Константин Иванович Кизявка
Розовый завод
Глава двадцать первая. Хэппи? Энд
Ребята крепко спали. Дима перед тем, как лечь в койку, снова напомнил о «словечке». Я мрачно подтвердил.
Нары противно скрипели. Я переворачивался с боку на спину и опять на бок. Вязкая ночь переплавлялась в мутное утро. Сон, перепуганный картиной рождения машин, так и не пришёл в мою многострадальную голову.
Всё, ради чего жил, – исчезло, испарилось в газах зловонной пещеры. Нет никакого российского автопрома. Пузырящаяся слизь течёт повсюду, заполняет мир, и с этим ничего не поделаешь. Наверное, мама права, я в самом деле дебил и вижу мир не таким, какой есть, а таким, каким хочу. Как можно поднять то, чего не существует? Получается, Россию тоже невозможно поднять? Если таких пещер по стране десятки или даже сотни… Это тупик. Зачем тогда вообще жить? Зачем вставать каждое утро и идти на работу, если ничего не изменишь? На что вообще надеяться и чего ждать? Жить так, как Валик или первая бригада? Радоваться зарплате, еде и развлечениям? Но разве мы примитивные животные?! Мы – высшая форма земной жизни – человеки! А если конкретно, мы – вообще высшая форма человеков – россияне! Граждане величайшей страны планеты!
Почему же я должен просто хрюкать и радоваться пресловутому корму, когда Родина обречена, когда у неё нет будущего? Тошно! Смрадно! Невыносимо такое бесполезное пребывание в мире! Нет! Надо хоть немного поспать! Надо стряхнуть с себя эту липкую слизь!
Загорелся свет. Первая бригада, постанывая и пошатываясь, засобиралась на смену. Я тоже поднялся.
– Ты чего? – озаботился Затейник, увидев моё лицо. – Заболел?
Я пожал плечами. Может, и заболел. Хотя нет. Скорее выздоровел. Снял мутные очки обмана. Увидел реальность.
– Все готовы? – Кинжал оглядел бригаду. – По-шустрому толканём и снова спать.
– А зачем? – я даже не понял, что сказал это вслух.
– Что зачем? – опешил Кинжал.
– Зачем толкать? Мы же всё равно не можем сделать эти машины лучше?
– И что? Ала. Мы много чего не можем. Так что теперь, ала, не жить?
Простые слова пронзили, как молния, от макушки до пяток. В самом деле. Если жизнь не имеет смысла, если существование мучительно и бесполезно… Выход есть! Не жить!
– Вижу, что понял, ала. Ну, вперёд! – и бригадир первым шагнул в распахнувшийся проём.
Всё виделось по-новому. На каждом предмете и человеке лежал теперь зеленоватый бледный свет спасительной смерти. Вон, поскользнулся Мороз. У него острый напильник. Можно воткнуть прямо в сердце. Мгновенная смерть. Или не мгновенная? Если промазать. Потом больница, операции, врачи… Нет. Хохол подтягивает штаны верёвкой. Повеситься? Говорят, где угодно можно. Хотя бы даже в туалете. Как вариант. Только какой-то тупой вариант. Бесполезный. Подумают, что струсил. Так ведь они и считают, тот же Валик, что мне будет трудно, и я попытаюсь убежать от трудностей. Но ведь я не боюсь испытаний. Я ухожу не от них, а от бессмысленности. Абсолютной бессмысленности.
– Надо перевернуть! – бригадир показал, куда кому стать, вокруг «пятака», лежащего на боку. – На колёса!
Я пристроился возле заднего бампера. На светлом металле – ни царапины, ни вмятины, хотя "пятак" кувыркался и скользил по неровному полу. Мощная вещь эта слизь! Если бы не знал деталей, мог бы задуматься, как использовать чудесный феномен в промышленности. Но я знаю.
Машина слегка подпрыгнула на пяти шинах. Снова в третьем цеху будут отпиливать колесо. Интересно, вторая задняя ось тоже есть или хотя бы её зачатки? Интересно? Кого я обманываю?! Интереса больше нет.
– Когда к Куму пойдёшь? – Дима пристроился рядом, подталкивая «пятак» в значок «РАЗа» на багажнике.
– Ну… Как увижу.
Действительно, получалось нехорошо. Я-то выйду из этого зловонного круга (кстати, запах по сравнению с тем, что был, просто божественен, вытяжка здесь хорошая), а вот Дима… Хотя, положа руку на сердце, чего хочет Дима, выходом назвать трудно.
– А как увидишь? Когда?
– Ну… Не знаю.
– Ты к охранникам подойди, как жрачку принесут, так мол и так, хочу поговорить с директором. Понял?
– Ага.
– Ладно!
Дима отошёл, занявшись обычным делом – раздачей ценных указаний.
Когда последнюю машину вытолкали в соседний цех, я посмотрел на холм. Вершина по-прежнему скрывалась в темноте. Створки пещеры почти сомкнулись. И всё сошлось в моей голове. Как фрикционные накладки дисков сцепления. Чётко и правильно. Надо прыгнуть с этого холма вниз, туда, где появляются на свет новые машины. Высота больше пятиэтажного дома. Пол твёрдый как бетон. Никаких шансов. Такой прыжок скажет им о многом. Во-первых, поймут, что я всё знаю. Ну как бы я попал на гору, не зная? Можно даже совместить прыжок с моментом выброса машин. Найдут тело среди свежих «пятаков». Точно поймут, что знаю. А во-вторых, они же помнят, что Лудислав Горохов всегда рвался делать машины… А тут…
– Чего ты это, ала?! – голос Кинжала обрезал цепь умозаключений.
Я всё еще стоял посреди цеха, уставившись в очертания холма, а ребята ждали на пороге хаты. Всё! Решено! Завтра же ночью! А Дима… А что Дима? Помогу ему. Записку напишу и положу на видное место, чтобы Валику передали. Есть же такая устоявшаяся фразеологема в русском языке:«Долг платежом красен».
Как крепко спят работники первой бригады! Я посмотрел на фосфоресцирующие стрелки диминых часов. Двадцать три двадцать три. Красивое число.
Записку положил ему на тумбочку. Хочет на волю? Пожалуйста. Может, Валик и согласится отпустить.
Натянул полосатый комбинезон слесаря первой бригады. Тихонько вышел из комнаты в раздевалку. Где тут кулер? Ага.
Открыть проход оказалось легче, чем я предполагал. Аккуратно пристроил «фанерку» сбоку и нырнул в темноту.
Цех встретил зелёным сиянием и удивительной свежестью. Нет, запах слизи ещё висел в воздухе, но к противным ноткам прибавились новые. Будто неподалёку расцвёл розовый куст. Аромат слабый, еле уловимый. Неожиданный каприз психики, ожидающей развязки. В жизни человека не часто случается умирать. Один раз. Не больше.
Я присел на гладкий тёплый камень. Осмотрелся. Откуда тут лучше прыгать? В любом случае надо подниматься туда, в темноту, наверх.
Зашагал по тропинке. Глаза привыкали к полумраку. Если б не знал, что в цеху, подумал, будто в настоящих горах ночью восхожу на вершину.
Зря сравнивал холм с пятиэтажкой. Гораздо выше. Этажей двадцать. Может, даже двадцать один. И вершина не упирается в потолок, как казалось. До невидимого отсюда потолка приличное расстояние. Зато разглядел свешивающиеся сверху чёрные тросики с прикреплёнными к ним лампочками. Вот какая гирлянда включается, когда бригада входит в пещеру.
Я стоял на краю высокого обрыва, и мне не было страшно. Далеко внизу совсем скоро раздвинется проход в зловонную бездну, и тогда свершится мой первый и последний в этой глупой жизни полёт. Даже интересно испытать перед исчезновением всех проблем ускорение свободного падения.
Мама сейчас спит. Что ей снится в ночь смерти единственного сына? Всё-таки по-своему она всегда любила меня. Как ребёнка. Но ребёнок вырос и стал тем, кем стал. Тем, кого любить никак невозможно. По инерции считает, что я ещё маленький, и дарит материнское тепло. Но я не радую её, не принимаю коммунистических идей. А разве можно принимать глупости? Вот и живу с её точки зрения эдаким взрослым примитивным мужланом с упрощённым мировоззрением. Тупицей, недостойным любви разумного человека. И Зина, с её философским складом ума, никогда не воспринимала меня всерьёз. А маму воспринимала. Есть в этом что-то нечестное. Какой-то заговор примитивных идеалистов. Я чувствовал теперь, как сильно это задевало меня, ведь в целом Лудислав Горохов не так плох, как они считали. Я честный. Я люблю Родину. Я готов пожертвовать жизнью ради неё. И я верю, что всё можно изменить… Верил…
Внизу зашипели сто восемьдесят кошек. Пещера застонала, начала раскрываться, и я шагнул вперёд.
Точнее поднял ногу для шага. И поставил бы в пустоту, если бы не зазвенел колокольчик. Ну, мне так показалось, будто прямо за спиной кто-то затряс маленьким захлёбывающимся колокольчиком.
Я осторожно опустил ногу на скалу и обернулся.
Звон доносился от большого тёмного силуэта в центре вершины.
Я уже знал, что это не звон, а смех. Кто-то смеялся так близко. И, что самое странное, в этом насквозь мужском месте, – смех был женским.
Осторожно я приблизился к тёмному предмету, постепенно переоформившемуся из тёмного сгустка материи в большой железнодорожный контейнер. Я даже надпись на нём смог различить – толстые белые буквы «FESCO».
За металлической стенкой смеялись и разговаривали несколько женщин.
Я обошёл коробку вокруг и обнаружил дверь. «Засов» – полоса стали толщины «пятнадцать» сунута в пазы снаружи. Изнутри так не закроешься. Значит, либо есть вторая дверь, либо… Я еще раз обошёл контейнер. Второй двери нет. Значит, женщин кто-то запер. Нужно освободить! Далёкий голос мамы из детства: «Девочек нужно защищать! А не отбирать у них лопатки!». Я подошёл к засову, вытащил и приставил к стене.
Женщины освобождаться не спешили. Затихли только. Притаились. А вдруг думают, что я тот, кто их запер, и готовятся напасть?
– Женщины! – крикнул я. – Я вас не запирал! Выходите! Вы свободны!
Тишина.
Что-то громыхнуло сзади. Я даже испугался от неожиданности. Трухануло всего. Аж присел и обернулся. Потом дошло – это там, внизу, машины из пещеры полетели.
– Ты кто такой? – из приоткрывшейся двери высунулась молодая женщина в красной косынке.
– Я?.. Лудислав. Горохов. Инженер.
– А где жратва?
– Какая жратва?
– Ты чо припёрся? Без еды?
– Извините. Я думал, вас заперли.
Женщина осмелела и вышла наружу. Из двери высунулись еще шесть физиономий: одна помоложе, остальные постарше.
– А если и заперли! – сказала женщина в красной косынке. – Ты-то чего лезешь? Ты из безопасности?
– Нет. Я из первой бригады.
– Офигеть! – воскликнула одна из женщин с сильно крашенными в белое волосами. – По малолетке, что ли? А как сюда попал?! Кто тебя пустил, убогого?
– Никто не пустил. Я прыгать пришёл.
– В каком смысле? – не поняла первая женщина. – Куда прыгать?
– Вот туда! Вниз!
– Ты охренел?! – воскликнула крашеная. – А если убьёшься?!
– Ну…
– Чего ну?
– Ну, я так и хотел.
– Какого хрена?!
– Так правильно будет. Я не могу дальше работать. Машины не изменить.
– Подожди! – краснокосыночная оборвала возглас крашеной. – Ты хотел изменить машины? РАЗы?
– Ну конечно! Россия должна быть лучшей в мире, а для этого надо исправить автопром. Но автопром исправить нельзя, потому что слизь. Даже напильником не поработаешь, чтобы двери выровнять…
– Не надо прыгать! – твёрдо заявила женщина в косынке. – Слизь можно убрать.
Я растерялся. Мне показалось, что я уже прыгнул, но не разбился насовсем, а только потерял сознание, и вот снится глупый сон. И в самом деле, какие могут быть женщины на мужском заводе? Да ещё заявляют, что слизь можно убрать. Чем?
– Тряпочкой! – женщина будто читала мысли, что, впрочем, для сна совсем не удивительно. – Я ткачиха, Варвара Косицына. Я изобрела ткань с уникальной структурой волокон. Моя макрофабра способна стирать слизь с элементов автомобиля. Это подтвердили эксперименты. Мы можем обрабатывать детали автомобилей на стадии рождения. Такая ранняя чистка позволяет продлить срок жизни металла в десятки раз. Да! Не удивляйся! Слизь не только защищает машины от механических повреждений, но ещё и разрушает структуру металла при длительном воздействии в атмосферных условиях. При своевременном удалении слизи мы сможем проводить тщательную доработку конструкций, что безусловно поднимет уровень нашей автомобильной промышленности на недосягаемую высоту. Я предложила эту технологию руководству завода вместе с девочками…
Тут женщина, излагающая свои мысли красивым (мне очень понравилось) инженерным канцеляритом, замолчала, и я вынужден был спросить:
– И что?
– И то!
– Нас преступниками объявили! – выпалила крашеная. – «Восстание ткачих», сказали. И всех заперли тут на горе.
– Хорошо хоть кормють! – философски добавила самая старшая из женщин с короткой стрижкой, в синей униформе уборщицы.
– Поэтому не нужно прыгать! – заключила женщина в косынке по имени Варвара.
Я сомневался. Во-первых, потому что не был уверен, что происходящее не бред моего повреждённого сознания. Во-вторых, потому что я уже столько раз пытался стереть эту слизь…
– Я вижу, вы сомневаетесь! – заметила Варвара. – Ну пойдёмте, я покажу. Как раз момент подходящий.
Она вошла в контейнер, я проследовал за ней.
Оранжевый свет электрической лампочки высвечивал достаточно симпатичный, хотя и скромный быт работниц завода. Вдоль стен – кровати с железными сетками. Посредине – обеденный стол и табуретки. Даже традиционная для завода дверь с иностранными буквами W и C синела в дальнем углу. В этот раз больше удивила буква «С».
Варвара решительно дернула ручку ящичка лакированного шкафа, и я увидел в выскочившей коробке кипу ярко-розовых тряпочек.
– Вот! Эта ткань способна побеждать слизь!
Я взял пару лоскутов размером примерно тридцать пять на сорок сантиметров и потёр пальцами. Обычная ткань. Какая же это макрофабра? Скорее микрофибра. Ничего сверхъестественного.
– Не верите! – поняла Варвара. – Тогда пойдёмте вниз, я вам покажу!
Мы вышли на холм.
– И вот еще! – молодая девушка с волосами, заплетенными назад в ниспадающий шлейф, как на картинах средневековых художников, протянула мне напильник. – Возьмите! Драчёвый. Хороший.
– Девочки! Нас всех накажут! – захныкала полненькая девушка в чёрном комбинезоне. – Если нас поймают, всех сразу уволят!
– Нас уже год назад уволили! – ухмыльнулась старшая женщина в синем.
– Ну, кормить перестанут! – не успокаивалась полненькая. – Может, не надо экспериментировать! Ну хотел мальчик прыгнуть, пусть прыгает!
Никто не обращал на неё внимания. Мы дружно спустились с горы к разбросанным машинам.
– А это ничего, что так плохо пахнет? – на всякий случай спросил я.
– Воняет, ты хотел сказать! – заметила крашеная.
– Ну, Катюш, не так уж и воняет, – возразила Варвара, подходя к машине и протягивая мне розовый лоскут. – Вот, попробуйте.
Это было волшебство. Лоскут счищал слизь сразу до самого металла. Казавшееся непобедимым густое покрывало с лёгким шипением испарялось без следа, как снежный иней под выскочившим в зенит жарким июльским солнцем.
– Вот тут, видите, дверь не закрывается, – заметила Варвара наплыв металла по краю двери.
Я отёр слизь и пустил в ход напильник.
Через пять минут дверь закрывалась четко и плотно.
Женщины оживились.
– Красота! – сказала девушка со средневековой прической по имени Валентина. – А они нас в контейнер!
Я воодушевился столь чудесным способом ремонта и перешел к другим деталям, а девушки взялись за протирку. Через десять минут машина избавилась от слизи, и я с лёгкостью опилил проблемные места до нужных размеров. Я ведь могу «копейку» собрать и разобрать с закрытыми глазами, а «пятак», скажем честно, не сильно от неё отличается.
Словом, через два часа машинка ничуть не уступала какому-нибудь «Астон Мартину» по подгонке и чёткости форм.
– Чудесно! – выдохнула Валентина. – Вы настоящий инженер!
И в этот момент включился свет. С непривычки ослепительный. Из распахнувшихся ворот к нам бодро шагала первая бригада. Прятаться было поздно и бессмысленно.
– Мы пропали! – запричитала толстенькая Татьяна. – Они нас оштрафуют! Убьют!
– Заткнись! – прошипела Катерина. – Посмотрим, кто кого убьёт!
Нас заметили не сразу. Ребята шли, обсуждая какие-то бытовые проблемы. Первым остановился Дима.
– Ёшкин кот! – воскликнул он. – Бабы! Откуда?! И Дебил с ними!
Так я узнал свою кличку. До этого момента ребята стеснялись говорить её вслух, подозревая, что я могу обидеться. Что вы, братцы! Ничуть! Стало приятно и радостно, что я принят в драгоценную семью и вот, заслужил настоящее рабочее имя. Сердце сжало тёплыми тисочками.
– Кнопку! – крикнул Кинжал, и Кореец метнулся к хате.
Так мы и стояли напротив, как ковбои в примитивном пиндосовском вестерне, пока в зал не ворвались двенадцать охранников с автоматами Калашникова и белых тряпочках на ртах. Масочный режим к тому времени никто не отменял.
Безопасники чётко, выверенными движениями сгрудили нас и первую бригаду в центре цеха. Так пастушьи собаки сбивают в одно стадо овец. Солдаты по кругу, мы в центре. Стволы АКМов грозно чернели кружками отверстий. Я ещё подумал, что нерационально расположились бойцы, ведь если начнут стрелять, пуля может случайно пролететь мимо нас и попасть в безопасника с другой стороны. Впрочем, тут же отмёл эту мысль, воины наверняка профессионалы и никогда не промахиваются.
– Так, так, так! – знакомый голос.
К месту событий из хаты двигались трое. Охранник, конвоирующий Корейца, и Валик.
Ваал Ваалович Дорогин, директор «АВТОРАЗа», мой друг, подошёл к кольцу охранников и всмотрелся в толпу. То, что казалось нам ярким светом, для него было полумраком. С трудом разглядел меня среди других и поманил пальчиком:
– Лудислав, мальчик мой, подойди сюда.
Я подошёл. Вот он! Мой звёздный миг! Секунда, дающая смысл никчёмной предыдущей жизни. Как же это трогательно и прекрасно!
В руке я сжимал розовую тряпочку.
– Вот! – показал я Валику. – Теперь мы можем поднять отечественный автопром с колен!
Валик поморщился.
– Лудислав. Брось эту гадость!
– Ты не понимаешь, Валик! Это наше спасение!
– Это тряпка этих вот… женщин! Брось и пошли со мной. Всё ещё можно исправить. Мы с тобой увидим небо…
– Нет, Валик! Этой тряпкой стирается слизь. И напильник хорошо обрабатывает металл! Вот, видишь, автомобиль. Я его опилил. По качеству теперь не хуже ведущих английских брендов. А ещё увеличивается срок эксплуатации! В десятки раз! Представляешь?!
Валик насупился.
– Тебе промыли мозг какой-то дешёвой розовой дрянью. Отвлекись. Подумай рационально. Зачем нам машины, которые будут работать не два года, а пятьдесят лет? Кто тогда будет покупать новые? Как мы продадим запчасти?
– Но мы же сможем сделать машины лучшие в мире! Это экспорт, Валик! Мы поднимем Россию с колен!
– А смысл? Пока Россия на коленях, её никто не видит. Притаилась в засаде и получает полный комфорт. Зачем показывать всему этому западному сброду какие-то супермашинки, которые возбудят интерес их спецслужб? У нас с тобой, Лудислав, есть маленький заводик, он кормит меня, тебя, всех этих людей. А если нюансы производства наших машинок узнает мир, ты представляешь, что будет? Они же упадут в цене до копеечки! До себестоимости! Мы разоримся! Страна разорится. А это, дорогой Лудислав, не мои деньги. Даже не твои! Это государевы деньги! Ты что, враг? Враг России?!
Я впал в ступор. Ваал говорил нечто рациональное, даже где-то правильное. Но почему я враг России? И что такое «государевы деньги»? Я не враг! Постойте! Получается, он всегда знал, что возможно сделать наши машины лучшими?! Знал и ничего не сделал?
– Так ты знал… про тряпочки?
– «Восстание ткачих»? – Валик с презрением посмотрел на моих новых подруг. – Кто из управления завода не знает эту мутную историю. Но неужели ты, дорогой мой друг, в самом деле решил поменять голубое, как небо, знамя завода на это розовое убожество? Ты что, теперь не с нами?
– В каком смысле?
– Тебе теперь нравятся женщины?
– Женщины? В каком-то смысле… Конечно! Ну не мужики же!
– Но ты ведь сам писал в анкете, что не любишь гомофобов.
– Ну конечно. Писал. Так и есть. Я этих гомо на дух не перевариваю!
– Ничего не понимаю! Ты же говорил, что я тебе нравлюсь, говорил, что устал от женских капризов, говорил «и вообще…» Ты говорил мне… мне… «и вообще…». Выходит, ты обманывал меня? Братцы, выходит, он обманывал нас всех?!
Ваал обращался к бригаде и охранникам, и мои товарищи: Фотограф, Кинжал, Затейник, Хохол, Таракан и даже Дима – попятились в ужасе.
– Эх, ты! – горько воскликнул Кинжал. – А мы тебя Дебилом назвали, ала, думали свой, настоящий, а ты…
И сплюнул в лужу слизи под ногами.
Стволы охранников как один повернулись в мою сторону.
– Дебил?! – задумчиво переспросил Валик. – А я не разглядел! На поверхности же! Это конкретное мышление. Эта зацикленность на лозунгах и пропаганде. А я думал, ты играешь. Как нормальный человек. Как все мы в этом убогом театре жизни. Думал, это сарказм, когда ты повторял смешные фразы: «Россия – вперёд!», «Автопром станет лучшим», «За Родину!», «За Сталина!»… А получается, говорил, что думал? Дебил? Надо же! Такой красивый, так хорошо разбираешься в машинах… И оп-ля-ля… То есть, если с экрана телевизора важный чиновник скажет, что луна розовая, ты прям поверишь и будешь так думать? Лудислав, как я ошибался! О какой любви мечтал? Светлой, чистой, интеллектуальной. Ну почему мне всегда так не везёт с мужиками!
Валик замолчал. Лицо его было мокрым от слёз. Он ещё раз взглянул на меня пронзительно-печально и приказал:
– Вот этого, Горохова, в контейнер! И змеиный клубок тоже в контейнер. А вы, господин Абсурд, приступайте! Машины должны быть в приёмочном цеху через час!
– Понял, ала! – проскрипел Кинжал и повернулся к бригаде. – Ну, чего стали как бараны! Поехали, ала!
Четыре охранника подхватили меня под руки и потащили в гору. Еще четверо, угрожая автоматами, погнали женщин следом. Моё сердце, может и дебильное, но всё равно сердце – разрывалось от боли. Я верил этим людям, считал друзьями, готов был идти до конца, не жалел себя, а они… Это же предательство! И они предают не только меня! Они, что гораздо ужаснее, предают страну, предают Россию, предают народ. При этом выставляют всё так хитро, будто враги я и Варвара. Я и Варвара!!! Те, для кого будущее русского мира – смысл жизни. Какое коварное надувательство! Какое лицемерие! Как им после такого не стыдно называть себя россиянами?! «Государевы деньги»! Какое изощренное иезуитское словосочетание!
– Ваал!!! – закричал я с середины холма бывшему другу. – Россия всё равно будет лучшей! Вы не задушите её! Вам не победить наш великий народ!
Директор задумчиво посмотрел в мою сторону. Вздохнул. Тряхнул головой и медленно побрёл к выходу.
Сначала меня, а потом и всех девушек впихнули в контейнер.
– Я же говорила, что нас накажут, – прохныкала Татьяна и дверь захлопнулась.
Лязгнул засов.
