонденты поднимаются наверх. А может, именно в этот момент погас свет. Так или иначе, склеп опустел. В нем остался лишь наш наблюдательный и хорошо информированный о базарных пересудах фигурант. Он уже не сомневался, что ключ к сокровищам лежит здесь, именно среди останков Улугбека. Не исключено, что решение завладеть документом пришло к нему спонтанно. Скорее всего, у него с собой был фонарик. Ведь свет гас то и дело, и многие участники экспедиции носили фонарики. Среди инструментов нашлась, надо полагать, подходящая жесткая проволока. Он загнул один конец в виде крючка и, подсвечивая себе фонариком, извлек из саркофага через узкую щель древний документ, после чего успел еще нагнать своих товарищей, неторопливо поднимавшихся к выходу. Вся операция от силы заняла две-три минуты… Вот, видите рваное отверстие здесь, в уголке? – он придвинул ко мне документ. – Его вполне могла оставить проволока…
Возникла пауза.
Я уже знал, как раскатать Надыбина по полной программе, но решил сначала поиграть с ним немного в кошки-мышки.
Должен же я хоть частично воздать ему за ту бесцеремонность, с которой он оторвал меня от моей повседневной творческой работы, пренебрежительно именуемой в некоторых высоких литературных кругах «поденщиной»!
– А вы всё же кокетничали, утверждая, что плохо знаете историю Востока, – тоном сладкоголосого подпевалы заметил я. – Судя по приведенным деталям, вы основательно проштудировали некоторые источники.
– Клянусь вам, я полный профан по этой части! – он молитвенно сложил руки на груди. – Что же касается изложенной версии, то я попросту пересказал вам ее со слов того самого человека – хозяина данного документа, только и всего. Фактически это всё, что я знаю о той эпохе и о тех событиях. То есть, я говорю, конечно, об эпохе Тимура – Улугбека.
– Значит, на ваш взгляд, документ подлинный?
– Уверен, что да!
– Разрешите взглянуть еще раз… – я протянул руку.
– Пожалуйста, – он вручил мне рукописный лист.
Я осмотрел ее со всех сторон, поднес к глазам:
– Стало быть, эта бумага извлечена из саркофага Улугбека, так?
– Я уже битых полчаса толкую вам об этом!
– Что ж, это меняет дело…
– То есть, я вас убедил?
– Напротив, разочаровали окончательно. Это полная липа, мой любезный Звездочет.
– Что вас смущает? – нахохлился он.
– Отличное состояние представленного документа.
– Вам ведь известно, что он находился в герметично закрытой камере, – напомнил Надыбин.
– В том-то и дело! Ибо в этой, как вы ее назвали, герметично закрытой камере мирзы Улугбека, ученые обнаружили, по выражению того же Герасимова, феноменальное количество хитиновых оболочек мушиных куколок, – не удержался я от резкого выпада. – Извините уж за столь неэстетичную подробность, но факт есть факт. И этот факт перечеркивает возможность сохранности бумаги, то есть, клетчатки, в первозданном практически виде.
– У вас всё? – усмехнулся он, не обнаруживая и тени смущения.
– Нет, не всё! – отрезал я и нанес ему окончательный, как мне казалось, нокаутирующий удар: – По рассказам старожилов, в середине девятнадцатого века, накануне вступления в Самарканд русских войск, вблизи Гур-Эмира проводились строительные работы, в ходе которых по неосторожности был запружен один из крупных арыков. К тому моменту, когда спохватились и разобрали запруду, вода успела затопить подвальное помещение склепа. Правда, воду быстро вычерпали, но было очевидно, что она частично просочилась в саркофаги. Археологическая экспедиция 41-го года подтвердила и этот факт тоже. Пускай внутрь саркофага попало даже совсем немного воды, но ее испарения все равно повредили бы документ. Однако на нем нет никаких следов, которые указывали бы, что он побывал в жидкой среде.
Надыбин выдержал мой натиск с олимпийским спокойствием, более того, заулыбался еще шире.
– А теперь взгляните сюда, дорогой друг, – он помахал в воздухе тем самым темно-желтым «конвертом».
Впрочем, мне уже было ясно, что это никакой не конверт.
– Это футляр из тончайше выделанной прочнейшей кожи! – с сардонической улыбкой нанес мне ответный удар Надыбин. – Готовясь в дальний путь, Улугбек, конечно же, мог предположить, что его одежда намокнет при переправе через реку или в случае внезапного ливня. И он заранее заказал непромокаемый футляр для столь важного документа. Нет, вы только пощупайте, какая кожа!
