Константин Иванович Кизявка
Розовый завод
Глава пятая. Пятак
Дома, за компьютером, я решил, что в целом работа мне понравилась. Светло, просторно, люди хорошие, доброжелательные. Друзья вокруг: Валик, Игнат Павлович, Юрий Кириллович с синим Чебурашкой… Если бы ещё не продавать, а в цеху. Создавать из металла, пластика и резины конструкции машин. Варить, рубить, опиливать, резать, нарезать, шабрить, шлифовать, подгонять… М-м-м-м, звучит! Но не буду спешить. Не ловля блох всё-таки. Всему своё время. «Надо только выучиться ждать». Кстати, где у меня тут эта песня? Пахмутова, кажется. «Надежда».
Погружался в сон с радостным предвкушением. Пусть не сразу, пусть через годы, через расстоянья, но я попаду в сердце завода, в цеха, где гудят станки и вырисовываются формы автомобильного будущего страны.
– Ну что, Горохов, – вчерашний знакомый в синем солидном пиджаке, оказавшийся не просто Николаем Петровичем, а Николаем Петровичем Бороздкиным, директором магазина «АвтоРАЗ», смотрел с непонятным восторгом. – Кончилась твоя работа в отделе продаж!
Я растерялся. Как так? Я же не поработал толком. Ведь всё нормально вчера ещё было. Хвалили, говорили «большой молодец». А теперь что? Увольняют? Почему? Неправильно это, глупо, ведь могу помочь автопрому, стране, Отчизне!
– Не дрейфь, адепт, – ухмыльнулся Бороздкин, – ночь только начинается. Переводят тебя в цеха. По распоряжению Самого! Видимо, хочет тебя в делегаты, а потом на съезде познакомиться поближе, вплотную, так сказать. Понимаешь?
Я кивнул. Конечно, я понял. Этот самый Сам, видимо, уже увидел, что я не абы как случайный человек, а профессиональный профессионал. Конечно, в цеху от меня пользы будет больше в разы.
– А когда в цех?
– Да сейчас. Пройдёшь вон в ту дверь, прямо по аллее, через КПП и по асфальту. Наткнёшься на здание производственного комплекса. Увидишь первые ворота. Там «пятаки» выпускают. Направо, вокруг здания пойдёшь, «двушки», налево – «десюлики».
– А «копейки»?
– За «копейками» вокруг обойти придётся. Но тебе этого ничего не надо. Тебя в «пятак» определили.
«Пятаки» – мои любимые модели, и я еле сдержался, чтобы не крикнуть от радости.
– Ну что, Лудислав Святозарович! – появился мой теперь уже бывший шеф Игнат Павлович. – Не удалось нам с тобой за месяц годовой план выполнить. А ведь могли. Жаль. Такого продавца потеряли. Но Николай Петрович прав. Из продавцов в делегаты не попасть. А вот из цехов реально. Даже завидую тебе. Искренне. По-человечески.
Он попытался меня обнять, но передумал. Посмотрел в глаза:
– Не забывай первого наставника. Может, до спикера дорастёшь, меня в делегаты подтянешь.
– Иди уже, – махнул мне Бороздкин, – пока не стемнело. Тогда уже не до глупостей будет.
И я пошёл. В новую, настоящую автомобильную, цеховую, а не какую-нибудь магазинную жизнь.
На КПП дежурил другой охранник.
– Ну-ка дыхни! Ага. Хорошо. Маску надень. Вот. Куда идёшь?
– В цех. «Пятак».
– Пропуск есть?
Я протянул бумажку, полученную от Бороздкина.
– Пе-ре-во… – зашевелил губами охранник. – …дом в цех… А чего таким макаром? Работал в магазине и вдруг здасьте-мордасте?
– Я в цеху нужнее. Я – инженер.
– Анжинер? Ты погляди. Ну ладно, проходи, коли так.
Загадочный охранник. Речь карикатурная. Не пассионарий тебе двадцать первого века, а какой-то персонаж Гоголя. Или Чехова. Даже, скорее, Достоевского. Притворяется? Или сильно классику любит?
Широкая дорога пыльным асфальтовым кольцом охватывала величественное здание заводского корпуса. Я в благоговении устремился вниманием вверх, пытаясь разглядеть вершину похожего на сказочный замок вместилища всех четырёх знаменитых цехов РАЗа, но снова не увидел её за очень низкими облаками.
На мощных тёмно-голубых воротах масляной краской было неровно выведено: «Цех производства пятой модели». Я подошёл и осторожно толкнул. Ворота не открывались. Запечатаны наглухо. Я ещё пару раз толкнул чугунную массу, сначала двумя руками, а потом всем телом. Безуспешно. Попытался подцепить кончиками пальцев край в узкой щели между створками. Неудачно. Только синие полоски теперь под ногтями. Я посмотрел правее ворот и заметил чёрный пластиковый рычаг, торчащий из кирпичной стены.
Непонятный рычаг. Даже не рычаг. У рычага должны быть направляющие прорези вертикального или горизонтального хода. А тут просто торчит из стены предмет с шарообразным подобием набалдашника на конце. Я обхватил мягкую, прорезиненную, слегка влажную цилиндрическую поверхность и потянул на себя. Рычаг поддался легко, полез наружу и застопорился, высунувшись на полметра. Ничего не произошло. Ворота молчали. Никаких звонков или колокольчиков. Я машинально толкнул рычаг назад. Мягко, с булькающим звуком, цилиндр утонул в стене. Уши резануло тонким неприятным резиновым скрипом. Ворота двинулись. И правая, и левая створки медленно раскрывались наружу. Почему наружу, понятно – противопожарная безопасность, если загорится что в цеху, не будет пробки на выходе. Но в целом схема привода удивительная.
Довольный «открытием», я вошёл внутрь.
Помещение тускло освещали лампы дневного света. Высота потолка была такова, что люминесцентные трубки казались тоненькими спичками. Ширины цеха хватило бы на пару хороших футбольных стадионов. Интересно, что стены справа и слева слегка сужались вдаль от входа, и это не было зрительной перспективой, противоположная входу сторона в самом деле была раза в полтора меньше наружной.
Запахи свежей краски, мазута и бензина приятно пьянили. Посреди цеха матово лоснились новенькие «пятаки», облепленные местными рабочими. Четыре машины! Творцы автопрома что-то поправляли, подкручивали, подбивали, опиливали.
Цех АвтоРАЗа!
Коленки подрагивали и слегка подкашивались. Ощущение величия происходящего заполнило грудь и сердцу стало тесно. Я ликовал. Но где-то в лабиринтах головы включился почти неощутимый зуммер тревоги. Прислушавшись к сигналу, как бы подкрутив внутренний регулятор громкости на максимум, я понял, что не так. В цеху не было станков и сборочных конвейеров. Все автомобили были целыми. Никаких процессов, напоминающих изготовление деталей и штамповку авто.
Ситуация прояснилась, когда в дальнем конце цеха распахнулись ворота и несколько рабочих вкатили с той стороны новую машину. Получалось, это выпускной цех, финишный, а сборочный там, за дверью. Интересное разделение труда.
Ко мне подкатил новенький «пятак». Из машины приветливо улыбался парень в тёмно-синем рабочем комбинезоне.
– Новенький? – спросил он.
– Так точно!
– Иди к бригадиру! Вон, видишь, в красной кепке. Егор Давыдович. Доложи, что прибыл. Он тебя введёт в курс.
«Пятак» взревел (с педалью газа парень обращался хуже, чем доносил заводские концепции) и рванул в сторону КПП.
Я приблизился к пожилому бригадиру и представился.
– Здравствуйте, меня зовут Лудислав Горохов. Прислан в цех. Работать. Только я не пойму, где здесь делают машины. Может, мне дальше? Туда, вон в те ворота?
Бригадир тепло улыбнулся, и его пожилое лицо украсила паутинка мелких морщинок.
– Истинный автослесарь, совершая дела, предпочитает неделание. Зачем торопишь ты коня своих желаний? Разве не известно тебе, что путь спешки гибелен? Дай твоему ростку созреть и лишь потом следуй его пути. Подумай, скольким мастерам, поспешившим поменять трансмиссию, достаточно было отрегулировать рулевую тягу.
Непонятная речь, пестрящая избыточными местоимениями, тем не менее, отрезвила. Я осторожно спросил:
– Это третья бригада пятого цеха?
– И я заместитель её бригадира. Егор Давыдович. Не Давидович, как в Библии, а Давыдович, как русский генерал. А бригадир Фёдор Павлович Черномазов сегодня выходной, ведь согласись, не будь выходных, как бы мы поняли, что такое рабочий день?
– Действительно. Значит, меня к вам направили. Что мне делать?
– А вот это уже начало мудрости. Следуй за мной, и я всё покажу.
Около часа Давыдыч, как звали заместителя бригадира, объяснял мой «функциональный аспект». Получалось, что я заведую правильностью крепления и состояния тормозных колодок. Должен контролировать толщину фрикционного слоя, отсутствие механических повреждений, борозд, трещин, сколов и адекватную реакцию автомобиля на нажатие тормозной педали.
– Вот, – сказал он в итоге. – А с первой зарплаты я вычту у тебя пятьсот рублей.
– За инструктаж? – уточнил я.
– За «Перо феникса», – многозначительно улыбнулся Давыдыч. – Пищевая добавка. Безмерно полезна для человеческого организма. Гармонизирует уровень отношения пэ аш ровно до семи. Упаковки хватает как раз на месяц. Так что с каждой зарплаты минус пятьсот. Ибо опасно не принимать «Перо Феникса». Многие умирают от страшных болезней, зело организм становится незащищен. Слышал, певец Малкин умер?
– Конечно.
– Не принимал «Феникс». Стопроцентная информация.
– Ваш бизнес?
– Нет, – отмахнулся бригадир. – Начальника службы безопасности.
– А отказаться можно?
– Можно, конечно. Только уволят.
– Понял. Вычитайте.
– Молодец. Смышлёный.
День прошёл интересно. Из соседнего цеха периодически, примерно раз в два часа поставляли новый «пятак». Я осматривал тормоза. Проверял в деле – разгонял машину до двадцати пяти километров в час и выжимал педаль. Если всё хорошо, давал добро следующему проверяющему – высокому Юрке Норкину, ответственному за карбюраторы. Если не очень, дорабатывал. Случались весьма странные ситуации: у одной машины тормозов я не нашёл вообще. Ни колодки, ни даже педали в салоне. Удивительный брак. Наши ребята притащили запчасти из дальнего темного угла цеха и прямо-таки врезали тормозную систему. Профессионалы, чего уж там говорить.
Домой приполз уставший, но страшно довольный. Единственное, что как-то смущало – лёгкая досада – снова не от меня зависит качество машин. Не я их делаю и подгоняю. Не улучшаю российский автопром, а только проверяю, что есть. Вот как если бы, например, дали вам предложение: «Наши самолёты с гудением поднимаются вверх в высоту», а поправить разрешили бы только слово «наши». Вроде бы и участвуете в исправлении, а тавтология остаётся. Понимаете? Лучше от любых ваших исправлений не становится. Как взлетали «вверх», так и взлетают. Ну ничего, если буду хорошо работать, переведут к соседям во вторую бригаду и вот там наверняка смогу вмешаться в процесс. Так смогу, что машины прямо заблестят достоинствами и преимуществами. Мы ещё покажем хвалёным немцам кузькину мать!
Глава шестая. Фёдор Черномазов
Мы вынули из замасленной упаковки чуть поржавевшую колодку и поставили на правое переднее колесо. Какие невнимательные сборщики в предыдущих цехах! Забывают то одно, то четвёртое! С непривычки болела спина. Выпрямился, потянулся и понял, кто-то сзади пристально смотрит. Медленно, будто просто любуюсь цехом, обернулся.
Человек был сед, усат и слегка бородат. Лицо маленькое, но жирненькое, с мешочками под глазами. Явно не местный. Стоял рядом с нашим бригадиром, о чем-то с ним беседовал, и при этом пялился в мою сторону. Увидел, что я его заметил, и раздался доброй полузубой улыбкой. Спросил что-то Давыдыча, тыкнув бородёнкой в мою сторону. Давыдыч вздрогнул плечами, а потом повернулся ко мне и поманил пальцем. Я подошел, стирая ветошью мазут с ладоней.
– Знакомься, – кивнул Давыдыч на человечка. – Бригадир цеха Фёдор Павлович.
У меня внутри всё взмёрзло. Настоящий бригадир! Человек, разбирающийся в заводских процессах, как я в карбюраторах! Полубог и полунебожитель!
– Фёдор Павлович интересуется, не хотел бы ты поработать в бригадирской каптёрке?
Я ошалело молчал, не находя в опустевшем от волнения черепе вразумительных слов. Возможно, именно там, в упомянутой таинственной каптёрке, решаются важнейшие проблемы автомобилестроения России! Длинный рот незнакомца дрогнул в усмешке, пухлые губы раскрылись:
– Я ведь чего, собственно. Болею душой за дело общее. Хочется любого, кто хоть что-то умеет, к груди прижать и говорить ему слова добрые, чтоб человеку приятно было. А уж такому человеку замечательному и подавно. Мы ведь третья бригада! На самом крайнем рубеже завода, так сказать, у покупательской спины, лингам ей в гуду!
– Чего же ты молчишь? – не понял Давыдыч моей растерянности. – Если пришла внутренняя потребность двинуть лодку судьбы в сторону каптёрки, я препятствовать не буду. Если что-то удерживает, не буду противиться и такому повороту Дао.
– Не удерживает, – скоро выговорил я. – Я готов!
Бригадир расцвёл.
– Золотой мой, родненький мой! Да я ж тебя на руках носить буду. Да ты у меня как сыр в масле будешь кубыркаться.
Такая забота трогала до самой глубины сердца. Стихийная слеза увлажнила левый глаз. Это ж какие люди! Как радеют о молодом, необстрелянном специалисте, как видят, что он может перевернуть автопром России одним… ну пусть тремя движениями руки.
– Пойдём, пойдём, родненький в каптёрочку, лингам ей в гуду, – Фёдор Павлович подхватил меня под руку и потащил вперёд, к светло-синей двери, в мир, ещё на один шаг приближающий мою мечту. А потом я покажу всё что умею, и пойду дальше, туда, где льётся металл, куются и штампуются кузова, соединяются в целое детали машин!
Я понимал, всё произойдёт не сразу и даже не за месяц. Трудовой подвиг потребует изучить технологические процессы, воскресить в памяти сопротивление материалов, вникнуть в сборочные нормативы и прочий обязательный фундамент мастерства. Но зато потом… Эх, приятно чувствовать в себе столько сил, понимать, что можешь помочь Родине и направить её историю к славным победам на полях трудовых сражений.
– Куда это вы человека тащите! Поставьте его на место! – у заветной двери дорогу нам перегородил крепкий мужчина в голубом десантном берете. Широкий в плечах настолько, что замасленный коричневый свитер толстой вязки, надетый поверх синего комбинезона, казался богатырской кольчугой, он лихо подкручивал длинные усы и недобро хмурился в сторону моего сопровождающего.
– Знакомься, Лудислав, – недовольно проскрипел Фёдор Павлович, – мой бестолковый отпрыск Димитрий. Взбалмошный, никчёмный прожигатель жизни.
– Это кто ещё выжигатель! – взревел Дмитрий. – Зачем такого хорошего человека тащишь?! Куда тащишь?!
Отсюда в полуоткрытые ворота соседнего цеха было видно небольшой кусочек их жизни. Тоже автомобили посреди зала, тоже беготня вокруг них, но какая-то особенная, сразу не ухватить, какого рода.
Я присмотрелся и, кажется, понял. Те немногие рабочие второго цеха, которых я видел, не носили инструмента, не пользовались болгарками, дрелями, шуруповёртами и даже гаечными ключами. В руках у них были исключительно краскопульты. Они только красили машины.
Я почувствовал, как запястья мои, и правое, и левое, стиснули железные пальцы. Потянули в разные стороны.
За левую руку держал Фёдор Павлович, за правую Дмитрий.
– Этот замечательный, чистый человек пойдёт со мной, – трубил Дмитрий.
– Нет! – визжал Фёдор Павлович. – Только я могу дать ему счастье. Не тебе, швана, лезть сюда своим лином. Хасти как хастил и не трогай добрых людей.
Возможно, они разорвали бы меня на две неравные половины, большая несомненно осталась бы на стороне титана Дмитрия, но помешал мой хороший знакомый.
– Стоп! – красивый громкий голос мгновенно остудил раскалившиеся страсти спорщиков. Покрасневшие отец и сын отпустили мои руки.
В лице Валика читался нешуточный гнев.
– Вам что, Фёдор Павлович, бригады мало?
– Я это, – запинаясь и даже слегка лебезя, забормотал бригадир, – выпросил у Давыдыча. Мне человек. Человек нужен. Для работы. В каптёрке.
– Врёт он всё! – возмутился Дмитрий. – О себе он думает, а не о работе! Знаю я его как облупленного!
– Они вам ничего не повредили? – заботливо спросил Валик.
Я прислушался к телу.
– Вроде бы нет.
– Хорошо. Я, господа, почему не дам вам распределить Лудислава Святозаровича в вашу… э… каптёрку. Он, видите ли, подан в списке завтрашних выборов кандидатом в делегаты от третьей бригады пятого цеха.
Рты отца и сына свела судорога.
– Делегаты? – механически повторил Фёдор Павлович. – Огогошеньки. А я ведь сразу понял, непростой человек Лудислав Святозарович! Сразу понял и захотел. Себе. В каптёрочку. Потому что такой человек может такое!.. Такой прогресс обеспечить, что слов нет.
– Вот и молчите, – сказал Дмитрий. – А ты, Лудислав, ежели что, ну там после всех кандидатов, возвращайся к нам, в третью бригаду. Очень уж ты замечательный. Мы тебя как родного приветим.
Меня снова смутила манера здешней речи. Не привык я к таким оборотам. Слово «приветим» вообще никогда не слышал. Впрочем, в пролетарской среде, до АвтоРАЗа, мне бывать не приходилось, вполне может быть тут подобное словоизъяснение в порядке вещей.
Валик взял меня за указательный палец и повёл назад к выходу из цеха. Я обернулся. Отец и сын растерянные стояли у двери каптёрки и смотрели нам вслед грустными глазами. По щекам Дмитрия катились слёзы, и он нисколько не заботился их отереть.
– Вот значит, как повернулось непроявленное, – изрёк Давыдыч, когда мы подошли к нему.
– Что у вас по распорядку? – спросил Валик.
– Через полчаса совещание. Производственное. В три собрание по завтрашним выборам. В пять планёрка.
– На собрании объяви, что кандидатом в делегаты от бригады завтра идёт вот он. Лудислав Горохов. Понял?
– А как же… От нас же Мышкин должен был…
– А я что. У нас демократия. Мышкин так Мышкин. Любой имеет право на выдвижение. Вот Лудислав Святозарович тоже имеет. Я лично его выдвигаю. И группа представителей завода меня поддержала. Большая, должен заметить, группа. Вот завтрашнее голосование и решит, кто пойдёт в кандидаты, Мышкин или Горохов. И ЗИК. Понимаешь?
– Валик, – спросил я, – а что такое ЗИК?
– Заводской избирательный комитет. Он твою кандидатуру уже утвердил.
– Валик, а кандидатство не помешает моей работе на заводе? Я же хочу сделать российский автопром лучшим в мире.
– Вот и чудесно! Все делегаты мечтают об этом днём и ночью. И у них гораздо больше рычагов управления заводом, чем у рабочего или даже бригадира. Да, Егор Давыдович?
– Несомненно. Рычаги у них на грани высшего предела.
– Вот. Так что готовься, Лудислав, к нелёгкой, но очень важной для завода работе делегата. Завтра выборы, потом заседания заводского совета, а через месяц съезд заводских делегатов.
Лицо Валика озарила сладкая, немного печальная улыбка.
Я пожал плечами. Раз делегат может на заводе больше, чем рабочий, значит, надо им стать.
– Не противься судьбе, – как бы утвердил мои мысли Давыдыч.
На собрании, когда Давыдыч объявил о моём выдвижении в заводские делегаты (бригадир Фёдор Павлович сидел рядом и многозначительно молчал), двадцать лиц выразили крайнее изумление.
– А как же я? – встал Лёва Мышкин. – Ребята, вы же мне всегда доверяли!
– Не гони волну, – спокойно отреагировал Давыдыч. – Завтра выборы. Все проголосуют так, как велит им сердце. Гармония никогда не нарушается. Разве что в бестолковых умах. Давайте новенькому слово предоставим. Пусть озвучит предвыборную программу.
Я вышел на сцену и пристроился за фанерной трибуной, выкрашенной в голубой цвет.
– Докладывай, – кивнул из президиума Егорыч.
Я пожал плечами. Что им докладывать? Правду? Ну конечно! И ничего, кроме правды!
– Друзья!
– Тамбовский волк тебе друзья! – выкрикнул кто-то из зала.
Я сделал вид, что не заметил, и продолжил:
– Почему я иду в депута… делегаты? Для меня это понятно. Потому что хочу сделать мою Родину ещё любимее и краше. Наши враги постоянно попрекают нас нашим автопромом. Простите за лексический повтор. Машины у нас типа ненадёжные и некомфортные. Конечно, про армию они такого не скажут. Армия наша самая сильная в мире и любой агрессор получит по зубам. Но зачем давать повод говорить глупости про машины?! Можно просто сделать российские машины лучшими! И всё. Сдайся враг, замри и ляг!
– Но позвольте! – снова поднялся Лёва. – Это толерастия какая-то получается. Если ему не нравятся наши машины, если они ему недостаточно хороши, то выходит, ему нравятся западные. Получается, человеку без разницы, наше или не наше. Эдак сегодня мы с вами машины наши осуждаем, а завтра что? Под ихних мужиков ляжем? Разве нужны нам на заводе толерасты?
– Нет!!! – дружно выкрикнул зал.
– Вот! – показал я пальцем в сторону оппонента. – Лёва упрекнул, что я не люблю наши машины. А ведь неправда! Я нашу машину с закрытыми глазами соберу и разберу. Я ночами в кабине «копейки» спал, когда двигатель ремонтировал. Разве я не люблю?! Но если я хочу, чтобы наши машины стали лучше, чем хвалёные западные, разве я толераст?
– А кто?! – выкрикнул из зала тот же голос.
– Я патриот! И если не улучшим автопром, господа, то и не сделаем наше Отечество, наших матерей, сестер, братьев счастливее. А сделать должны! Если каждый в огромной России на своём рабочем месте будет делать своё дело на совесть, все враги нашей великой Родины дрогнут и побегут. И мы победим!
Зал не взорвался овациями. Но и то, что смешков донеслось не больше двух десятков, уже радовало. Сломал я аргументацию Мышкина. Не полностью, но..
– На этом дебаты кандидатов считаю законченными, – подвёл итог Давыдыч. – Прошу не расходиться и после перекура приступить к планёрке.
– Да! К планёрке! – мрачно подтвердил Фёдор Павлович.
