Константин Томилов
Рим. Распятие
И последний, самый тяжкий, "кровоточащий" для сердец наших – вопрос ваш об отпавших от Церкви, отринувших сознательно Веру Христову вследствие разочарования, соблазна рождённого Обидой от якобы не исполненных Им "обетований", которые сами себе придумывают лжебратья и лжесёстры, увидевшие Свет Христов и почувствовавшие Любовь Его, но соблазнившиеся на хитро-лживые уловки Дракона, но возгордившиеся в сердцах своих, превознёсшиеся сами пред собой своей богоизбранностью. Вспомните все!: и тот кто стойко "стоит" в вере, и тот кто "упал", и тот кто "шатается"! Как сказано?! "Он Господь!, что Ему угодно, то да сотворит!" Помните? Как сказано Им Самим: "кого помиловать – помилую!, кого пожалеть – пожалею!" Посему не искушайте Господа Бога Своего, самодовольным, наглым ожиданием непременного исполнения, Обещанного Им, дарования благ земных! Потому как, не ведомы нам досконально Воля Его и Промысел Его. Не уподобляйтесь Змею Ненасытному, пытаясь "заглотать" земных радостей более – чем потребно и полезно человеку. О тех же, кто всё-таки пал во грехе – помолитесь!, да Господь помилует их! Не пытайтесь сами "поднять" их, вернуть на путь истинный, чтобы не усугубить "поражение", "изуродованность" сознательно "покалечивших" себя самих грешников, сознательно отринувшихся, отвергшихся Царства Небесного, сознательно выбравших путь духовного насилия над собой; дабы не утянули они кого из вас вслед за собой в пропасть погибели вечной. Оставьте Решение о Судьбах их в Руках Творца, Спасителя и Духа Святого! Христос среди нас! И есть! И будет!»
Попадание в цель "Тюльпан-3" ("огненная шрапнель").
Город Александрия. Год 51 н.э. Начало зимы.
В соседней комнате послышалось кряхтение и похныкивание проснувшейся новорожденной. Полина вставая и зажигая от светильника маленькую масляную лампу:
–Схожу покормлю её, а то она остальных разбудит…
Проводивший жену взглядом Александр тихо прокомментировал:
–Ну, младших то вряд ли даже гром разбудит, а вот Федося что-то сегодня сама не своя целый день была, грустная какая-то, молчаливая… Как будто учуяла – чего вы удумали.
Потупившие взгляды старцы виновато переглянулись.
–Саша, ну ты же сам всё понимаешь… – начал было Апполос.
–Само собой он всё понимает, не дурнее тебя! – прервал его тяжко вздохнувший Фаддей, – ты, сыночка, даже не пытайся, здесь мы останемся, потому что так надо! А вам надо туда плыть. Пока зимние шторма не начались. Нельзя упустить время. Да и ждут вас там, ещё летом послание от братьев пришло.
Александр привлекая внимание Апполоса, как бы "ушедшего" вслед за дочерью в детскую комнату, напряженно вслушивающегося в доносящееся оттуда еле слышное воркование Полины, кормящей младенца и успокаивающую что-то спросонья бормочущую Феодосию, тронул его за локоть.
–Отец, – повернувшийся к зятю, пресвитер Александрийской церкви кивнул внимая, – ты точно уверен что всё произойдёт именно так? Нет, я не спорю, до сих пор все события происходили в той последовательности, как ты и говорил, но может быть… Может быть Господь помилует?
Грустно хмыкнувший старик отрицательно покачал головой:
–Нет, Саша, нет… Я и сам много раз, сомневаясь, задавал сам себе этот вопрос…, много раз в молитвах просил, умолял Его… Но сейчас точно! Точно всё так и есть. Помню когда увидел всё это, сразу же после того, как Тарсянин посадил нас на корабль и, прощаясь, сказал, что увидимся с ним снова только Там уже, не поверил этому, изо всех сил пытался отогнать это "наваждение", этот "соблазн". Но уж когда он! – толкнул локтем в бок сидящего рядом Фаддея, – мне все события "нарисовал" во всей их последовательности, то какие уже могли быть сомнения?
Тихо улыбнувшийся своему другу и брату диакон, толкнул его в ответ плечом:
–А здорово всё-таки это! С самого нашего того "путешествия" по синайской пустыне, такого соединения сознания нашего не было! Удивительно это, когда двое как один человек…
Неслышно вошедшая в комнату Полина вмешалась в "ностальгические" воспоминания:
–Да уж! – оглянувшись назад и понизив голос до возмущённого полушёпота, – устроили вы нам тогда оба!, сразу же после вашего совместного крещения!, все люди как люди, после крещения такие тихие становятся, благообразные!, а вы двое, вместе и дружно, из дома, не понять куда, пропали!, через полгода только "на карачках" приползли!
Александр успокаивающе погладил прижавшуюся к нему жену:
–Ага!, точно!, родная моя! А ты случаем не забыла, каким я тогда к Матушке пришёл?, в каком состоянии? И правильно они тогда ушли, потому что Он ведь нас очищает – так как Ему угодно. Одних до крещения, других после. А когда после внутреннего очищения эта гадость пытается "назад залезть", снова овладеть разумом и подчинить себе, в рабство обратить, правильнее всего от тех, кто дорог тебе подальше быть, чтобы их не зацепило и не покалечило.
Расстроенно и недовольно закрутившись в объятиях мужа, женщина забурчала вытирая слёзы:
–Да ну вас!, хулиганьё вы все!, как были, так и остались!, только теперь в другую сторону!
Одновременно как один человек качнувшиеся в её сторону старцы, взяв каждый её за руки, заговорили как один человек:
–(Фаддей)Ну не в другую сторону, а на другой стороне…(Апполос)И по-другому нам, доченька, никак нельзя, правда, правда…(Фаддей)Ты же сама понимаешь, Полюшка, должны мы здесь остаться, должны…(Апполос)Мы же тоже, без вас жизни себе не представляем…(Фаддей)А детям здесь сейчас опасно будет, доченька, очень опасно! В городе скоро всё "закипит", голод надвигается… (Апполос)Через месяц где-то понемногу начнётся, а перед началом весны самое страшное…(Фаддей)Вот именно…, голод делает людей безумными, а мы библиотеку охраняем…(Апполос)Если бы можно было на кого-то другого положиться, что случись что не бросят, не оставят хранилище на произвол судьбы, то мы бы конечно…
С тихим рыданием вытянув свои руки из ласкающих рук обоих отцов, плачущая Полина закрыла ими мокрое от слёз лицо:
–Ну хватит уже, что ж вы из меня дурочку делаете! Как будто я сама никогда не причащалась, и ничего не чувствую, и не понимаю! И успокаивать меня не надо. Лучше я сейчас проплачусь, чтобы завтра при детях не реветь, не пугать их. Они ведь думают что вы оба попозже тоже, вслед за нами…
"Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как обезумевшие от голода крысы. Как люди".
(Аркадий и Борис Стругацкие "Град Обречённый")
–Федося, а ты куда? – удивлённо остановил свою Старшую Дочь Александр. Полуобернувшись к Отцу Семейства, девочка с трудом удерживая за руки рвущихся скорее исследовать своё новое плавучее "жилище" близнецов, грустно ответила:
–А чего стоять? Мы уже с ними попрощались… Они оба сейчас, как я посмотрю, собрались там, на причале, до вечера стоять… Зачем только – не понимаю, если как вы все утверждаете они "скоро вслед за нами приплывут"… И этих неслухов – как удержать долго на одном месте?
Проводив глазами отправившуюся "на разведку" троицу, держащие на руках младших девочек родители, снова посмотрели на двух одиноко стоящих стариков. В этих неразлучных друзьях, одинаково опирающихся на свои посохи, никто не смог бы сейчас признать двоих могущественных, тайных властителей Востока Империи. Ни сухой, ссутулившийся Апполос – ничем не напоминающий толстенного весельчака Апполинария Антиохийского; ни прямо выпрямившийся, белобородый, с красными исплаканными глазами Диакон Александрийской церкви – нисколько не похожий на постоянно полусогнутого, как готовая к броску кобра, без единого волоска на голове, с холодными равнодушно-безжалостными глазами, Фаддея Кесарийского – не могли быть узнаны никем из прежних знакомых.
–С этого момента во всём Городе осталось только двое Верных Ему… Я вырос без отца, и всю свою жизнь искал его. И не находил ни в ком из людей. А потом Он нашёл меня. И после признания мною Его своим Отцом Небесным, Он мне даровал сразу двух земных отцов… Но как ненадолго! – тяжело, глубоко вздохнул Александр.
–Ой, Саша, не надо! Пожалуйста! А то я сейчас опять разревусь, – прижалась к мужу Полина.
–Ну, тогда я тоже составлю тебе компанию. Разревусь громко, громко. Тото смеху будет, такой большой дяденька и плачет, – попытался шуткой успокоить, готовую расплакаться, жену, через силу улыбающийся крупный седой мужчина.
–Ладно, ладно! Тогда не буду!" – с готовностью закивала головой Полина, – не хватало еще, чтобы мы сразу же!, в начале путешествия стали всеобщим "посмешищем". На нас и так весь корабль как на дурачков косится. С такой "оравой" детей, в начале зимы, в такую даль…
—Доченька наша! – одновременно выдохнули старики, покосившийся на Фаддея Апполос "спросил":
–Помнишь…
Возмущённо хмыкнувший в ответ сородитель "ответил":
–А то! Забудешь пожалуй такое!
[«Что мне делать?! Что мне делать?! Она же умрёт! И ребёнок который в ней умрёт! Фаддей! Неужели никого нельзя найти из лекарей?! Найди, прошу тебя! Не как слугу! Как друга!», метался по богато и изысканно убранной комнате Могущественный Богач. Привычно полусогнутый, смотрящий на своего хозяина исподлобья Тайный Советник и Телохранитель, проворчал: «Тот, который только что ушёл – самый лучший во всей Малой Азии. А он и то убежал в ужасе, как помешанный. Он до последнего не мог поверить, что она действительно беременна! Ладно, хоть повитуха до сих пор здесь, толку, конечно, от неё никакого, но хоть Шема там сейчас не одна мучается, хоть успокаивает она её». Вскинувший руки к небу Апполинарий завопил: «Вот именно! Мучается! Единственная женщина, которую я смог по-настоящему полюбить! И единственная, которая забеременела от меня! Ведь скольких я их "передолбил", сколько семени в них поизливал! Ни одна! Ни разу! Даже намёка не было! А она сразу же! С одного раза! Видимо на самом деле их иудейский бог…» Поморщившийся недовольно Фаддей, перебил своего хозяина: «Да ну причём здесь её бог! Но тебя я до сих пор не понимаю. Ну, понравилась она тебе за свою красоту необыкновенную. Ну, влюбился ты в неё постепенно. Но ты же видел, как у неё бёдра от полученной в детстве травмы покалечены! Зачем было?! Не мог свою похоть на другую "сбросить"?! Трудно, что ли было удержаться?» Рванувший на жирной груди затрещавший, разрывающийся пурпур, несчастный взвыл: «Да не хотел я этого делать!!! Правда – не хотел!!! Она сама – так ко мне приласкалась! Не устоял я! До сих пор сам себя за это ненавижу! Вот её сейчас не станет, как мне дальше жить?! Без моей Шемы?…, красавицы моей?…, отрады глаз моих…» Истерично-бабьи рыдания доносились из-под закрытых рук, упавшего на пол, уронившего локти на огромный живот Апполинария.
Зашедшая в комнату старуха поманила рукой пристально уставившегося на неё Фаддея: «Она зовёт тебя», резко отрицательно помахав рукой в сторону переставшего было истерить и с готовностью вскинувшегося отца, «одного! Так и сказала категорично!» Безвольно, как наполненный водой курдюк, снова свалившийся на пол, Апполинарий тихонько заскулил.
Присевший на пятки Фаддей пристально всматривался в непроглядно чёрные, истекающие слезами от нестерпимой боли глаза иудейской девушки: «Шема!, ты звала меня?», невероятная нежность звучала в голосе знаменитого убийцы, для которого жизнь человека имела только нарицательную денежную стоимость. «Фаддей…, прошу тебя…, помоги мне…» Ошарашенный мужчина выпучил глаза: «Я?! Чем я могу?!» Тяжело и безвольно вытерев дрожащей рукой мокрое от слёз и пота лицо Шема взмолилась: «У тебя всегда есть с собой нож!, прошу тебя!, умоляю!, разрежь мой живот и вынь ребёнка!, я знаю – ты сможешь!, только ты сможешь сделать это не повредив его!, если в тебе есть хоть капля жалости ко мне, сделай то, что я прошу!»
––
«Ребёнок жив и совершенно здоров, ты родила дочку», успокаивающе пробормотал Фаддей заматывая тканью истекающую кровью, ненадолго вырвавшуюся из вызванного болевым шоком забытья, "роженицу". Совершенно обалдевшая от происходящего старуха быстро обмывала и пеленала тихо попискивающую девочку. Шема повернула к "лекарю" осунувшееся, "истаявшее" лицо взмолилась: «Обещай мне, что станешь ей матерью вместо меня…, и не говори мне, что я выживу…, Фаддей, ты её тоже сейчас родил вместе со мной, ты за неё ответственен перед Богом…, и не пытайся уверить меня, что ты не помнишь из какого ты колена израильского…, обещай! Пожалуйста!» Из под плотно закрытых век, устало-согласно кивнувшего "добровольного изгоя", на запястье руки женщины требовательно схватившей его за ворот одежды, выкатились и упали две горячие скупые слезинки.]
–Прощайте, наши родные, – облегчённо вздохнул проплакавшийся Диакон.
–Пойдём что ли, дружище? – спросил всматривающийся в угасающий закат Пресвитер.
–Да. Пошли, брат. Дел ещё полно…
Город корчился терзаемый "резвящимся" Драконом. Всё началось с погрома хлебных лавок расположенных в бедных кварталах. Взбешённые недоступными для них ценами на хлеб, отчаявшиеся жители, разгромив пустые, давно закрытые лавчонки и обнаружив в них только мучную пыль и паутину, бросились в районы более зажиточных домов. Те сумасброды, которые только что подбили обезумевшую от голода толпу напасть на хлебные лавки бедных кварталов: «Мука есть!», кричали они, «просто эти проклятые израильтяне прячут, не продают её, выжидают когда голод станет ещё сильнее, чтобы побольше нажиться на нашем горе!»; с лёгкостью перенаправили и усилили гнев: «была!, была здесь мука!, вывезли гады!, как почуяли, "шнопелями" своими горбатыми, что мы за ней придём!, к себе на склады увезли!» Погром, вспыхнувший как небольшой костерок, в "пересохших" от голода душах людей ("нам бы только детишек своих накормить!!!"), подстёгиваемый сатанинской Ненасытью, быстро превратился в Адское Пекло ("грабь награбленное!!!") и заполыхал по всему трёхмиллионному Городу.
Устало наблюдающие за метающимся вдоль окон, римским наместником, Апполос и Фаддей, одинаково положив руки на упёртые в пол посохи, одновременно откашлялись.
–Сейчас вы мне скажете, что предупреждали меня об этом!!! – взвизгнул подскочивший к ним Гай Ирбитикус, – а я вот не послушался вас и вот результат! – проконсул Египта ткнул указательным пальцем за спину.
–Гай, не ори так. И так голова раскалывается, – перебил римского военноначальника Апполос.
–Вот именно, – поддержал его, смотрящий сквозь ошалелого от происходящего наместника, Фаддей, – что толку говорить о том, что прошло. Что сделано, то сделано. Назад не вернёшь.
Метнув взгляд в окно из которого порывом ветра донесло завывание бушующего в Городе погрома, Гай злобно процедил:
–Ну и тогда чего вам надо?! Чего вы припёрлись?!
Смотрящий спокойно прямо в глаза правителю Египта Апполос ответил:
–Надо бы усилить охрану библиотеки.
Взвившийся от негодования наместник, казалось чуть не выпрыгнул из доспехов:
–Да вы оба совсем уже оборзели!!! Ста легионеров посланных мной, чтобы охранять ваши никому нахрен ненужные "пылесборники", вам мало?! Беспорядки вызваны недостатком хлеба!, голодом! Причём тут ваши свитки?!
Обречённо пожавшие плечами старики направились к выходу.
–Ну, мы так-то всё равно знали, что так оно и будет. Этому развратнику главное сохранить свой гарем из мальчиков и девочек, – бормотал на ходу ни на кого не глядя Фаддей.
–Стоять!!! – рявкнул, вслед совсем потерявшим страх Рабам Помазанника, Гай Ирбитикус. Притормозивший Апполос вздёрнув удивлённо брови, обернулся и, посмотрев сначала на раскрасневшегося от гнева наместника, обратился к Фаддею:
–Ты смотри! У нашего петушка львиный голос прорезался!
Отрицательно помотавший головой собрат возразил ему:
–Да ну ладно!, где уж там, вот я помню, как Понтий бывало…, даже я тогда чуть не обсирался…, а этот…
Урезонивающе махнув рукой на своего друга Апполос спросил:
–Гай! Чего ты психуешь? Ну, не можешь дать больше солдат, ну и не надо… —обменявшись взглядом с согласно кивнувшим ему Фаддеем, продолжил, – а знаешь!, и вправду зачем охранять библиотеку?, действительно ни к чему это. Давай так! Пусть легионеры уж до вечера там вокруг постоят, а с наступлением темноты можно будет снять караулы и поставить их туда – где они тебе нужнее.
Разом успокоившийся от такого предложения наместник зачастил:
–Апполос! Фаддей! Вы ж знаете как я вас обоих уважаю! И ваше мнение для меня авторитет! Завтра в Городе всё стихнет и будет спокойно! К утру тут будут четыре тысячи нумидийских всадников и вся пехота Четвёртого Африканского легиона! Так что вы завтра сами убедитесь в напрасности ваших тревог! И мы вместе посмеёмся над этой заварушкой!
Грустно рассмеявшиеся над ним старики отрицательно помотали головами:
–Нет, Гай, – практически в один голос пророкотали они, – завтра нас уже не будет в этой земной жизни, сегодняшняя ночь последняя для наших бренных тел. Завтра мы оба будем в лучшем мире, где предстанем пред Высоким Белым Престолом, пред Высшим Судией. И никому из людей не изменить этого. Даже тебе. Даже если ты закуёшь нас в цепи и спрячешь в самые надёжно охраняемые казематы.
Поворачивающийся вслед за своим другом Фаддей, бросил через плечо совершенно обалдевшему наместнику:
–Рот закрой, Гай, а то ворона залетит…
—В полночь, – то ли спросил, то ли утвердил глянув на своего собрата Фаддей.
–Ага…, хотя нет…, ближе к рассвету наверное…, когда души наименее всего способны к сопротивлению, – подтвердил его предположения внимательно рассматривающий горящий Город Апполос, – почти как Африканская Буря. Ну, не совсем также, – поправился покосившись на недовольно поморщившегося Фаддея, – похоже немного. Та, которая через двенадцать столетий произойдёт, конечно намного страшнее будет.
Иронично хмыкнувший Фаддей "подтвердил":
–Ага!, ага!, конечно! Ты б ещё про ту Африканскую Бурю, которая через двадцать столетий произойдёт, вспомнил!
Недоумённо-отрицательно пожав плечами Апполос возразил:
–Та буря, которая через две тысячи лет, она африканская только по названию, так то она по всем странам и континентам бушевать будет. А вот которая через тысячу двести, та только по Северной Африке прокатится, ну ещё немного по Испании и Греции…
Быстро что-то пишущий на мраморных запылённых перилах верхнего балкона Александрийской библиотеки Фаддей, перебил пророчувствующего собрата:
–Скажи, а как такое возможно? Вот четвёртый год мы пытаемся найти на каком наречии нам явлена была тогда в пустыне эта надпись и не находим… Хотя то, что она обозначает нам обоим понятно. И вообще, неужели когда-то в этом мире будет такая уйма народу, ведь цифра обозначающая число жертв меньше числа живущих, ведь не все подчистую тогда погибнут.
Апполос посмотрев на сделанную Фаддеем надпись, грустно констатировал:
–Много человеков – это тебя удивляет? А то, что в те времена летоисчисление будет вестись от Рождества нашего Спасителя, это для нас – дело само собой разумеющееся?
Рассмеявшийся Фаддей, легонько похлопав друга по спине благодаря за шутку, позвал:
–Ладно, пойдём вздремнём малость, пока караулы не сняли.
Согласно кивнувший Апполос, ещё раз посмотрев на начертанные письмена "African Tornado, 2056-2068 from the birth of Christ, death toll nine billion people", вздохнул:
–А вправду пойдём, отдохнём пока немного.
Массивная двухстворчатая, окованная железом дверь Александрийской библиотеки сухо-визгливо поскрипывала разрушаясь под ударами лихорадочно прорубающих её топоров. Неспешно-твёрдо шествующие по входному коридору Хранители Мудрости, одинаково постукивая посохами по каменному полу и несильно размахивая коптящими масляными светильниками, свисающими на длинных цепочках с их полусогнутых в локтях правых рук, остановившись в десятке шагов от разрушаемого входа повесили принесённые ими огоньки на вбитые в стены крюки, аккуратно закрепив, намотав цепочки.
Широко расставивший ноги и облокотившийся на свой посох Апполос, покосился на с кряхтением и хрустом в костях потягивающегося Фаддея:
–Ну надо же. Только сейчас до меня, до дурака старого дошло, – переставший зевать диакон, напрягся внимая, – та африканская буря произойдёт через уйму лет, а я сейчас ищу народ, использующий то наречие на котором нам тогда в пустыне была явлена надпись об этом событии. Его этого народа ещё, скорее всего, и в помине нет сейчас. Ведь допустим про римлян с их наречием четыреста лет назад, при Александре Великом, никто ни сном, ни духом, а сейчас? А тут временное расстояние получается две тысячи лет… Ну и что из того, что в те времена на этом наречии будут говорить практически все тогда живущие человеки… Ведь это же тогда, а не сейчас… Эх!, старый я дуралей… – со вздохом завершил "открытие" Величайший Интеллектуал Малой Азии.
–Это точно! – подтвердил Фаддей выводы Апполоса.
–Ты это в смысле про что? – тихо рассмеявшись, переспросил своего друга пресвитер, – про то, что я сказал или про то, я придурок?
Удивленно пожав плечами и не отрывая взгляда от начинающей падать двери, Фаддей хихикнул в ответ:
–Про то, что ты придурок конечно! А когда ты чего умного в своей жизни сказал или сделал?
Через упавшие искорёженные двери внутрь освещённого пространства полезли странно, судорожно-одеревенело двигающиеся люди с белесыми закатившимися глазами на раззявленных слюняво-сопливых рожах.
–Спорим я их больше чем ты "сделаю". И численно и качественно, – снова хихикнул Фаддей, перехватывая посох наизготовку.
–Ну, это мы ещё будем посмотреть!, не говори гоп!, засранец ты эдакий. Цыплят по осени считают, – веско ответил его собрат пригибаясь и шаркающе вкручивая ноги, укрепляясь в боевой стойке. Двинувшиеся было на изготовившихся к битве стариков, бесноватые остановились и подслеповато раскачиваясь, расступились пропуская вперёд двух идентичных, средних лет женщин. Смуглые с иссиня чёрными, распущёнными, слипшимися, длинными по пояс волосами, свинообразно толстоватые, очумело тронувшиеся рассудком от постоянно употребляемой "для развлечения" беладонной, сёстры-близнецы трясясь от несдерживаемой ненависти приблизись, к внимательно рассматривающим их братьям Христовым.
–Вот ну нисколько не сомневался, что именно вы и приведёте это бесовское стадо, – удовлетворённо хмыкнул Фаддей, – какая честь! Магдалина! Клеопатра! – скривился диакон в шутовском полупоклоне.
–Опять ты всё перепутал, – вмешался Апполос, – слева Магдалина, а справа Клеопатра. У Магдалины левый глаз серый, а правый зелёный. У Клеопатры же наоборот…
Недовольно-отрицательно резко мотнув головой Фаддей возразил:
–Это ты всё опять путаешь!, совсем уже ослеп от чтения, старый хрыч! Может поспорим у кого зрение лучше?…
Из перекошенных адской яростью ртов ведьм, как из клоаки, хлынули грязные, зловонные ругательства:
–Всё шуткуете…, ну вы сейчас уже отшутились…, отсмеялись над нами…, мы вам сейчас устроим…
Неожиданно звонким для его возраста, юношеским голосом Фаддей восхищённо воскликнул:
–Да ладно! Вот это да! Сколько жил – ни разу не слышал такого забористого мата! Ни в портовых, ни даже в разбойничих притонах! Молодцы, девчонки! Порадовали старика!
Зашипев как разъярённая кобра, стоящая напротив него Клеопатра выдавила через сдавленную как у астматика глотку:
–Глазастый ты, Фаддей! Все вы из колена Вениаминова такие! Слишком уж!, чересчур наблюдательные!
Стоящая рядом с ней Магдалина рявкнула: Хватит уже с ними миндальничать! Взять их!
Связанный, искалеченный, истекающий кровью Апполос тихо молвил:
–Ну, вот и свершилось!
Повернувший на звуки его голоса незрячее, с рваными ранами вместо глаз лицо, собрат возразил:
–Чего свершилось то? Чего болтаешь? Куда торопишься?
Прищурившись, внимательно вбирая, впитывая в себя изувеченный образ лучшего друга, Апполос рассмеялся кашляя кровью:
–Фадюша! Ну, ты хоть перед Переходом можешь по-людски себя вести? Всю жизнь как дикобраз…
Поизвивавшись связанным телом Фаддей простонал в ответ:
–Много ты понимаешь, как оно должно быть по-людски…, тоже мне умник нашёлся…
В их "непринуждённую" беседу вмешалось визгливое "похрюкивание":
–Ну, так что? Надумали или нет? Скажете нам – куда вы припрятали ту сочинённую вами писанину, с помощью которой вы выставили нас на посмешище перед всеми, а потом изгнали из собрания?
Помотавший головой диакон Александрийской церкви, деловито возразил:
–Девчонки! Во-первых, вас никто не изгонял, вы сами по себе ушли! Вернулись в рабство к дракону, не сумев преодолеть вложенную им в вас Гордыню. Во-вторых… Ох! – захлебнулся он болью от хлёсткого удара ножом в живот.
–Зря стараетесь, – продолжил за друга, пресвитер, – сами ж понимаете не скажем мы вам ничего. Потому что предательством это будет…
Магдалина повернула к нему забрызганное кровью лицо:
–Тогда мы всё здесь сожжём! И ваша гадостная писанина тоже сгорит вместе со всем этим! – окровавленным ножом она обвела вокруг себя, указывая на заваленные до потолка свитками, полки Александрийской библиотеки.
–Клео! Зажигай! – скомандовала она стоящей с факелом сестре и решительно пошла на выход. Клеопатра быстро подойдя к распростёртым на полу большого зала библиотеки хранителям, смачно харкнув поочерёдно на их окровавленные лица, изрыгнула из себя:
–Наслаждайтесь, голубки! Возлюбленные, блядь! Любовнички, мать вашу!
Прыжками добежав до выхода уронила факел в одну из лужиц поналитого ими по всему помещению масла.
Задумчиво посмотрев на лихо разгорающееся пламя, Апполос обратился к Фаддею:
–А чего это она имела в виду? Неужели со стороны кому-то могло показаться, что мы содомиты? Странно… Меня, если по-честному, к тебе никогда в этом смысле не влекло… Даже в самые греховные мои времена… Может, потому что ты всегда, сколько тебя знаю, был старым вонючим пердуном?
Еле сдерживающий болевой стон Фаддей попытался "отшутиться ":
–От пердуна слышу… Понятное дело, что и Федося, и близнецы, и малышки особенно – послаще пахнут… Их конечно приятней приласкать и потискать… А чтоб старого, верного друга "пожалеть"…, "нежность" ему подарить, дождёшься от тебя пожалуй…
Оживший от вызванной воспоминаниями, взбудоражившей душу радости, Апполос "парировал":
–А ты сам виноват! Нет бы мне – хоть капельку внимания уделить! Нет же! Всё время только с ними "кокетничал и заигрывал"… Тискал опять же их постоянно… Как они там наши деточки…
Всхлипывающий от телесной и душевной боли Фаддей взмолился:
–Хватит уже!, а?!, не трави душу!, и так сил нет…
Тихо улыбающийся Апполос проворковал:
–Ну ты посмотри на него!, какой упрямец!, так и не признался, что Любит меня!
Закашлявший кровавым смехом Возлюбленный Брат ответил:
–Да пошёл ты!
Погрустневше кивнув головой Апполос подытожил:
–А и вправду пошли уже, брат…
Фаддей глубоко вздохнул и, обратив к клубящемуся под потолком дыму измученное лицо, провозгласил:
–Господь наш! И Бог наш! Иисус Христос! Услышь нас грешных, молящихся Тебе! И помилуй нас!
Пристрелочный 4
"Чего бы не боялся человек – в конечном счёте он боится своего страха, то есть боится самого себя."
(Алексей Баженов "Устройство Земного МироЗдания")
Старший офицер десантно-штурмовых бригад, обращаясь к навигатору-наставнику: «Товарищ вице-адмирал! Согласно вашему приказу: начальник контрразведки корабля арестован и телепортирован в Службу Собственной Безопасности Контрразведки Главкома ВМФ!» Малыш, вставая с кресла и аккуратно вешая шлем управления УОЗ: «Да как так-то?!», снова упав в кресло и уронив лицо в ладони, «это ж старший офицер моей внутренней безопасности!, отвечающий за определение кто свой, кто чужой! И вот на тебе! Агент, работающий на Абвер Блудного Беса! Он же со всем Экипажем через Покаяние прошёл! А оказывается – не раскаялся…, а я ещё думаю, чего он так насчёт назначения к нам той девочки ратовал, громче всех глотку драл, прям из кожи лез…» Наставник-старпом резким командным гласом: «Отставить, товарищ капитан третьего ранга!», довольно окинув взглядом вскочившего на ноги и вытянувшегося по стойке смирно Малыша, «вольно! Внучок! Не казнись! Если так получилось, значит – так надо было. Ведь то, что он "крот" контрразведке отдела главного инструктора было известно всегда. Так ведь?», повернувшись к согласно кивнувшей ему соратнице, «а ты этому всё равно бы не поверил, не случись ему "проколоться", выдать себя, когда защитный экран чуть не разрушился от удара возвратной огневой волны». Облегчённо вздохнувшая навигатор-наставник обласкивая взглядом понурого Малыша: «А так ты с заданием справился. Молодец. В-общем всё хорошо прошло. А этот инцидент поправим. Старшего офицера твоей контрразведки "перекуют" там, в Ставке Главкома и будет он у тебя как новенький! Так! Ты куда там опять вытаращился? Дорогой, что там у меня за спиной?», оглядываясь через левое плечо. «Всё нормально у тебя там. Всё чисто!», немного качнувшийся назад в своём кресле наставник-старпом, посмотрев на Малыша: «А ты чего там обнаружил?» Малыш, возмущённо пожав плечами и указывая поверх левого погона навигатора-наставника: «Да что я не вижу что ли?! Вон же! Форма на ней моего корабля! Походно-боевая! Нагрудной знак "МДРКСН-013"! И вообще! Почему она на одно звание выше меня?!» Прерывая гневную тираду Малыша и одновременно одёргивая похихикивающего наставника-старпома, "добрейшая бабуся", притворно-рассержено грозя пальцем, отчеканила: «Так! Всё! Хватит! Порезвился-пошалил и достаточно! А то скоро совсем перегреешься и ещё не дай Бог перегоришь! А мне отвечай за тебя перед Ней! Я же от стыда сгорю, случись с тобой что! Теперь что касается звания. Ты когда у нас уже внимательнее будешь? Ты что, не видишь в каком звания я, а в каком он?», указывая на широко улыбающегося старпома-наставника, «а как он со мной обращается?! Да плевать он хотел на субординацию! Не смешно, дорогой!, вот совсем не смешно!», притворно-сердито отбрасывая руку ласково поглаживающего её по плечу и тихо смеющегося соратника. «Это, во-первых!», снова обращаясь к Малышу, «во-вторых: ты когда хоть чуточку поумнеешь уже, в конце то концов?! Ну, любой бы на твоём месте давно б уже сообразил, что не может Корабль ВМФ Воинства Святой Троицы вести боевые действия без обученного отделом главного инструктора навигатора-наводчика! Это тебе только кажется, что ты самостоятельно управляешь огнестрелами, а мы по очереди помогаем тебе в этом. На самом деле мы же "прикрываем" вас друг от друга! Чтобы ваши землевременные воплощения друг друга не покалечили! А так то, Образ Родного тебе Навигатора-Наводчика высечен на твоём сердце еще тогда, когда ты в утробе матери своей Главным Конструктором создавался! Вот так-то! И у неё тоже самое! А смогут ли ваши землевременные воплощения соединиться, только от вас самих зависит!, от обоих!, как вы со своей больной гордостью справитесь… А он развопелся тут… Звание у неё не то… А то, что с ним засранцем, Сама Главный Инструктор в звании Адмирала Флота нянькается это как?! Нормально?! Ладно, всё! Дорогой! Выводи его уже из боевых действий!» Старпом-наставник громогласно: «Малый диверсионно-разведывательный корабль специального назначения Ноль Тринадцатый, слушай мою команду! В Родную Гавань на ремонт и перевооружение! Шагоооом! Марш!!!» Сжав в кулак длинную седую бороду отеческим рокотом: «Благодарю за службу, ребята!» Тоном пониже: «Инфо, отключить виртуально-телепатическую связь с диверсионно-разведывательным кораблём специального назначения!»
