Кирилл Юрьевич Белоног
Я вернусь
Часть 5. УХОДЯ
Замечали, что со временем? Говорят, священники не успевают прочитать свои тропари за то время, которое им обычно отводится. Скажем, если раньше пасхальная служба заканчивалась в 7 утра, то теперь и к 8 не успевают. Значит, земля вертится всё быстрее и мы с ней. Куда мы все спешим, зачем? Что отведено, то отведено и тут не поспоришь. Сколько бы не старался, быстрее не получится. Быстрее, чем задумала судьба. Говорят, даже сдохнуть не даёт судьба раньше назначенного времени. Но есть те, кто всё равно с ней борется, тягается, пытается преодолеть и ведь побеждает же. Упорству храбрых поём мы песни.
Смирению научила меня лень. Такой получился характер. Восьмая пощечина судьбы или предчувствие бесперспективности и я теряю желание бороться. Даже за любовь, которая меня так сильно завлекла. Или не любовь эта была?
Турбина всё крутится – прогревает двигатели наш самолёт. Дребезжит пластик, щелкают закрылки. Бежать с места? Открыть дверь и вернуться? Нет, это для фильмов. Я не Андрей Миронов, а она не Антония Сантилли, да и нет её, Тани, здесь, в здании аэровокзала. Провожать она нас не пришла и вообще даже не известно, где она, добралась ли вчера до своего Южного Бутова. Не знаю. Больше ни одного сообщения, звонка, телеграммы, письма, ничего. Будто сон.
Сон вроде того, что сейчас видит Мишка. Он храпит рядом, через проход от меня. Мы еще не взлетели, а он уже храпит. Сволочь. Уснул ещё в метро, так почти всё время и спит. Что такое? Почему не взлетаем? А, антиобледенитель. Нас поливают, как на автоматической мойке машин. По стеклу течёт пенообразная жидкость. Она рисует на иллюминаторах разводы, на которых можно гадать человеку с большой фантазией. Как на кофейной гуще. А какая разница. Ведь если судьба захочет, она даст знак посредством чего угодно. Ей плевать, она всё может. Но в разводах зайцы, стаканы, рельсы. Вместе всё это ничего не значит. Да и по отдельности.
Зайка, милый зайка скачет по лесной опушке. Вокруг Москвы всё еще есть леса. Это у нас степь голая, перекати поле, а у них тут леса. Удивительные, непривычные южанам. То сосновый бор, то ореховая роща, то редкие крепкие берёзы, хаотично натыканные кругом.
Like a child a play… Before… Discloses… Слышится из одного сиплого динамика. Старая BMW, года эдак 85-го производства. Открыта одна дверь, пассажирская и багажник. От двери по грязево-снежной смеси тянутся две борозды, словно бы что-то тащили. Тяжелое и не очень ценное. Тащили к канаве, в которой теперь лежит Аня. Студентка пятого курса МГУ, отличница за деньги, медалистка по знакомству. Всё в её жизни делал кто-то и зачем-то, не спрашивая её. Ей не приходилось думать совсем и она этому была рада – не хотелось. Первый курс, общага, новые друзья, парень какой-то мутный не понятно кто по национальности, выпивка, ещё парень, выпивка и не заметно она стала спускаться по социальной лестнице в подвал. Ей было на всё плевать, она была нигилисткой, но не подозревала, что это значит. Училась на журфаке. Второй курс, первый пакетик. Маленький, с белым порошком. Поцелуй с девочкой. Зачем? С родителями разругалась. Деньги наличкой давать перестали. Только за учёбу исправно платили официально и нет. А деньги ведь нужны, необходимы. Она не будет унижаться – она самостоятельная, взрослая МОСКВИЧКА. И откуда их тогда, проклятые, взять? Бесит всё. И этот журфак надоел. Порезы на руках. Глубокие борозды – шрамы остались навсегда. Хорошо хоть не по венам резала. Когда спрашивают, зачем? Улыбается. Зачем она тут – не знает опять. А куда идти работать? Продавец? Промоутер? Всё «фу». Даже в модельное не хотелось – это не для неё. Четвёртый курс. Альберт. Высокий молодой человек с шикарной улыбкой. Сын каких-то богатеев. Вечно «на движняках», вечно бегает, суетится. Ездит на новом «мерсе», пьёт дорогое шампанское, всех угощает, все девчонки его. Да только странноватый. Припадки случаются, глаза бегают, зрачки какие-то не естественные. Как два блюдца в гостях у чеширского кота. И зачем он пришёл? Что? Помочь? Как? Альберт вошел в комнату, когда Анечка только вышла из душа. Она стояла перед ним в одном полотенце и сжимала в руках фен. Который волосы сушит. В комнате никого. Ты что, козёл. Мне спать предлагаешь с тобой? Да, нет? Заработать? Много? Ну, хорошо.
А работа ведь не пыльная – езди себе с Альбертом на «мерсе» по всем клубам, веселись и предлагай фен, который сушит слизистую, другим. Маленькие пакетики с белым порошком. Качество – вышак! Жалоб не было. Всех вставляет хорошо. И клиенты сами, как рыба на прикорм, идут, идут, идут. Ей нужно было просто отдавать – пробовать самой не обязательно, но. Четвёртый курс. И уже кокаин. Эх, вшух. Вдохнула и побежало по всему тело что-то неведанное. Какая-то дрожь, но больше надуманная. Ребята говорили так должно быть. А потом всю ночь на танцполе, с пакетиками и не устаёшь совсем. Ух! Еще и на пары прибегаешь. До обеда бегаешь, как заведённая и весь мир – огромный, яркий холст и все вокруг прекрасные люди. А ещё и секс какой незабываемый. Просто невероятный. И Альберт такой ничего. Ух, ещё, Альберт, ещё! Дерёт Аньку часа два без остановки. И всё такое вокруг яяяяяркое!
Ай, ты, господи, не свети так фарами. Выключи, выключи. Что она тут, за городом делала – она не знала. Или знала, но не помнила. Ну, что ты там копаешься? Альберт тряс Аню за плечо. «Пойдём!». Куда пойдём? Зачем? Ну, как куда НА ДЕЛО. Это же Рублёвка. Здесь денег – куры не клюют. Сейчас, только фары выключу и пойдём.
Под ногами скрипит рыхлый декабрьский снег. Серебристый от света луны, рассыпанный повсюду. Воздух такой, что кажется его можно есть ложкой или лизать, как мороженное. Идёшь по дороге, сквозь стройные ряды сосен или пихт, не разберешь тут. Вот Василий Иваныч, который природоведение вёл, каждое дерево знал. А я то зачем буду это запоминать. Дорога. Хорошая. Укатанная дорога. Надо бы для настроения…
…Дрянь, тварь! Никогда так не делай больше. Никогда. Иначе убью тебя, слышишь, обещаю. Как ты оказалась в машине? Куда ты ехала, зачем? После того, как Альберт отдал последний пакетик через порог огромных железных ворот парню в дорогом кашемировом (разве он в моде еще?) пальто с наушником, вставленным в ухо и связанным спиралевидным проводом с чем-то во внутреннем кармане. Аня больше ничего не помнила. Она только сказала своему работодателю: «Ал, я пойду в тачку, посижу, что-то мне не очень». Взяла ключи от его любимой немки и всё. Дальше, как в тумане. Тачка набитая фасованной дурью ехала между коттеджей и богатых вилл, поворачивала то налево, то направо, то по асфальту, то по каким-то грязным тропам в междулесье. Аня курила одну за одной, слушала какие-то модные сопли по-школьному из динамиков телефона и давила на газ пока не почувствовала удар на одной из тёмных улочек. Резкий толчок чего-то мягкого, но плотного об капот авто, педаль тормоза, стук системы блокировки колёс, и пар между фар…
Она выскочила из машины и бежала, бежала, бежала. Куда? Не понятно. Быть может от самой себя. Альберт кричал, рыдал, мок под липким снегом и без конца набирал Анин номер. Он пытался найти машину – это главное. Ведь там был товар и деньги, там было всё..
Он и сам не помнил, как наткнулся на тачку. Просто брёл и в одном из проулков увидел её с горящими фарами. Он бросился к машине, упал на колени и стал гладить её холодные металлические части: «Как же я рад! Как же! Ты нашлась. Нашлась!» Он не заметил вмятину на капоте, не заметил битое лобовое стекло и не понял, что это было только начало. Начало конца.
Когда он вырулил на трассу и стал ехать домой, его догнал огромный чёрный джип. Кажется, это был хрестоматийно-бандитский «Гелик». Он сигнал, подрезал Альберта, моргал фарами. Из окна вылазил какой-то тип в кожанке. Размахивал вроде стволом и НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДОВАЛ ОСТАНОВИТЬСЯ. Дело было плохо. Это Алик понял даже до того, как услышал первый выстрел. Палили по колёсам. Второй. Третий. Альберт пытался доехать до поста полиции. На 6 километре, у лесопосадки его всё-таки вытолкнули в кювет.
«Вылезай, мразь! Вышел быстро!» Крепкие ребята били стёкла, кричали и пытались извлечь Альберта наружу. Когда ему стачали ботинками по ногами на земле, то из коротких, но ёмких фраз братков можно было услышать что-то типа: «Ты знаешь, кого сбил, паскуда? Ты знаешь?» Это конец. Это конец…
…Мишка начал спать ещё в метро. Он везде спал последние часа три. А мне не спалось совсем. Проклятые нервы и мысли. Они не давали ни единого шанса сомкнуть веки. Таня. Танечка. Таня. Танечка. Москва. И всё. И так по кругу. Я тупо смотрел в экран мобильно, где был написан маршрут. Но следил я за ним автоматически. Мне было не до него. Я не мог поверить, что она так легко развернулась и ушла.
После жуткого «Харатса» мы поплелись в центр, там встретили весёлых студентов МГИМО с нашей подругой из Краснодара. Они угощали нас какими-то неведомыми коктейлями и обсуждали котировки «ведущих нефтяных компаний». Я вяло улыбался, Миша пил одну за одной. Мне не хотелось, я не мог. Как мы попали в это заведение, не очень помню. Написал Вере, она как раз давно и очень хотела увидеться. Она дала адрес, мы поехали. Между домов, в каком-то красивом дворе, похожем на Питерский пряталась неприметная дверка. У неё и стояла Вера – встречала нас.
– Мы тебя еле нашли, Вера!
– Ты не понимаешь, – ответила она уже с хорошим московским а-а-а-кцентом, – это мо-одный format. Understand? Ну, типа секретный бар. Без вывесок, как в Америке 30-х.
– Так у нас, вроде, чтобы заливаться, не надо прятаться от полиции. Зачем?
– Говорю, что ты not understand. Это МОСКВА. Ладно, пойдём с ребятами познакомлю и угощу. Вам во сколько в аэропорт?
Аэропорт. С ума сойти. Нам ведь улетать через часа три. Улетать может навсегда. А ведь так не хочется. Не хочется даже думать об этом.
К утру мы выползли из секретного бара, долго прощавшись перед этим с новыми друзьями. Снег, оранжевые спецмашинки, стройными рядами ползущие по сонным улицам, переход, ларёк с пирожками и невнятного происхождения мясом в лаваше, станция метро. Она только открылась и мы тут же заскочили в неё, пытаясь согреться. Турникет. Эскалатор. Вагон. То самое «у-у-у-у» и Мишин храп. Щукинская, Спартак, Тушинская, Сходнеская, Планерная. Еле добудился своего спутника. Выползли наружу и побежали к автобусу. 150 рублей. Водитель. Куча сонных пассажиров. Таджики, русские, узбеки. Баулы, сумки, чемоданы. Трасса. Пустая. Только на одном участке водитель чуть замедлился и все постояльцы ночного автобуса прилипли к окну. На трассе стоял «Гелик» и рядом с ним четыре крепких спортсмена усердно били ногами лежащего на земле. Затем подняли и стали запихивать его в свой огромный чёрный внедорожник. Таджики стали что-то оживлённо обсуждать, когда мы проехали это странное зрелище. Мишу я пытался разбудить, а потом махнул рукой, да и сам забыл тут же увиденное. Вроде как Москва, нормально это. Слишком много здесь пересечений простых людей и властелинов. И последние легко могут вывезти в лес любого, кто перешёл им дорогу. А вот, вроде как, уже и огни «Шереметьево».
Выход. Гогочущая толпа таджиков высаживается на московскую замелю. Сонные русские тащутся в след. Вываливаемся и мы с машкой. Машины разного класса. Рабочие аэропорта снут то и дело. Красивые стюардессы в коротких юбках под красивыми шубками, статные пилоты рядом. Идем в терминал. Который засасывает морозный московский воздух и разночинную толпу. Контроль, улыбчивые проверяющие, полицейские, строго встречающие всяк суда входящего. Регистрация, второй этаж. Перекус в дорогом Subway. Тащимся по коридорам и проходам, панорамный вид на стоянку стальных гигантов. Светает.
С тяжёлым вздохом сажусь в служебный автобус. Поднимаемся по трапу, ещё раз смотрю на бетонно-стеклянное здание аэровокзала. Оборачиваюсь и уже в самолёте. Мило улыбаются бортпроводники, я им отвечаю натянутой улыбкой. Кресло. Щелчок стальной застёжки ремня.
Мы увидимся скоро, Москва, обещаю. Я вернусь.
В оформлении обложки использованы фотографии из личного архива автора