Константин Гуляев
Песчаное небо
5. Тоннель
Цейса сидела перед пультом как на иголках, пытаясь хоть что-то разобрать в суетливом, завьюженном свисте электронных помех и посторонней свистопляске шумов. Экраны кибернетик выключила – Гасс сидел в своей каюте безвылазно, Грезота с Плухом она выгнала – а ей визуализация приема была ни к чему. Насколько она поняла, бот опустился в рассчитанной точке, и фатальных эксцессов там не произошло. Все остальное понять было невозможно – вездесущий грозовой фронт сводил на нет малейшую попытку передачи данных: какофония шумов и сбивчивые ошметки передач Малыша абсолютно не поддавались анализу. Радар – все, что ей оставалось использовать в полной мере, но с такой высоты и с таким количеством кремниевой взвеси в атмосфере… Цейса чувствовала себя поистине слепой. В дессмийской интерпретации этого понятия.
Она ощутила чье-то присутствие за спиной – и поспешно привела в порядок мысли. Это мог быть только Гасс – все остальные топали так, что она чувствовала их появление за парсек. Мокрый маячил где-то вдалеке, не приближаясь, и при желании можно было бы уловить его излишне фонящее смущение. То есть она настолько сконцентрировалась на приемнике, что не заметила, как кто-то вышел из своей каюты – вероятно, ей уже пора на отдых.
– Цейса… – осторожно проронил биолог. – Если ты не желаешь моего контакта, то могла бы включить экраны. Я ж волнуюсь.
Неприятное проникновение чужого разума на этот раз показалось кибернетику не таким мерзостным – биолог искренне переживал за приматов. Собравшаяся было вытолкать Гасса из рубки и из собственной головы, Цейса на сей раз постаралась сделать это предельно тактично:
– Гасс… ты даже не представляешь, как мне трудно в настоящий момент. Все мое внимание целиком задействовано на получении данных с поверхности – вернее, сущих их крох – я даже приматов из рубки удалила, чтоб они не мешали. Даже их молчаливое присутствие вносит дополнительные искажения в информационную неразбериху у этого проклятого куска суши. Давай, потом…
Реплика была, разумеется, мысленной – так что оскорбить остальных присутствующих на корабле Цейса не опасалась, даже если бы у них оказался абсолютный слух. Биолог смутился вконец, но все же нашел в себе силы продолжить:
– Усиление мыслепередачи… это и вправду возможно?
– Теоретически. У нас на планете изобретен и изредка используется усилитель опасности, и даже радости, так что принцип устройства мне понятен. И все же – мне сейчас и правда не до тебя.
– Цейса, это биологически невозможно.
Кибернетик почувствовала, как ее снисхождение стремительно испаряется, а ее саму захлестывает волна неконтролируемой злости, и она в один прыжок подскочила к Гассу вплотную. Однако касаться мокрого она даже в таком состоянии не собиралась, несмотря на все свои инстинкты. Исковерканная эволюция превратила дессмийцев в бленнофобов, хотя улитки когда-то прекрасно уживались с их далекими океанскими предками.
– Я сообщила тебе, что сама разберусь со всеми нюансами и обстоятельствами, улитка! – многоголосо заорала она на всю рубку. – Ползи отсюда вон, я сейчас занята! За-ня-та!!! Слизь планктонная…
Она метнулась обратно к пульту и снова судорожно попыталась разобрать, что происходит на планете. Но у нее ничего не вышло, и она в бессилии зашарила по пульту в поисках чего-то тяжелого – ярость требовала выхода. Гасс ощутимо вздохнул, и отправился восвояси. Вскоре дверь его каюты бесшумно затворилась, Цейса поняла это по характерному воздушному колебанию, едва заметному. Колебания отслеживала не кожа, а вживленные сенсоры.
Она постаралась успокоиться и снова вплотную занялась наблюдением за поверхностью Краптиса. Но желанное успокоение не спешило приходить ни в какую – мокрый довольно изощренно всколыхнул в ней давно зреющие сомнения. Но об этих сомнениях не стоило и думать! И уж тем более в пораженческом контексте рассеянности! Кибернетик подозревала, что спать она отправится – дай глубь через неделю, и это тоже вносило свою долю в совершенно ненужное сейчас раздражение и отчаяние.
Все будет хорошо! Вот на чем следовало бы сфокусироваться! Она – дессмийка, и этой поганой планете не по зубам ни ее технологии, ни разум. А уж тем более не по зубам Малыш с пассажирами… Главное им сейчас – уйти с поверхности, а там будет легче – она в это верила неколебимо.
Больше ей ничего и не оставалось.
* * *
Примерно через полчаса мы очутились в обширной пещере. Земные аналоги на нее походили крайне отдаленно – все тут было чужое, а может я совершенно не разбирался в спелеологии. Сам минерал стен, их чрезмерная гладкость, зеленоватый цвет, причудливая текстура на отекших сломах… Пол под небольшим слоем песка казался отполированным – песок, кстати, выглядел вполне обычным, только мелким. В пещере истончилась, просветлела сплошная стена пыли перед глазами – ветер лупил наружу, и был чист – я начал хоть что-то видеть. При взгляде на Малыша у меня сразу и очень сильно испортилось настроение. Раннее я ошибся, полагая, что никто ничего не сломал – две ноги киборга были оторваны: одна под корень, вторая примерно посередине. Третья, варварски истертая, не шевелилась и просто ползла за ним на манер хвоста. Остальные пять ног, вроде, функционировали исправно, судя по тому, что нас он умудрялся ни придушить, ни растерять. В голове зияла прореха, залитая какой-то металлизированной дрянью – раздрызганно и неровно. Тяжело пришлось нашему первопроходцу – не зря Цейса так огорчалась. Впрочем, «тяжело» – это было такое слово, которое пропитало каждую пядь Краптиса, включая и твердь, и воздух, и наши умы с телами. С умственной активностью, кстати, у киборга тоже что-то разладилось – Малыш иногда вздрагивал и невпопад сокращал некоторые из ног. Кроме того, он неловко оскальзывался, суетливо скребя по отполированному камню, как нашкодивший кот. Выглядело это не смешно, а удручающе. Кроме того, киборг выглядел слабым – тащил он нас с видимым усилием. Когда я посмотрел на донельзя обвешанных амуницией и припасами кверков, запоздало мелькнула мысль, что надо было бы связать отдельный тюк и тащить его… да хоть и втянуть на том же фале, прямо отсюда. Видимо, примерно о том же думали и кверки, так как злые они были до невозможности. А может багровые их лица свидетельствовали о многократно усиленных потугах – и то, и другое нам с капитаном следовало воспринимать с опаской.
Также скользя по гладкому, как каток, полу – ну не поворачивался у меня язык называть это безобразие землей – мы медленно продвигались все дальше вглубь пещеры, утопая в скудных барханах наносов. Малыш выполнял роль буксира, а мы – балласта. Наши тщетные потуги продвигаться самостоятельно выглядели жалко и нелепо. Чем дальше вглубь, тем сильнее сужалась пещера, и стены ее становились все более шершавыми. Пол – тоже, но я уже не особо отслеживал особенности. Перед глазами все плыло, кровь бухала в висках, да еще свист ветра казался все более оглушающим. Метров через сто, когда вокруг сильно стемнело, мы увидели, как сузившийся скальный ход постепенно заворачивает за угол. Поняв, какая тьма будет там, за поворотом, я в последний раз решил осмотреть стены, будто боясь, что больше их не увижу. И, убого перевалившись на спину, вскоре заметил что-то искусственное. Настолько искусственное, что крикнул «стоп» несколько громче, чем следовало.
Процессия остановилась, и все воззрились на меня. Все, кроме Малыша – тот осел и замер. Я захотел ткнуть в направлении стены рукой, не смог – и яростно боднул головой в нужную сторону. Все тоже перевернулись на спину, и стали разглядывать заинтересовавшую меня стену.
Граница стен и потолка отсутствовала, свод был совершенно покатым. И, наверное, ближе к стене, чем к потолку мы увидели на темном камне нечто постороннее. Рисунок. Или надпись… Малыш, подчиняясь приказу, осветил участок стены поярче, и мы в подробностях смогли разглядеть начертанное. Разглядывать там, в общем-то, было нечего – какая-то черная блямба, загогулина. Совершенно не возникало сомнений, что это не природный нарост или даже чуждое плоское существо – рисунок сильно истерся, и чем-то напоминал какой-то неведомый символ, или даже эмблему, будто тут водятся драконы. Черная, сильно неровная полоса загибалась подобием спирали, или эдакой стилизованной шестеркой, лежащей на боку. Некоторое время мы молча хлопали глазами, потом Фарч ехидно поинтересовался, точно ли кверки открыли эту планету? В общепринятых кверковских символах я разбирался неплохо, и эта загогулина совершенно на них не походила. Вообще ничем – это явно оставили не кверки. И, похоже, что очень давно. Это тоже было поразительно – рисунок, на манер татуировки, выглядел хоть и древним, но четким, несмотря на то, что поверхность истерлась довольно ощутимо – надпись имела толщину.
Малыш сгрудил нас кучей у стены, отсканировал рисунок, пару минут посидел в неподвижности и посеменил к выходу. Фарч проводил его задумчивым взглядом, насколько я разглядел этот взгляд в сильно сгустившихся сумерках.
– Снаружи связь… лучше? – услышал я в наушниках его голос.
Кверки не снизошли до ответа. Что-то они на этом Краптисе совершенно распоясались, Фарч – все-таки капитан. Нельзя так. Я со вздохом опять посмотрел на черное пятно. Оно не было похоже не на один межгалактический язык, хотя в символике всех известных чужих я разбирался не сильно. Если надпись оставили вероятные местные жители – тоже странно, что с такими продвинутыми технологиями работы с камнем они не используют поверхность своей планеты. Уж какой-нибудь форпост у входа могли бы поставить… Впрочем, какие тут, к черту, жители – вараны да змеи – больше тут никто бы не выжил.
Минут десять назад по моему телу начала растекаться слабость, и она все усиливалась. Сейчас, когда я подумал об этой слабости предметно, стало понятно: коктейль перестает действовать. Скоро мы опять превратимся в вялошевелящихся, обессиленных заморышей – надо бы поспешить. Но спешить абсолютно не хотелось, хотелось спать. И есть. Я закрыл глаза, и решил хоть как-то отдохнуть, раз уж у нас получился такой спонтанный привал. Но вскоре вернулся Малыш, бесстрастно доложил, что «сообщение передано неоднократно, связь отсутствует», снова обвил нас, каждого в районе груди, и мы отправились дальше.
Рывки Малыша мне очень быстро надоели – у нас что, нет другого способа передвижения? Мы все трое суток так и будем ползти на брюхе? Я попытался встать – не получилось. Сильный ветер вносил дополнительную нагрузку, это черт знает, что такое! Как жаль, что антиграв слишком громоздкий – это первейшая вещь в такой адовой обстановке, я бы лично выдрал его из корабля, дай мне кто такую возможность. Надо было сляпать хоть какие-нибудь тележки, санки… я был вне себя от своей беспомощности и злости.
Минут через десять после поворота Малыш включил свет – слабый и рассеянный. И пол, и стены совершенно потеряли свою природную полировку, ползти становилось все труднее. Появились бугристые грани, неудобно ложащиеся под тело. От постоянного гудения воздуха я начал глохнуть, дышал все тяжелее, по лицу опять потек пот, норовя стечь к глазам. Фарч, насколько я заметил, почти перестал шевелить конечностями, кверки тоже двигались не особо активно.
Наконец, похоже, даже Севи устала. Малыш утвердил нас у покатой стены и уселся сбоку, чем несколько перекрыл давящий из недр тоннеля воздушный поток. Кверки опять перекинулись несколькими непонятными фразами, затем Абвир объявил, что следует снова перейти на фильтры. Песок тут практически отсутствует, пояснил он, а кислород на всякий случай следует экономить.
Я обвел озадаченным взглядом нашу недвижимую компанию. Сказать-то боец это сказал, только сам он переключаться на фильтры не спешил – насколько я заметил. Или он переключился ранее?
Фарч зло скривился и переключил подачу воздуха в своем скафандре. Кверки смотрели на результаты этого действа внимательно, а я – озадаченно. Запоздало меня кольнул стыд – вообще-то капитан мог приказать перейти на местный воздух первому мне, как подчиненному – но он сделал это сам. В пику кверкам, по всей вероятности. Я, не дожидаясь каких-либо визуальных пагубных последствий у лаугха, тоже поспешно переключился на фильтры. Кверки восприняли это как должное, а Фарч лишь насмешливо на меня зыркнул. Сам он, к слову сказать, выглядел очень паршиво – насмешка придала его, вздувшемуся сизыми венами, изможденному лицу еще более страшное выражение. Он постарел, осунулся, и похоже, собирался вот-вот отдать концы. А его еще тут используют, как лабораторного мыша! Мне только сейчас пришло в голову, что первым за Малышом сидел капитан, затем я, дальше Абвир, и Севи – последняя. Это что, нынешний командный ранжир? Кто кого заслоняет от ветрюги? Если так, то меня оценивали больше, чем капитана. За навигаторские умения, надо полагать – черта-с-два они без меня долетят до Каоха: на прямой траектории им попросту не хватит топлива. А Фарч для кверков вполне являл собой разменную монету, пушечное мясо. И знал – или подозревал он об этом, похоже, с самого начала, еще на «Цветущем». То ли Гасс просветил, то ли и сам прекрасно изучил своих смотрящих, вдоль и поперек. Насквозь. Видимо, не первый раз они так высаживаются – я-то в основном отсиживался в рубке, и за потерпевшими по чужим планетам не бегал.
Я отвел взгляд и растерянно стал смотреть на противоположную стену. Ну да, градиент высших рас – это я уже слышал. Но лаугхи – высшая раса для нас, людей – так почему же капитан не обращается со мной так же, как кверки с ними же, каохцами? А может и обращаются, просто мне повезло с капитаном?
Я вздохнул и закрыл глаза. Чему быть – и катись оно все к черту. Может, это ранжир, а может, мое воспаленное самомнение, какая разница… Мы, люди – так или иначе влезли в межрасовые разборки, хоть нам еще расти и расти до их технологий, даже до лаугхских. Значит, будем расти.
Воздух, меж тем, запах озоном. Насколько позволяли мне это определить фильтры. Слабо, но что-то такое в нем чувствовалось. И он казался несколько спертым, а скорее, в нем попросту недоставало кислорода. Или тяжесть вносила свои коррективы… но дышать мы могли почти свободно. Я очень редко дышал воздухом чужих планет, и именно этот мне не понравился – мне вообще тут ничего не нравилось…
Кверки тоже переключились на фильтры, затем Севи достала свой медицинский кейс. Я тут же начал пожирать его глазами, вытянув шею – сдается мне, в тот момент я очень сильно смахивал на наркомана, учуявшего заветную дозу. Но Севи на меня даже не взглянула – вколола дозу себе и бойцу и снова закрыла кейс. Я остолбенел.
– Вколите хотя бы капитану, – не выдержал я. – Он ведь не дойдет.
– Не дойдет, значит, умрет, – снизошел до ответа Абвир.
Вероятно, он думал, что сообщил мне великую новость. Я исподлобья смотрел на него, а потом на то, как безмолвно поднимается Малыш, и Фарч валится на меня от возобновившегося воздушного пресса. Я уперся рукой в пол, лишь бы не завалиться на кверков, но киборг уже взял на себя все заботы о нашем равновесии.
– У них свой коктейль, – выдавил Фарч, опускаясь на колени и ложась в привычную позицию. – Нашей мало. Экономят.
А, действительно – расы-то разные. Гасс как-то объяснял мне нюансы реакций организма на тот или иной препарат у особей различных рас… М-да – своего запаса у кверков должно быть хоть отбавляй… а нам, значит, только для экстренных случаев. Как будто этот первый день – не экстренный.
Мы продолжили путь. Абвир попытался идти на ногах, но очень быстро передумал – воздушный поток создавал лишнюю нагрузку, и тратить силы на ее преодоление было неразумно. Пока мы ползли вперед – и вниз, я снова стал думать о какой-нибудь тележке. Ведь нетрудно было сообразить, что четыре колесика и подобие рамы не самая большая тяжесть… а мы бы сильно сэкономили силы и время. Или миниатюрная платформа антиграва… или хитрые санки, на худой конец… волокуши…
Тоннель окончательно сузился, завихлял. Ползли мы уже по двое в ряд – кверки перед киборгом, а мы – за ним. Вернее, не столько ползли сами, сколько помогали Малышу – он мягкими, но протяжными рывками перемещал нас всех разом почти на метр дистанции.
Наконец, киборг остановился, и опустился на брюхо. Кверки перекинулись парой фраз: Севи властно, а Абвир – не соглашаясь. Мы с Фарчем за этой сценой не следили, нам хватало и собственных проблем: мы не то, что ползти – лежать уже не могли. Видимо, врач это поняла, и пихнула локтем бойца. Тот достал из баула аккумулятор, и заменил его на извлеченный из киборга. Малыш погудев, загрузился – и устроил из своих щупалец подобие упругой лежанки, и всех нас туда водрузил, после чего довольно бойко посеменил дальше. На скольких ногах он там передвигался – я не видел, но прибить врачиху мне хотелось нестерпимо, и думать я мог только об этом. Вот, стервь клыкастая – оказывается, можно было ехать на Малыше с первой секунды! Из каких соображений мы волохались почти час – непонятно. Уроды…
Абвир, похоже, был со мной согласен – он продолжал что-то доказывать Севи, пока та, по-видимому, не посоветовала ему заткнутся.
– Снимайте перчатки, – велела она нам, искоса поглядывая на постепенно понижающийся, бегущий над нами потолок. На то, чтоб стянуть перчатку, у меня ушло полминуты, а у Фарча не получалось вовсе – он как в полузабытьи вяло шлепал одной ладонью по другой. Я помог.
Получив инъекцию, мы в бессилии откинулись на спину. Я отщелкнул стекло, чтоб ветер освежил мою багровую физиономию, мигом ощутил, как у меня неприятно заложило уши и тут же получил удар по зубам. Не от ветра, а от нашего заботливого бойца.
– Закрой. – Он зловеще навис надо мной. Текстура его шкуры, даже на морде, напоминала изюм, тускло белели огромные клыки. Я отстраненно подумал, что кожа у их предков когда-то была гладкой, а затем в силу неведомых факторов скукожилась… Меж тем, глаза кверка смотрели тупо и не мигая. Если мне и хотелось взбрыкнуть, то не в эту минуту – я захлопнул гермошлем и с ненавистью заглянул ему в глаза. При этом я с усилием сглатывал, чтоб прогнать звон в ушах, тут же до меня дошло, что это сильно смахивает на сдерживаемые рыдания, и сглатывать я прекратил.
– Еще раз что-то сделаешь без приказа – будешь ждать тут один, – посулил кверк. Глаза у него немного светились в темноте, или мне это так примерещилось. Я отвернулся, не в силах выносить его рожу. Меня всего трясло.
– Можете открыть, – ровно промолвила Севи. Я заскрежетал зубами – они взбесились что ли?! На корабле ведь были хоть и нелюдимыми, но беззлобными тварями! Грезот – вот кто всем надоел хуже горькой редьки, а эти? Какие аборигены их тут укусили, что они так измываются?!
Этого никто мне объяснять не собирался. То ли злость, то ли коктейль подействовали на меня, как глоток свежего воздуха, и я перевел дух. Уроды. Я скорее помру, чем открою стекло по их приказу…
– Спокойно, человек, – просипел полуоживший Фарч, словно Гасс, прочитавший мои мысли. – Выполняй приказы. И мы вернемся…
Я не ответил. Капитан и сам хорош – он тут, вроде, собирался кого-то ловить в одиночку? Драться, в случае необходимости? Даровать смерть или спасение… Клоун! Строит из себя командира…
Я что-то еще собирался измыслить в этом же ключе, но тут Малыш в очередной раз остановился и опустил нас вниз.
Тоннель раздваивался. Но не это привлекло мое внимание – около правого ответвления на стене чернел такой же знак – лежачая шестерка. Кверки переглянулись, и заговорили опять на своем метрономьем языке – механически и безжизненно. Мы с Фарчем тоже переглянулись. Он мне подмигнул.
Фарч. Капитан. Подмигнул. Своим снулым, обвисшим, полузакрытым глазом. Даже как-то обнадеживающе подмигнул… я открыл рот и уставился на него во все глаза. Но на уместную сейчас улыбку его не хватило. А жаль, я уже понадеялся…
Перед развилкой была небольшая ниша в стене – будто в аккурат под скамейку. Малыш нас туда бережно угнездил, и скрылся в левом ответвлении.
– Обед, – объявила Севи. Абвир полез в один из своих баулов. Кверки, и даже капитан открыли свои забрала. Я, помедлив, отщелкнул свое. Глупо лишь облизываться, когда другие собираются подкрепиться, а ты уже изрядно проголодался. Но я рано радовался, еды мы не дождались: Абвир выдал нам лишь по паре таблеток. Та-ак… это мой последний рейд на «Цветущем», с меня хватит.
Фарч отправил таблетки в рот, и двинул подбородком, веля мне последовать его примеру. Я угрюмо проглотил пилюли и полез за флягой. Надеюсь, пить мне не запрещено? Абвир недобро покосился на меня, но ничего не сказал. Благодетель…
– Не сердись, – снова просипел Фарч. – Они как машины. У них инструкция. Миссия. Чувств нет, лишь… необходимость. Ты привыкнешь.
Я промолчал. Обида все еще глушила меня, но вместе с тем сволочные кверки являли разительный контраст с донельзя очеловеченным капитаном. Ему было сейчас гораздо труднее, чем мне – но он еще находил силы поддерживать мое самоощущение, настрой. Гордость, в конце концов… Как плохо, оказывается, я их знал. Надо бы еще загнать сюда всех остальных – как они повели бы себя в той или иной ситуации? Меня это даже заинтересовало… Но совершенно случайно, первым я вспомнил о Грезоте – и прекратил свои вольные фантазии на эту тему. Реальность могла оказаться гораздо хуже моих предположений – или лучше, но экспериментировать мне что-то расхотелось. От добра, как говорится, добра можно и не дождаться.
Севи вколола коктейль себе и бойцу, и они снова начали вполголоса переговариваться. Я закрыл глаза и пытался подремать, и для этого злорадно отключил наушники. Потом, когда чуть не заснул, снова включил – оставят еще тут спящего, с них станется…
Из тоннеля вынырнул Малыш, и сообщил нам, что через восемь рехтов тоннель сужается, и ему там не пройти. Чему равняется рехт – нам, естественно не сообщили. Мы с капитаном по этому поводу не переглядывались, смотрели каждый в свою сторону, и ждали куда нас поведут и каким образом. Тушкой, чучелом, своим ходом или вприпрыжку – нас абсолютно не интересовало, помрем от натуги, так помрем. Альтернативы нам предлагать не собирались.
Малыш споро водрузил нас на свое упругое ложе, и опять посеменил вперед. Кверки, насколько я сумел заметить, рассматривали стены, искали чьи бы то ни было следы присутствия, звериные норы, а я, ничегошеньки не соображая, валялся в полной прострации. Я смертельно устал, и метафоричность этой фразы все менее мне казалась таковой.
Малыш останавливался пару раз, и снова шел вперед. Потом на меня снизошла мысль, что становится жарковато. Я немного пришел в себя, ощутил, что я опять весь мокрый – и отключил постоянный подогрев скафандра. Тут Малыш в очередной раз остановился и опустил нас вниз. Ход впереди мало того, что сужался – так еще и разветвлялся на пять рукавов. Эмблемы на стенах присутствовали, но еще нами не встреченные – лежачих шестерок среди них я не нашел – и вообще: это были не цифры, насколько я соображал в символах. Свет еле-еле высвечивал их – вероятно, Малышу приказали ярко не светить. Но, нет – Абвир еле выудил из баула тяжелый брусок, и снова поменял его на такой же, вынутый из корпуса Малыша. И киборг, загрузившись, стал светить ярче. Вот это уже серьезно. Видимо, Малыша так шандарахнуло молнией, что энергопотребление у него замкнуло вполне серьезно. Интересно, далеко ли нам еще идти? И сколько мы уже идем? Мне даже время на стекло было лень вывести… а главное – сколько еще у нас аккумуляторов? Тут я отследил, что мысли пляшут у меня, как у безумца, и решил вообще ни о чем не думать. Черт с ними, с отклонениями – главное дойти до конца, сохранив рассудок, остальное не важно…
Мы опять уселись рядком, а Малыш скрылся в правом ответвлении, оставив нас в полной темноте.
– Всем открыть стекло гермошлема, – раздался вдруг в наушниках тихий голос Севи. Сон с меня как рукой сняло. Что там такое?
Мы открыли стекла, и вслушались во мглу, стараясь что-то услышать в невнятном шуме ветра. Ветер, кстати, и правда гудел едва слышно, и давление его почти не ощущалось. Лишь темнота в полной мере заполонила пространство… темнота! – вдруг понял я. Кверки не любят темноту – может, они поэтому так оскотинились? Сами чувствуют себя неуютно, а на нас срываются…
Додумывать эту новую мысль я не стал – в одном из тоннелей явно кто-то двигался. И уж точно не Малыш – эти шлепки напоминали чьи-то мягкие, торопливые шаги. Абвир, судя по характерным звукам, достал оружие, и перекатился куда-то вперед. Перекатился! Почти бесшумно! Вот это коктейль, вот это я понимаю… и вообще, здорово он ориентируется в темноте – если бы я собрался кувыркнуться вперед, то вполне мог бы воткнуться головой в стену – где сейчас торчали эти неведомые стены, я понятия не имел…
Севи тоже зашевелилась на пределе слышимости, и снова затихла. Мы ждали, звуки приближались.
Из прохода появилось что-то живое, оно едва слышно то ли кряхтело, то ли порыкивало – но эхо усиливало малейший отзвук в разы. Рокочущие хрипы раздавались на высоте чуть меньше метра от пола – то есть зверюга была ростом с приличную собаку.
Севи включила фонарь. Перед нами стоял… уродливый ребенок. Или, вернее, карлик – для ребенка он выглядел больно страшно: вытянутая… морда – бугристая, словно слепленная из глины; слишком короткие ножки и чересчур длинные руки – это чудище явно не раз будет сниться мне в кошарах. Глаза у него отсутствовали, и среагировал он не на свет, а на щелчок – упал на четыре конечности, и собрался было дать деру в обратном направлении, но нож Абвира уже полоснул его по горлу.
Раздался скрежещущий, мерзкий звук. Полилась кровь – темно-красная, почти коричневая. «Карлик» захрипел, упал и затих. Тут же наша безэмоциональная Севи, тугой пружиной – очень тугой – подскочила к Абвиру, и засветила ему такую оплеуху, что тот отлетел к дальней стене. Мне показалось, что боец двадцать раз мог среагировать, отклониться – но остался покорно стоять, никак не защищаясь. Нежданное зрелище меня так порадовало, что я едва не застонал от наслаждения. Фарч тоже горлом издал странный звук, и я понадеялся, что это у него такой смех.
Ледяным тоном Севи высказала бойцу все, что сочла нужным – по кверкски, разумеется, – потом встала на колени перед карликом и перевернула его на спину, подсвечивая фонариком и внимательно осматривая. С ног до головы эту особь покрывала густая шерсть, ступни выглядели подобием копыт, а на руках я увидел недоразвитые пальцы.
Мы встретили разумное существо. Мало того, что оно предпочитало ходить на двух ногах, так под конец осмотра выяснилось, что копыта его легко снимаются – они оказались грубым подобием обуви. На ступнях у него шерсть не росла. Зато шею обрамлял какой-то широкий кожный воротник. Правда, шкура в просветах шерсти напоминала носорожью, а морда – лошадиную, но то, что в этой маленькой голове присутствовал разум, я был убежден. С другой стороны – знаки у дверей такими пальцами, как у него, начертать невозможно – это тоже всем было понятно.
Между тем, исследования врача через минуту мне стали неприятны. Она давила пальцами на те места, где у других животных наличествуют глаза, попыталась оторвать шейное обрамление, царапала ножом его шкуру, ступни, десны, вырвала недоразвитый коготь, попробовала вырвать клок шерсти, простучала череп, полезла исследовать шейный порез изнутри, затем полоснула где-то ниже, стала выискивать в шерсти разные физиологические подробности… я отвернулся. Будь ее воля – так освежевала бы его прямо здесь…, впрочем, еще не вечер.
Послышалось характерное приближение Малыша. Севи загодя предупредила его, чтоб он не наступил в кровавую лужу, велела опять нас поднять и унести назад по тоннелю. Киборг подчинился, и спустя минут пятнадцать, мы были уже далеко. Труп мы взяли с собой. По пути Малыш отчитался о разведанном тоннеле, но, судя по отсутствию реакции у кверков – они даже не переспрашивали – ничего интересного там не нашлось. Выгрузив нас в некой точке мглистого пространства, Малыш понес труп к выходу. После того, как затихли его шаги, в темноте раздался голос Севи:
– Мы собрали кое-какой предварительный материал, и теперь я хочу послушать что думаете об этом вы, капитан и навигатор.
– Планета обитаема, – помедлив, с трудом выдохнул Фарч. – Но непонятно насколько.
– Да, защищая нас, боец несколько погорячился. Но разговор с местными жителями мы отложим, пока я хочу услышать ваши предварительные выводы.
– Трудно говорить, – но это и так всем слышалось прекрасно. Фарч говорил настолько неразборчиво, что приходилось внимательно вслушиваться в его речь.
– Терпи. У меня осталось еще по три ваших дозы, а завтра вам должно стать еще хуже.
Прекрасно. На обратный путь нас явно не хватит… чертова планета.
– Сбежал не лаугх, – продолжал капитан. – Он бы не прошел, и не выжил. Это кверк. Я понял это… на их корабле.
Несколько секунд Севи молчала.
– Допустим. Дальше.
– У карликов есть… хозяева.
– Тоже вполне вероятно. Кверки?
– Нет. Чужие.
– Еще что-то?
– Можем не успеть. Найти…
– Понятно. Теперь, человек. Что думаешь ты?
– У меня есть имя, кверки. – огрызнулся я.
– Не дерзи… – задумчиво обронил Абвир, но меня уже понесло: – А кроме того, у меня есть капитан. И разговаривать я буду только с ним.
От прилива адреналина у меня появилась одышка, и в груди опять закололо. Я потер ее кулаком – морщась, и мысленно проклиная всю эту авантюру.
– Капитан, ты готов выслушать подчиненного?
– Готов… – голос Фарча становился все тише с каждой репликой. Я смутился и прекратил выпендриваться, все равно этих кверков не прошибить…
– Хорошо, я буду говорить с тобой… У меня есть версия, но она настолько глупая, что ее лучше и не высказывать.
– Любая вероятность имеет право на существование. Говори.
Я цокнул языком. Ну как об этом можно говорить всерьез?..
– Я расскажу, но вам может не понравиться. В смысле, вам, как расе кверков… – я сделал паузу, но не дождался протеста и продолжил: – у нас на планете есть… легенды. Сказки.
Говоря, я понял интересную закономерность: чем громче я говорю, тем мне больнее. И я начал говорить тихо, как капитан.
– Так вот. Одна из древних сказок разрослась в целую отрасль виртуального искусства: книги, фильмы, игры… В этих сказочных… мирах четыре главенствующие расы. Одни сказочные существа живут там на огромных деревьях…
– Правда? – удивился Фарч, несколько громче, чем обычно.
– Правда. Но они на вас не похожи совершенно. Вторая раса – злобные, глупые твари, один другого страшнее. У них, как правило, изо рта торчат клыки…
Я вздрогнул, так как почувствовал дыхание Абвира в сантиметре от моего лица.
