Константин Владиславович Рыжов
Звезда Маир
Отрывистые речи карлика стали походить на бред. «Наверно, он сумасшедший!» – со страхом подумала девочка.
– Поймите, – прошептала она, – я хочу только одного: что бы мама выздоровела. Она не должна умереть!
– Глупое дитя! Что ты знаешь о смерти! – зло отозвался карлик. – Она открывает порой такие чудеса, о каких в этом жалком мире можно только мечтать. Но не для всех и не всегда! Тут ты права. Аирб безмерен! Встречаются и там такие, с позволения сказать, местечки, в какие меня не заманишь никакими коврижками. Боюсь, твоя дорогая мамочка как раз и угодила в одно из них.
– Зачем вы меня пугает! – со слезами в голосе произнесла Анжелика. – Мы с мамой ничего плохого вам не сделали. Помогите, если можете. А если не можете, то уходите.
– Помочь? – старик наклонил голову. – Помогать тебе я не собираюсь. Но если хочешь увидеть маму, пока она еще похожа на саму себя, я могу это устроить. Ведь ты хочешь этого?
– Да! – отвечала девочка чуть дрогнувшим голосом.
– Так-то лучше, – сказал незнакомец и шагнул ей навстречу.
Внезапно лицо его исказилось, словно по нему пробежала судорога… И в то же мгновение Анжелика ясно осознала, что странный предмет их разговора – порча, колдовство, похищение души и смерть – не просто слова, что происходящее на самом деле вышло за рамки реальности и что они с мамой неведомым образом оказались втянутыми в высшей степени необычную и по-настоящему жуткую историю. Ей сделалось очень страшно. Развернувшись на каблуках, девочка бросилась прочь от таинственного старика. Она пробежала до конца моста, свернула в боковую улицу и бежала, не останавливаясь, еще два квартала, пока не выбилась из сил. Только тогда она решилась оглянуться и с облегчением обнаружила, что ее никто не преследует…
5. Зеркало и кукла
«Пора возвращаться», – подумала Анжелика. Дома ее ждало страшное одиночество, но это было единственное место, где можно отдохнуть и собраться с мыслями.
Девочка побрела прочь от реки. В самом начале улицы один подле другого стояли три больших особняка. Обнесенные высокими кирпичными стенами, увешанные кондиционерами и тарелками спутникового телевидения, они старательно демонстрировали сытое, умеренное благополучие. Но чем дальше от центра, тем проще становился облик домов. Старые хрущевки сменила череда типовых бревенчатых двухэтажек с маленькими подслеповатыми окнами. Утих шум, доносившийся со стороны шоссе. Анжелику обступила тревожная тишина. Редкие тусклые фонари не могли разогнать вязкой темноты. Уползая с мостовой и тротуаров, она зримо сгущалась за углами домов, в узких, словно щели переулках.
Впрочем, мрак только в первые мгновения казался непроглядным. Достаточно было остановиться на перекрестке и пристально вглядеться вдаль, как из темноты начинали проступать массивы строений, уходящие вдаль заборы и расплывчатые кроны деревьев. Серебрилась мокрая бетонка, отсвечивали отраженным светом лужи… Все это Анжелика видела и прежде сотни, а то и тысячи раз. Но сегодня все показалось ей иным, не таким как всегда, словно из-за привычного облика предметов внезапно выглянуло что-то чужое, прежде ей неведомое…
Добравшись до следующего перекрестка, она обнаружила, что дальний конец переулка утонул в густой молочно-белой мгле. Это со стороны реки надвигалась на город волна сырого и липкого тумана. Быстро затопляя пустые чаши дворов и длинные щели проулков, она оставляла за собой одни только угловатые крыши, пока идущий следом высокий гребень не захлестывал их окончательно. Словно поглощаемые бездонной пучиной, черные остовы домов один за другим бесшумно исчезали в водовороте белесой мути.
Анжелика ускорила шаги, с тревогой наблюдая за тем, как плотная стена тумана медленно, но неуклонно приближается к дороге. На углу Цветочной улицы они оказались одновременно. В свете фонаря отчетливо были видны только два ближайших дома с куском забора между ними. Третий дом, уже окутанный сизой дымкой, едва проступал из темноты, а вся нижняя часть улицы просто перестала существовать. Анжелике представилась вдруг страшная картина: огромное бестелесное чудовище тихо наползает на город, проглатывая дом за домом, улицу за улицей, район за районом… Но самое ужасное было даже не это, а то, что люди, не обращая внимания на происходящее, продолжали равнодушно заниматься своими делами. «Они не знают, – подумала девочка, – что туман всего лишь видимость. Страшен не он сам, а тот неведомый НЕКТО, кто скрывается за ним…»
«А может так и должно быть? – продолжала размышлять она. – Жители ни о чем не беспокоятся, потому, что в действительности им ничего не грозит. Во всем этом скопище людей, машин и домов НЕКТО на самом деле ищет только меня одну». Именно она должна стать его добычей. И пусть он даже слеп и глух, это ужасный, неведомый НЕКТО, однако он сразу почувствует, едва только она окажется в его власти… Словно парализованная чужой волей Анжелика застыла на месте, не в силах отвести взгляд от подступавшего к ней тумана. В какой-то момент ей показалось, что она различает два огромных паучьих глаза, обшаривающих пространство над ее головой… Но тут девочка вспомнила маму, и наваждение медленно отступило… «Спокойно, – прошептала Анжелика, – это всего лишь два фонаря, которые светят сквозь туман… Что за вздор лезет сегодня мне в голову? Ведь еще совсем не поздно. До моего дома рукой подать, а я трушу, как будто оказалась ночью совсем одна посреди незнакомого города». Она повернулась спиной к туману и быстро, не оглядываясь, зашагала к своему дому. Тот и в самом деле находился неподалеку. На всем пути девочку не покидало ощущение, что ее буравит из темноты чей-то злобный взгляд и что она слышит за спиной тихий звук шаркающих шагов. Ее так и подмывало обернуться, но она не поддалась искушению, опасаясь вновь оказаться во власти страха…Туманные струи догнали Анжелику возле самого дома. Но они успели только лизнуть ее спину. Она быстро проскользнула за дверь парадного, стремительно пробежала вверх по лестнице, сунула ключ в скважину замка, повернула его, юркнула в приоткрывшуюся дверь и тотчас захлопнула ее…
В квартире было темно и тихо. Разбросанные вещи, распахнутые шкафы и сдвинутые с привычных мест стулья живо напомнили девочке о трагическом происшествии, положившем конец ее дню рождения. На полу кухни валялся мамин фартук и полотенце. В мойке была свалена грязная посуда. Первым делом Анжелика обошла все комнаты, всюду включила свет и тщательно задернула шторы, так чтобы с улицы нельзя было увидеть даже кусочка ее квартиры. Потом она закрыла оба дверных замка. Теперь НЕКТО, кем бы он ни был, не сможет до нее добраться. Эта мысль успокоила девочку, и она сразу почувствовала сильный голод. Анжелика поставила на газовую плиту чайник и полезла в холодильник за остатками торта. В это время резко зазвонил телефон. Она сняла трубку и услышала в ней знакомый, чуть взволнованный голос соседки.
– Я уже несколько раз звонила тебе, Анжелочка, – сообщила та. – Но ты не отвечала.
– Все в порядке, Галина Николаевна, – сказала девочка. – Просто я гуляла. Сейчас поужинаю и лягу спать.
– А может, придешь ночевать ко мне?
– Спасибо, но я переночую у себя, – твердо отвечала она.
Галина Николаевна помолчала, обдумывая ее слова, но решила не настаивать.
– Хорошо, Анжелочка, – сказала она. – Я буду дома до завтрашнего вечера. Звони мне, если что-нибудь тебе понадобиться.
Анжелика поблагодарила ее, пожелала спокойной ночи и положила трубку. Потом она налила воды в заварочный чайник, всполоснула его, выплеснула на ситечко рыхлую массу сырых чайных листьев – остатки утренней заварки, засыпала из жестяной банки новую порцию чая и залила ее кипятком. Минуты через три вода за стеклом потемнела и приобрела краснокирпичный оттенок. По кухне распространился тонкий аромат мяты и бергамота. Анжелика перелила чай в чашку и подвинула к себе торт. Она доедала второй кусок, когда вновь раздался телефонный звонок.
– Да? – спросила она, подняв трубку.
Ответа не последовало.
– Говорите, Галина Николаевна, я вас слушаю, – повторила Анжелика и в то же мгновение поняла, что это звонит не соседка.
Абонент на другом конце провода продолжал хранить молчание. Слышно было только частое, чуть сипловатое дыхание. Потом кто-то противно хихикнул, и связь резко оборвалась, словно перерезали кабель. Девочка медленно положила замолчавшую трубку обратно на рычаг. Ей стало не по себе. Прежние страхи с новой силой всколыхнулись в душе, и чтобы отогнать их, Анжелика громко проговорила: «Кого тебе бояться, глупенькая? Ты дома, и кроме тебя больше никого нет!» Увы, голос прозвучал совсем не так твердо и спокойно, как хотелось бы. И почему она так уверенна, что здесь действительно никого нет? Девочка с опаской выглянула в прихожую, проверила, не спрятался ли кто за висевшими на вешалке мамиными пальто, и прошла в свою комнату. Тут также на первый взгляд не оказалось ничего, что могло бы внушать опасения.
Анжелика распахнула дверцу шифоньера, внимательно осмотрела его изнутри, затем, уже отчасти успокоившись, встала на колени и заглянула под кровать… Но то, что он там увидела, заставило ее сердце вновь отчаянно забиться: на полу среди вороха рваных платьев валялась ее Ляля, вернее то, что от нее осталось. Бедняжка! Можно подумать, что за время отсутствия хозяйки, она побывала в руках какого-то злобного хулигана. Руки и ноги были безжалостно оторваны от туловища, а что до головы, то ее просто отхватили ножом – срез на шее был ровным и гладким…
Анжелика села на пол рядом с кроватью и задумалась. Кто, кто мог сотворить такое с ее любимицей? Она постаралась вспомнить, когда в последний раз видела куклу. В ту минуту, когда раздались крики Подповетной, Ляля была у Колмогоровой. Анжелика хорошо это помнила. И потом, когда все бросились на кухню, Колмогорова задержалась на одну или две минуты. В общем, у нее было достаточно времени, чтобы сломать игрушку. Но зачем, почему? Анжелика представила себе тихую молчаливую Колмогорову, которая со злобной усмешкой в неистовстве рвет Лялино платье, яростно выкручивает кукле руки и ноги, а потом просто вырывает их с мясом… Вышло страшно, дико и совершенно неправдоподобно. Но ничего иного Анжелика придумать не могла. Внезапно она вспомнила о Готи и быстро оглядела комнату. Черная кукла оказалась там, где она меньше всего ожидала ее увидеть: сидела на стуле рядом с зеркалом, причем руки ее были отведены немного назад, а голова, напротив, наклонена вперед. Длинная челка закрывала лоб, и от этого взгляд ее огромных серо-голубых глаз казался особенно выразительным. Анжелика прочла в нем усмешку и надменный вызов одновременно. Это выражение неприятно поразило девочку. Но главное было даже не это. На стуле позади куклы Анжелика увидела острый кухонный нож, которым мама обычно разделывала мясо. Как он оказался здесь, она не могла объяснить. Однако девочка ни мгновения не сомневалась: именно этим ножом кто-то неизвестный отрезал ее Ляле голову.
Все происшедшее выглядело настолько странно, что Анжелика растерялась. В то мгновение, когда поднялся шум на кухне, Готи находилась у нее на руках. Убегая из комнаты, она бросила куклу на полу. Кто усадил ее потом на стул, кто придал ее телу положение, в котором она оказалась сейчас? И главное, кто подкинул Готи нож? Разобраться во всем этом девочка не могла, но она не сомневалась, что цель у неизвестного злоумышленника была одна – напугать ее! И он, похоже, достиг желаемого. Анжелика почувствовала себя маленькой мышкой, с которой затеяла игру огромная черная кошка. До поры до времени хищница давала ей возможность бегать на свободе, но только потому, что не сомневалась: добыча никуда от нее не ускользнет…
Анжелика сняла куклу со стула, сунула ее в ящик и завалила сверху другими игрушками. Потом она переоделась в домашнее платье, зажгла ночник на столе, выключила люстру, разобрала постель и легла в нее, не раздеваясь…
Тишина, обступившая ее со всех сторон, как обычно, была полна тревожных шорохов и скрытого движения. Вот из-за стены раздалось невнятное бормотание. Потом что-то прошуршало по полу в коридоре. Анжелика напрягла слух, однако ничего не услышала. Ничего, кроме звенящей тишины… «Никого здесь нет!» – сказала она себе и закрыла глаза. В эту минуту ей совсем не хотелось спать, но оказалось, что дрема уже давно таилась где-то поблизости. Едва уставшее тело расслабилось под одеялом, она, словно котенок, прыгнула ей на грудь и свернулась клубочком. Вновь послышалось тихое, баюкающее бормотанье. Анжелика сама не заметила, как соскользнула в мягкие объятия сна…
Проснулась она далеко за полночь, неожиданно, словно от толчка; села в кровати и огляделась. Ночная темень заполняла комнату, и слабый свет ночника с трудом пробивался сквозь нее. Однако, взглянув на зеркало, Анжелика с удивлением обнаружила, что легко может рассмотреть в нем всю окружающую обстановку. Даже скрытые от глаз предметы, отражаясь в зеркале, становились четкими и ясно различимыми. Никогда прежде Анжелике не приходилось наблюдать чего-либо подобного. «Можно подумать, – сказала она себе, – будто я вижу в зеркале не свою комнату, а какую-то другую». Так оно, наверно, и было на самом деле. И там, в этой отраженной комнате, творилось что-то не совсем обычное. В ящике с игрушками, который стоял у самой стены, девочка заметила какое-то шевеление. Поначалу ничего нельзя было разобрать. Потом над краем медленно поднялось маленькое бледное личико. Это была кукла!
Анжелика быстро повернула голову в сторону ящика и несколько секунд тщетно старалась проникнуть взглядом сквозь густую тень, отбрасываемую столом. Толку от этого вышло мало. Тогда она вновь обратила свой взор к зеркалу. Черная «готка» уже спустилась на пол. Несколько секунд она стояла неподвижно, потом переступила с ноги на ногу и сделала неуверенный шаг по направлению к кровати. Двигалась она не как живой человек, а как автомат с бесчувственным лицом, сильно раскачиваясь на негнущихся ногах и нелепо размахивая руками. Анжелика бросила быстрый взгляд на освещенную часть пола перед ящиком – никакой куклы там не было. «Бред какой-то!» – подумала она и почувствовала, что ее сердце наполняется ужасом. Девочка опять посмотрела в зеркало. Готи находилась уже рядом с кроватью и, поднявшись на цыпочки, старалась дотянуться до ее ступни! Анжелика поспешно подобрала ноги и прижалась спиной к стене. Она смотрела во все глаза и отчетливо осознавала, что перед кроватью никого нет. Но та Готи, что отражалась в зеркале, продолжала подбираться к ее ноге. Вот она ухватилась рукой за простыню, подтянулась и ловко перебросила тело на матрас. «Кукла здесь, передо мной! – в смятении подумала Анжелика. – Почему же я ее не вижу?» Она протянула вперед руку. В это мгновение Готи в зеркале наклонилась и извлекла что-то из своей одежды. Что-то тонкое и блестящее. «Булавка!» – догадалась Анжелика и в то же мгновение почувствовала укол в запястье…
Боли она не ощутила. Только плечо мгновенно одеревенело, а рука повисла, как плеть. Анжелика хотела закричать, но язык отказался ее слушаться. Голова закружилась, все поплыло перед глазами…
В следующее мгновение девочку со всех сторон обступила плотная, слабо колышущаяся чернота, которая то с мерным рокотом накатывалась на нее, то отступала прочь. Провалы делались все длиннее и длиннее. Анжелике показалось, что ее засасывает бездонная пропасть, в которой нет ни мыслей, ни чувств, ни страхов, ни воспоминаний – ничего, кроме вечного и бесконечного безмолвия. Какое-то время она сопротивлялась. Потом силы оставили ее. Темная тишина расступилась, пропуская Анжелику в свои сокровенные глубины, а потом медленно сомкнулась над ней…
6. Дьявольская трапеза
Шофер включил сирену, и «скорая» помчалась по городским улицам. Медсестра в синей куртке наклонилась над носилками.
– Ну, как вы? – участливо спросила она.
– Плохо, – с трудом выговорила мама.
Она прикрыла глаза, и… провалилась во мрак беспамятства. Вокруг опять закружились гнусные призраки со страшными, кривившимися в ухмылках лицами. Последнее, что задержалось в ее угасающем сознании, было ощущение головокружительного полета сквозь бесконечный темный коридор…
Когда мама вновь пришла в себя, она обнаружила, что лежит на столе в тесной комнатке, стены которой были оклеены старыми газетами. С облупившегося потолка на проводе свешивалась голая электрическая лампочка. В ее тусклом свете мама увидела над собой серые, как пепел, лица двоих мужчин, облаченных в черную униформу. Оба смотрели на нее холодными, немигающими глазами.
– Где я? – спросила она.
Незнакомцы не удостоили ее ответом.
Повернувшись, они молча вышли из комнаты. Мама полежала немного, потом медленно приподнялась, уселась на краешек стола и опустила ноги на плитки кафельного пола. Место, где она очутилась, не понравилось ей с первого взгляда. Начать с того, что оно совсем не походило на больничную палату. Здесь было грязно, душно и неуютно. Маленькое окошко, густо замазанное темно-зеленой краской, не пропускало света.
Мама подошла к стене и стала рассматривать расклеенные газеты. К немалому удивлению, она не смогла прочитать в них ни единого слова. Хотя буквы в большинстве своем были русскими, они никак не желали складываться в осмысленные фразы. То и дело глаз натыкался на режущие слух сочетания, вроде «дыр щер тдык». Между колонками текста изредка попадались фотографии: на них были запечатлены руины зданий, груды мусора, остатки разбитых машин… «Наверно, это какие-то таджикские газеты», – подумала мама. Она подошла к двери и повернула ручку замка. Дверь открылась. Мама вышла в коридор, такой же темный, грязный и пустой, как ее комната. В оба конца уходили бесконечные вереницы одинаковых дверей, выкрашенных в серо-болотный цвет.
Мама постояла, недоумевая, что ей теперь делать и к кому обратиться за разъяснениями. Задерживаться тут ей не хотелось. К тому же чувствовала она себя не в пример лучше прежнего – все болезненные ощущения прошли без следа. Но если бы даже это было не так, лечить ее, похоже, никто не собирался. После минутного размышления мама решила, что ей лучше вернуться домой, к дочери. Она пошла по коридору, минут через пять добралась до пустого вестибюля, отворила тяжелую, железную дверь, вышла на улицу и… замерла, пораженная совершившейся за время ее беспамятства переменой.
Над головой нависало черно-фиолетовое беззвездное небо, по которому быстро плыли яркие, серебристые облака. Исходивший от них свет придавал обычному на первый взгляд пейзажу фантастический и совершенно неземной облик. Под чистым безоблачным небом быстро сгущалась ночная тьма; редкие облака рождали бледные сумерки; а под сплошной облачной пеленой делалось светло, словно в пасмурный осенний полдень. Казалось, что день и ночь, забыв извечный порядок, упорно борются тут за каждый пятачок земли. В причудливом, постоянно менявшемся свете предметы то обретали четкие контуры, то начинали таять и быстро растворялись во мраке. Впереди, метрах в десяти вздымался высокий бетонный забор. За забором росло несколько чахлых деревьев. Далее виднелся край широкого луга, через который тянулись к заброшенному карьеру глубокие и безобразные, словно шрамы, колеи. Карьер был завален всяким хламом и, очевидно, давно использовался как помойка. За ним, далеко на горизонте темнели какие-то строения, но рассмотреть что-либо на таком расстоянии не представлялось возможным.
Куда же она попала? Маме пришлось покопаться в своей памяти, прежде чем она смогла ответить на этот вопрос. Давным-давно, еще во время школьных каникул, она месяца полтора проработала на городском химическом комбинате. С тех пор она его ни разу не посещала, однако по некоторым признакам поняла, что находится теперь на его территории. Но как она здесь очутилась? Почему врачи «скорой», вместо того чтобы доставить больную в реанимацию, привезли ее сюда и оставили одну в странном здании, похожем на тюрьму или на морг? Ответов на эти вопросы не было. Мама спустилась с крыльца и, завернув за угол, вышла на широкую улицу. Туманная дымка и длинные гирлянды мутно-синих, словно плавающих над землей, фонарей делали ее похожей на бесконечный подводный тоннель. В прежние годы на комбинате работало несколько тысяч человек, наполнявших его беспрерывным движением. Словно огромное живое существо он гудел и ворочался, погружаясь ночью в море огней, а днем выдыхая в небо густые грязно-желтые облака дыма. Но два десятка лет назад все изменилось: производство развалилось, рабочие уволились, и теперь комбинат походил на фантастический мертвый город. Взору открывались мрачные остовы цехов с замшелыми крышами и темными провалами окон. Вдоль стен в грязи, вперемежку с мусором валялись груды старых, проржавевших бочек. Струи жидкого мертвенно-бледного света заливали фасады заброшенных зданий, стекали с плотных, глянцевых листьев деревьев и разбегались яркими бликами по влажному растрескавшемуся асфальту. Не только облака, но и многие другие предметы этого сумеречного мира излучали слабое свечение. Серебрились серые кирпичные стены. Слабо, словно гнилушки на болоте, фосфоресцировали ветки деревьев. Тускло мерцала сама почва (исходившее от нее свечение было чуть красноватым, и от этого казалось, что земля пропитана кровью).
Откуда-то издалека до мамы долетели звуки бравурного марша. Не поворачивая головы и даже не глядя в ее сторону, мимо проходили странно одетые люди. Римские тоги непостижимым образом соседствовали на них с пиджаками, персидские тиары – с котелками и широкополыми шляпами. На одних женщинах были длинные декольтированные платья, на других – средневековые воронкообразные юбки, на третьих – потертые, дырявые джинсы. Смешение стилей и эпох наводило на мысль о маскараде, но никто не прятал лицо под маской, и ничто не намекало на веселье и танцы.
Мама пошла вслед за остальными. Ее не оставляло ощущение, что она спит и видит дурной сон. Все, начиная с темного и плотного, как свод пещеры, неба, и кончая нарочито-серьезными, сомнамбулическими лицами местных обитателей, представлялось ей нелепым, гротескным кошмаром. Вскоре улица вывела маму к заполненному толпой скверу. Прежде здесь находился двухэтажный заводской клуб. Теперь на его месте возвышалось совершенно неописуемое здание, не имевшее в себе ни одной прямой линии. Во вздыбившихся, словно от взрыва, черных мраморных стенах зияли рваные провалы окон, башни были увенчаны головами фантастических чудовищ, а изгибающиеся в разных направлениях колонны напоминали черных змей. Угловатый, похожий на оскалившуюся пасть вход находился на уровне третьего этажа, и к нему вела крутая лестница. На ее ступенях, в несколько рядов стояли оркестранты (в большинстве своем это были барабанщики, волынщики, литаврщики и трубачи), изливавшие на толпу каскады оглушительных звуков. В их номерах мама изредка улавливала мотивы известных маршей, но в большинстве своем исполнявшиеся произведения были ей незнакомы. Порой оркестр начинал выдавать такое, что и музыкой нельзя назвать – над сквером разносились завывания труб, оглушительно звенели литавры, сипло пищали волынки, гудели барабаны. Однако постепенно из этой разрывающей уши какофонии выстраивались резкие, энергичные мелодии, завораживающие своим ритмом.
Мама помнила, что раньше в сквере стоял памятник Ленину. Но в эту странную ночь все, конечно же, выглядело иначе. Подымаясь на цыпочки, мама, хотя и не сразу, смогла рассмотреть новую скульптуру, высившуюся на месте старой. Образцом для нее послужил хорошо известный сюжет – всадник верхом на коне, с той, однако, разницей, что место живого коня здесь занял огромный конский скелет широко распахнувший уродливые перепончатые крылья. Морда этого чудовищного монстра заканчивалась клювообразной пастью с длинными острыми клыками. Что до всадника, то он показался маме маленьким и жалким. Это был хрупкий мальчик с непропорционально большой, совершенно лысой головой. В руках он сжимал длинное копье…
Музыка внезапно оборвалась, и над сквером повисла гробовая тишина. Воздух потемнел, сделавшись в то же время гораздо прозрачнее. Тени сгустились, но границы между предметами обрели большую контрастность. Мрак одновременно сконцентрировался и просветлел. Никогда прежде маме не приходилось наблюдать подобных световых эффектов. Она подняла глаза и увидела, как из-за горизонта быстро выкатывается огромное черное солнце. Длинные, гибкие протуберанцы придавали ему сходство с хищной каракатицей, распустившей вокруг себя щупальца. Неистовый вопль толпы приветствовал восход черного светила. Если судить по выражениям лиц, многие из присутствующих пережили в этот момент прилив подлинного энтузиазма. Но прошло всего несколько минут, и они потеряли к происходящему всякий интерес. Толпа стала быстро рассасываться… Мама так же решила уйти. То ли под воздействием черных лучей, то ли по какой-то иной причине облака утратили свой серебристый цвет и сделались багровыми, как это бывает во время восхода или заката. Оглянувшись в последний раз на статую, мама заметила, что кончик копья стал алым, словно его только что вырвали из раны, и с него упало несколько капель крови…
Свернув в переулок между цехами, мама перешла через рельсы, на которых тихо ржавела открытая железнодорожная платформа, и оказалась в узком, похожем на ущелье проходе. Слева тянулась бетонная стена забора, а справа такая же бесцветная кирпичная стена цеха. «Тут была дорога в столовую!» – вспомнила мама. Зайдя за угол, она увидела знакомый фасад одноэтажного здания и застыла в немом изумлении. Над входом, который, как оказалось, мало изменился за прошедшие годы, красовалась вывеска с нелепой надписью «Харчевня» и с еще более нелепым рисунком, изображавшим насаженного на вертел пурпурного дракона. Само по себе это, конечно, не могло смутить маму, ведь ей довелось столкнуться сегодня со множеством других удивительных вещей. Но рядом с крыльцом была установлена огромная клетка, и в этой клетке сидел живой дракон.
Из сказок и фантастических романов мама знала, что драконы – недобрые и могучие существа, однако этот дракон был стар и жалок. Зеленая чешуйчатая кожа сморщилась, ее покрывали бурые, ржавые пятна. Истертые почти до дыр перепончатые крылья свисали со спины как две грязные тряпки. Тонкий хвост нервно подрагивал. Рога на плоской змеиной голове были спилены, в пасти недоставало половины зубов. И в придачу ко всему дракон оказался слепым: под дряблыми веками скрывались рубцы от старых ран – оба глаза были выжжены. Дракон тяжело дышал. Маленькая клетка была слишком тесна для него. Чтобы уместиться, ему пришлось сложиться почти пополам, так что голова лежала между задними ногами, а высокие колени упирались в потолок.
Мама поморщилась. Томившиеся в неволе животные всегда вызывали у нее чувство жалости. Из-за этого она не любила ни цирков, ни зоопарков. Как-то раз, когда в их город приехал передвижной зверинец, мама купила билет и заставила себя пройти вдоль грязных, дурно пахнущих клеток. Зрелище оказалось тягостным и печальным – в памяти остался старый больной лев неподвижно лежавший на полу; бурый медведь со свалявшейся шерстью, уныло рассматривавший посетителей сквозь частую решетку; и большой лобастый волк, который, как заведенный, ходил из угла в угол в своей маленькой клетке. Домой мама вернулась со смутным чувством вины и горечи. Разумеется, она не повела дочку в эту передвижную тюрьму. Теперь ею овладели сходные чувства.
Мама подошла поближе. Заслышав ее шаги, дракон глухо заворчал и выпустил из ноздрей две струйки едкого дыма. Но, похоже, он сам сознавал, насколько жалкое впечатление должна производить эта демонстрация былой и безвозвратно ушедшей мощи. На морде его выразилось беспокойство. Дракон заскреб пальцами передних ног с тупыми, стертыми когтями, крылья его нервно вздрогнули и прижались к бокам, словно прикрывая кого-то. В то же мгновение послышался тихий писк. Удивленная мама присела на корточки, и увидела небольшого дракончика размером с кошку. Дракончик выглядел очень мило, словно герой детского мультика: изумрудно-зеленые чешуйки поблескивали, как драгоценные камешки, усы задорно топорщились в стороны, мягкие крылышки были аккуратно сложены на спине. Вместо рогов над глазными впадинами выступали две очень милые шишечки. Заметив маму, малыш поднял голову и стал без страха рассматривать ее. Большие, выпуклые глаза излучали ум и любопытство. Маме припомнились слышанные когда-то рассказы о мудрости и проницательности драконов. «Это не звери, вроде собак или лошадей! – промелькнуло у нее в голове, – они разумные, они все понимают и чувствуют, так же как я».
– Как тебя зовут, дружок? – с улыбкой спросила мама.
Спросила просто так, не ожидая ответа. И вдруг в голове ее прозвучал явственный чистый голосок, похожий на звон колокольчика: «Аидоса».
– Ты понимаешь меня! – с изумлением воскликнула мама.
Теперь происходящее предстало перед ней в новом, пугающем свете. Если жестоко мучить бессмысленную тварь, то как относиться к тем, кто лишил свободы и держит в клетке разумное существо? И эта вывеска… Мама вновь взглянула на пурпурного дракона, нанизанного на вертел, и содрогнулась. «Бедняжка, – сказала она, – как же тебя угораздило впутаться в эту историю?»
Неожиданно за спиной послышался тихий скрип двери. Мама оглянулась и увидела на пороге харчевни высокого мужчину-альбиноса. На нем были штаны цвета хаки, кованные солдатские ботинки и кожаный жилет без пуговиц, надетый прямо на голое тело. При виде незнакомца Аидоса отчаянно пискнула. Ее волнение передалось маме. Не умом, а скорее каким-то шестым чувством она поняла, что дракончику грозит смертельная опасность.
– Подожди минутку, – торопливо произнесла она, – сейчас я тебя выпущу…
Задвижка оказалась страшно тугой, но все же ее удалось отодвинуть. Дверца распахнулась.
– Быстрее! – прошептала мама.
Аидоса перевалилась через край клетки и тяжело шлепнулась на мостовую. Подхватив малышку с земли, мама с силой подбросила ее вверх. Драконесса отчаянно заработала крылышками и стала медленно подниматься. Через несколько секунд она взмыла над крышами и оказалась вне опасности.
– Получилось! – воскликнула мама…
И тут ее ослепила яркая вспышка. На несколько мгновений мама лишилась чувств. Когда она вновь пришла в себя, то обнаружила, что лежит на земле. Левая сторона лица мучительно ныла, в ушах стоял гул. Альбинос, наклонившись над ней, протягивал руку. «Он ударил меня!» – догадалась мама. Самого удара она не видела и не помнила. Но мысль, что кто-то посчитал себя вправе бить ее по лицу, была невыносимой. Вне себя от гнева, мама поймала ладонь незнакомца и изо всех сил впилась в нее зубами. Тот не вскрикнул, не скривился от боли, но только молча схватил ее за волосы и рывком высвободил руку. Следы от зубов были явственно видны на коже чуть ниже запястья, однако не выступило ни одной капли крови, да и самого укуса незнакомец не почувствовал. С тем же безразличным выражением лица, не выказав даже намека на злобу, альбинос намотал мамины волосы на руку, развернулся и потащил ее за собой словно упрямую, упиравшуюся собаку. От жгучей боли у мамы брызнули из глаз слезы. Но страшней чем боль была внезапно поразившая ее догадка. «Он не человек! – подумала она, – он бесчувственная тупая машина или, хуже того – оживший мертвец…»
