Константин Владиславович Рыжов
Звезда Маир
3. День рождения
Когда Анжелика открыла глаза, уже наступило утро. Ливший всю ночь дождь прекратился, но солнечные лучи по-прежнему не могли пробиться сквозь плотные свинцовые облака. Было пасмурно, в комнате царил полумрак, а между тем сердце в груди сладостно замирало в предчувствии чего-то необыкновенного. «Ах, да! – вспомнила Анжелика. – Ведь сегодня мой день рождения!». Она быстро села в постели. Взгляд ее упал на зеркало, и тотчас в памяти с необычайной ясностью всплыла картина ночного видения. Теперь она казалась ей совершенно нереальной, но на всякий случай девочка подбежала к стене и коснулась поверхности зеркала. Пальцы ощутили холодную гладь стекла. «Это был только сон! – с сожалением подумала Анжелика. – Но какой яркий и необыкновенный!» Девочка сладко потянулась, состроила веселую рожицу своему отражению и выбежала из комнаты…
Между тем будильник в мамином «мобильнике» уже в третий раз принимался наигрывать бравурную мелодию, напоминая о том, что пора приниматься за дела. Однако мама никак не могла заставить себя подняться. Едва проснувшись, она ощутила тупую боль в затылке и слабость во всем теле, а когда попыталась встать – к горлу подкатилась тошнота, в висках застучало, и вся комната завертелась перед глазами. «Что это такое со мной? – подумала она. – Неужели заболела? Как это некстати!» Мама вновь опустила голову на подушку и прикрыла глаза. Несколько минут она пролежала неподвижно, собираясь с силами. Будильник заиграл в четвертый раз. В это мгновение распахнулась дверь, и появилась Анжелика.
– Мамочка! – закричала она с возмущением. – Ты все еще спишь?
– Еще минутку, солнышко! – отвечала она, – иди ко мне, я тебя поцелую.
Девочка забралась под одеяло. Мама коснулась горячими губами ее лба и поздравила с днем рождения. Они полежали немного вместе, рассуждая о том, что предстоит сделать до прихода гостей. Головокружение понемногу отступило. Со второй попытки маме удалось присесть на край постели и опустить ноги на коврик. Но эти несложные действия отняли у нее столько сил, что на лбу выступила испарина. «Да что же это такое?» – с недоумением спрашивала она себя. Отослав Анжелику в ванную, мама медленно прошла на кухню, поставила на плиту чайник и проверила, хорошо ли пропитались коржи в торте. Оказалось, что торт вышел на славу. С чувством удовлетворения мама заварила чай, плеснула в чашку немного коньяку и сделала несколько глотков. По жилам побежало приятное тепло, и вместе с ним стали возвращаться силы. «Вот и хорошо! – подумала она. – Было всего лишь легкое недомогание; теперь все позади, и день рождения выйдет на славу».
Мама напоила дочку чаем и сама отправилась в ванную. К ее возвращению Анжелика заправила постель и расставила по полкам игрушки. Как и следовало ожидать, на самом видном месте возвышалась Готи в черной куртке и с широкополой шляпой на голове. Стоя на полке, она с надменным видом обозревала комнату. «Словно королева в завоеванном королевстве», – пришло на ум маме. Вдвоем с Анжеликой они передвинули в комнату кухонный стол, застелили его скатертью, извлекли из серванта и протерли праздничный сервиз – белый с бирюзовыми цветочками. На подоконнике поставили одну подле другой хрустальные креманки под мороженое.
Тут в дверь позвонили. Оказалось, что пришла Василевская. Едва переступив порог, она затрещала, словно сорока, и принялась рассказывать, сколько бед натворила вчерашняя непогода:
– Ветер ночью был – настоящая буря, – говорила она. – Липа за домом раскололась пополам, упала и перегородила всю дорогу!
– Да ты разувайся, Маша, – с улыбкой сказала мама. – А липа эта очень старая, нынешней весной на ней даже листья не распускались. Так что ничего удивительного. Хорошо, что никого не задавило.
Василевская прошла в комнату, достала из пакета и вручила имениннице большую книгу с картинками. Анжелика, конечно, поблагодарила, но большой радости по поводу подарка не проявила. Отправившись в кухню за тарелками, она шепнула маме:
– Тоже мне Василевская, выдумщица! Сказки подарила, словно я маленькая.
– Ты это брось! – строго сказала мама. – Чтобы я таких слов больше не слышала.
Из комнаты послышались удивленные восклицания: Василевская заметила Готи. Анжелика тотчас убежала, чтобы вполне насладиться своим триумфом. Когда через несколько минут мама принесла чайные ложки, обе девочки сидели на полу с куклами на руках, и Анжелика с важным видом показывала, какое красивое у Готи белье (разумеется, как и весь ее наряд, оно было черное). В прихожей снова позвонили.
– Беги, открывай, – велела мама.
За дверью стояла Колмогорова – высокая, но очень худая и тихая девочка с бледным лицом. Как уже говорилось, она жила в соседнем подъезде в маленькой грязной квартире, где кроме нее, было полно детей и взрослых. Семья ее считалась не очень благополучной – случались в ней ссоры и даже шумные скандалы. Быть может, от этого Колмогорова всегда казалась немного напуганной. («Затюканная она, ясное дело», – говорила Анжелика маме и при этом осуждающе качала головой; мама сердилась и обрывала ее, однако, Анжелика продолжала обращаться с подругой в покровительственной манере). Вот и теперь, опасаясь, как бы ее языкастая дочка не ляпнула какую-нибудь бестактность, мама выглянула в прихожую.
– Раздевайся, Галя и проходи, – мягко сказала она. – А я сейчас чайник поставлю.
Колмогорова со смущенной улыбкой протянула имениннице маленькую «Барби» в ярком сиреневом платьице. Принимая подарок, Анжелика чуть сморщила носик. Какое-то едкое словцо уже готово было сорваться у нее с языка, но стушевалось под суровым маминым взглядом. Девочка чинно поблагодарила подругу и пригласила ее в комнату. Правда вскоре она появилась на кухне и недовольным голосом сообщила, что «Барби» не новая, и что Колмогорова подарила ей ту самую куклу, которую ей самой купили неделю назад.
– Солнышко мое, – твердо сказала мама, – пусть это останется между нами. Не надо больше никому об этом говорить, в особенности самой Гале. Ты ведь сделаешь так, как я прошу?
Анжелика сердито передернула плечиками, но пообещала исполнить ее просьбу. В прихожей вновь раздался звонок. Это пришла Подповетная. Стоя на кухне, мама услышала громкие ахи и возбужденные вопросы дочери. Спустя несколько секунд та прибежала на кухню с большой коробкой в руках.
– Ты только посмотри, что у меня теперь есть, мамочка, – радостно сообщила она, – настоящий кукольный сервиз!
– Неужели? – спросила мама.
Она открыла коробку и замерла от восхищения. Подарок и вправду был роскошный! Сервиз на четыре персоны включал в себя множество разнообразных предметов. Тут были два набора изящных фарфоровых чашечек (чайных и кофейных), блюдца, тарелки, несколько соусников, сахарница, молочник, конфетница, масленка и супница. А помимо них еще очень изящный блестящий чайничек и такой же милый кофейничек, ножи, ложки и вилки – все необычайно тонкой работы.
Вслед за именинницей в кухню вошла гостья – крупная флегматичная девочка с полным круглым лицом, по которому то и дело проскальзывала ленивая, снисходительная улыбка.
– Замечательный подарок, Лена! – сказала мама.
Услыхав похвалу, Подповетная улыбнулась и, чуть растягивая слова, сообщила:
– Это папа в Мюнхене купил. Он всегда привозит что-нибудь из-за границы.
– Очень, очень мило! – похвалила мама.
Повернувшись к дочери, она сказала:
– Поиграйте немного; а через пол часика зови всех к столу.
Девочки отправились в комнату Анжелики, а мама занялась последними приготовлениями к чаепитию. Потянувшись к полке за сахарницей, она неожиданно ощутила новый приступ дурноты. Сердце замерло на несколько мгновений, а потом тяжело затрепыхалось в груди, словно умирающая птица. В висках застучали противные молоточки, в глазах потемнело. «Нет, определенно со мной что-то не то сегодня!» – подумала мама. Она ощупью отыскала стул, присела и сделала несколько глубоких вздохов. Дурнота понемногу ушла, но слабость не отпускала. Наконец, собравшись с силами, мама вошла в комнату. Анжелика, Василевская и Подповетная, усадив на колени своих кукол, играли в «званный обед». Одна только Колмогорова не участвовала в общей игре. Она сидела чуть в стороне и, приоткрыв рот, вслушивалась в названия «блюд», которыми подруги потчевали своих питомиц. Подаренная ею «Барби», небрежно брошенная на пол, валялась в углу. Анжелика о ней совсем забыла. «Ну что ты с ней будешь делать!» – про себя упрекнула мама дочку, но вслух ничего говорить не стала. Да и что можно было сказать? Как дешевой «Барби» тягаться с дорогим сервизом? И это притом, что обеспеченной Подповетной подарок ровным счетом ничего не стоил, а бедняжка Колмогорова (которой родители, конечно же, не дали денег) преподнесла в дар, быть может, свою единственную куклу. Увы, ее дочь едва ли способна оценить жертву подруги. И кто в этом виноват? «Наверно, я!» – с грустью сказала себе мама. Она ушла на кухню и некоторое время прислушивалась к долетавшим до нее обрывкам разговора. По ним она заключила, что Готи имела сногсшибательный успех, и ее первый выход в свет ознаменовался подлинным триумфом. Даже «зазнайка» Подповетная с завистью призналась, что очень хотела бы заполучить на свой день рождения такую же куклу.
Улыбаясь, мама достала из холодильника торт, украсила его десятью зажженными свечами и торжественно внесла в комнату. При ее появлении девочки оставили игру и расселись вокруг стола.
– Попробуем, что у нас вышло, – сказала мама, – а заодно узнаем, какая из Анжелы выйдет стряпуха. Тесто она сама делала, я ей только чуточку помогла.
– Совсем, совсем немножко! – воскликнула польщенная Анжелика. – Да могла бы и не помогать! Я и так все знала!
Она набрала полную грудь воздуха и изо всех сил дунула на свечи. Девять из них сразу потухли, но одна, самая дальняя, только мигнула в ответ. Огонек пропал, однако, через мгновение вновь затеплился на кончике свечи.
– Эх! – расстроилась именинница, – теперь желание не сбудется!
Мама вынула из торта погасшие свечи и разрезала его на части. Следующие четверть часа разговоры почти прекратились. Слышалось только позвякивание ложек о тарелку. Торт всем понравился, и гости не скупились на похвалы. Анжелика и Колмогорова съели по два куска, а Подповетная целых три.
Напившись чаю, девочки вернулись к своим играм, а мама собрала чашки с блюдцами и ушла на кухню мыть посуду. Здесь, у раковины, ее внезапно настиг новый приступ дурноты, сопровождавшийся на этот раз острыми коликами. Боль возникла где-то под ложечкой, но почти сразу стала отдавать в грудь. Быстро нарастая, она сделалась вскоре нестерпимой. Ощущение было такое, будто ей в сердце вонзили раскаленную иглу. Мама выронила из рук чашку, оперлась спиной о дверцу шкафа и тихо сползла по ней на пол. Кухня завертелась перед глазами. Свет померк…
Мама почувствовала, что проваливается в глубокое, страшное болото и отчаянно барахтается в окутавшем ее со всех сторон липком, холодном мраке. Поначалу она была одна, но потом, то справа, то слева от нее, прямо сквозь струящуюся темноту стали проступать гадкие, наполовину человеческие, наполовину звериные лица. Неведомые чудища пялились на нее со всех сторон, ощерив в мерзкой ухмылке рты, а некоторые тянулись к ней длинными и гибкими, словно змеи, языками. Раз за разом мама старалась вырваться из окружения этих жутких тварей, но странное бессилие парализовало ее члены, а мрак между тем продолжал засасывать ее все глубже и глубже… И вот вдали замаячила еще одна фигура – женщина с ног до головы закутанная в белые одежды, лицо которой было скрыто под низко опущенным капюшоном… Потом перед ней возникло странное, изрезанное морщинами лицо маленького мальчика с огромной, совершенно лысой головой. Оно показалось маме знакомым, словно она видела его прежде в каком-то давнем, полузабытом сне. Но сколько она не напрягала память, ничего определенного ей припомнить не удалось. Кивком мальчик поманил ее к себе, и она уже готова была двинуться следом, но тут откуда-то издалека до нее донеся слабый крик дочери: «Мама! Мамочка! Не уходи!». С трудом, словно превозмогая чье-то ожесточенное сопротивление, мама начала подниматься вверх. Страшные физиономии призраков отступились от нее. Окружающая темнота, растворяясь в потоках падавшего сверху света, утратила над ней свою власть. Будто всплывая из глубины навстречу яркому солнцу, мама поднималась все выше и выше, и, наконец, вырвалась из-под власти наваждения…
Первое, что она увидела, открыв глаза, было лицо дочери, все залитое слезами.
– Мама! – кричала Анжелика. – Ты меня слышишь?
– Слышу, солнышко, – тихо отвечала она, с трудом двигая языком.
– Ах, как ты меня напугала, мамочка, – сказала девочка, – что с тобой такое?
– Наверно, я упала в обморок, – медленно проговорила мама, – мне еще с самого утра нездоровилось…
В кухню, тяжело отдуваясь, вбежала Подповетная. Следом за ней семенила соседка по площадке Галина Николаевна.
– Вам плохо? – участливо спросила она.
– Пустяки, – прошептала мама, – всего лишь небольшой обморок.
Она оперлась рукой о стул, однако боль в груди помешала ей подняться.
– Лежите, лежите! – испуганно проговорила соседка. – Я уже вызвала «скорую». Врач сейчас приедет.
– Чепуха какая… – начала, было, мама и замолчала.
Она хотела сказать: «Не надо мне никакого врача!» Но язык отказался ей служить. Встав на колени, Колмогорова поднесла к ее рту чашку с водой. Мама сделала несколько глотков и перевела дух.
– Долго я была без сознания? – спросила она.
Девочки переглянулись.
– Не-не знаю, – с запинкой произнесла Подповетная. – Минут пять назад я зашла в кухню и увидела, что вы сидите на полу.
– Ах, мамочка, как ты меня напугала! – повторила Анжелика, целуя ее мокрыми губами в щеку.
– Ничего, доченька, все уже позади, – отвечала мама. Но сама она далеко не была в этом уверенна. Боль не отпускала. Каждое слово и движение давались ей с большим трудом.
Соседка, выходившая зачем-то на площадку, вернулась на кухню.
– Галина Николаевна, – попросила мама, – позвоните Веронике Павловне. Скажите ей обо всем. Пусть она возвращается из Москвы как можно скорее.
Соседка кивнула и ушла к себе в квартиру.
– Если меня заберут в больницу, – сказала мама Анжелике, – поживешь некоторое время у бабушки. Хорошо?
Вместо ответа девочка прижалась лицом к ее груди. Мама ласково погладила ее по волосам.
– Ну-ну, – моя хорошая, – прошептала она, – все образуется.
Следующие пять минут все просидели в безмолвии. Между тем вернулась соседка и сообщила, что Вероника Павловна выезжает из Москвы первым же поездом.
– Она будет в городе завтра утром, – сказала Галина Николаевна.
– «Скорая» приехала! – взволнованно сообщила Василевская.
Соседка пошла открывать дверь. Звякнул замок, и послышался приглушенный голос Галины Николаевны, которая о чем-то торопливо говорила врачу. Вслушиваясь в разговор, Анжелика оторвала лицо от маминой груди и устремила напряженный взгляд в прихожую. Через несколько секунд вошел плотный мужчина с бородкой. На нем был белый свитер и расстегнутая синяя куртка с белыми полосами на груди и рукавах. В руках он держал два чемоданчика. Следом за врачом появилась молодая красивая женщина в такой же сине-полосатой куртке и брюках.
– Ну-с, – произнес врач внушительно, присаживаясь на корточки и приподнимая мамину руку, – что у нас здесь произошло?
Выслушав сбивчивый рассказ девочек, он быстро посчитал пульс и измерил давление, потом вставил в уши трубки фонендоскопа и долго прослушивал мамину грудь. Видимо, результаты обследования ему не понравились, потому что врач нахмурился и что-то проворчал себе под нос.
– Боль сильная? – спросил он.
– Да, доктор, – призналась мама, – не могу не вздохнуть, не пошевельнуться.
Врач опять сердито покачал головой, а потом кивнул медсестре, которая уже держала наготове шприц. Пока та закатывала маме рукав блузки, перетягивала руку жгутом и искала вену, он извлек из кармана маленькую рацию и приказал:
– Носилки в третью квартиру.
– Все так плохо, доктор? – спросила мама.
– Хорошего мало, – признался врач. – Но пока что ничего определенного сказать не могу. Более точный диагноз поставят в реанимации.
Мама обвела беспомощным взглядом кухню, словно прощаясь с ней навсегда. Потом она сжала ладонь дочери и сказала:
– Ты справишься! Ведь ты уже большая.
В глазах у мамы стояли слезы. Анжелике тоже ужасно хотелось плакать, но она сдержалась и даже попыталась улыбнуться.
– Поезжай, мамочка! – сказала она. – И не думай обо мне.
– Завтра утром приедет бабушка! – напомнила мама. – Всего только ночь поспишь одна. Запрись на замок и никому, кроме бабушки, не открывай.
– Я все знаю, мамочка! – отвечала девочка.
Появился шофер с носилками. Их разложили на полу, а потом общими усилиями переложили на них больную. Шофер встал впереди, врач пристроился сзади, и они понесли маму вниз по лестнице. Анжелика выбежала следом. Стоя в дверях парадного, она видела, как носилки внесли внутрь машины, как захлопнулись задние дверцы, как шофер, усевшись за руль, тронул рычаги, как машина дала задний ход, развернулась перед подъездом и выехала на улицу. Спустя минуту она скрылась за углом соседнего дома, оставив в сыром воздухе только сизые клубы выхлопных газов…
4. Анжелика одна
Поднявшись на второй этаж, Анжелика увидела ожидавшую ее соседку. Подповетная, уже одетая, торопливо зашнуровывала ботинки.
– Уходишь? – спросила Анжелика.
– Мне пора, – коротко отвечала та, – русским надо заниматься, и вообще…
Ничего не прибавив к сказанному, она быстро сбежала вниз по лестнице. Соседка погладила девочку по голове и сказала:
– Анжелочка, я пока что пойду. А вечером обязательно загляну. Или, если хочешь, приходи ко мне ночевать.
– Хорошо, Галина Николаевна, – машинально произнесла Анжелика.
После Подповетной засобирались Василевская с Колмогоровой. Анжелика не стала их удерживать. Закрыв за подругами дверь, она прошла в мамину комнату, легла на кровать и огляделась. Все, что она видела перед собой, все вещи, начиная со старомодного громоздкого шифоньера и кончая туалетным столиком, уставленным множеством разноцветных флакончиков и коробочек, были ей хорошо знакомы. Сотни, если не тысячи раз она мимоходом касалась их, не испытывая при этом никаких особенных чувств. Но теперь все изменилось, и Анжелика внезапно поняла, что это были не просто книги, украшения, одежда или косметика. Это были мамины вещи. Каждая из них сохраняла в себе частичку ее души, каждая будила в памяти какие-то воспоминания. Вот за этот откидной столик секретера мама усаживалась со своим «ноутбуком», когда брала работу на дом. В углу стояло широкое кресло, в котором мама любила читать. Зимой она заворачивалась в плед, а ноги ставила на скамеечку у батареи. Когда Анжелика была маленькой, она частенько забиралась под плед с куклой и сооружала там что-то наподобие домика. Страшно подумать, что эти уютные вечера еще недавно казались ей обычным, ничем не примечательным времяпрепровождением. А сейчас она готова была что угодно отдать за одну только минуту их благостной тишины. Что же теперь ей делать?
Минут тридцать или сорок девочка пребывала в бездействии. Ею владели отчаяние и тупое оцепенение. Но потом в голове созрело внезапное решение: она должна, обязательно должна отправиться в больницу и еще раз увидеть маму! Анжелика вскочила с кровати, вынула из верхнего ящика тумбочки несколько мелких купюр, набросила на плечи куртку и быстро выбежала из квартиры…
На улице было холодно и пасмурно. В довершение неприятностей припустил довольно сильный дождь. Анжелика долго стояла под козырьком остановки, слушая перестук, барабанивших по крыше капель. Наконец из туманной мороси впереди вынырнул автобус. Бесшумно подрулив к остановке, он замер в глубокой луже у края бордюра, словно пришвартовавшийся к причалу катер. Анжелика прошла в полупустой салон, купила билет и присела возле окошка за спиной у кондуктора. Автобус тронулся. В верхней части запотевшего окна мелькали расплывчатые контуры домов, а сквозь маленький пятачок чистого стекла, который девочка оттерла краем рукава, можно было видеть проносившиеся мимо мокрые машины. По тротуарам неведомо куда спешили пешеходы под зонтиками. «Сколько людей вокруг! – подумала Анжелика, – и у всех своя жизнь! Каждый радуется своим радостям, печалится своим печалями. Никому нет дела до моей мамы!» Она вдруг почувствовала себя маленькой, беззащитной и страшно одинокой…
Возле больницы девочка вышла. С месяц назад мама водила дочку на флюорографию. Гуляя потом по обсаженной кленами больничной алее, она показала ей, где находятся терапевтическое, хирургическое и кардиологическое отделения, а также отделение реанимации. Все это оказалось теперь очень кстати. Миновав ворота, Анжелика повернула направо, к двухэтажному зданию с желтыми отштукатуренными стенами. Она решительно потянула на себя дверь и вошла в пустой вестибюль. Тут совсем недавно закончили ремонт, отчего в воздухе ощущался слабый запах краски и свежей побелки. Высокие, молочно-кофейного цвета стены холодно поблескивали в свете люминесцентных ламп. Не было ни вахтерши, ни гардеробщицы. Никто не попытался задержать девочку. Анжелика поднялась по лестнице, которая привела ее к тяжелой железной двери с окошечком на уровне глаз. За ней находилась большая комната без окон. Справа и слева от входа располагались две двери. Третья вела в кабину лифта. Анжелика отворила правую дверь и очутилась в темном коридоре, огибавшем наподобие буквы «с» просторную залу. В разделявшей их стене, было устроено несколько больших застекленных окон, позволявших наблюдать за всем, что происходило внутри.
Прежде всего, взгляд Анжелики остановился на громоздком медицинском аппарате, от которого отходили в разные стороны пучки разноцветных проводов. Рядом на кровати расположился пожилой мужчина в очках. Из-за растрепанной, седой шевелюры он имел довольно жалкий, нелепый вид. Впрочем, засматриваться на него Анжелике было недосуг. Она пошла дальше по коридору и в следующем окне увидела несколько коек с лежавшими на них больными. Поблизости стояли столики с какими-то приборами. Появилась медсестра и стала раздавать мензурки с лекарствами…
Анжелика крадучись миновала длинный простенок и заглянула в третье окно. На ближайших к ней койках спали две пожилые женщины. За ними видна была еще одна кровать, наполовину скрытая белым эмалированным экраном. С замирающим сердцем Анжелика перебежала к последнему окну за углом коридора. Увы, предчувствия не обманули девочку: на кровати, вытянувшись во весь рост, лежала с закрытыми глазами ее мама. Вокруг перемигивались красными, зелеными и желтыми огоньками какие-то приборы. По экранам мониторов, сменяя одна другую, пробегали замысловатые кривые. Отовсюду к маминому телу тянулись провода, исчезавшие затем под одеялом. На лодыжки ног и запястья обеих рук были надеты серебристые браслеты датчиков…
Анжелика долго и напряженно вглядывалась в родное мамино лицо, превратившееся теперь в холодную, бесчувственную маску, но так и не смогла уловить в нем хотя бы проблеска жизни. Синие, вытянувшиеся в ниточку губы оставались неподвижными, бледные щеки не порозовели, даже ресницы ни разу не дрогнули… Сердце у девочки мучительно сжалось, к горлу подкатились рыдания. Не в силах более сдерживаться, она выскочила из реанимационного отделения, стремительно сбежала по лестнице и бросилась прочь от больницы…
Дождь стал понемногу ослабевать. Не обращая на него внимания, Анжелика отправилась бродить по городу. Возвращаться домой, в пустую квартиру, чтобы остаться там с глазу на глаз со своим одиночеством, она не собиралась. Даже мысль о нем казалась невыносимой…
Следующие часы прошли для Анжелики в каком-то странном полузабытьи, словно все происходило не с ней, а с посторонним человеком. Где она была? Что видела? Позже Анжелика очень смутно могла себе это представить. В ее воспоминаниях всплывали лишь отдельные обрывки впечатлений. Так бывает иногда с выздоравливающими больными, которые, восстанавливая в памяти свой бред, с трудом отличают грезы от реальности.
Неведомо как она очутилась в старом заброшенном парке культуры и отдыха. Усыпанные палой листвой аллеи, давно не расчищались и начали зарастать мелким кустарником, все скамейки были переломаны, возле переполненных урн громоздились груды мусора и пивных бутылок. Было сыро, холодно и безмолвно… На минутку Анжелика задержалась возле старой фигурной карусели. Когда-то она приходила в неописуемый восторг от ее нежно-голубого купола и от веселого хоровода стремительно вращавшихся разноцветных лошадок. Сейчас карусель показалась девочке жалкой и поблекшей. В дощатой платформе зияли черные проломы. Неподвижные лошадки нелепо задирали куцые, обломанные хвосты. Из-под треснувших копыт выступали ржавые железные штыри. Краска вылиняла и облупилась, обнажив во многих местах тусклую и желтоватую, словно кость, древесину. Ноздри, губы, щеки и челки прежних красавиц превратились в труху, вместо глаз темнели глубокие впадины, от чего добродушные прежде лошадиные мордочки стали походить на оскалившиеся в зловещей ухмылке черепа…
Чувство реальности вернулось к Анжелике лишь под вечер, когда она добралась до автомобильного моста и остановилась, чтобы перевести дух. Как обычно в этот час, шоссе было запружено машинами. Перестраиваясь в нужный ряд, они притормаживали у разделительных полос и обменивались громкими звуковыми сигналами. Небо на востоке заметно потемнело. Близился вечер. Между тем дождь, ливший без перерыва весь день, совершенно прекратился. Вдыхая прохладный, заметно посвежевший воздух, Анжелика почувствовала скорую перемену погоды. О том же говорила легкая дымка тумана, появившаяся над поверхностью реки…
Наступило то тревожное время суток, когда город сбрасывает дремотное оцепенение дня и драпируется в фантастический наряд из зыбких теней и ярких пятен. Первую лепту в его преображение, как обычно, внесли шоферы. Зажженные ими огоньки габаритных огней слились вскоре в сплошной поток желтовато-красного света, внутри которого то вспыхивали, то гасли кроваво-красные стоп-сигналы, перемигивались поворотники, мелькали зеленые искорки такси и резко проступали белые как молоко жидкокристаллические панели номеров маршруток. За мостом дорога разветвлялась. Часть машин поворачивала на загородное шоссе, другие выезжали на главную улицу, тянувшуюся вдоль реки. Девочка живо представила себе толпы людей, деловито снующих взад и вперед по широким тротуарам, неоновые вывески над магазинами и выгнувшиеся уличные фонари, равнодушно разливавшие вокруг себя холодный, бледный свет. Из всего этого она могла видеть лишь ядовитую, желто-красную вывеску «Макдоналдса». Все остальное скрывала темная громада 25-этажного отеля, возведение которого с великой помпой и шумом началось еще два года назад, но теперь было тихо заброшенно из-за внезапно разразившегося кризиса. Лишенный стен и крыши бетонный остов высотного здания, словно скелет гигантского динозавра, одиноко возвышался над городом. Днем недостроенные руины выглядели довольно обыденно, но на фоне темнеющего сумеречного неба они казались величественными, даже мрачными…
Занятая своими мыслями и наблюдениями, Анжелика не сразу обратила внимание на остановившегося рядом с ней незнакомца, а потому не могла потом сказать, откуда он вдруг появился.
– Забавный сегодня день, не правда ли? – сказал он. Голос был неприятный – какой-то резкий и скрипучий.
Взглянув на собеседника, Анжелика невольно поежилась. Перед ней стоял бородатый карлик, одетый в черное поношенное пальто. У него было бледное лицо, огромный крючковатый нос, густые брови и необычайно живые блестящие глаза. Из-под низко надвинутой на лоб шляпы выбивались неряшливые пряди седых волос.
– И вовсе он не забавный, – ответила Анжелика. – Гадкий, тяжелый и… очень грустный.
– Вот те на! – усмехнулся незнакомец. – Разве сегодня не твой день рождения? И разве ты не получила замечательных подарков?
– Да, – сказала Анжелика, – мне подарили куклу. Но только сейчас это совсем не важно…
– Извечная людская самонадеянность, – проворчал старик, – тебе ли судить о том, что важно, а что нет?
– Разумеется, мне! – сказала Анжелика. – Днем заболела моя мама, и теперь уже не до игрушек.
– Болезни это когда страдает тело, – заметил карлик. – А если нелады с душой, это зовется сглазом или ворожбой. Тут совсем другая наука. Некоторые, правда, не считают колдовство наукой. Но уверяю тебя, они заблуждаются. И очень сильно!
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – растерялась Анжелика. Странные речи незнакомца сбивали ее с толку.
– Чего ж тут непонятного? – недобро ухмыльнулся карлик. – Твоя мама вовсе не больна. Все гораздо хуже: на нее напустили порчу.
Анжелика с изумлением посмотрела на незнакомца, стараясь разобрать, шутит он или нет.
– Кто же ее заколдовал? – спросила она упавшим голосом.
– Хе-хе, – хмыкнул старик. – Хотелось бы сказать, что это я, но, увы, мне такое не по силам… Похитить душу живого человека, призвать в Аирб дух, оставив здесь тело – это тебе не морок наслать… Тут нужно великое искусство и великое могущество…
Анжелика открыла рот, но промолчала, а карлик продолжал бормотать себе под нос:
– Могущество, хе-хе, могуществом, и все же без моей куклы ничего бы не получилось… Не всякую дверь можно открыть колдовством… Да… А пустить демона в свой дом можно только добровольно… Ему никогда не попасть туда без приглашения… Даже Хозяину это не по силам!
– Кукла! – встрепенулась Анжелика (это было единственное слово, смысл которого она смогла уяснить), – причем здесь кукла?
Старик не ответил. Стоя рядом с ней, он потирал свои маленькие белые ладошки и довольно посмеивался («Какой же он противный!» – подумалось девочке).
– Да, – продолжала Анжелика, – мне очень хотелось иметь эту куклу, но сейчас, когда мама заболела, я отдам ее, лишь бы она поправилась.
– Вот-вот, – закивал старик, – так оно обычно и бывает. Все думают, что от Хозяина можно откупиться, вернув ему то, что он дал. Глупости! Одно из двух: либо ты весь в его власти со всеми потрохами, либо он проглотит тебя, как лягушка комара. И здесь ничего, хе-хе, не изменишь. В ту проклятую ночь, когда я добыл для него Копье, мне казалось, что моей службе конец. Он лежал передо мной, а я говорил себе: «Всего-то и осталось – воткнуть эту железку в его утробу, и ты свободен…»
– Как это воткнуть? – холодея, переспросила Анжелика. – Вы что…
– Он был уже мертв, несуразная девчонка, – проворчал старик. – Но Копье должно было уйти вместе с ним в могилу. Это был единственный способ заполучить его. Никто не мог этого сделать, кроме меня… Умереть было единственной моей мечтой, но он не дал мне этого счастья…
