Лад Иванов
Две недели перед новым годом
– И… Что Сталин? Что он вам сказал?
– Он несколько часов слушал меня и сына. Долго и молча слушал рассказы о грядущем. Задавал вопросы изредка.
– И как воспринял всё это?
– Сидел молча с полчаса, пока мы пили чай. Курил. Потом поглядел на меня и сказал: «Значит, у нас с вами есть ещё больше двух месяцев? Если в стране нет силы, нет воли, способной отгородиться от всего полыхающего мира, если мы, русские, сами переродились почти, почти стали иной цивилизацией, не способной выстроить защитную стену, то, значит, необходимо сделать так, чтобы стену эту воздвиг, отгородился от нас, оставшийся мир. И именно в этом направлении нам необходимо работать».
– Вы записывали, что ли? – пробормотал Саша.
– Профессиональная память.
– Ну и как вы этого достигнете? Как вдруг возникнет эта граница? И с чего вдруг она станет спасением? Откуда такая уверенность?
– Нет. Уверенности нет. Сотворив задуманное, мы или медленно возродимся, или быстро погибнем… Но на другой чаше, если ничего не предпринять, лишь медленная смерть. Без вариантов. Если есть шанс, то его необходимо использовать. Пусть страшно, пусть придётся идти сквозь толпу своих же людей. Предателей или просто боящихся потерять удобный мир. Но это шанс спастись.
– Наш мир несовершенен, я согласен. Но в нём много радости. В нём сложившаяся жизнь. В нём какой-никакой баланс. Вы собираетесь всем рискнуть? Всё разрушить?
– Это не радость, это комфорт. Удобство. Радость истинная для русской цивилизации может быть только от труда и развития. А это нынешнее удобство служит лишь для притупления разума, которым необходимо управлять. Для уничтожения воли и последующего уничтожения страны.
Саша молчал, уткнувшись взглядом в стол. Затем взял бокал с остатками коньяка, который не хотел допивать, и залпом опустошил его.
– Сталин в нашем веке уже давно перестал быть просто когда-то жившим человеком и превратился в символ желаемой справедливости. Вы же взрослый человек, вы всё понимаете! Что для вас он? Кристальный идеал, который всё делал правильно и поможет через десятилетия? Спаситель и олицетворение добродетели?
– Олицетворение воли. Этого для меня достаточно. Цели его мне понятны.
– Но за его спиной и большое зло…
– Наверное… Но возможно ли было сотворить всё то, чего он достиг, без этого зла? Смог бы добродетельный всепрощающий пастырь подготовить страну к Великой Войне за десять с копейками лет, победить тогдашний евросоюз с самой совершенной армией в истории человечества и затем восстановить государство, отстроить из руин?
Собеседники долго и молча смотрели друг на друга. В голове у Саши рождалось множество обоснований, опровержений и доказательных баз для сомнений в исходе. Но в итоге он просто произнёс:
– Павел Петрович, я не дам вам этого сделать.
– Я знал, что ты будешь против, – ответил старик. – Знал с самого начала. Но было бы бесчестно по отношению к тебе всё скрыть. Попытайся понять меня, Сань, и не держи зла. Ты не сможешь ничему помешать уже. В коньяке, который ты выпил, было некоторое вещество. Совсем скоро ты потеряешь возможность управлять своим телом и погрузишься в глубокий спокойный сон. Чем больше будешь сопротивляться этому, тем быстрее оно подействует. Не пугайся. Проснёшься через некоторое время и от действия препарата не останется и следа, кроме, может быть, небольшого головокружения поначалу.
Саша попытался встать и тут же повалился обратно в кресло.
– Кстати, ты не знаешь поблизости работающий магазин одежды? – Павел Петрович с улыбкой смотрел на мутнеющий взор товарища. – Ну да ладно, сам найду… Пока, Сань. Я рад, что судьба подарила мне дружбу под конец жизни с таким достойным человеком, как ты.
Уничтожение
Какой-то далёкий гул. Глухой, еле ощущаемый удар в спину.
Саша очнулся мгновенно, словно человек, проснувшийся от кошмарного сна. Он сел и пошарил вокруг руками, пытаясь понять в полной темноте, где находится. Кафельный пол, брошенная на него куртка, маленькая подушка с дивана… Вот рука наткнулась на стену. А, нет. Это дверка одной из полок. Он в потайной комнате. Кряхтя, опираясь руками, он поднялся и пошёл к двери. Нашарил рукой выключатель, зажёг свет, неприятно резанувший глаза. Голова действительно кружилась. Чёртов старик приврал насчёт «немного».
Выйдя в кабинет, Саша включил холодную воду в раковине и подставил под струю голову.
Вот же гад… Как он меня! Гэбэшник хренов. Что же он там задумал такое?
В душе всплывало подозрение, превращающееся в страх. Страх вырос в ужас.
Что он там говорил? Не смогу больше помешать?
Схватив со стола фонарик, Саша бросился к лазу, открыл крышку люка и матерно заорал на колышущуюся взвесь из пыли, стоящую в колодце, сквозь которую пробивался свет горящей в подвале лампы.
Почти в падении скользя по лестнице, он слетел в мутный воздух подземелья. На зубах тотчас же появился скрип пыли, заставляя отплевываться и кашлять. Пыль попадала в глаза, щекотала нос. Но это было не важно. Имел значение только один вопрос: откуда взялась эта сволочная пыль? Подбежав к подземному колодцу, в котором совсем уже ничего не было видно, Саша, не надевая на голову, включил фонарь и, не обращая внимая на раздирающий горло кашель, начал спускаться.
Вот уже дно. Ничего не видно. Под ногами какие-то обломки. Вот вход в тоннель. Три быстрых шага и он, споткнувшись, растянулся на груде кирпича. Ничего не различая впереди, лишь светящуюся за фонарём красноватую взвесь, блестящую радугой в слезах, катящихся от разъедающей глаза пыли, он полз на четвереньках по осколкам. Всё выше, выше. Пока со всего размаху не врезался теменем в потолок коридора.
Потом, рыча, разгребал завал, откидывая назад обломки исцарапанными пальцами.
Потом просто лежал на нём, уткнувшись лицом в осколки. Долго и молча лежал, кашляя и воя от бессмысленной злобы.
Тут в голову ему пришла мысль.
Саша бросился, наверх. Одна лестница, подземный зал, вторая лестница. Кабинет. Потайная комната.
В тридцать седьмой была ракета… Тридцать восьмая.
Саша, медленно, боясь ничего не увидеть, открывает дверку с номером тридцать восемь.
В темноте полки лежит сложенный пополам листок. Кусочек бумаги, дожидавшийся в темноте его, Сашу, много долгих лет. И лежавший здесь уже в тот самый день, когда он впервые вошёл в этот магазинчик.
Саша медленно берёт его в руки. Смотрит на линованную желтоватую поверхность. Открывает дверку с номером тридцать девять. С размаху захлопывает, увидев ожидаемую пустоту внутри.
Он выходит в кабинет, валится на стул и раскрывает листок.
По-детски ровные фиолетовые буквы заполняют строки.
«Дорогой Саша. Прости меня, старика, что только сейчас собрался с духом и написал тебе. Для меня с момента нашей последней встречи минуло уже полтора года. Для тебя мы расстались всего лишь утром. За моим окном – лето. За твоим – последний день декабря.
Прости и за то, как грубо обошёлся я с тобой тогда.
Сталин мёртв. Всё произошло так, как и должно было произойти. Как и было. Январь и февраль пятьдесят третьего прошли в титаническом труде. Пока он был жив, нам нужно было проделать громадную работу, чтобы подготовить страну к новой эпохе. Ещё год и четыре месяца я и группа моих новых товарищей заканчивали подготовку к реализации задуманного уже без нашего руководителя. Впереди ещё великое множество задач, которые предстоит решить мне, моим соратникам и множеству людей, которым в моём новом времени ещё только суждено родиться. Все они будут заняты одной-единственной целью: готовиться менять мир с первого января две тысячи двадцать третьего года. Менять то, что мы можем изменить. Будет создана сильнейшая из структур в стране, о которой никто не будет догадываться. Которая просуществует до того самого дня, когда ты прочтёшь эти строки. Даже я ничего не знал о ней в бытность своей службы, хотя о чём-то таком и догадывался, чувствовал, да и слухи доходили.
После того как ты уснул, я перенёс тебя в потайную комнатку и почти до самого вечера был занят множеством дел. Ты наверняка очнулся лишь спустя немного времени после моего ухода. Спустившись вниз, в переход, я оставил взрывчатку, немного не доходя до середины. Бомба взорвалась там, в будущем, спустя лишь несколько минут, после того как я в последний раз перешёл через грань. С твоей стороны, наверное, лишь груда мусора: кирпич и обвалившаяся земля. С моей же, ровно посредине, коридор стал заканчиваться глухой кирпичной стеной. Наверное, именно так он и был создан изначально, пока кто-то очень мудрый ни установил в этом месте какой-то прибор. Что-то вроде невидимого, проницаемого зеркала, отражающего пространство со ступенью в семьдесят долгих лет.
До ухода я успел закончить все свои дела. Два раза бегал между прошлым и будущим. Я даже побывал на даче у твоих родителей. Я передал им портфель с бумагами на своё имущество, которое отныне принадлежит тебе.
Помнишь, как ты говорил, что это ты сохранил помещение магазинчика в неприкасаемости и сделал так, что он достался тебе в наследство? Ты ошибался. Всё это сделаю я.
Знаешь, я сильно завидую тебе. Ты увидишь то, ради чего мы работали и будем ещё долго и кропотливо трудиться. Ты увидишь плоды наших стараний.
Прощай, Саша. Не держи на меня зла. И дай бог, чтобы у меня всё получилось и то неизведанное, непонятное и непредсказуемое будущее стало прекрасным и для тебя, и для нашей Родины.
С новым 2023 годом! Езжай к своим – тебя уже заждались.
П.П.»
Скомкав письмо, Саша швырнул его на пол и вышел, не одеваясь, на улицу, не погасив свет и не закрыв дверей.
На дачу к родителям он добрался уже в двенадцатом часу.
Загнал машину, закрыл ворота и остановился, рассматривая горящие гирлянды на крыльце и на ёлке, которую по обыкновению нарядили на улице.
Последний час последнего года уходящей эпохи. Конец старого мира. Уничтожение… Как быстро станет всё меняться? Когда это начнётся? С чего?
Да не всё ли равно… В его, Сашиной жизни, не случится теперь самого главного. Того задуманного и желаемого. Лиза осталась навсегда там, в толчее уже давно ушедших лет.
Подойдя к дому, он остановился, глядя на светящееся окно с силуэтами родителей, выглядывающих его в темноте.
Заждались…
Он помахал рукой. Нужно быть весёлым, как обычно…
В небольшой комнате было жарко от горячей чугунной печи. На столе блестели пустым стеклом бокалы. Разложенная посуда и приборы ждали подступающего праздника.
– Ну вот, а ты переживала, – сказала Сашина мама, поправив занавеску и обернувшись. – Лизонька, иди встречай своего оболтуса. Ох получит он сейчас от нас с отцом, что скрывал тебя столько времени.
2018.
