Константин Волкичевский
Мозгоправ
Михаил осоловело перевёл взгляд на картину, затем – на мозгоправа. В его голове зазвонил тонкий колокольчик, от надрывных трелей которого грозились треснуть размежёвывавшие его мозг стеклянные перегородки самоотрицания.
– Ну да, водится грешок… Жизнь помотала, понимаете? Жена ушла. Занырнул, аж руки дрожат. Мне бы слезть, и…
– Ох, я вас умоляю, – выпустив змеящееся облако дыма, терапевт выгнул бровь и чётко, медленно произнёс без единой толики сочувствия, – треморы – одно дело, но и дураку понятно, что вы начали пить до того, как впервые подняли руку на жену.
– Да что вы себе?.. – Михаил поперхнулся, переваривая услышанное. От зуда в руке не осталось и следа, когда его сменили жар и нестерпимая боль. На пальце будто сомкнулись раскалённые клещи, прожигая кожу и оставляя вокруг фаланги обугленную ленту-клеймо.
– Что я себе? Что вы себе, Михаил! Вы должны были оказаться здесь ещё полгода назад! Неужто у вас в голове ничего не щёлкнуло, когда Елене накладывали швы, а с вашей руки срезали искорёженный лоскут обручального кольца?
Михаил поднялся на ватных ногах, едва услышал своё имя, и неверными, поспешными шагами направился к выходу. Левая рука неуклюже, непривычно схватилась за ручку – дверь была заперта снаружи. Когда он ошалело обернулся на голос мозгоправа, тот оказался в полуметре от него.
– Вместе с кольцом в вас до кости должна была врезаться одна-единственная здравая мысль – “мне нужна помощь”! “Сейчас я – обуза для всех, кому дорог”! Но вы закрыли на это глаза! И заливаете их! Возьмитесь за ум, Михаил. Или я возьмусь за него сам.
Сверлящий взгляд бесчеловечных глаз впился в недра сознания Михаила, и в бездонных чёрных зрачках он увидел жалкое, сирое, трепещущее отражение того человека, которым когда-то был. Рука Михаила безвольно выронила пальто, пальцы изогнулись шарнирными кукольными конечностями, каждая из костяшек щёлкнула в суставе. Всю его кисть от запястья до кончиков пальцев словно обернули тугими кольцами тонкой проволоки – кожу будто срезали тонкими полосками, и мучительную боль, казалось, можно было унять, лишь размазав её по надменному лицу терапевта.
Михаил разинул рот в истошном крике ярости, глаза его чуть не вылезли из орбит. Он замахнулся раньше, чем взвыл, но взвыть не успел. Едва на изрезанное морщинами каменное лицо мозгоправа упали первые брызги слюны, тот легко коснулся занесённого кулака тлеющим кончиком сигары.
Раздался жидкий хлопок – и по всему офису мелкой моросью разлетелись бордовые брызги. В воздухе на мгновение завис жидкий алый столб в форме человека, после чего гравитация взяла своё, и литры крови бессильно хлынули на пол вместе с хлюпающим шорохом опустевшей одежды. Внутри пузыря-Михаила не оказалось ни органов, ни костей – за исключением блекло-серого, раздражённого и покрытого синяками мозга.
